Призрак рыжей кошки (джен)

1943

Том

В ту роковую ночь, когда Тома поглотил страх, что-то у него внутри раскололось. Сам он остался за окном, за стенами Хогвартса, невидимый, неслышимый и неощутимый, а кто-то другой остался жить в его теле, общаться с Лукрецией и Вальбургой и учиться.

Том злился в отчаянии: этому чужаку очень неплохо удавалось играть его роль. Никто не заметил подмены, только сам Том иногда ловил на лице своего двойника зловещую торжествующую улыбочку. В такие моменты он боялся сам себя...

Через неделю двойник уехал на Хогвартс-экспрессе в Лондон.

«Что же, теперь ему, а не мне придётся жить всё лето в приюте, — насмешливо подумал Том, скрывая горечь, — я же останусь в Хогвартсе».

Но Хогвартс призрачного Тома не принял. Вечером того дня, когда уехал чужак-Том, призрак больше не смог попасть на территорию Хогвартса. Защитный купол старой школы перестал его пропускать, как он не бился, пытаясь прорваться сквозь него.

Он переночевал в Хогсмиде, в одном из пустых домов на окраине. Не то чтобы ему теперь нужно было спать, но он по привычке нашёл кровать, закрыл глаза и постарался отключить сознание. Он мог проходить сквозь стены... но не мог откинуть одеяло, поправить подушку или открыть книгу. Впрочем, когда он лежал на пыльной постели в чужом заброшенном доме или сидел на отодвинутом стуле, он ощущал текстуру обивки и твёрдость дерева. Он поднимался по лестнице, но не мог открыть дверь.

Бессилие. Ощущать его было страшно, мерзко, стыдно. Эмоции сменяли друг друга, когда вдруг пришла спасительная ярость. Бессилие подкармливало её, заставляя Тома вспомнить, кем он был по своей сути.

Том Реддл всю жизнь опирался на ярость. Она грела его зимними вечерами в приюте, она заставляла его думать, придумывать схемы, продумывать шаги. Он злился на своих родителей, оставивших его, на директора и преподавателей, не позволяющих ему оставаться на лето в Хогвартсе во время войны. Том превращал свою ярость в силу.

Но теперь он не мог сделать ничего. Он превратился в бледную тень, стал чем-то меньшим, чем даже призрак.

Когда ярость проходила, к Тому возвращалось спокойствие на грани безразличия.

Две недели каникул прошли в бесплодных попытках открыть самую тонкую книгу, поднять лист бумаги или хотя бы колыхнуть занавеску на окне. Всё было зря! Том мог чувствовать, но не мог действовать.

В один день дверь внизу хлопнула, и на пороге появился хозяин дома. Это был пожилой волшебник, толстый, низенький и лысеющий. Нос его был красным, как у заправского выпивохи, он шумно дышал и топал на лестнице.

Том решил, что пора уходить, но вспомнил ещё один неприятный момент: Хогвартс-экспресс не возвращался до начала учебного года, а трансгрессировать он, конечно же, не мог. Был выбор: либо остаться в деревне до лета, либо попытаться спуститься с горы, пройти через Запретный лес. Он решил рискнуть.

Запретный лес представлял собой унылое зрелище. Кривые елки и сосны, сумевшие пробиться через бедную каменистую почву шотландских гор, были тонкими и редкими, но удобства это не добавляло. Весь склон горы был усыпан валунами, которые из-за бесконечных дождей заросли скользкими мхами и лишайниками.

В зелени между камнями прятались пауки, мокрицы и еще десятки противных мелких насекомых. Однажды он набрел на двух змей, гревшихся на солнце, и попытался с ними поговорить, но змеи не услышали его и не подняли головы.

Издали он видел единорогов и кентавров, но ему не было никакого дела до них.

Девять дней он бродил по лесу, и когда он уже окончательно решил, что заблудился, неожиданно вышел на автомобильную дорогу.

Серая дорога тянулась налево, уходя вверх, был также путь направо, уходивший вниз, к подножию горы.

«Интересно, куда ведёт дорога влево? — гадал Том. — Не в Хогсмид же. Или там какая-то магловская деревня, так близко от Хогвартса?»

Он выбрал путь вниз и до темноты вышел к деревеньке Олд Блэр. Утром он сел на рейсовый автобус, добрался сначала в Перт, а после и в Эдинбург — столицу Шотландии.

Шел 1943-й год, и в городе также ощущался дух войны. Некоторые окна домов были плотно заколочены изнутри, а на стенах можно было встретить плакаты, предупреждающие о воздушных бомбардировках.

