В трех шагах от конца света. Шаг второй (гет)

— Что-то ухажер твой перестал захаживать, — с доброй усмешкой заметил Эрни. — Не поругались?

Лили пожала плечами и продолжила что-то увлеченно переписывать из толстенного талмуда. Перо так и порхало над желтоватым листком, изредка окунаясь в чернильницу.

— У него работа, у меня работа, — равнодушно откликнулась она. — Встретимся еще, будет время!

Градус равнодушия в ее голосе дошел до точки максимум, и Эрни не стал напирать, а лишь добродушно ухмыльнулся:

— Что у тебя работа — это видно, прямо-таки ожесточенная! Ты за месяц полугодовой объем работы провернула! А все не то, да?

— Что ты имеешь в виду? — Лили аж вынырнула из своих записей и удивленно посмотрела на него.

— Дошла до максимума возможностей и стало скучно работать? — Эрни понимающе хмыкнул. — Такое иногда случается!

— А, ты в этом смысле, — Лили заметно успокоилась, что не укрылось от взгляда ее собеседника и вызвало только чуть насмешливую улыбку. — Знаешь, в Хогвартсе было проще: выполнил задачу блестяще, тебя похвалили, ты заслуженно собой погордился и отправился выполнять следующую, посложнее! И все, и никаких проблем — не скучно, не надо ничего придумывать, а тут…

— Учись ставить задачи сама, — посоветовал Эрни. — Повышай квалификацию! Может, попробуешь устроиться в Визенгамот? Ты же не только переводчик!

Лили скривилась.

— Не хочу! — тут же отозвалась она. — Никогда не хотела быть зависимой от политики и чужих распоряжений! К тому же я не считаю другие народы ниже волшебников, что сейчас не модно. Да и сама стану уязвима, как магглорожденная! Лучше уж быть независимым специалистом со стороны!

— Тогда напиши книгу, — не отступал Эрни. — О традициях, нравах и нюансах гоблинского закона!

— Хм, — неопределенно отозвалась Лили и невольно покосилась на окно. — Разве что только под псевдонимом и обороткой! Материала пока на целую книгу не наберется. Интересные заказы нечасто попадаются!

— Не приманивай на свою голову лишнего! — Эрни тихо рассмеялся. — Я уже сотню раз проклял тот день, когда взялся за этот перевод! “Звездолет” я, знаешь ли, еще перевести могу, а вот над словом “андроид” пришлось поломать голову! Пока не нашел этимологию этого слова. Магглы неутомимы в своих выдумках!

— Этимология-то греческая наверняка? — хмыкнула Лили. — Похоже!

— Она, — мрачно покивал Эрни. — Так что не расстраивайся, Лили, если ты, конечно, расстроена именно из-за этого! Поверь моему опыту и чутью, наслаждайся покоем, пока есть возможность, и цени его!

— Спасибо, ты меня очень утешил! — фыркнула Лили и тряхнула головой. — Что там мистер Стивенсон? Он тебя к скольки вызывал?

— Да вот сейчас, — Эрни вытянул из кармана мантии часы на цепочке, постучал по ним пальцем, те немедленно раскрылись и первым делом попытались куснуть владельца за палец. Зубы, надо сказать, у них были вполне себе настоящие и острые, хоть и металлические. — Тьфу, пропасть! Дедушкин подарок! Его любят, а ко мне никак не привыкнут! Вот и огрызаются! — пожаловался он, с доведенной до автоматизма ловкостью увернувшись от кровожадных часиков.

— Эх, возможны ли в магическом мире подарки, которые не таили за собой еще большую пакость, чем пакость явная? — риторически обратилась к пространству Лили.

— Ну-у-у… — Эрни поднялся на ноги и задумчиво воздел глаза к потолку, словно припоминая. — Пожалуй, нет! Это магический мир, в нем всегда стоит быть настороже! Как и в любой сказке! Хотя бывают и исключения! — он красноречиво махнул рукой в сторону огромного букета, который стоял у окна. — Подарок надо делать от души и уж точно не использовать для него личные вещи! Уж больно они ревнивы в нашем мире!

