Путь (бывш. Амнезия) (гет)

Не старайтесь меня рассердить — это довольно легко. А вот успокоить меня потом будет не просто.

Макс Фрай.

2 сентября 1994 года.

Проснулся я на удивления бодрым и счастливым. А еще и раньше остальных однокурсников, которые, видно, долго пытались побороться с храпом Крэбба — сейчас вокруг кровати парня висела заглушающее звуки заклинание. Я только покачал головой — я не только не слышал громкой возни ребят, но и даже не проснулся, когда в меня самого попало шальное заклинание. Об этом свидетельствовали ошметки моего полога. Надеюсь, эльфы смогут починить его до наступления ночи — мне совсем не улыбалось видеть перед сном противную рожу Гойла, чья кровать стояла напротив моей.

К завтраку я спустился одним из первых. Моя довольная улыбающаяся рожа повлияла на старших студентов как электрошок — кто-то давился едой, кто-то начинал захлебываться в тыквенном соке, кто-то поскальзывался на чистом месте. От этой реакции я почувствовал себя еще счастливей — словно объевшийся сметаной кот, которому наложили добавки. Эх, какая же репутация ходит обо мне в школе?!

Я сел за свой стол. Завтрак отличался от вчерашнего пира — еда была куда земнее. Каши всех сортов, печенья, молоко, чай, соки... Я оглядел ассортимент и решительно ухватился за чашку чая. Я чувствовал, что желудок требовал еды. Но есть я не хотел. При взгляде на овсянку какое-то чувство глубоко внутри начинало визжать и плеваться, в то время как желудок настойчиво просил съесть хоть что-то. Промучившись со своими «тараканами», я пошел на компромисс — подвинул к себе тарелку с печеньем и с остервенением начал его грызть. Пришедшие через двадцать минут однокурсники косились на меня, но мудро сохраняли молчание. Малфой присел за стол напротив меня, и его тут же, с двух сторон, зажали Крэбб и Гойл. Первый постоянно тряс головой и самозабвенно крутил пальцем в ухе.

— Поттер, с какой башни ты упал? — Хмуро спросил меня Драко, почти с ужасом косясь на овсяное печенье, которое исчезало из моих рук с бешеной скоростью.

— Спокойно, Малфой, лунатиком я, в отличие от некоторых, пока не стал.

Гойл, до этого сосредоточенно жующий свою порцию риса, поперхнулся, кинул на меня не слишком дружелюбный взгляд, но промолчал. Эх, где ты моя память, когда ты так нужна?..

Столы постепенно заполнялись народом. Я глянул на потолок, чтобы хоть как-то отвлечься от странных взглядов, которые бросали на меня студенты. Потолок показывал, что свинцовые тучи еще не разошлись, небо имело стальной оттенок. Вдалеке послышался одинокий «ух». Через несколько мгновений в Большой зал начали влетать совы с посылками. Я провожал каждую птицу скучающим взоров и ждал, сам не зная чего.

Когда на стол приземлилась огромная бородатая неясыть из школьных сов и посмотрела на меня, я почувствовал, как что-то внутри меня екнуло. Вообще-то у меня вполне хорошо развито шестое чувство, это уже доказано не единожды. Но я отчаянно не хочу слушать свои чувства. Я очень упрямый человек, и Гриффиндор по мне явно плачет. Протянув руку к письму и отвязав его от лапы птицы, я хмуро начал разглядывать конверт. Безликий, совершенно ни чем не выделяющийся. Только посередине одна строчка — «Гарри Поттеру. Стол Слизерина» В течение пяти минут я продолжал тупо разглядывать чернила и, когда уже студенты приготовились расходиться по урокам, решился его, наконец, открыть. Достал на всякий случай палочку, повертел в руках и прикоснулся к краю бумаги.

Никогда не забуду себе такого бездумного доверия. Только такой тупица, у которого все родственники попали на Гриффиндор, как я мог не задумываясь открыть присланный конверт, не проверив перед этим его. Мог ведь, в конце концов, попросить открыть кого-нибудь другого! Что я там вчера говорил? «Я — слизеринец, и ничто слизеринское мне не чуждо»?! настоящий слизеринец бы не стал раскрывать послание! Он бы послушался своих предчувствий. Он бы подумал...

Едва я прикоснулся палочкой края конверта, как внезапная вспышка ослепила меня и половину сидящих рядом учеников. От палочки к руке, а от руки по всему телу, я почувствовал странную волну. Когда волна достигла моего лица, я судорожно вздохнул и вцепился одеревеневшими пальцами в стол. Я чувствовал, что с моим лицом происходит что-то странное. Глазами я видел только, как у меня удлиняется нижняя часть лица. Нос внезапно начал расти в ширину, теряя при этом свою высоту. А затем... начала расти шерсть. Короткая черная шерсть, больше напоминающая щетину, но куда более мягкую и густую. Когда я поднёс руку к лицу, то уткнулся пальцами в длинные жесткие... усы...

Из моего горла вырвалось низкое рычание. Кажется, голосовые связки оказались деформированы, хотя говорить я мог, хоть и не совсем своим голосом. Пока ученики были ослеплены и не видели, что творится под их носом, я вскочил на ноги и со всей дури драпанул к выходу. Уж не знаю, что читали в моих глазах студенты, но смеяться никто не решался, зато всей компанией шарахались в сторону с траектории моего пути. Я без приключений добрался до больничного крыла. Мадам Помфри мои глаза не испугали — она звонко расхохоталась, медленно оседая на стул...