Том не знал, что ему делать в городе. В Эдинбурге он никогда не был и даже не собирался. Возможно, ему просто хотелось быть среди живых людей.

— Эй, парень, ты чего здесь бродишь? — вдруг раздалось ворчание откуда-то сбоку. Том обернулся и увидел старика, привалившегося к стене дома и набивающего трубку. Он уже хотел было отвернуться и уйти, когда старик прокашлялся и добавил:

— Я к тебе обращаюсь, прозрачный.

— Ко мне? — за последние недели Том так привык быть невидимым, что растерялся.

— К тебе, к тебе. Бродишь тут неприкаянный. Погиб, что ли? — старик ткнул пальцем в небо, как бы намекая на немецкую бомбежку.

— Нет, не умер, — ответил Том. — Хотя, я не уверен. А почему вы меня вообще видите, сэр? — в нём внезапно проснулась слизеринская демонстративная вежливость.

— Почему вижу, — старик, наконец, раскурил свою трубку, и из нее повалил густой дым, такой же серый, как и всё вокруг. Старик собрался с мыслями и ответил, — скажем, так, я обладаю особой силой.

— Вы имеете ввиду, что вы волшебник, сэр, — спросил Том, изобразив на лице удивление.

Но старик вдруг посмотрел на него яростно и разразился целой бранной тирадой. Он ругался минуты две, на все лады костеря волшебников и их «волшебные примочки». В итоге он выкрикнул:

— Не сравнивай меня с волшебниками, парень! Эти бестолочи размахивают своими нелепыми палками и думают, что познали глубины мира. Ха! Как бы не так! Нет, парень, я — жрец. Да не просто жрец, а главный жрец друидов!!

Старик гордо выпрямился и ткнул себя пальцем в грудь, будто слов было мало.

— Понятно, сэр, — сказал Том просто для того, чтобы заполнить паузу.

Прежде он прошел бы мимо, сочтя старика обычным сумасшедшим, но теперь случай был особый. Никто из волшебников в Хогвартсе его не видел, а этот старик смог. За одно это его можно было послушать внимательно. Впрочем, старик быстро успокоился.

— Ты сам из волшебников. Да-да, не отрицай. Я знаю, как выглядят ваши мантии, — старик окинул Тома взглядом с головы до ног. — Это возвращает нас к первому вопросу: чего ты здесь бродишь?

— Я-а… — Том не знал, что сказать.

Не пересказывать же ему всю свою жизнь здесь и сейчас.

— Пойдём, — старик кивнул на дом. — Живу там. Поговорим внутри, и ты мне всё расскажешь. Я тебя приглашаю.

Том считал себя опасным волшебником. Он был сильнейшим учеником в Хогвартсе, постоянно стремился к новым знаниям, даже к запрещенным. Он преуспел в окклюменции и легилименции — искусствах защиты и чтения мыслей.

Но сейчас этот старик говорил так, что Том даже не подумал возразить. В его словах не было магии подчинения, как в империо, но в них была какая-то сила. Эта сила повлекла Тома за собой. Он покорно вошел в дом, поднялся на второй этаж и сел на старый трехногий табурет, а напротив него, за кухонным столом, расположился старик.

После Том долго думал, почему. Почему он несколько часов пересказывал незнакомому старику всю свою жизнь? Он рассказал о детстве, полном нищеты, о квадратном пустом дворе приюта, про то, как мечтал, чтобы детей стало меньше, и как запугивал и мучил других, надеясь, что они сбегут или хотя бы станут болтать поменьше. Он рассказал про девочку Джессику, которая прикормила кролика, а Том убил его и подвесил на стропилах крыши. Он рассказал о том восхитительном чувстве, когда жизнь кролика оборвалась, и Том ощутил свою безграничную власть над другим живым существом, пусть и столь беспомощным.

Затем он поведал о встрече с Дамблдором и как понял, что он избранный, могущественный волшебник! Он описывал свою жажду знаний и стремление к вершине власти. На его факультете были другие дети, получившие деньги и силу, только потому что родились в правильной семье. Том хотел сокрушить их, подчинить себе и уже делал первые шаги в этом направлении. Он возжелал ощутить власть над теми, кто считал себя сильнейшими мира сего.

Он хотел замолчать, попытался заткнуть руками свой рот, но не смог и продолжал говорить. Он признался, что выпустил василиска из Тайной комнаты и убил Миртл Уоррен, рассказал как свалил это на другого ученика, чтобы только остаться в Хогвартсе.

