Те времена (джен)

Шира красивая.

Но Бринден всегда умел хранить тайны и никогда об этом не говорил. Шира сообразительная, веселая, беспечная и с хорошим чувством юмора. Шира внимательная, упорная и много знает.

Шира красивая, вода мокрая, а Эйгона называли Драконовластным, потому что у него были драконы.

* * *

Шира красивая и всегда привлечет взгляд любого мужчины, и тогда она не была уверена, что хотела слышать то, что услышала.

— Какой ты ласковый…

Она привычным движением забрала длинные волосы вперед, кутаясь в них, как в собственное покрывало, любопытным взглядом мазнув по брату. Сердце тяжело колотилось, руки подрагивали, живот сводило, — не от страха, совсем не от страха.

Шира неспособна была бояться в принципе, как бабочка, и ума у нее было ненамного больше.

Эйгор только фыркнул, мягко коснувшись её обнаженной лодыжки.

— Ещё бы, сестрица, — и усмехнулся широко и открыто. — Я ведь твой первый и последний мужчина.

Шира склонила голову набок, будто не расслышав, серебристые волосы скользнули по её колену. Эйгор сегодня не был понятен. Он был почти деликатен, он был тих, он был ласков — так ласков он не был никогда, даже в их первую ночь, — и, боги правые, он улыбался. Две или три улыбки Шира насчитала. Хотя даже это не даёт ему права так с ней говорить.

— Вот ещё, не дождешься.

Шира хихикнула, поправила ночную сорочку — та была ей великовата, и белая ткань то и дело обнажало точеное плечико, — и на коленках переползла чуть ближе по постели.

Эйгор не обратил внимания, только ещё раз лениво её оглядел, пальцами провел по пряди её волос. Шира насупилась. Лестно, конечно, быть красавицей, но у мужских ушей есть неприятное свойство: иногда женский голос становится звуковым сопровождением к женской красоте.

Шира замерла на долгие несколько секунд, внимательно следя за братом с присущим ей любопытством. Живот всё ещё сводило долгими приятным спазмами, и Шира даже тихонько зевнула — её начало клонить в сон.

— Пекло, до чего же ты красивая…

Хотя какой может быть сон, когда случается невероятное.

— Красивая? — Шира выгнула бровь и оглядела Эйгора с таким видом, будто впервые его увидела. Это могла бы быть хорошая шутка, если бы Эйгор умел шутить, конечно. — Ты соизволил заметить?

Она ждала язвительной фразы, как ребенок ждёт, что в игре ему кинут мяч. А Эйгор смотрел на неё… Эйгор смотрел на неё совсем иначе.

Глаза у Эйгора всегда были фиалковые, светлые на фоне его темных волос, темной комнаты и темных мыслей, и эти глаза… не изучали Ширу, как раньше, не разглядывали, не запоминали. Шира даже оцепенела на секунду. Эти глаза любовались ей.

Тяжело описать смятение в её сердце — но это чувство сильно отличалось от радости. Так почувствует себя садовник, посадивший вишню и собравший с неё яблоки. Так почувствует себя ребенок, получив долгим летом в подарок зимнюю шубу. Даже если молил о шубе всю предыдущую зиму, как это делала Шира.

— Что за вопросы? — проворчал Эйгор, прикрыв глаза. — Ты красивая, вода мокрая, а Королевская гавань воняет.

Шира широко улыбнулась, только в улыбке сквозило облегчение.

— Я красивая, вода мокрая, а ты хмурый и злой, ты в курсе?

— Злее некуда.

Эйгор протянул руку и сжал её бедро сквозь подол, а Шира спустя миг наклонилась и поцеловала его, занавесив своими волосами, как пологом. Такого, хмурого и злого, она его и любила — и, боги, пусть он лучше остаётся таким, от него идиотски-восхищенные взгляды она просто не перенесёт.

* * *

— Не подходи! Просто не подходи!

— Ты не понимаешь…

— Уйди, исчезни, пропади! Пожалуйста! Прошу тебя!

* * *

— Всегда ставить на таинственного рыцаря? Что это значит?

Шира склонила голову набок, отстранившись, требовательно заглядывая в глаза брату снизу вверх. Бринден ехидно усмехнулся.

— То и значит. От них очень много пользы на таких турнирах.

— Но ведь ты ставил против?.. — Она наморщила лоб, миловидная складочка пролегла меж её бровями.

