Мама для Тёмного Лорда (джен)

Отредактировано 16.04.22

Во время кормления грудью вырабатывается окситоцин — гормон, стимулирующий женскую любовь, и пролактин — гормон, отключающий женские мозги. Это объясняет, как в течение буквально нескольких недель госпожа Президент международной корпорации превращается в Миссис Мы-покакали!

(с) «Всё как у зверей»

Женский долг Родине я отдавала в обычном маггловском роддоме. За четыре часа моих криков и перечисления всех известных ругательств в родильной палате три раза перегорали лампочки, дважды распахивалось окно, и разбился гранёный стакан, забытый кем-то на подоконнике. Одновременно же с криком новорожденного во всём здании отключилось электричество. Я, наверное, впервые порадовалась своему перемещению во времени: выключение всех современных аппаратов искусственного дыхания, инкубаторов и тому подобных штук в моё время, наверное, могло привести к весьма плачевным последствиям, сейчас же просто посидели полминуты без света, а потом что-то там переключили и всё пришло в норму.

Мне дали час на кормление малыша, который, будучи замотанным в пеленку, сильно напоминал сморщенную личинку-переростка. Но серые глазки-бусинки, тёмный пушок, выбившийся из-под пеленки и носик-пуговка — всё это придавало свёртку какое-то иррациональное очарование, и я с трудом сдерживала себя от бурных восторгов по этому поводу. Было ужасно страшно ненароком сломать крошечное существо, тихонько сопевшее у меня на руках.

И вот этот карапуз будет наводить ужас на всю магическую Англию? Ну уж нет! Если до этого дня у меня ещё мелькала мысль подкинуть младенца в какой-нибудь приют поприличнее: в конце концов, не я его зачала и большую часть времени вынашивала, то сейчас я с кристальной ясностью поняла, что это мой сын, я его родила, а значит — мне его и растить. Если подумать, ведь не боги горшки обжигают, и до меня миллионы женщин впервые брали своих детей на руки, и им тоже было страшно, но человечество как-то выжило, следовательно, и у меня есть шанс. К тому же, мне иногда хотелось проверить кое-какие теории воспитания подрастающего поколения и свои способности в этой области, а тут такой экспериментальный материал пропадает. Хуже, чем у мадам Роулинг, точно не получится, а потому, решила я, будем экспериментировать!

Первым делом надо было придумать младенцу имя. Если я теперь каким-то боком принадлежала магическому миру, но при этом всё ещё ничего не знала о законах магии, то отмахиваться от теории влияния имени на судьбу человека определенно не стоило. И вообще зачем мне постоянное напоминание о чужих ошибках? Имя Томас у меня ассоциировалось в первую очередь с детским мультфильмом и кошками, во вторую — с Ридлом-старшим, а значит сына стоило назвать как-нибудь иначе. Почему-то раньше имена основных персонажей Поттерианы казались мне незыблемыми и неизменными, и заранее подумать над этим я не сообразила, но если уж менять историю, то стоит начать с малого.

Генри, Гарри, Ричард, Артур… Я перебирала в голове все известные мне имена и ни одно мне не нравилось. Наконец, я сообразила пойти от обратного. Какие мне нравятся имена? Олег, Александр, Даниил… Стоп, а если не Даниил, а Даниел? По-моему, звучит более-менее по-английски. Подрастёт — будет книги своего тёзки читать.

Я легко погладила малыша по пушку на головке, перехватила поудобнее свёрток и продолжила свои размышления.

В итоге вторым для сына решила взять имя Воланд: мессир был великим магом, пусть и в другой моей любимой книге, да и забавная шутка получится, даже если её смысл кроме меня никому и не будет понятен. У англичан, правда, на сколько я знала, был Вёланд, но это уже их проблемы. Я кивнула сама себе. Даниел Воланд Гонт, пусть будет так.

Заметив, что ребенок уснул, медсестра унесла его в детское отделение, и я тоже быстро уснула от усталости и переживаний.

* * *

Три дня в больнице стали моим персональным адом: я видела сына максимум часа четыре, вертикально передвигаться у меня пока получалось плохо, а широкоплечая нянечка с кривым шрамом на щеке, казалось, больше подходила для работы на скотобойне, а не в Доме радости. Душные палаты на десять человек, постоянный детский плач где-то за стенкой, постельный режим — всё это никак не способствовало моему душевному равновесию. Одним словом, мы сбежали оттуда, как только я смогла нормально дойти до туалета и обратно. Напоследок мне ещё раз наскоро показали, как правильно пеленать новорожденных, настоятельно рекомендовали приучить дитё к соске, взяли обещание явиться на осмотр через пару месяцев и отпустили на все четыре стороны.