Наконец, он рассказал о том, как искал своих предков, как ненавидел отца за то, что тот оказался маглом. Том признал и то, что собирался их убить, едва найдёт: слишком болезненно в него впечаталось «счастливое» детство.

Когда Том замолчал, в комнате на несколько минут повисла оглушающая тишина. Старик сидел, опустив подбородок на сцепленные руки, и задумчиво смотрел на него. Его взгляд не имел ничего общего со снисходительно-добродушным взглядом Дамблдора или со взглядами сверстников, полных испуга. Этот взгляд будто говорил: «И что мне с тобой делать»?

— Я никогда никому не рассказывал. Так почему… — Том первый нарушил молчание, но не смог договорить. Он всё ещё не пришел в себя.

— Тебя раньше никто не спрашивал, а я спросил, — старик явно выделил последнее слово голосом.

Том мрачно подумал, что с таким искусством спрашивать никакого веритасерума не нужно: все преступники сами всё выложат. А старик тем временем заговорил.

— Маленький ребёнок, — произнёс он. — Слишком умный для своих сверстников, одинокий и беспомощный, никому ненужный. Этот ребенок живёт в тебе. Он хочет силы и власти, чтобы избавиться от одиночества. Он боится войны, смерти, бедности — всего того, чего боятся обычные люди. Этот ребенок не знает, как использовать свой ум, поэтому его действия порой отвратительны. Тебе пятнадцать или шестнадцать?

Вопрос вернул его в мир бренный. До сих пор Том слушал старика и думал, будто он говорил о ком-то другом. Том не мог принять, что это всё про него.

— Шестнадцать, — ответил он. — Я не беспомощный и ничего не боюсь. Я самый могущественный волшебник в Хогвартсе! — добавил он зло, задрав подбородок вверх.

— Конечно, нет, — ласково сказал старик. — Именно поэтому отрицаешь мои слова так яростно.

Том захотел убедить старика, что он очень силён, но не успел ничего сказать. Тот заговорил сам.

— Сейчас отставим это в сторону, — заговорил тот сам. — Кто-то использовал на тебе искусство отражений. За отражениями находится другой мир, полный опасных враждебных тварей. Целое зеркало не опасно, и трещины не могут создать проход в другой мир. Для этого нужен долгий ритуал, а раскол в зеркале нужно укрепить специальными заклинаниями. Я думаю, твой профессор трансфигурации впустил в наш мир зазеркальную тварь. Ты действительно силён, раз смог выжить, пусть и в такой призрачной форме

Том никогда раньше не слышал об искусстве отражений и зазеркальных тварях, но Дамблдор регулярно вызывал его к себе и вел пустые, бесполезные беседы — подозрительно. Том ведь чувствовал. А в тот вечер он остался в отражении, но в его теле ведь кто-то находился. В него вселилась тварь?

— Ты правильно понял, — подтвердил старик. — Твоё тело занял другой. А ты скоро исчезнешь, если ничего не предпримешь. От тебя осталась только суть, а суть человека не зря заключена в физическое тело.

— Суть?

— Христиане нынче называют суть душой, — старик поморщился, будто тема была ему неприятна, — но вместе с тем, христиане утверждают, что душа есть только у человека. Суть, меж тем, есть у всего живого.

Последний год Том отчаянно пытался найти любую информацию о душах. Он интересовался вопросами бессмертия и способами создания крестражей, а потому прислушался к словам старика с жадным интересом. Он спросил про крестражи.

— Разделить суть? — переспросил старик. — Это возможно, но в результате это будешь уже не ты, а часть тебя. Так можно воскреснуть после физической смерти, но сложно.

— Я думаю, я создал один крестраж, когда убил Миртл Уоррен, — сознался Том, — но я не уверен, получилось ли.

— Скорее получилось, — обрадовал его старик. — Выгнать из тела часть сути проще, чем целую.

— Расскажите мне, как вернуть своё тело, сэр, — решился Том. Его приводил в бешенство факт, что его телом завладела какая-то потусторонняя тварь.

— Есть способ, — старик говорил задумчиво и медленно. — Но ты помнишь, что я не волшебник, а жрец друидов? Я могу принести жертву, сказать слова обряда, но я обращаюсь к самой матери природе, к этому острову, к жизни и смерти. Они могут, как помочь, так и проигнорировать просьбу

Том согласился. Он согласился бы на что угодно, лишь бы выбраться из этого убивающего беспомощностью состояния. Надо принести жертву в друидском обряде? Не вопрос. Только все условия необходимо было обговорить заранее.