— Это одно и то же, — оповестил Бринден и этим запутал её окончательно.

Шира задумалась на несколько мгновений, но только широко улыбнулась, сжимая в пальцах своё ожерелье. Ветер вокруг них заставлял колыхаться траву.

— Сапфиры и изумруды, да? — Шира отвела взгляд.

Сегодня был её четырнадцатый день рождения, и этот подарок был слишком дорогим и для четырнадцатилетней девчонки, и для бастарда, и для Ширы, кто была и тем, и другим.

Бринден ничего не сказал, просто пожал плечами и улыбнулся ещё наглее.

Шира крутила в пальцах ожерелье, смущаясь, пытаясь высмотреть в его серебре то, чего там не было.

Ожерелье заняло своё место в шкатулке, не найдя такового в сердце.

* * *

Стук сердца отдавался в ушах, и Шира улыбалась, и улыбка была ярче тысячи свечей.

— Что с тобой происходит сегодня? — Она решилась задать вопрос и тут же об этом пожалела, когда Эйгор полоснул по ней взглядом. Шира даже потеряла улыбку на пару секунд.

Вот только он ничего не ответил, пожал плечами, будто это всё объясняло, и потянулся к штофу с вином.

Эйгор не был ей понятен этой ночью, а ведь она тешила себя мыслью о том, что научилась его понимать.

* * *

— Шира, почему?

Бринден сжимал зубы, а у Ширы сжималось сердце, но она не могла позволить этой неловкости отразиться на лице.

— Брин, я не могу, понимаешь, не могу… — Её шепот перешел в шипение, и она отступила на несколько шагов. Бринден не попытался её удержать, и в глубине души она была за это благодарна.

— Это просто ожерелье. Побрякушка. — Бринден оскалился, став на миг таким похожим на Эйгора, а после помотал головой и рассмеялся. Его белоснежные волосы почти светились в темном коридоре. — Тебе ничего не стоит всего раз его надеть.

— Нет.

Бринден поднял на неё взгляд и выглядел таким удивленным, что Шира тут же пожалела о своей поспешности. У неё не было слов ему объяснить. У него не было возможности понять.

— Всего раз. Я не прошу о большем.

Это-то и было хуже всего, и заставляло Ширу сжимать зубы. Бринден смотрел на неё, искренне не понимая, почему юная девушка может отказаться носить дорогой подарок. И его удивление было понятным.

— Я сказала тебе, я не могу, — Шира отвела взгляд. И её реакция понятной не была. — Сколько раз ты заставишь меня повторить?

— Пока не пойму, почему.

— Никогда не поймешь.

Всю долгую паузу Шира не смотрела на него. Она смотрела в сторону, делая вид, будто её взаправду интересует дурацкий гобелен на стене. Она, пожалуй, выглядела гордой. И в этот момент впервые чувствовала себя жалкой.

— Ладно.

Бринден сдался первым, и у Ширы даже перехватило дыхание. Она повернула к нему голову.

Бринден просто развел руками, улыбаясь так, будто улыбка прикипела к нему намертво.

— Ладно, пошло оно всё. — Улыбка стала теплее. — Больше не буду спрашивать.

Шира почувствовала, как сама захотела возразить, как сама захотела вставить «но».

Но эта побрякушка стоила тебе всего выигрыша на ставках.

Но эта побрякушка с серебром, и мне она нравится.

Но эта побрякушка — твой подарок. Почему ты не хочешь, чтобы я носила твой подарок?

Очень много «но» разом поднялись к горлу, но Шира проглотила их все и улыбнулась.

— Спасибо.

— Не за что.

Бринден смеялся над ней одним взглядом, она это чувствовала. Она не могла посмеяться в ответ.

* * *

Бринден был особенным — насмешливым, внимательным и на удивление мягким, и Шире было больно быть с ним грубой.

Эйгор был особенным — насмешливым, пламенным и болезненно жестким, и Шира гордилась тем, что понимает его.

Шира не была никакой — она была простой красивой, и ничего другого про неё сказать было нельзя.

* * *

Но это и прозвучало в тот день.

— Шира.

Она даже приподняла брови. Эйгор сегодня решил быть необычным до конца, не иначе. Его тон прозвучал мягко, не как приказ обратить внимание, а как просьба. Шира тут же соскользнула с подушек и оказалась рядом, стоя на коленках на краю кровати, где он сидел. Её разбирало любопытство.

