Здесь водятся драконы (джен)

В тринадцать лет, уже взрослым юношей, Годрик Гриффиндор (назовем его Гриффиндором, хотя звучать именно так его фамилия станет только пять веков спустя) в начале лета, ясным теплым днем отправился из родового дома в Корнуэлле в Уинчестер, столицу Уэссекса, проситься на королевскую службу. Он очень надеялся совершить парочку подвигов по пути и прибыть ко двору овеянным славой (хоть и не совсем представлял себе, как это должно выглядеть). У него не было даже меча, но это его не смущало, ведь и у Артура когда-то меча не было! Нужно, полагал Годрик, всего лишь отыскать правильный камень и меч из него вытащить. Или сделать еще что-нибудь такое же чудесное и правильное.

Однако дни шли, но подвигов с ним не случалось. Ходить по лесу он умел, от злых людей бегал быстро, волки подходить боялись — ничего интересного не происходило с ним целую седьмицу. Утром же седьмого дня он повстречал в лесу старушку, ковылявшую под грузом вязанки хвороста.

— Вам помочь? — спросил Годрик. Пусть не совсем приключение, но это было уже что-то!

Старушка согласилась — и он почти о том пожалел: вязанка хвороста весила не менее мешка камней. С большим трудом он доволок ее до старушкиной развалюхи.

— Вот спасибо! — воскликнула старушка. Годрик вздохнул, поглядел на нее, на вязанку, и вызвался нарубить хворост и сложить в дровник. Старушка оглядела его и кивнула, сказав:

— Ну что ж, попробуй. Если сдюжишь, будет тебе большая награда.

— Сдюжу, — сказал Годрик, — обещаю!

«Может, покормит меня», — подумал он.

И чуть не бросил работу сразу же, только разрубив первую ветку: из-под лезвия брызнула кровь, и закричала ветка человечьим голосом.

«Неужели я ведьме помогаю?!» — испугался Годрик. И спросил у хвороста, не заколдованные ли то люди. Но ветви только плакали и сожалели: «Деньги, мои деньги! Теплая моя постель! Ах, девица Аэтель, ты будешь моей, обязательно будешь!»

Неприятными голосами плакал хворост и от крестного знамения не обратился в людей, и Годрик порубил его весь, как и обещал.

— Ах, какой ты молодец, — сказала ему старушка. И глянула так, что даже мысли не возникло у Годрика ее о чем-то спрашивать. Хорошо, на колени не повалился. — Роздых мне подарил. Теперь слушай. Выйдешь за ворота, поверни направо и иди к кривой березе у холма. Наклонись низко и скажи: «Открой мне, хочу братьев проведать». Только одно возьми из холма — самое тебе нужное, ничего кроме не трогай, и гонг у двери не задень. Понял?

— Как не понять, — ответил Годрик.

Поклонился. Вышел за ворота. Повернул направо, увидел березу, которую ранее не замечал. Обернулся.

На месте избушки журчал ручей.

Решив не думать с кем разговаривал, Годрик дошел до холма и сказал, как велели.

Открылась дверь — а за дверью россыпи золота, серебра и камней. Он никогда не видел ничего подобного. Среди великолепия на каменных ложах спали воины, сами будто из камня. В доспехах, с мечами, со щитами в ногах.

Меч — вот в чем он нуждался более всего. Меч он и взял, ни монетки не подобрал, ни камешка не сдвинул, только, отступая, задел гонг у входа — совсем немного, легонько. Но гонг прозвучал гулко и сильно, и ближайший ко входу воин сел на своем ложе.

— Пришло ли время? — спросил он.

— Нет, — ответил Годрик, обмирая. — Спите дальше.

— Зачем же тебе меч, если время не пришло?

— Я… — сглотнул Годрик, — хочу убить дракона!

— Ты назвался нам братом, — сказал воин. — Ты станешь нам братом, когда убьешь дракона и вернешь меч. Мы приготовим тебе место.

И вернулся на ложе. Годрик выбежал в лес, отдышался. У него теперь был настоящий меч, легендарный, оставалось стать героем. Только это более не казалось ему простой задачей. Если даже добрые чудеса так пугают, то не сбежать бы от злых.

Уже начинался вечер, и Годрик попросился на ночлег в ближайшей деревне, мирной, спокойной, процветающей.

— Как, ты не знаешь источника святой Аннис?! — услышал он за ужином. — Она при жизни собирала грехи наши в ветви и прутья и сжигала. На этом пепле выросла роща, а на месте ее могилы теперь источник. Окунешься — все грехи смоет! Сходи обязательно!

— Ага, — сказал на то Годрик. — Обязательно.

Он вернется к источнику только через двадцать лет.