* * *

Странное нежелание моего желудка принимать пищу очень быстро прояснилось. Едва мадам Помфри прекратила смеяться и, утирая слезы, отправилась за необходимыми зельями, как меня внезапно скрутило. Желудок начал выплескивать из себя все, что съел за столом на завтраке. Печеньки, которыми я давился большую часть времени, лежали в луже блевотины, а все никак не мог остановиться. Небось, проклятие было с какой-то заковыркой, иначе я не могу объяснить поведение своего организма. Медсестре предстало не самое приятное зрелище.

Уже лежа на мягкой кровати под действием какого-то зелья, я усиленно копал свои мозги на тему того, как я оказался в данной... ситуации. И, наверное, в сотый раз ругал свою глупость и нетерпеливость. Копаться в мозгах стоило заранее, а не когда уже шприц вставлен в причинное место.

Моя память точно знала, кто прислал мне проклятый конверт. Обратного адреса не стояло, но я знал это и так. Джиневра Уизли. Единственная дочь и последний ребенок в чистокровной семье Уизли. Помнится, я навесил на всех членов семьи Уизли своеобразные ярлычки. Перси удостоился звания Зануда. Фреда и Джорджа различить даже не пытался, называл просто Близнецами. Рона я звал просто по фамилии. А вот Джинни получила ярлычок Сестра. Уж никак не милосердия.

Наш конфликт начался в прошлом году, под рождество. Помнится, на следующий день, тем, кто хотел спраздновать дома, предстояло уезжать. Уж из-за чего начался конфликт уже и не вспомнить — кажется, очередная стычка Слизерина и Гриффиндора. В коридоре на третьем этаже. Присутствовал весь третий курс и кое-кто из второго. В ходе беседы мы с Джинни перешли на личности. Она бросила мне, что стыдно сыну лучшего ловца Гриффиндора, бояться высоты и падать на землю не долетев даже до уровня колец. Я в ответ, очень разозленный, едко отметил манеру Джинни виться вокруг бедняги Золотого мальчика, словно вьюн вокруг дерева, как будто собираясь его задушить. Дальнейшие оскорбления канули в Лету, но именно эти два мне очень хорошо запомнились — это были самые сильные удары. После моих слов Сестра Уизли внезапно успокоилась и ушла. А на Рождество, которое я проводил дома, получил подарок без подписи. В черной коробке, перевязанной красной лентой. Последний цвет явно имел отношение к символике мести и агрессии, хотя на это внимание обратил не сразу. В коробке не было ничего, кроме одного листа. Когда я взял его в руки и прочитал — мне, признаюсь, стало не по себе. «Это война». Остаток дня я провел в тщетной попытке придумать ответную месть маленькой негодяйке и, одновременно, страдая от болезненных средств лечения, которые проводил Глимли, ходивший за мной как приклеенный. Зато к вечеру того же дня Джиневра получила моё послание — отлично наложенный, неслабенький сглаз, меняющий цвет волос.

Война продолжалась вплоть до конца года. Летом Уизли выиграли какой-то конкурс и укатили в Египет, что помешало Джинни присылать мне гневные проклятия и сглазы. Видно, в этом году она решила взяться за старое. Как истинный слизеринец я мог бы подумать и проигнорировать письмо, решив, что глупая месть — это для маленьких... Но я же потомственный гриффиндорец, черт меня подери! Я уже чувствовал, как уязвленная гордость требует свершить страшную месть. Желательно побыстрее.

Я пропустил зелья, но зато смог избавиться хотя бы от части проклятия. По-крайней мере, лицо приняло прежнее строение, шерсть исчезла, но длинные черные усы и поврежденные связки остались. Плюнув, я решил, что и так сойдет, и, поблагодарив мадам Помфри, пошел на следующий урок — Уход за Магическими существами. Урок оказался спаренным, и, придя на место, — двор Трансфигурации — я обнаружил толпу гриффиндорцев, уже сосредоточенно обсуждающих начало года. Увидев меня, многие замолкали и тихо исчезали из поля зрения. Черт, начинаю подозревать, что глаза у меня тоже не до конца трансформировались.

Не прошло и десяти минут, как подтянулись остальные слизеринцы. Как-то незаметно и не нарочно они обступили меня, скрывая от глаз любопытных львят. Совершенно случайно рядом со мной вновь оказался Малфой вместе со своими амбалами-телохранителями. Я показал Драко украдкой большой палец — парень явно делает успехи в манипуляциях людьми. Смог ведь заставить толпу закрыть меня. Они-то, небось, даже не подозревают, что сами не собирались так делать.

Мой друг незаметно отцепился от Крэбба и Гойла, дождался, когда они отвернутся и внимательно начал вглядываться в мое лицо. Я занервничал, ожидая вердикта. Сначала Малфой удивленно моргнул и отвел взгляд. Затем посмотрел еще раз, поджал губы... и заржал. Громко, как лошадь, крепко держась за живот и согнувшись в три погибели. У меня задергался глаз — все слизеринцы, только что с удивлением смотрящие на нас с Малфоем, дружно развернулись на сто восемьдесят градусов. Ядрены помидоры, что с моими глазами?! Что такое мог увидеть этот паршивец Малфой, из-за чего развеселился, когда как половина Хогвартса косились на меня как Снейп на шампунь?!

— Здравствуйте, класс... — послышался голос Люпина.

Учитель торопливо приближался к ученикам, сжимая в одной руке крепкую корзину, а другой придерживая что-то у шеи. Оглядев нашу дружную компанию, тихо стонущего Малфоя и меня, откровенно начинающего закипать, Ремус покачал головой, но ничего не сказал.