— В маггловском тоже бывают... — задумчиво отозвалась Лили, не сводя глаз с букета. Только машинально помахала Эрни на прощание, услышав, как он открыл дверь.

Это был последний букет, державшийся дольше всех. Самый красивый и любимый. Остальные она хранила, сколько могла, но когда Джеймс перестал появляться так часто, они начали засыхать. Если долго поддерживать в цветке жизнь, то стадии увядания он так и не познает — засохнет сразу. Этот букет Лили хранила с таким упорством, словно от его состояния зависела чуть ли не жизнь дарителя. Ей не хотелось думать, что она может оказаться не такой уж и неправой.

Джеймс все же исполнил свое обещание или угрозу, это уж с какой стороны посмотреть. Спустя неделю после того памятного приема, поутру отперев дверь кабинета, Лили сперва отпрянула в недоумении, как та могла вести в оранжерею Хогвартса? Потом до нее дошло, что в Хогвартсе предпочтение отдавалось растениям лекарственным или декоративным — в любом случае, несущим образовательную или прикладную пользу. Там точно не водилось таких изумительных цветов всех форм и оттенков, собранных в десятки роскошных букетов и расставленных по всем поверхностям кабинета. Даже на шкафу красовалась целая клумба не то тюльпанов, не то крокусов. Это осенью-то!

Что уж говорить о букетах ароматных волшебных лилий всех оттенков — от алого до золотого. Лили только и могла что с растерянным восторгом рассмеяться: тонкий намек она оценила. Астры, рыжие бархатцы, точно такие же, какие она растила на своей тайной (ну до появления там вездесущего Джеймса) полянке, ромашки, ирисы… Только роз не было — ни скучных белых, ни пошловато-бордовых — неужто он помнил, что она терпеть не могла розы?.. Только маленькие кустовые, и те не все.

Что ж, Джеймс всегда любил производить ошеломительный эффект, не он первый. Но только у него, на ее памяти, получалось дарить людям чудеса с такой непринужденностью и изобретательностью. Когда он провожал ее до дома в маггловском мире, он и то не мог удержаться от того, чтоб не проделать нечто подобное даже для окружающих их магглов: то незаметно запускал детишкам целый рой мыльных пузырей, которые не лопались, то заставлял испарину на окнах автобуса складываться в диковинные чудные картины. Эти мелочи практически не меняли магического фона и не могли быть засечены никаким надзором, да и Джеймс частенько проделывал такое, практически не шевеля палочкой, лишь касаясь ее, лишая тем самым излишне зорких магглов последней надежды увидеть что-нибудь подозрительное.

А еще он оживлял цветы. Для Лили стало открытием, что школьный хулиган и балагур, а впоследствии суровый аврор Джеймс Поттер так трепетно относился к цветам, любил их и не мог пройти мимо увядшего, не вдохнув в него толику сил, чтобы лепестки вновь налились красками. В моменты подозрительности Лили начинала задумываться, не собственным ли цветочным именем она обязана такой глубокой и долгой привязанности с его стороны. Но мысли эти были циничны и глупы, и вскоре она начинала их стыдиться.

— Джеймс Поттер, я не знаю, что мне больше хочется — убить тебя или расцеловать! — несчастно заявила она, когда он заглянул навестить ее.

— Если что, я уже выбираю второе! — весело отозвался он. — А что такое?

Лили только покачала головой, подавляя желание расплакаться, и только с благодарностью обняла его. Для нее такого не делал никто и никогда. Никто не дарил ей чего-то настолько чудесного. Только Северус, и то это было в детстве — его сказки о Хогвартсе, которые оказались не сказками. Впрочем, не сказать, что была его заслуга в том, что она принимала его истории за сказку, в которую впоследствии окунулась с головой.

— Я же обещал, — он легонько погладил ее по голове. — Благодарность от отдела и меня лично!

Надо сказать, что личная благодарность там существенно преобладала, хотя Хвосту тоже пришлось поотдуваться за несколько месяцев командования. Не передать, как он пыхтел и возмущался:

— Развел тут оранжерею! — причитал он, горестно оглядывая свой кабинет, из серого и темного ставший пестрым и залитым светом. — Нет, черт побери! Эванс — это диагноз!!! Ну почему я, Сохатый? Почему?