Эйгор усмехался, глядя на неё поверх тяжелого кубка с вином. Шира улыбнулась, позволив нескольким прядям соскользнуть по её плечу. Это ожидаемо притянуло его взгляд.

— И чего же ради ты меня звал?

— Я не разрешал тебе говорить.

Шира умолкла. Он сказал это с каким-то весельем, без всякой злобы, не одернув её, как обычно, а будто… Шира склонила голову набок, и ей стало ещё любопытнее, но больше не было никакой возможности спросить.

Эйгор был Эйгором. Перед друзьями, перед знакомыми, перед слугами — Шира могла покапризничать. Иногда, тонко прочувствовав его настроение, Шира могла пошутить. Но в постели правила были просты: Эйгор решает, а Шира подчиняется, и да будут милостивы к ней боги, если она эти правила нарушит.

Касаться его он не запрещал, и Шира мягко провела пальцами по его руке, потом, не встретив сопротивления, положила голову ему на плечо. Ей было любопытно, но спросить она не могла, а могла только мягко зарыться носом в его волосы.

Эйгор заново наполнил кубок.

— Пей.

Шира отстранилась, кивнула в знак благодарности и осторожно отпила из серебряного кубка. Вино было слишком кислым на её вкус, она сморщилась, но смолчала и осторожно уселась, скрестив ноги, на постель, так и держа кубок в руках.

— Ты и правда невероятно красива.

Глаза Эйгора блестели, как драгоценные камни, и он усмехался. Шира почувствовала, как вино ей встало поперек горла. Она не сможет выпить ни капли под таким его взглядом.

Эйгор усмехнулся, сам отпил прямо из штофа, по своему обыкновению, и прикрыл глаза.

— Ты гордишься этим?

Шира изогнула бровь и ответила:

— Нет.

Эйгор посмотрел на неё, Шира запоздало смутилась и помотала головой. Он всё ещё не разрешал ей говорить.

— А если подумать? — Эйгор улыбался ей с той самой нежностью, от которой подскакивало сердце, как у загнанной дичи.

«А если подумать» о чем? Разве вода гордится тем, что она мокрая?

Шира пожала плечами — большего она выразить и не могла.

Эйгор потянулся к ней и поцеловал её сам — мягко и жадно, и Шира ощутила, как по телу пробежалась дрожь, её пальцы крепче стиснули ножку кубка. Когда он отстранился, Шира улыбалась.

— Красота — единственное хорошее, что в тебе есть, — припечатал Эйгор, широко усмехнувшись. Улыбка не сразу слетела у Ширы с лица.

Эйгор смеялся над ней одним взглядом, она это чувствовала. Она не могла посмеяться в ответ.

* * *

Они никогда не доходили до крайностей, но раз или два Шира была неосторожна, и Эйгору приходилось повышать на неё голос. Шира быстро научилась его не злить — это не было сложным. Сложным было даже находиться рядом, если Эйгор изначально был в дурном настроении.

В тот раз, с луну назад, она, получив гневный окрик с приказом не забываться, забилась в любимую нишу за гобеленом и негромко плакала, прямо в своей ночной рубашке, как была.

В этом не было ничего предосудительного. Ни в чем из этого не было ничего предосудительного. Шира даже не обижалась.

В глубине души Шира всегда знала, что Эйгор оказался прав.

Надо ли объяснять, что из всех людей на земле нашел её Бринден. Он всегда обладал даром найти кого и где угодно. Он не вошел, просто остановился по ту сторону гобелена.

— Впустишь?

Шира, не услышавшая даже шагов, вздрогнула и торопливо вытерла слёзы, онемев на секунду от ужаса. Её не должны увидеть. Её не должны найти. Но она не нашлась с ответом, а потому показалось, будто она пытается сделать вид, что её и вовсе тут нет.

Тогда Бринден задал другой вопрос, от которого Шира вздрогнула даже сильнее, и по коже пробежал холодок.

— Что он тебе наговорил?

Мучительный стыд окрасил алым её щеки, и Шира втянула голову в плечи. Вряд ли она смогла бы внятно говорить, даже если бы хотела. Голос не слушался точно так же, как не слушались её трясущиеся руки.

В её нише было совсем темно, тихо и пыльно, а потому безопасно. Снаружи светало, и только стражники временами проходили мимо. Почему из всех на свете здесь должен быть Бринден? Почему, чтоб его, нельзя просто лечь спать, как нормальные люди?..