— Сегодня мы будем проходить пеплозмей. Прошу вас подойти поближе, чтобы все видели и слышали меня. Корзину не трогать.

Когда я подошел ближе, то увидел небольшую змейку, свернувшуюся на шее профессора, голова которой покоилась на его ладони. Змея имела какой-то изможденный, но довольный вид — Люпин умеет обращаться с животными. Чешуйки у рептилии умели бледно-серый цвет, а глаза — неожиданно светящиеся, как раскаленный металл, оттенок. Ученики притихли, заинтересованно разглядывая змею.

— Это пеплозмей, или огневица. Он может появиться, если оставить магический огонь долго свободно гореть. Едва появляясь из огня, змей уползает в тень, оставляя за собой пепельный след. Эти рептилии живут не больше часа, поэтому почти сразу ищут укромное место для кладки яиц. Этого представителя я поймал сорок минут назад на одной из кладок. Кто-то оставил в замке гореть Вечную свечу, огонь в которой тоже является магическим. Скоро змей рассыплется, так что позвольте мне его снять.

Люпин осторожно, стараясь не причинить созданию неудобств, снял его со своей шеи и устроил на земле. Змей никуда не торопился исчезать. Он поднял голову, оглядел нас неожиданно осмысленным взглядом, остановившись на Невилле, прошипел что-то и внезапно распался в прах. Лонгботтом побледнел. Я неожиданно вспомнил, что, кажется, на втором курсе, ему пришлось при всех пообщаться с коброй. Паника поднялась, ему порочили пост приемника Темного Лорда, обзывали темным магом... Безмозглые глупцы, начитавшиеся сказок. Интересно, что ему сказал пеплозмей?

— А это — Ремус продолжил рассказ и указал на корзину с яйцами, — та самая кладка. Будьте осторожны! От них идет очень сильный жар, и если оставить их без присмотра, может произойти пожар в считанные минуты. Яйца пеплозмеев очень дорогие, они являются компонентом для любовных зелий, а также лекарством от лихорадки. Но для того, что бы использовать их, следует их заморозить.

Я подошел к самой корзине, что бы рассмотреть её содержимое. Корзина была магическая, поэтому она не сгорела, хотя я чувствовал жар, идущий от яиц на расстоянии двух метров. Ярко-красные, пылающие, они словно манили к себе. Не только я заинтересовался корзиной — многие парни тоже полезли посмотреть. Но в их глазах явно читался практичный интерес в лице жажды денег — за один из любовных компонентов можно было срубить неплохие средства.

Самое обидное, что проклятие Сестренки Уизли действовало до вечера. Усы постепенно сошли на нет, а вот голос и глаза продолжали пугать всех встречных студентов. Даже МакГонагалл не могла спокойно на меня смотреть — то и дело вздрагивала, встретив мой взгляд, и бормотала что-то про криворуких ведьм. Полагаю, весь преподавательский состав был осведомлен о том, чьих это было рук дело. Только почему не действовали? Может, доказательств нет... В чем я был точно уверен, так это в том, что директор Дамблдор даже бровью не поведет, чтобы прекратить то безобразие, которым я собираюсь заняться в этом учебном году. Да даже если я, плюнув на политику, начну отправлять всех иностранных студентов в мир иной, Альбус Дамблдор только вздохнет, достанет лимонную дольку и продолжит наблюдать за Невиллом Лонгботтомом.

Уже сидя вечером в гостиной Слизерина, я начал продумывать месть. Какое бы проклятие наложить на рыжую бестию из львятника? Может, заставить все её волосы выпасть? Или прибавить ей пару лишних носов на мордашку? А может, просто сделать ей пару фингалов под глазами? Выбор был велик. Я наложил нужное заклинание на чистый безликий конверт, написал адрес и твердо решил отправить подарок на следующее утро через школьную сову. Конечно, о нашей вражде не знают только глухие ведьмы из глубинки, но палиться своей совой я не собирался. Это будет уже явное доказательство моей вины.

* * *

4 сентября 1994 года.

Это утро не предвещало ничего плохого, по крайней мере, до завтрака. Я вообще не собирался спускаться в Большой зал, так как предыдущим вечером мы с Малфоем, пользуясь тем, что остальные ученики Слизерина разошлись по спальням пораньше, вели разговор по душам. В это прекрасное воскресное утро я пошел на завтрак только с одной целью — пронаблюдать за своей «гранатой» пущенной в сторону Сестренки Уизли. Я бы пустил подарок по раньше, но неожиданно сильные нагрузки в учебе сбили меня с верного прицела. Я очень хотелось пронаблюдать за тем, как мне удастся вывести Уизли из себя своей маленькой пакостью. До сих пор я с содроганием вспоминал уведенную в зеркале Больничного крыла рожу, до того как мадам Помфри принялась избавлять меня от этого художества.

Итак, я сел за стол Великого факультета и, заранее предвкушая потеху, не отрывал взгляда от гриффиндорского стола. Спустя пять минут рыжая макушка с длинными волосами обнаружилась, и я разве что не облизывался. Ученики вокруг разговаривали, смеялись, в общем, поднимали гомон, но я не отвлекался на эти мелочи. Я жаждал мести. Я ждал сов.

И совы не замедлили появиться. Я едва сдерживал себя, чтобы не издать вопль ликования раньше времени. Вот, перед Уизли опустилась неброская школьная сова. Вот третьекурсница взяла в руки конверт. Её лицо исказилось, в глазах вспыхнул гнев и тоскливое понимание того, что конверт открыть все же придется, чтобы не вышло еще хуже.

