Бархат саксофона или коронный хук слева (джен)

— Рон, фестралы тебя раздери, я все слышу! Заглушающее! Да что ж это такое!

От неожиданности я чертыхнулся и подскочил на кровати — неслабый удар кулаком о стену с обратной стороны раздался где-то совсем рядом с ухом. Судя по разъяренным интонациям, моя ненаглядная сестрица, чья комната находилась за хлипкой, не скрывающей никаких звуков стенкой, явно была не в восторге.

Насильно вырванный из фантазий, я больно приложился затылком об изголовье и с трудом проглотил изощренное ругательство.

Голая красотка на развороте журнала, что лежал на коленях, стояла спиной к камере и томно смотрела на меня через плечо из-под невинно опущенных ресниц. Поймав мой взгляд, она, впрочем, совсем не невинно гибко прогнулась в пояснице, призывно качнула бедрами и развела ноги в стороны до того широко, что я увидел ее аккуратную розовую дырочку и то, как она, порочно облизнув губы, завела руку за спину и провела по ней пальцами. Твою ж…

По инерции я дернул в очередной раз кулаком и внезапно спустил, забрызгивая весь живот спермой. А секундой позже, опомнившись, попытался в последний момент запихнуть в себя обратно все свои маловразумительные стоны. Конечно же, совершенно напрасно.

Я обессиленно сполз ниже, и журнал тут же плавно соскользнул с колен на пол.

На то, чтобы прийти в себя и обрести хоть какую-то ясность мысли, ушло подозрительно много времени.

— Джиневра!

Я устало саданул липким кулаком о стену и вяло чертыхнулся.

Ответ прилетел немедленно.

— Девятнадцать лет Джиневра, Рональд Уизли! Если ты думаешь, что я не в курсе, что у тебя там девушка месяца из «Веселой ведьмы» на развороте, советую подумать еще раз.

Повисла красноречивая тишина.

Когда я уж было решил, что этот наш разговор через стенку закончен, и я наконец-то могу постараться забыть весь этот ебаный стыд в гордом одиночестве, сестра моя выразительно хмыкнула, раздался шелест бумаги, и она невозмутимо добавила:

— Кстати, весьма похожа на новую запасную загонщицу из твоих любимых «Пушек», Ронни. Как думаешь, ей не хватает гонорара во втором составе?

В ответ на это нахальное заявление голая красотка на раскрытой странице резко повернулась лицом и возмущенно передернула плечами — ее упругая грудь при этом очаровательно всколыхнулась в такт движению, — а потом все-таки приложила палец к губам, загадочно подмигнула мне и послала воздушный поцелуй.

Я всмотрелся в ее лицо внимательнее и вынужден был признать — моя сестра оказалась совершенно точно права: внешнее сходство имелось просто поразительное.

Джинни, чьи гонорары враз взлетели до каких-то астрономических сумм, стоило только ей пробиться в первый состав Гарпий в прошлом сезоне, не преминула, конечно же, проехаться по своей любимой теме.

Пушки и правда волочились уже который сезон подряд внизу турнирной таблицы, а в этом так и вообще грозили с позором вылететь из первой лиги.

Я наконец отвлекся от весьма грустных мыслей, обтер липкую руку о простыню и, схватив с тумбочки палочку, поставил запоздалое Заглушающее. О котором действительно забыл.

За хлипкой стенкой очень выразительно вздохнула моя младшая сестра.

Стала ли эта, казалось бы, совершенно безобидная перепалка, причиной моего окончательного решения съехать, наконец, из Норы? Возможно… Хотя, если по совести, за короткий срок одно наложилось на другое, и какое именно событие переполнило чашу терпения «маменькиного сыночка», как меня теперь с издевкой называла Джинни, я не мог сказать наверняка.

В конце концов, не то чтобы Джинни была не права — я единственный из всех нас, кто до сих пор жил с родителями.

О том, что за стенкой ночует внезапно приехавшая сестра и ее новоявленный, который там уже по счету, ухажер, я не вспомнил вовсе не потому, что страдал забывчивостью. График тренировок и матчей у Джинни был настолько безумный и непредсказуемый, что не только я, но даже и мать с отцом отчаялись понять, когда же стоит ждать любимую дочь в гости.

Впрочем, в последнее время мне все чаще казалось, что каждое появление Джинни на пороге дома вызывало у родителей скорее нервную оторопь, чем искреннюю радость.

На этот раз Джинни заявилась в обнимку с каким-то перекаченным амбалом под два метра ростом и, под совершенно растерянными взглядами родителей, которые молча переводили взгляд с Джинни на амбала и обратно на Джинни, премило произнесла:

— Мама, папа, познакомьтесь! Это Майкл, мой молодой человек.

Майкл, загораживавший собой весь дверной проем в Нору, пригнулся, чтобы не удариться головой о балку, переступил порог и, протянув свою лапищу для пожатия, глухо пробасил:

— Артур, Молли, очень приятно, Майкл. Ваша Джинни — просто солнышко!