— Ты же мне друг? — Джеймс молитвенно сложил руки на груди. — К тому же это ненадолго!

— Очень надеюсь! — веско откликнулся Питер. — Потому что очень скоро я почувствую, что становлюсь тебе врагом! Уяснил?

— Да ладно тебе, не будь букой! — проговорил Джеймс, сосредоточенно колдуя над очередным букетом. — Даже Крауч поддержал!

— Ну он в отличие от тебя хотя бы знает, где остановиться! — Питер несчастно покосился на одинокую и скромную корзинку клематисов, стоящую на краю его стола. — А ты… ты совсем рехнулся!

— Вовсе и нет! — Джеймс гордо обозрел творение рук своих: красочное, яркое и очень душистое творение. — Я знаю, что делаю!

— Господи-боже! — Питер закатил глаза. — За что мне это? Я думал, что мы пережили все это в Хогвартсе, но ты пошел на второй круг!

— Это просто благодарность за проявленное содействие и хорошую работу, — укоризненно посмотрел на него Джеймс.

— Махровая у тебя благодарность, однако! — Питер мрачно отвел от носа очередную астру и, не удержавшись, оглушительно чихнул. — Эванс на это не купится, учти! Она — умная девушка, к твоему несчастью!

— А мне это не нужно! — улыбнулся Джеймс. — Просто есть вещи, которые надо делать обязательно!

— Ага! Например, убрать все это из моего кабинета! — Питер чихнул еще раз, зажал нос пальцами и угрожающе прогундосил. — Немедленно!

Пришлось спешно уменьшать наколдованное и сбегать от пышущего праведным гневом и аллергией приятеля. Дверь Питер захлопнул самолично, а затем тщательно запер и принялся наводить привычный и милый сердцу порядок.

Остальное, по мнению Джеймса, для бывалого аврора было вообще делом пустяковым, не стоило даже описания. Запирающее заклинание в конторе было совсем уж элементарным. Зато после глаза у Эванс сияли, словно с ней случилось какое-то чудо. “С другой стороны, — рассудил он, — зачем тогда нужна магия, если не для чудес?”

* * *

Лили заставила себя отвести взгляд от букета и вздохнула. Почему-то хотелось плакать, хотелось кинуться искать его дарителя, а сердце билось гулко, словно отсчитывая секунды: “Не опоздай! Не опоздай!”. Дурацкая интуиция! Лучше бы ее и вовсе не было.

Лили с силой потерла лоб: тревога не унималась. Ну и где она будет искать Джеймса Поттера? Она ничего не знала о нем помимо того, что знают друг о друге люди, учившиеся на одном факультете, работавшие вместе и пару раз целовавшиеся. То есть практически ничего конкретного. Она знала множество историй из его жизни, потайные струны его души и даже то, что он любит на завтрак, но не адрес, не отдел, не текущие обстоятельства его жизни.

Они вообще очень деликатно сторонились жизней друг друга, оставляя за каждым право на личное пространство. В итоге никто из них почти ничего не знал о другом. В принципе это было и не так уж плохо. В конце концов, Лили же точно не собиралась делиться своими проблемами в семье, как они постоянно цапаются с сестрой, все более и более жестоко с каждым разом, как отец вздыхает и все чаще потирает грудь в области сердца, как мать каждую пятницу перебирает счета и подытоживает, что их материальное положение ухудшается месяц от месяца.

Джеймс имел точно такое же право, она это понимала. И оттого все невыносимее становилась эта тревога, все противнее дергала интуиция, кричащая, что Джеймсу нужна помощь, что что-то не так.

И все, что могла сделать Лили, это, наступив на горло собственной деликатности, решительно придвинуть к себе чернильницу и написать коротенькую записку.

Может, все это просто происки богатого воображения, а сам он всего лишь наконец-то остыл к ней и решил исчезнуть из ее жизни?

После этих долгих, выматывающих постоянной тревогой дней Лили бы даже, наверное, не отказалась, чтобы так и было. Вот только в это почти не верилось.