За пологом гобелена Бринден тяжело вздохнул.

— У него дурная привычка бросаться словами, не думая ни о чем. А, не имея обыкновения хоть о чем-нибудь думать, словами бросаться в целом неблагоразумно.

Его голос был таким спокойным, будто он говорил о погоде. Шира невольно вслушивалась, истерически, суетливо пытаясь понять хотя бы что-то. Надо ли объяснять, как постыдно незамужней девушке попасться старшему брату в таком виде?

Бринден истолковал её молчание по-своему и негромко добавил:

— Не бойся. Вряд ли он с тобой заговорит в ближайшие пару дней, сама знаешь.

Шира прекрасно знала. Если Эйгор злился на кого-то, а хуже того, если злился заслуженно, он замолкал, выплеснув для начала весь свой яд прицельно и с ювелирной точностью в самое болезненное место.

«Не забывайся», вот что он Шире сказал в тот раз. «Не забывай, что ты всего лишь шлюха, отдавшаяся без брака, и не заслуживаешь даже взгляда в твою сторону», вот что Шира в этом услышала, и это было невыносимо.

— Скоро встанет солнце, — продолжил Бринден, как ни в чем не бывало, — поэтому путь назад в твои покои может быть не без приключений. Нужно идти сейчас. Слуги уже начали гасить лампы.

— Почему ты так со мной разговариваешь? — шепотом спросила Шира, кажется, у собственных коленей. Её ночнушка на коленях промокла от слёз: она долго сидела, обняв колени, на ледяном каменном полу.

— Потому что умею разговаривать, — не без язвительности ответил Бринден. — Редкий дар в наши дни.

Она не видела его лица, но готова была поклясться, что он самоедски усмехается.

Шире было нечего больше сказать, и подниматься она тоже не хотела, хотя бедра уже затекли и замерзли, а длинные волосы лежали прямо на пыльном полу.

Шира дернулась, когда полог гобелена чуть отодвинулся. Бринден, не глядя, протянул ей свой плащ.

Только потом, в своих покоях, наплакавшись и почти засыпая сидя, опираясь на его плечо, Шира поняла.

Она так и не задалась вопросом, как он узнал, что за гобеленом именно она.

* * *

Алый. Алый-алый-алый. Цвет жизни и смерти для дома Таргариенов — рождаясь в алой крови, погибают в алом пламени.

Алый, как горящие щеки. Алый, как пламя в её сердце. Алый, как пятно на её сорочке. Алый, как её кошмары. Алый, как липкие волосы. Алый, как общая кровь в их венах.

Шира почти не любила этот цвет — только одно его проявление.

* * *

Ветер раздувал занавески на окнах, и в комнате сияли три луны — поди угадай, какая ярче.

— Я ещё не совсем всё понимаю… Но…

— Но уже куда больше, чем я, верно?

Шира улыбнулась легко и чисто, шагнула назад, поясницей оперлась о подоконник и слегка приоткрыла сложенные руки.

Бринден накрыл их ладонью, будто невзначай.

— Это не игрушка.

— А я и не ребенок.

Его рука теплая на ощупь, но не теплее, чем то, что спрятано в её ладонях. Шира смотрела на брата снизу вверх и пыталась не думать о том, насколько он ближе дозволенного.

Насколько они дальше дозволенного, не думал никто из них.

Первой луной была та, скучная, висящая за окном и острая, как серп, единственное их освещение.

Второй луной была сама Шира. Бринден заправил прядь волос ей за ухо, качая головой.

— Те, кто рискуют ради веселья, не вырастают.

— Те, кто не рискуют, тоже, правда же?

Третью луну Шира мягко вложила в ладонь Бриндену, улыбаясь кротко, как соблазн.

Они не смели поднимать голос выше шепота. Совсем не для того, чтобы иметь возможность стоять так близко. Бринден не знал, что из этой комнаты ничего не услышать, но Шира ему не сказала.

— Я не уверен, что…

— Ты никогда не скажешь, что не хочешь знать больше нужного.

Бринден крутил в пальцах брошь с лунным камнем, разглядывая, как диковинного жука.

— Я не уверен, что хочу, чтобы ты знала больше нужного.

— Твои желания никогда не исполнятся.