Солнышко, едва достававшая этому громиле до подмышки, с вызовом стрельнула глазами, встречаясь с ошеломленными взглядами родителей.

Первым опомнился отец. Он аккуратно потряс эту лапищу двумя руками и, уступив проход, вежливо отозвался, указывая дорогу:

— Майкл, очень рады знакомству! Ужин как раз на столе.

А потом заозирался по сторонам, крутя головой, и проорал в сторону лестницы:

— Рон, спускайся к столу! Твоя сестра приехала.

Я осторожно выступил из тени, махнул с лестницы рукой Джинни, едва заметно кивнул этому Майклу, который, все еще застыв припотолочным шкафом, решительно занимал собой все пространство тесной прихожей, и, поравнявшись с матерью, приобнял ее за плечи.

Мама встрепенулась, казалось, пришла в себя и торопливо затараторила, вытирая руки о передник:

— Да-да, ужин как раз ждет, мясной рулет на столе.

За ужином этот Майкл съел двойную порцию того самого мясного рулета и попросил еще добавки, чем заставил мать хоть немного, но все же оттаять. Она, впрочем, весь вечер все равно совсем невпопад вздыхала и с какой-то смирившейся тоской во взгляде посматривала на Джинни.

Джинни отвечала ей сладкой улыбкой и все крепче обнимала Майкла под руку, а под конец вечера доверительно уронила голову ему на плечо.

Меня она пихала под столом ногой каждый раз, стоило мне только открыть рот: будто чувствовала, что мои вопросы к этому новоявленному качку-переростку неминуемо приведут к локальной катастрофе.

Папа держался лучше всех.

Майкл, казалось, совсем не замечал подвоха. Впрочем, если прикинуть соотношение размеров головы и тела, в этом не было ничего удивительного.

Джинни, словно в отместку этим моим мыслям, вдруг с силой саданула меня шпилькой по лодыжке. От неожиданности я взвыл, мама нервно подскочила на стуле, а этот самый Майкл, вдруг прервавшись на полуслове, сначала медленно перевел взгляд на Джинни, а потом — полный подозрения — на меня.

Папа поспешил вмешаться, отвлекая внимание на себя:

— Так чем, вы сказали, занимаетесь, Майкл? Джинни нам как-то не успела рассказать.

Я хохотнул — еще бы она успела рассказать! — никто из семьи Уизли не имел ни малейшего понятия о том, что у Джинни новый бойфренд — очередной, в длиннющем списке, за которым не успевали следить ни мать, ни отец.

За эту мысль я снова получил от сестрицы туфлей по ноге, а Майкл, не заметив подначки, чем подтвердил свой статус непроходимого тугодума, охотно ответил отцу:

— Боксом, Артур! Профессиональным боксом. Закончил Хаффлпафф, думал податься в авроры, но не прошел по баллам. — На этом моменте я все же не удержался и украдкой показал Джинни язык, на что она в ответ незаметно погрозила мне кулаком. — А потом вдруг заинтересовался миром спорта, — продолжал гордо вещать Майкл, не обращая на нашу молчаливую перепалку никакого внимания. — Родители у меня магглы, у отца сеть гаражей по ремонту спортивных машин. Так что немного удачи, небольшой начальный капитал — и за три последних года моя сеть тренировочных залов в восточном Лондоне, пожалуй, самая успешная.

Не уверен, что на этом моменте отец понял, с кем именно умудрилась связаться его драгоценная дочка, поскольку лишь сдержанно кивнул и переспросил: «Бокс? Расскажите мне поподробнее, Майкл, что же такое бокс? Звучит очень увлекательно…»

Мама молчала и растерянно комкала салфетку, а я из этой громогласной тирады выцепил единственное и, пожалуй, самое главное: Джинни в очередной раз не изменила себе ни на йоту — её новоявленный молодой человек купался в деньгах.

Когда уже ближе к ночи все разбрелись по своим комнатам, и на кухне остались лишь отец с матерью, я краем уха услышал их тихий, полный долгих пауз разговор:

— Артур, послушай. Ты должен ей сказать…

— Что я могу ей сказать? Ей девятнадцать, ее лицо — на обложке каждого, Молли, каждого спортивного журнала: «Новая восходящая звезда квиддича», — папа произнес это с каким-то тихим, смиренным отчаянием, — а ее гонорары… Что я могу ей сказать, Молли?!

— На правах отца, Артур, я прошу тебя! Она же это нарочно…

— Поверь, всё уляжется само собой, рано или поздно, так или иначе.

— Прошло три года, а её «уляжется» только набирает обороты.

Мама, казалось, чуть всхлипнула и шмыгнула носом.

— Молли, дай ей время. Просто дай ей время. Гарри Поттер… — на этом моменте папа запнулся и, судя по звукам, что-то судорожно отхлебнул из кружки, наверняка свой любимый крепкий черный чай, и продолжил: — Гарри был для нее мечтой — одной-единственной, той самой…

Мама тяжело вздохнула и как-то совсем тихо ответила:

— Гарри расстался с нашей дочерью три года назад, Артур.

— Я знаю, Молли, я знаю…