* * *

На сей раз дом встретил его добродушным гулом, а не тревожным мандражом, и Джеймс, прежде чем закрыть дверь, ласково погладил ладонью темное шершавое дерево. И мог поклясться, что почувствовал ответное тепло.

Сириус, одной рукой нес небольшую сумку, другой бережно поддерживал Дорею и вел ее в небольшую гостиную. Их дом он знал не хуже своего собственного. Благо, проводил в нем все свободное время с тех пор, как покинул родных и лишился крова.

Дорея шла медленно, но уверенно, гордо несла на плечах весь неподъемный груз пережитого и ни словом ни жестом не позволяла себе выдать истинного состояния. Ее седые локоны, тщательно уложенные, чуть покачивались в такт ее шагов.

В доме было прохладно, поэтому первым делом Джеймс принялся разжигать камин, а Сириус исчез на кухне. С готовкой у него ладилось плохо, но уж кипяток создать было вполне в его силах, чай заварить — тоже. Ну и что-то простое он сообразить тоже мог — жизнь научила.

Мать они усадили на диван и строго наказали сидеть спокойно и отдыхать. Дорея посмотрела на них с насмешливым прищуром, но спорить не стала. Слишком устала. К тому же ее мальчишки наконец-то выросли, стали ее опорой и надеждой... Она моргнула, стряхивая непрошенную слезу, пока никто не заметил. Оперевшись на подлокотник дивана, она опустила подбородок на сложенные ладони и с нежностью смотрела на сына, склонившегося над камином. Джеймс что-то неслышно ворчал себе под нос, поправляя непослушные рассыпающиеся поленья.

Вырос, похудел, возмужал. Как же быстро пролетело время… А еще вчера она с нетерпением мечтала уже дождаться и увидеть его первый шаг, услышать первое слово, души не чая в своем столь позднем, выстраданном и неимоверно любимом ребенке. Какой же она была легкомысленной… Сколько пропустила из того, что уже не вернуть.

С кухни донесся грохот и сразу же вопль Сириуса:

— Все в порядке!.. — и через минутную паузу. — Джеймс, можешь подойти?

Ну или еще не совсем выросли…

Джеймс закатил глаза, поправил каминную решетку и легко вскочил на ноги. Опасливо оглянулся на мать и спешно устремился на кухню. Дорее только и оставалось, что надеяться на благополучный исход событий. Сил встать и разобраться самой у нее пока не находилось.

Все обошлось благополучно: они сделали чай, смастерили какой-то нехитрый обед и принесли все прямо в гостиную, даже не расколотив ничего по дороге. С тех пор как эти мальчишки однажды затеяли гонки на обеденных тарелках — кто быстрее и ловчее отлеветирует их до стола, — Дорея очень просила их все носить в руках. Пусть по-маггловски, зато суп все же отправляется как и положено в желудок, а не расплывается причудливыми кляксами по обоям и шкафам.

После они сидели за столом, ели, говорили, и на их бледных измученных лицах загорались первые неуверенные улыбки. Что-то едва-едва начинало налаживаться, до невозможности хрупкое и ненадежное: дохни — и разлетится.

Джеймсу хотелось верить, что все будет хорошо, но надеяться он на это пока что не смел.

* * *

После этого позднего обеда или раннего ужина наступило какое-то подобие покоя. Джеймс посмотрел на мать: та сидела с прикрытыми глазами, только губы ее чуть заметно шевелились, словно в молитве.

— Ты не хочешь полежать, мам? — осторожно потеребил он ее за плечо. — Давай провожу?

Дорея открыла глаза, растерянно взглянула на него, Джеймс терпеливо повторил вопрос, чувствуя, как защемило от страха сердце. Тогда она неловко, будто через силу кивнула.

Джеймс помог ей подняться с дивана, повел наверх, в спальни. Дорея шла спокойно и уверенно, только на верхней площадке лестницы чуть покачнулась, словно силы ее окончательно оставили. Джеймс успел осторожно и ласково взять ее под локоть.