Гнев в её глазах объясняется тем, что когда я подписывал заветную бумагу, я, невольно, вспоминал отражение лица в зеркале, которое уставилось на меня в Больничном крыле. Ясное дело, я был немного не в себе и чуть-чуть в бешенстве. Изначальный план подачи мести холодной был немного подправлен, и месть получилась несколько... поджаренной. Если честно, сам не берусь вспомнить то, что я написал на конверте перед отправкой.

Когда до момента истины оставались какие-то мгновенья, я внезапно услышал тихий «ох» рядом с собой и резкий тычок под ребра. Вообще-то Слизерин отличался факультетом людей сдержанных, и уже то, что сам Драко Малфой(!) внезапно перестал держать себя в руках, заставило меня оторваться от зрелища. Я обернулся в сторону друга, собираясь высказать все, что я о нем думаю, но слизеринец, уже наученный опытом, вовремя сунул мне в руки газету. Едва я увидел фотографию, как мир замер. Или только я? Пальцы крепко вцепились в страницы, глаза остекленели. Я не мог отвести взгляда от черно белой фотографии, которая была почти неподвижна, исключая редкие движения пламени. Я просто боялся отвести взгляд от картинки и прочитать в статье, что...

На фотографии был дом. Поттер-мэнор на фоне разгорающегося рассвета. Он был таким же, каким я запомнил его, когда обернулся в последний раз. Только тщательнее оглядев его, я увидел мелочи, которые не вызывали восторга. Из окон некоторых комнат вырывалось пламя. Оно постепенно утихало под воздействием каких-то чар и снова разгоралось. Стены в некоторых местах были сильно повреждены, кое-где зияли дыры. Но больше всего меня испугало не это. А череп в небе, висящий прямо над поместьем. Черная метка.

В зале стало тише — половина студентов читали газету. Газету читали преподаватели. Даже Уизли отвернулась от конверта и читала заметку из-за плеча Колина Криви. Сердце екнуло и начало биться в истерике в районе моего горла. Титаническим усилием воли я заставил себя перевести взгляд на буквы, чтобы прочитать о произошедшем. Я очень, очень боялся, что внутри дома обнаружили тела. Три тела... Ведь Черная метка предупреждала всех о том, что в определенном месте произошло убийство...

«Это ночью жителей Уэльса потрясла страшная картина, открывающаяся всем, кто поднимал глаза к небу. Неизвестные последователи Темного лорда напали на Поттер-мэнор. Никому неизвестно, были ли хозяева мэнора в доме. Пожиратели Смерти подожгли дом, пустили в небо Черную метку и покинули место преступления. Никого из семьи Поттеров не обнаружили, и их настоящие местоположение неизвестно. Известно только, что Джеймс Поттер, глава подразделения авроров, недавно взял отпуск и собирался провести время с семьей. Лили Поттер (в девичестве Эванс), колдомедик из больницы Святого Мунго, должна была выйти на работу в понедельник. Гарри Поттер, старший сын, сейчас находится в Хогвартсе. Подозрения в том, что Пожиратели Смерти не ушли с пустыми руками заключаются в том, что младшего сына, Джонатана Поттера, никто не видел с конца августа...»

Дальше помню смутно. Во внезапно повисшей тишине Большого зала я встал и спокойно вышел. Я ничего не замечал. Не видел, как провожали меня встревоженными взглядами профессора. Не увидел, как конверт в руках Уизли загорелся и взорвался, окутав рыжую девушку мутным туманом. Я не видел, как из рассеявшегося тумана Уизли выскочила пулей и, обогнав меня, бросилась к выходу, то и дело, спотыкаясь об длинный чешуйчатый хвост и закрывая лицо руками. Весь день для меня прошел как в тумане. Учителя меня не трогали, сокурсники на всех уроках были удивительно тихи, и даже Аргус Филч ни сказал, ни слова, когда я прошел мимо него по испачканному полу.

Но так продолжаться не могло долго. Я шел на ужин в окружении слизеринцев, и отстраненно копался в своей памяти, хотя все равно никак не мог вспомнить, что произошло вечером тридцать первого августа. Мы уже стояли напротив дверей в Большой зал, когда раздался громкий насмешливый голос, заставивший половину холла оглянуться на говорящего:

— А, по-моему, в этом нет ничего удивительного! Инсценировали свое исчезновение, взяли своего выкормыша и отправились к своим дружкам-Пожирателям! Что с этих Поттеров взять-то? Откупились от суда и...

Туман исчез. Малфой запоздало попытался меня остановить, ухватившись за мантию, но вместо этого рухнул на пол, держа в руках оторванный клочок ткани. Пальцы нащупали привычное теплое древко палочки, я сделал несколько шагов, заметил заветную рыжую макушку и, едва взмахнув кончиком волшебной палочки, рыкнул себе под нос:

— Вердимилиус!

Надо отдать должное Рону Уизли — парень, с виду неуклюжий и не далекий, вовремя успел поставить щит, заставив молнию рикошетом уйти в потолок, и тут же бросился в атаку:

— Протего! Экспеллиармус!

— Ступефай! — от заклинания я ловко увернулся, едва заметив чей-то возмущенный вопль за спиной.

— Рикту...

— Экспеллиармус! Минус двадцать баллов Гриффиндору и столько же Слизерину! За применение магии в коридоре!

— Минус пятнадцать баллов Гриффиндору за оскорбление!

— И еще минус пятнадцать за то, что друзья мистера Уизли не придержали своего друга от столь глупых действий!

Первой из зала вышла МакГонагалл. Вторым оказался Снейп, как раз входящий в Холл со стороны подземелий. Почти одновременно с ним рядом оказался и Блэк. Меня обезоружили как-то незаметно — только что палочка была у меня, а теперь Сириус незаметно прячет чужую палочку в карман мантии.

