Те времена (джен)

— Шира, я не могу, — в сотый раз повторил Бринден, теряя остатки терпения.

— Ну почему? — Шира заупрямилась, прикусила губу, отчего стала только красивее, и продолжила убеждать. — Я правда хочу поехать с тобой, почему нельзя?

— Там небезопасно, — соврал Бринден, потирая переносицу. К концу дня боль снова начала пульсировать за отсутствующим глазом, делая и без того непростой день и вовсе невыносимым. Безымянный ворон, давно привычный питомец, согласно каркнул, переступая с ноги на ногу.

— Но ты же едешь? Значит, тебе безопасно?

— Именно это и значит.

«А ещё я еду один Неведомый знает куда», подумалось Бриндену, но такие вещи рассказывать Шире не стоило.

После того, как Бринден все-таки сумел отказаться от «сладкого сна» (не без пары отрезвляющих пощечин от матери и королевы Мирии), эти самые сны доконали его окончательно и настолько, что простому ночному кошмару он бы обрадовался. Даже несчастная птица не спасала — спрятать сознание не получалось, и раз за разом его засасывало одни боги знают куда, и раз за разом во сне повторялось одно и то же — «Зима близко». Ты должен жить, потому что зима близко. Этих слов Бринден не понимал и считал, что жить рады девиза Старков — странное решение.

Его мать была единственной, кто знал об этих снах. Бринден не говорил ей — Мелисса догадалась сама, как когда-то в детстве, спросила, стали ли его сны хуже. Бринден до того никому не признавался, что «сладкий сон» он пьет не от боли, а от снов, чтобы сознание отключалось и чтобы не видеть во сне никого и ничего.

«Боги зовут тебя», вот что сказала ему мать, и об этих богах Бринден был очень невысокого мнения.

— То есть тебе можно, а мне нельзя?

— Нельзя, — подтвердил ворон, и Бринден недовольно на него покосился, но в душе все-таки был согласен.

Шира дула губы, надеясь, что это подействует, как действовало это на него раньше, в другой жизни. Бринден смотрел и понимал, как мало он может объяснить этой шестнадцатилетней девчонке и как мало он понимает сам.

— Не молчи, Брин. Ты же не серьезно? Ты правда хочешь уехать во Вранодрев сейчас? — Шира села на край стола и скрестила руки на груди. — Сам же постоянно говоришь, что у тебя работа, что у тебя место в совете, и сам же уезжаешь, причем в одиночку?

— Да.

— Возьми меня с собой. Я не хочу здесь оставаться без тебя.

«Ты прекрасно провела год без меня», подумалось Бриндену, но говорить он этого не стал. Вместо этого откинулся на спинку кресла, на котором сидел, медленно вздохнул и попытался подобрать слова.

А дальше последовал буквально удар ниже пояса. Хотя настоящему удару Бринден обрадовался бы больше.

— А вот был бы здесь Эйгор…

Он застыл, на миг подумав, что ослышался. Ворон опроверг это, паскудная птица, повторив это имя — «Эйгор». Дышать расхотелось. Бринден медленно перевел взгляд на Ширу, взгляд единственного глаза, милостиво оставленного именно Эйгором.

Шира знала, она всё прекрасно знала. Ещё тогда, чертовски долгих полтора года назад, когда их жизнь была нормальной, она знала, что при одном брате не следует упоминать другого, и сейчас она сделала это специально.

— Был бы здесь Эйгор… — тихо начал Бринден, чувствуя, как что-то горькое и едкое сворачивается в животе. — Был бы здесь Эйгор, ты бы спала не со мной.

— Ты!..

Шира резко распрямилась, метнув в него гневный взгляд, и Бринден этот взгляд встретил с ледяным спокойствием, потому что сказал он правду.

Был бы здесь Эйгор, этими документами наверняка занимался бы он, хотя должность мастера над шептунами такому, как он, и претила бы. Был бы здесь Эйгор, это на него бы повесили натаскивание Золотых плащей, ведь он справился бы с этим лучше. Был бы здесь Эйгор, это Эйгор входил бы в королевский совет, это Эйгор разговаривал бы на равных с принцами и это Эйгор делил бы постель с Широй по ночам, как делал раньше. Эйгора здесь не было. Этот проклятый предатель был далеко за морем, с Роанной, детьми, Черным пламенем и своей сворой мятежников, и это была единственная причина, почему Бринден был важен и нужен. Он был «почти Эйгором».

Шира молчала, сверля его взглядом, долгих несколько секунд. Бринден никогда себе раньше не позволял ранить её словами.

— Я пойду читать, — решила она, подняла книгу, накинула свою шаль и прошла к выходу из комнаты. Бринден проводил её взглядом. У выхода она остановилась, будто всё ещё чего-то ожидая, но, так и не дождавшись, вышла.

Бринден очень глубоко вздохнул и откинул голову на спинку кресла, пытаясь умерить пульсацию в виске, а вместе с ней и мерзкое едкое чувство внутри.

«Ну вот», подумалось ему. Обидел Ширу. И зачем, спрашивается? Неужели так сложно было промолчать?

«Неужели ей так сложно было промолчать», ответил сам себе Бринден и постарался вернуться к бумагам. К ним не возвращалось — отсутствующий глаз жгло и свербило, в висках премерзко пульсировало, буквы в свитке разбегались и Бринден чувствовал себя древним стариком в свои двадцать два года. Он встал, плеснул себе вина, мысленно пожалел, что не может себе позволить еще несколько кристалликов «сладкого сна», залпом выпил и вышел на балкон освежиться. Ворон вспорхнул за ним — птице тоже нравился свежий воздух.

Был определенный соблазн забыться другим образом, но за эти полгода привычные полёты стали почему-то пугать. Тем не менее, было замечательно просто потянуться сознанием к ворону, ощутить уютный покров перьев и хотя бы на несколько минут забыть о насущных проблемах. Разумеется, это тоже было нельзя, как нельзя было надираться в хлам, как нельзя было принимать «сладкий сон» в таких количествах, как нельзя было спать с родной сестрой, как нельзя было просто шагнуть из окна, устав от всех этих запретов. Поэтому Бриндену оставалось только легонько почесать ворона по голове, постараться продышаться на воздухе и вернуться к работе, как он делал всегда.

— Эйгор, — повторила птица, прекрасно знающая как это слово, так и этого человека.

— Ты только ни при ком не скажи, — попросил её Бринден без особой надежды. Ворон был не в меру говорлив и авторитетов не признавал, и осуждать его за это нельзя.