Комната матери всегда особой в их доме, здесь было по-своему уютно и волшебно, пахло какими-то лекарственными травами и духами. Джеймс обожал этот запах, но редко бывал здесь. Это вообще была единственная комната в их доме, куда ему доступ был строго ограничен. Именно поэтому все небезопасные артефакты и прочие сомнительные для ребенка вещи обычно хранились у матери.

Сейчас в ее комнате было темно — плотно занавешенное окно не пропускало дневного света. Изящный ночник на краю резной тумбочки темного дерева бросал причудливые тени на такой же резной шкаф — этот мебельный гарнитур мать когда-то получила в приданое и никогда не расставалась с ним, куда бы они всей семьей не переезжали. Кровать была аккуратно без единой складки застелена вышитым покрывалом. Джеймс в свое время, лет в семь, даже непосредственно участвовал в процессе вышивки: путал нитки, утаскивал ленты и даже пару раз сделал несколько стежков, уж больно завораживал его вид ткани, протыкаемой иголкой. Пару раз, потому что первый был, пока мама не видела, и творческий порыв напрочь испортил весь узор. Этот край мать почему-то не стала исправлять, он так до сих пор и красовался на самом виду, заставляя Джеймса каждый раз смущенно на него коситься и философски пожимать плечами.

Он помог матери лечь, наколдовал ей стакан воды, наказал чуть что звать его без малейших раздумий, бережно подоткнул ей одеяло и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

Когда он спустился в гостиную, Сириус уже убрал все со стола, впустил в окно какую-то сову и теперь игрался с ней, делая вид, что сейчас отнимет у нее письмо. Сова пугалась, забавно била крыльями и отважно пыталась заклевать его пальцы, но Сириус был слишком проворен.

— Не мучай бедную птичку! — усмехнулся Джеймс. — Лучше бы печенья насыпал, вон на подоконнике стоит!

— Так я насыпал, но у нее же долг! — не смутился Сириус. — Отлично обученная птичка, кстати! За приватность переписки горой стоит! Посмотри, что там у нее! Может, тебе отдаст?

Джеймс подошел к сове, медленно, чтобы не напугать, протянул к ней ладонь. Несговорчивая птица смерила его подозрительным взглядом и неожиданно протянула в ответ лапку с привязанной к ней свернутой в трубочку запиской.

— Ишь ты, признала! — присвистнул Сириус. — Экая краля! Я со своими замучился учить их!

— У нас хорошо сов обучают, — Джеймс ласково погладил сову по головным перышкам и осторожно отвязал записку. — Откуда ты такая прилетела?

Он неловкими пальцами развернул записку, вчитался в текст, на губах его промелькнула слабая светлая улыбка.

— Все в порядке? — Сириус вскинул голову.

— Да, — Джеймс торопливо скатал записку и убрал в карман. — М-да, ответа ждешь, — посмотрел он на сову. — А ответить я и не знаю что…

— Дай глянуть, — Сириус со смешком протянул ладонь. — Вместе живо сообразим!

Джеймс дернул уголком рта и на скорую руку, прямо на буфете, что притулился у окна, принялся писать ответ.

— Что за "Л"? — смешливо поинтересовался Сириус, вытянув шею и заглядывая в листочек . — Тайный информатор или возлюбленная?

— Нос любопытный убери, — не оборачиваясь, посоветовал Джеймс. — А то еще больше вытянется!

— Ай какой! — фыркнул Сириус и отошел. — Скрытный ты больно стал! Раньше всем делился!

— Много я чем раньше делился, — неслышно для него пробормотал себе под нос Джеймс, сворачивая ответ в такую же трубочку. — Хорошие уроки запоминаются надолго...

— Ты что-то сказал? — отошедший на несколько шагов Сириус обернулся, недоуменно хмурясь.

— Ровным счетом ничего, — Джеймс покачал головой и выпустил сову в окно. — Ты, кстати, где остановишься? На квартире?

— Наверное, — пожал плечами Сириус. — А ты где будешь? Здесь?

Джеймс кивнул:

— Поживу здесь, пока все не прояснится. Вещи потом заберу, какие нужны будут!