Гриффиндорцы заметно зависли. Их декан тоже. Северус и Сириус, подхватив меня под локти, в буквальном смысле слова потащили в укрытие, чтобы как следует обглодать мои кости. Я только хлопал глазами и смотрел на Уизли взглядом бешеного быка.

* * *

Разговор состоялся в кабинете Северуса, так он был ближе. До кабинета Сириуса, который был куда комфортнее, нужно было преодолеть самые длинные лестницы замка. Кабинет же Снейпа, хотя и был ближе, обладал таким неприятным минусом, как пронзительный сквозняк и отсутствие нормального освещения. Дамблдор читал просьбы о переносе кабинета на верхние этажи и откладывал их в специальный ящик, куда коллекционировал всякие интересные вещи.

Меня усадили на кривоногую табуретку, подозрительно похожую на ту, что каждый раз участвовала в распределении первокурсников. Сами профессора встали передо мной, в одинаковой позе ожидания — на лицах напряжение, руки скрещены на груди, верхняя часть тела немного наклонена вперед, словно учуявшие добычу борзые. Я мрачно посмотрел на них и молчал. Первым не выдержал Сириус.

— Гарри, что с Лили и Джеймсом?

Я кисло посмотрел на крестного. Самому бы узнать.

— Я не знаю.

Тут уже Снейп не выдержал. Одну бровь взлетает крылом чайки, другая опускается немного ниже.

— Как это, не знаешь? У Джеймса ведь отпуск, он должен был быть дома...

— Так, где они?

— Я понятия не имею.

— Постой... А когда ты в последний раз видел их? — Северус удачно перебил Сириуса, не давая ему задать еще один глупый вопрос. Ух, если бы я мог на твой вопрос ответить....

— М... Ну... — Вот, а теперь они оба забеспокоились. — Думаю... В последний раз я, наверное, видел их тридцать первого августа. Но я не уверен.

— Что значит, не уверен?!

Сириус никогда не отличался терпением. Вот и сейчас он в порыве беспокойства начал мерить шагами кабинет, уже не скрывая своих эмоций.

— Ли хотела отправить с тобой одну вещь, чтобы ты передал ему мне. Я всю неделю ждал, что ты принесешь её. — Задумчиво пробормотал Северус, и внезапно встрепенувшись, спросил. — Постой, ты хочешь сказать, что не помнишь чего-то?

— Если бы вы дали мне договорить...

Они очень внимательно меня слушали. Сириус то и дело начинал бродить по комнате, Северус же стоял прямо и смотрел на стену отсутствующим взглядом. А я чувствовал себя подопытным кроликом. Мне давно хотелось кому-то рассказать о моих проблемах с памятью. Другое дело, что мне просто в голову не пришло обратиться к крёстному или Снейпу.

— Ты должен был сразу же, немедленно рассказать все мне! Или Северусу! В конце концов, что тебе помешало обратиться к Люпину?! — взорвался Сириус. Надо же, я провидец.

— Да я до сих пор не уверен, что могу кому-то из вас доверять! Может, у меня воспоминания ложные?

— Что за бред??!!

— Посудите сами — насколько я понял, стереть мне память мог только человек достаточно информированный о моем окружении, чтобы уйти незамеченным. А поскольку ажиотажа по поводу проникновения в мэнор не было, можно сделать вывод, что ему это удалось. Ну и что мне думать?

В кабинете повисла тишина. Сириус в ступоре рассматривал мое лицо, словно в первый раз видел. Северус задумчиво разглядывал свой маникюр, обдумывая какую-то мысль. Эта привычка, если моя память все же настоящая, появилась у короля подземелий после того, как один не в меру смышленый друг решил проверить на Северусе бытовое заклинание наноса лака. Бедный Снейп был вынужден месяц носить перчатки, чтобы скрыть чехарду, которая появилась по всей длине кисти. Рассматривать надписи было действительно интересно. Как потом объяснил этот самый друг (когда уже смог говорить членораздельно, не заикаясь) своему юному отпрыску, на руках у профессора зелий были самые секретные сведения из отдела Тайн. При этом сам юный отпрыск терялся в догадках, о том, как у его родителя могли появиться такие секретные данные.

— Если твоя теория верна и кто-то поработал с твоей памятью... У меня есть две версии. Первая, и фактически единственная — это было продумано с какой-то целью. Очень важной. Я уже не сомневаюсь в похищении Джеймса, Лили и Джонатана. Думаю, это действия единой системы. Только вот зачем?.. Ну, а вторая... Просто смешно. Это была случайность.

Вот теперь мои брови взлетели, словно крылья чайки. Нашу общую мысль выразил крёстный:

— Ты сошел с ума.

— Я не утверждаю, что вторая версия верна! Я лишь выражаю факты, до которых ты, Бродяга, вряд ли дойдешь сам!

— Ладно, ладно, ладно! Успокойся, Крылан, мне просто в голову не пришло...

— Было бы во что приходить...

Я только молчал. Мне говорить просто нечего. Они сами пока заняты, так почему бы не...

— Даже не думай, Поттер! Мы еще не закончили.

Ну что за жизнь...

— Было бы что заканчивать... Я продолжаю утверждать, что у меня нет повода вам доверять.