— Ты мало знаешь о моих желаниях. — Бринден коротко усмехнулся, бережно отложил брошь на подоконник, шагнул к Шире и запустил пальцы ей в волосы.

Она не успела отпрянуть. Таков был их первый поцелуй — под самым редким лунным светом.

Она говорила себе, что не успела отпрянуть.

* * *

— Промолчишь?

Шира подняла взгляд и ничего не поняла. Эйгор смотрел на неё в упор, улыбаясь. Ей не нравилась эта улыбка.

Свечи почти догорели в их покоях. Шира всегда приносила свечи сюда сама — обычно эти комнаты не использовались, потому как отстояли слишком далеко от остальных жилых частей замка.

Эйгор покачал головой, глотнул вина из штофа, отставил штоф — преувеличенно осторожно. Ни капли не пролилось.

— Моё терпение на исходе, — предупредил он совершенно буднично и этим застал Ширу врасплох. Она нахмурила светлые брови.

— Я разозлила тебя?

— Отчасти. — Он оскалился, потянулся к ней и мягко сжал её подбородок в ладони, чтобы заглянуть в глаза. — Ты злишь меня сейчас.

Он звучал совершенно спокойно. Хуже и быть не могло. Шира ощутила мурашки на коже. Она так и не понимала, чем могла так сильно его разозлить.

Глаза у него были темными под стать его мыслям.

Эйгор приблизил своё лицо к её лицу, запах вина укутывал их обоих. Он перешел на шепот.

— Я жалею, что сделал тебя женщиной. Паршивая вышла баба.

Щеки Ширы вспыхнули алым, и непонимание постепенно превратилось в гнев. Она не знала, как этот гнев выразить словами, и просто крепче сжала кулаки.

Эйгор смотрел на неё эдак почти безучастно, и в его глазах плясали искорки драконьего пламени. Он забрал кубок с вином из рук Ширы — грубо, почти вырвал, и бесцеремонно вылил остаток вина на пол, а после той рукой, что держал её за подбородок, притянул её ближе и так же грубо поцеловал. Шира попыталась отстраниться, но он ей не позволил, она протестующее замычала, а его пальцы грубо надавили ей на челюсть, заставляя раскрыть рот и позволить больше. Руки Ширы уперлись в его грудь.

Он отстранился, только когда сам того захотел. Шира тяжело дышала, и сердце загнанно билось в груди, а гнев причудливо мешался со страхом.

— Но, чтоб тебя, как ты красива.

— Что ты творишь… — Её шепот перешел в шипение, она ногтями вцепилась в руку брата, но тот и не думал отпускать. Челюсть болела от крепкой хватки.

— Что пожелаю. Такова драконья природа, да, сестрица?

Шира подняла на него взгляд и торопливо этот взгляд отвела. Потом попыталась отклониться назад, но не вышло и это. Паника постепенно расцветала в её груди, как бутон.

— Если подумать, — протянул Эйгор так, будто вел светскую беседу, — хоть кто-то из нас должен был унаследовать от папаши хоть что-то…

Он резко оттолкнул Ширу, и та упала на подушки, её волосы разметались, а руки первым делом взметнулись к лицу — челюсть болела от его пальцев.

— Жаль, что всё блядство досталось тебе.

Пальцы Ширы замерли, и только теперь её страх перешел в ужас. Она поняла. Она перевела взгляд на Эйгора, и он встретил этот взгляд усмешкой.

— Видят боги, я давал тебе время признаться. — Он колко рассмеялся. — Интересно, а твоя ворона знает, что за его спиной ты трахаешься со мной? — Эйгор улыбался так, будто ничто не доставляло ему большего наслаждения, но глаза — глаза были холодными и жесткими. — Похоже, пора тебе объяснить, что делают со шлюхами, сестрица.

— Я закричу, — совсем шепотом предупредила она, леденея от ужаса.

Но свою угрозу он всё равно исполнил.

* * *

Бринден нашел Ширу в её покоях.

Бринден был счастлив, что нашёл её.

Шира не была.

* * *

— Помнишь, что я сказал тебе, а?

Она не могла выносить его смех, она не могла выносить его голос, она, казалось, уже ничего больше не могла выносить.

Она ошибалась.

— Я сказал, что я твой первый и последний мужчина, Шира. — Голос был таким тихим и спокойным. — Я удостоверюсь, что не ошибся.

— Ты думаешь, ты можешь меня напугать?.. — Она спросила это совсем тихо, глядя в потолок, но он услышал.