Хорошо, что в процессе поиска жилья мне удалось выделить время на закупку самых необходимых для ребенка вещей, но как оказалось, из-за отсутствия опыта предусмотрела я далеко не всё. После освобождения из обители медицинских эскулапов у малыша вся попка была в красных пятнах и язвочках, а потому срочно пришлось искать медицинскую пудру и хоть какую-то одежку, поскольку пеленание доставляло малышу видимые страдания. Тут некстати выяснилось, что в этом времени одежды для новорожденных не продавалось. Возможно, для аристократии что-то и шили, а обычные семьи покупать рубашечки и платьица всего на пару месяцев считали пустой тратой денег. Но не голым же мне его держать! Хоть я и постаралась по мере сил вычистить доставшуюся нам жилплощадь, но в комнатах было довольно прохладно, а сколько малышу надо-то для простуды? Из больницы мы только вышли, и обратно как-то не хотелось.

Выход оказался простым и очевидным. Рядом с нами жила многодетная семья: отец и четырнадцатилетний сын работали где-то на фабрике, а мать семейства зарабатывала шитьем и брала заказы на дом, две дочери ей помогали с работой, в то время как младшенький игрался кубиками и шитым мишкой в манеже. Илана, как представилась мать семейства, очень удивилась моему заказу, но после нескольких уточнений я всё же получила два тёпленьких боди и одно платьице. Последнее, правда, оказалось всё же немножко велико, но ходить или ползать сыну пока всё равно еще было рано, а потому длинный подол не представлял серьезной проблемы.

Мой мальчик потихоньку рос. После режимных свиданий с сыном в роддоме у меня появился иррациональный страх, что кто-то отберет у меня моего ребенка. Умом я понимала, что в закрытом доме нет никого, кто мог бы навредить ему, но стоило мне оставить его буквально на пару минут, как меня накрывала паника. Я старалась успокоиться и не допустить, чтобы это прогрессировало, но как бороться с этим страхом я не представляла, и оставалось только надеяться, что со временем всё придет в норму. Сейчас же я таскала его за собой, приспособив под кроватку большую плетеную корзину, куда при необходимости можно было ненадолго положить малыша, и постоянно с ним разговаривала. Справляться и с младенцем, и домашними делами было сложно, но моё подсознание воспринимало любого постороннего человека как угрозу благополучию и здоровью моего ребенка, поэтому после пары неудачных попыток нанять няню или домработницу от этой идеи пришлось отказаться.

Из-за того, что я была фактически заперта наедине с младенцем, мне очень не хватало человеческого общения. Кроме того, с малышом уже не было времени на изучение газет и иных печатных изданий, а потому в конце февраля я купила радиоприемник, чтоб хоть так слышать правильную английскую речь (тот кокни, на котором общались торговки на базаре, со всей очевидностью брать за образец не стоило).

Так же благодаря приёмнику, теперь по утрам мы делали небольшую зарядку. Я не знала, сколько пользы было в моих действиях, но старательно сгибала-разгибала крошечные ручки и ножки сынишки, подкидывала и кружила, в надежде, что это в будущем принесет какую-то пользу. Сама я тоже пыталась делать хоть какие-то упражнения для гибкости и мышц. Увы, это тело было абсолютно не приспособлено к такого рода нагрузкам. Мне было себя ужасно жалко, но смотреть по утрам в зеркало было по-прежнему неприятно, а значит, надо было продолжать.

Несмотря на мои психологические проблемы, в конце февраля благодаря соседям у меня всё же неожиданно появилась маленькая помощница — Лери, младшая из дочерей швеи. Восьмилетняя сообразительная малышка с красивым именем Ленора как-то вызвалась сходить со мной за продуктами. Мы мило поболтали, она помогла донести домой продукты и получила от меня в благодарность большую булку с яблочным джемом. В следующий раз она предложила за пару пенсов помочь мне со стиркой, а к весне — уже проводила у нас больше времени, чем у себя дома. В конце концов мы договорились, что я найму её за двенадцать шиллингов в месяц, и еду с общего стола. Девчушка была очень горда собой, как и её семья. Только Илана немного помявшись предупредила, что дочь порой хулиганит: то ткань у неё порвется, то свежеприготовленный суп скиснет уже на следующий день. Но у меня в доме девочка пока ничего серьезного не совершила, а побелевшее серое платье и сгоревший пирог долгое время я объясняла невнимательностью по факту маленького ребенка, пока благодаря одному случаю в начале мая природа таких проделок не стала мне абсолютно очевидна.

Моему маленькому карапузу исполнилось четыре месяца, он уже научился держать головку, радостно агукал и тянул ручки к погремушкам. Удержать их у него пока не получалось (они были еще слишком тяжелыми для него), но их грохот доставлял малышу истинное удовольствие. Мы старались по возможности проводить побольше времени на свежем воздухе, и этому ясному погожему дню я очень обрадовалась.