Когда я закончил говорить, в кабинете повисла тишина. Я скучающим взором начал разглядывать обстановку, и, когда мой взгляд зацепил дверь, я увидел знакомое лицо. Видно, Малфой сильно забеспокоился. Ну да, учитывая с каким бешенством я кинулся на Уизли... Кстати, моя злоба даже утихла немного. Хотя, эту рыжую тварь все равно хотелось проучить. Вспомнив, почему я так взбесился (хотя сейчас мне было трудно понять, что меня заставило так разозлиться), я просил:

— Почему Уизли так уверен, что наша семья причастна к Пожирателям смерти?

Молчание. Сириус и Северус озадаченно переглянулись, но ничего не ответили. Я почувствовал, что медленно начинаю закипать.

— У меня в комнате есть фотография... Родители, Джонатан, вы... И еще один человек. Кто это?

Снова молчание. Я уже действительно начал сердиться. Удержать ядовитые нотки в голосе было свыше моих сил.

— Я помню кое-что из рассказов отца. В школьные времена, вы, дорогие мои профессора, друг друга терпеть не могли. Почему же сейчас вы ведете себя как самые лучшие и близкие друзья?

Молчание. Оба смотрят уже растерянно, мысленно пытаясь обработать полученную информацию. Они не знали, что ответить и меня это совсем взбесило. Голос мой, однако, понизился на десяток градусов.

— Если вы не может ответить даже на такие простые вопросы, то с какой стати я должен вам доверять?..

Странное ощущение внезапно овладело мной. Оно продолжалось не больше двух секунд, но за это время я успел увидеть полный ужаса взгляд Малфоя, который будто посылал мне сигналы — не делай этого, не надо... Но я, как это постоянно со мной происходит, проигнорировал сигнал об опасности. Я решил, что могу об этом подумать позже.

Потом мне было просто не до этого. Открыв глаза, я отметил несколько вещей, которые меня сильно удивили. Во-первых, ошарашенный вид профессоров. Во-вторых, я смотрел на мужчин снизу вверх. И не мудрено! Я стоял на четвереньках. Когда я попытался подняться на ноги, в глазах померкло и я внезапно отключился.

* * *

Очнулся я на какой-то мягкой поверхности. Глаза открывать совсем не хотелось я просто лежал, наслаждаясь тишиной и покоем... Пока эту тишину и покой не нарушил знакомый голос совсем рядом.

— Все верно. У него в голове словно чистое зеркало — какие-то воспоминания заблокированы, что-то утеряно, никаких барьеров, словно он не изучал окклюменцию... Мерлин знает что! Правду он говорил, в общем.

— Я как-то в этом не особо сомневался. Это ты...

— Что я? Что сразу я?! Это не я довел его до ручки!

— Ну откуда я...

— Ты ему крестный или кто?! Или дальше слов дело не доходит?

— Хорошо, я все понял, Сев. Оба виноваты.

— Во-он, как запел... Поттер, хватит притворяться. Открывай глаза.

Раскусил, гад. Я действительно открыл глаза и тут же удивленно ими захлопал. Ядрены помидоры... Раньше я как-то не замечал, чтобы в Больничном крыле было так дико светло... чисто... и бело. Белый цвет настойчиво резал глаза. Я скривился и попытался перевернуться.

Из этого ничего не вышло. Я просто не смог сходу перевернуться. Тело было какое-то... Деревянное. Я долго лежал на боку, ребра ныли и просили пощады, но я не мог никак перевернуться на спину. Это подняло целую волну паники. Когда я резко повернул голову, чтобы увидеть, в чем дело, то вообще раскрыл рот.

Если бы мои ноги были человеческими, пусть и также хорошо перебинтованными, все было бы в порядке. Но кошачье тело не приспособлено для таких манипуляций, которым я привык, к тому же, мои... лапы... кто-то коварно перевязал меж собой. Чтобы не сбежал. Все ясно, господа преподаватели. Ну, натравлю я нас вас мадам Помфри...

Густая черная шерсть... где-то я уже это видел... Крупные лапы с мощными мускулами... это я видел хуже, но тоже где-то когда-то... Добил меня хвост. Длинный, гибкий, сейчас он лениво лежал поперек... задних лап. Из горла вырвался тихий «мрярррр».

— А я, дурак, не верил...

Я повернул голову и посмотрел на Сириуса. Тот как-то виновато поглядывал на Северуса, словно в любой момент готовый наложить на себя «протего».

— Я же говорил, что он ничего не помнит. Более правдиво разыграть удивление не получилось бы даже у меня.

Я склонил голову на бок и заинтересовано посмотрел теперь на Северуса. Тот как-то дернулся под моим взглядом, но быстро пришел в себя. Буркнул:

— Поттер, глаза опусти. Я тебе не свежее мясо на тарелочке, чтобы меня так рассматривать...

Я послушно уставился на подушку. Мощные широкие лапы, с короткой плотно прилегающей иссиня-черной шерстью, покоились прямо под моим носом и я стал с увлечением их рассматривать, на время забыв даже про забинтованные задние — логика у меня стала воистину дикой. Ради интереса я слегка напрягся и выпустил когти, которые тут же продырявили белоснежные простыни и запутались в ткани. Я несколько минут безуспешно дергал лапой, пытаясь отцепить от надоедливого белья, а затем внезапно вспомнил, что могу когти просто втянуть. Подействовало. Я выпустил их во второй раз, уже более аккуратно, и с любопытством стал их рассматривать. Цветом когти напоминали светлый воск. Немного приплюснутые с боков, они аккуратно загибались с середины, и выглядели очень острыми. Развлекаясь, я еще несколько раз втянул и выпустил когти, уже просто из чистого баловства. Мой четкий слух уловил, как в горле у двух мужчин перекатываются огромные комки, словно они собирались глотать камни. С воистину детским удивлением я взглянул на них и не смог удержаться от довольной усмешки, которая повергла профессоров в еще больший ужас.