— Ты думаешь, что испугалась? Такой малости? — Эйгор оскалился, сдерживая смех. — Я думал, шлюхам свойственно раздвигать ноги. Ты извини, не припас побрякушки расплатиться.

Каждое его слово делало больнее. Шира зажала уши, но ей не нужно было слышать, чтобы знать.

— Когда я закончу с тобой, — мягко продолжил Эйгор, крутя винный кубок в руках, и его взгляд насмешливо прошелся по её фигуре, — ни один зрячий мужчина на тебя не взглянет.

Шира пообещала себе не кричать. Она сдержала слово.

Ровно до того момента, как этот кубок врезался ей в челюсть.

* * *

— Я же знаю, что ты там. Шира, я серьёзно. — Бринден поморщился, одернул свои манжеты привычным жестом и улыбнулся. — И если думаешь, что приличия меня остановят, то ошибаешься.

Вламываться в комнату к леди — невероятная грубость, а Бринден не слишком любил грубости, но поговорить с Широй хотел бы сейчас.

Войдя, он забыл, о чём.

— Стой! — Шира сидела на краю своей постели, в полной темноте, пряча лицо в ладонях. Все шторы были задернуты — и в комнате ни одной свечи. От её голоса, почему-то глухого, Бринден ощутил мурашки на теле. Он шагнул было ближе:

— Шира? Что произошло?

— Не подходи! — Она внезапно перешла на крик, и сердце у Бриндена упало. — Просто не подходи!

— Ты не понимаешь…

— Уйди, исчезни, пропади! Пожалуйста! Прошу тебя!

Он не мог этого сделать, но и шаг к ней сделать не мог. Её голос звучал такой отчаянной мольбой, что долгих несколько секунд Бринден не мог пошевелиться.

Странный запах наполнял комнату. Бринден несколько мгновений думал, что ещё может сказать, а после узнал этот запах.

Больше стоять он не мог.

— Шира, что происходит? — Он решительно шагнул к ней, и она отпрянула.

Темнота обманула его: только вблизи он увидел, что её сорочка не должна была быть алой. Её волосы были серебристыми — некогда были серебристыми, а теперь липли к лицу и плечам и были окрашены в тот же жуткий багряный цвет.

— Почему ты не можешь раз в жизни меня послушать?! — Её голос перешел на визг, но Бриндену было всё равно. Меж её пальцев сочилось алое.

Он взял её за оба запястья стальной хваткой и насильно отвел их от лица.

«Ты гордишься этим? А если подумать?»

Белоснежной кожи на щеках больше не было. Одной щеки не было вовсе — она порвалась, когда губы зацепились за ножку кубка, и окровавленные нижние зубы проглядывали из уродливой дыры, слишком большой, чтобы быть ртом. Только по верхним зубам — нескольким оставшимся — можно было понять, где должен был быть нос, а выше — покрасневшие, распухшие глаза, и один из них не открывался вовсе. Грязно-белая носовая кость была свернута набок.

И на том, что когда-то было лицом, подсыхала кровь.

Алый. Алый-алый-алый. Цвет жизни и смерти для дома Таргариенов — рождаясь в алой крови, погибают в алом пламени.

Алый, как горящие щеки. Алый, как пламя в её сердце. Алый, как пятно на её сорочке. Алый, как её кошмары. Алый, как липкие волосы. Алый, как общая кровь в их венах.

Шира почти не любила этот цвет — только одно его проявление. Только его глаза, что видели правду за её маской и всё ещё смотрели на неё с теплом.

Красавица. Красавица. Красавица.

Шира Морская звезда была главной кокеткой при дворе. Она была прекрасна: разноглазая, тонкая, изящная, с ниспадающими до колен серебристыми волосами Старой Валирии, с вечным ожерельем из сапфиров и изумрудов на шее.

Шира красивая.

Но Бринден всегда умел хранить тайны и никогда об этом не говорил. Шира сообразительная, веселая, беспечная и с хорошим чувством юмора. Шира внимательная, упорная и много знает.

Шира красивая, вода мокрая, а Эйгона называли Драконовластным, потому что у него были драконы.

Шира красивая, поэтому он не мог её осуждать, когда она флиртовала с очередным рыцарем, готовым петь дифирамбы её красоте. Проклятое ожерелье горело синим и зеленым на её шее.

Бринден всегда умел хранить тайны.