— П-пот-тер... М-м-м-инус пя... пять... пятьсо... пять...

Я прижал уши к макушке и обиженно отвернулся. Неженки. Вон, вздыхают с таким облегчением, будто я их действительно есть собрался. Кстати, а когда я в последний раз ел?..

Словно уловив мою последнюю мысль (А чего я удивляюсь? С него станется!) профессор Снейп резко выдохнул и, пытаясь вернуть себе строгий тон после недавнего заиканья, приказал:

— Немедленно вернитесь в человеческий облик!

Будь у меня не такие острые когти и другая анатомия, почесал бы затылке. Действительно, а как вернуться в человеческий облик?.. Северус медленно сел на стул и закрыл глаза. Сириус обхватил пальцами переносицу и пытался дышать носом. Мне стало даже как-то неудобно. Переживают, бедные... Интересно, сколько я им неприятностей принес с первого курса? А они за мной все присматривают и присматривают... выгораживают... терпят...

Дверь громко хлопнула и в Больничное крыло влетел стремительный вихрь, который успел дружески стукнуть Снейпа по плечу, заставив того упасть со стула, дать Блэку под дых и замереть прямо передо мной. Я моргнул, а когда открыл глаза, увидел Люпина. Ремус светился как начищенный Невиллом котел, даже не замечая, какими взглядами на него смотрят Северус и Сириус.

— Как дела, Гарри? Думаю, твои лапы уже зажили, я только что говорил с мадам Помфри. Почему ты до сих пор не превратился? Хватит валяться в кровати, Поттер, ты, между прочим, пропустил уже завтрак и мой урок! По всему Хогвартсу ходит слух, что ты сейчас лежишь при смерти, а Рон Уизли объявлен всенародным героем!..

— Рем, если ты немедленно не замолчишь, я положу тебя на кушетку рядом с Гарри! Когда, черт возьми, было это чертово полнолуние, черт вас подери?!

— Вчера, Сири, вчера! А что, по мне не заметно, что я еще месяц могу жить спокойно?!

— Мать твою, Лунатик, заткнись!

— Крылан, не трогай мою мать! Мне эту фразу уже по два раза сказали все профессора и четыре — директор...

— Как тебе это удалось?! Объясни мне, чем ты так достал Дамблдора, что он аж четыре раза сказал тебе «заткнись»?

— Ну, я рассказывал ему процесс незаконного производства лимонных долек и других сладостей в подвальных условиях ...

— Бедный Альбус... — синхронно вздохнули Снейп и Блэк, так же одновременно взмахивая палочками в сторону Ремуса и накладывая на него заклинания. Глаза у оборотня стали размером с пятьдесят пенсов. Сириус, почесав палочкой в затылке, неуверенно спросил у Крылана, виновато глядя на говорливого профессора:

— Я наложил обычное силенцио... А ты?

— А я немотный сглаз со щекоткой...

Я тихо опустил морду в подушку и, прикрыв глаза, тихо зафыркал. Пытался, точнее. Со стороны это выглядело, будто меня кто-то душит. Все тело сотрясалось от хохота, который я просто не мог выразить в этом теле! А я не знал, как перекинуться обратно в человека. Обидно же!

Несколько минут у профессоров ушло на то, чтобы расколдовать оборотня, который сидел необычно тихо. Не уж-то так часто попадает под горячую руку? Судя по всему часто, вон, даже почти и не обижается, кажется. Когда Люпин смог говорить, количество слов в секунду больше не превышало недопустимых границ. Надолго ли?..

— Так в чем проблема, Гарри?

— Он все забыл.

— Не помнит даже, как стал анимагом.

— Та-ак... Объясните потом. А сейчас... Гарри, сосредоточься на моем голосе. Ты должен смотреть мне в глаза. Успокойся. Вспомни, ты человек. Человек. Не зверь. А теперь закрой глаза...

Примерно минут десять он еще что-то бормотал, но большую часть я не запомнил. Но подействовало! Через несколько мгновений я почувствовал, как меняется... Восприятие мира, что ли?.. Может быть, и так. Потому что когда я открыл глаза, то увидел вполне нормальные краски Больничного крыла, а не нестерпимо-светлые. А главное — мои ноги больше ничего не сдерживало и я довольным «ух!» перевернулся на спину. А потом посмотрел на профессоров.

Бродяга и Крылан смотрели на Лунатика, как на чудотворца. Тот поерзал на стуле, и подозрительно посмотрел на друзей — а ну как, опять проклятия наложат!

— А теперь рассказывайте мне, как я стал анимагом! — Ух, какой у меня хриплый голос! Даже эти хваленые герои войны с Волдемортом вздрогнули.

— Ну, начать, наверное, стоит с того, что ты где-то нашел книгу... даже не где-то! Как я подозреваю, либо в библиотеке Блэков, либо в библиотеке Поттеров. Но ты её нашел и, что самое главное, никому об этом не сказал!

— Так же ты не соизволил нас предупредить о своем эксперименте. Видите ли, тебе показалось, что учиться анимаги как все нормальные люди — три года — это слишком долго. В книге же описывался простенький ритуал, который помогал стать анимагом за пару недель, — подхватил Сириус, прожигая во мне дырки. Честное слово, мне уже стыдно...

— Простенький ритуал включал в себя совсем простое зелье, компоненты которого я тебе не давал, потому что они были настолько же редки, как и ледяные фениксы. Так же в ритуале было одно совсем уже несложное заклинание, которое тринадцатилетнему мальчишке знать было не положено! — перебил его Северус. Он во мне дырки не прожигал. Он хладнокровно втыкал мне ледяные стержни в позвоночник, заставляя выпрямляться в кровати, словно на плацу. Похоже, Северусу очень давно хотелось мне сказать все, что он думал по этому поводу...

— А так же ты не додумался прочитать о некоторых отклонений от обычного превращения в животного. Тебе хватило строчки «... стать анимагом за две недели...» и « ... ваша анимагическая форма будет немного больше истиной, как по силе, так и по строению...». И заставил нас всех, между прочим, сильно поволноваться!

Если бы я мог быстро спрятаться под кровать, я бы так и сделал. И не вылезал бы неделю. Или две. А лучше до самого конца года. Я почувствовал, будто по мне проехался тяжелый каток. Но кое-что в этих упреках я заметил и попытался перевести беседу на заинтересовавшую меня тему.

— Анимагическая форма будет больше обычной? Что это значит?

Мужчины замолчали. Угу, почувствовали, что сболтнули лишнего, и этого говорить совсем не собирались. А я бы обязательно все сам вспомнил! Лет через ... дцать, когда рассосутся блоки в моей дырявой памяти. Поскольку Сириус и Северус молчали, медленно остывая, мне ответил Люпин:

— Вспомни свою анимагическую форму и уменьши... В два с половиной раза.

Я завис, представляя себе пантеру. Затем стал постепенно её уменьшать... Из получившегося результата изменил уши и строение головы... тела... И получил. М-да, понятно, почему меня не удовлетворила обычная анимагическая форма. У меня на лице, судя по всему, отразился результат размышлений. Люпин хмыкнул и кивнул:

— Да, тебе показалось, что подросток-пантера будет несколько круче, чем подросток-котенок.

Помолчали. Я переваривал информацию. Люпин расслаблено смотрел в потолок, отдыхая от тяжелой ночки, Северус и Сириус остывали от недавней бури. Северус рассматривал несуществующие уже данные из отдела Тайн.

— Хорошо. А я зарегистрирован? — нарушил молчание я.

— Представь себе, нет. Ты привел нам всем убедительные доказательства, почему ты не хотел делать этого. Сам вспомнишь, или тебе и это рассказать? — уже более спокойно ответил Крылан, отрываясь от рассматривания рук.

— Да нет, сам справлюсь. — Я ненадолго задумался, собирая все факты в кучку, и медленно проговорил, — Фактически я не являюсь анимагом, так как пантера — это не настоящая моя анимагическая форма. Так же, моя анимагическая форма не влияет на человеческий облик, как это часто бывает у настоящих анимагов. В теле пантеры я немного теряю часть своего разума и становлюсь на половину кошкой, наполовину человеком. И... Хм, что-то не то происходит с моим телом, так?

Снейп довольно ухмыльнулся, кивнул и ответил:

— Почти слово в слово. А насчет тела... Если тебя ранить в теле пантеры, и ты перевоплотишься — на человеческом облике следов не останется. Я не знаю, почему это происходит, но когда ты вновь возвращаешься в тело пантеры, твои раны возвращаются вместе со всем остальным. По логике, это нарушает естественный ход вещей и магии. Но факт остается фактом. Когда ты превратился в пантеру у меня в кабинете, вместе с телом к тебе вернулись и прежние раны... Которые были нанесены во время прошлого превращения. Возможно... В последний раз ты превращался тридцать первого августа...

Повисло тягостное молчание. Вот тебе и часть того, что происходило в тот злополучный день. Наверняка была драка, и я превратился в пантеру... Оказался ранен... Задние ног... то есть лапы.

— А какие были раны? Я не очень хорошо все понял, сознание ведь потерял...

— Порезы. Глубокие порезы на голеностопе, частично на хвосте. Похоже, это были режущие заклинания.

Я передернулся. Знаю я одно проклятие, оставляющее ужасные порезы... Снейп, похоже, понял мои мысли и поспешил успокоить:

— Нет, не сектусемпра. Если бы она, от тебя бы давно уже не осталось ни шерстинки на носки.

Люпин решил сменить тему разговора, которая явно перешла в разряд тяжелых:

— Между прочим, я бы сказал, что твоя нынешняя форма скорее леопард, чем ягуар...

— Ты о чем? — я удивленно поднял брови, слегка склонив голову набок.

Ремус оживился. Северус и Сириус бросили на меня откровенно злобный взгляд, ясно говорящий, что лучше бы я не спрашивал.

— Вряд ли тебе конечно известно, как и многим другим бездарям, что такого вида как пантера не существует в природе.

— То есть?

— Пантера — это всего лишь ягуар или леопард, с наследственными или приобретенными изменениями в генах. Это феномен, когда у животного окрас шерсти частично или полностью является темным, называется меланизмом. Обычно такие животные особенно агрессивны, нежели сородичи. Я вот часто видел обычных зверей, не относящихся к магическим, с черной окраской. Белки там, лисы... А среди наших, магических не очень часто. Например, у гиппогрифов...

— А среди оборотней таких нет? — язвительно спросил Крылан, прерывая все более распоясывающегося Люпина.

Ремус насторожился и поспешил замолчать. Мало ли, может быть на этот раз одними немотными сглазами не обойдется...

— Если вы закончили мучить несчастного ребенка, будьте добры выйти вон. — Раздался со стороны дверей голос мадам Помфри.

Перечить медику означало самому попасть на больничную койку, при чем быстро и надолго, а потому профессора молча встали, кивнули «бедному ребенку» и спешно отчалили. Ну, пусть теперь сами все рассказывают и продумывают, а то я действительно притомился...