На улице сияло весеннее солнышко, и было решено устроить маленький пикник в ближайшем парке. Мы с Лери испекли небольшой кекс, сделали компот из сушеных яблок, подготовили бутылочку молока для малыша и, взяв тёплый плед, вышли на улицу. Была среда, середина дня, людей на улицах было совсем немного, и я неспешно катила коляску по тротуару. Карапуз спал, довольная Лери то и дело забегала вперед, прыгала на одной ножке и вообще вела себя как нормальный в моём понимании ребенок. Улица была пустынной, лишь где-то вдалеке удалялся сгорбленный силуэт бабушки с ребенком, и на ветках щебетали неунывающие воробьи. Мы уже почти дошли до ворот парка, когда из тёмного переулка на нас кинулся матёрый пёс. Эта помесь крокодила с бегемотом неслась прямо на нас, а у меня под рукой не было даже хворостины. От испуга ноги налились свинцом, на меня напал ступор, и единственное, на что меня хватило, это шагнуть наперерез озверевшему волкодаву, закрывая детей, и поднять руку, чтобы хоть как-то защитить открытое горло. Но тут передо мной стала Ленора. От её вытянутой руки лился голубой свет, и животное как будто налетело на невидимую стену! Собака помотала головой, еще раз попробовала кинуться, но Лери крикнула: «Прочь!», и пёс, заскулив, быстро скрылся в переулке.

Всё произошло за считанные секунды. Даниел даже не успел испугаться, но от лая проснулся, и, выплюнув соску, залопотал что-то на своем младенческом языке. На улице по-прежнему никого не было, а потому свидетелей у произошедшего не было. Тут Лери покачнулась, и я едва успела её подхватить — девочка была в обмороке, и последние пару метров до лавочки в парке мне пришлось нести её на руках, толкая коляску локтями. Слава Богу, от легкого похлопывания по щекам малышка пришла в себя, а сладкий напиток помог ей окончательно проснуться и начать осознавать действительность.

— Мисс Гонт, я… — из глаз полились слёзы, ребёнка явно трясло от пережитого. — Собака. Она бы напала на нас. Я не причиняла никому вреда! Правда-правда! Мисс Гонт, Вы ведь видели, я просто защищалась. Пожалуйста, не говорите маме, я не хотела ничего дурного! — девчушка сквозь всхлипы пыталась оправдаться и убедить меня в своей безопасности.

— Тшшш, милая. Всё уже хорошо, — я обняла её за худенькие плечи, и та, видимо, поняв, что её никто не собирается ругать и прогонять, доверчиво уткнулась мне куда-то в шею. — Ты — умница. Ты нас спасла, защитница ты наша. Всё хорошо, собака убежала. Конечно, я ничего не скажу твоим родным, если ты этого не хочешь. Мы в безопасности, всё уже позади.

Чуть-чуть успокоившись, но всё еще прижимаясь ко мне, Лери зашептала, периодически пошмыгивая:

— Я тут совсем ни при чем, оно само как-то. Мама ругается, говорит, меня черти утащат, если я не перестану, а я не могу! Я очень-очень стараюсь, правда, а оно… То разбившаяся чашка сама починится, и ни одной трещинки; то новое платье Мередит, когда сестра ругалась на меня за плохо вымытый пол, вдруг само собой — так вжух! — и постарело. Она его снять пыталась, а оно в руках на нитки расползается. Мама ругается, но я же не специально! — и она опять зарыдала.

Мне всё же невероятно везет: шанс встретить маглорожденную ведьмочку по соседству среди многомиллионного Лондона минимален, но поди ж ты! Илана показалась мне хорошей матерью, но, видимо, как бы мать ни любила своё дитя, переступить через религиозные догмы этого времени оказалось ей не под силу. Хорошо хоть не пытались выбить из ребенка магию силой: Ленора не выглядит жертвой домашнего насилия; недолюбленной — возможно, но никак не забитой. Ладно, теперь она со мной, а я уж как-нибудь потерплю стихийную магию, ещё бы с моей как-нибудь разобраться, было бы вообще прекрасно…

Дело в том, что я до сих пор не могла с уверенностью сказать, маг я или нет. Если исключить сверхъестественные спецэффекты во время родов, которые могли быть проявлением магических талантов сына, то с момента своего появления я ещё ни разу не сотворила чего-нибудь хоть капельку необычного. Если подумать, оказаться в магическом мире без способностей к колдовству — очень обидно, но глубоко задумываться над этим у меня просто не было времени, поскольку вечно находились дела поважнее: то сын обкакался, то Лери ведро с водой дотащить не может, то продавец в магазине обсчитал, и надо идти ругаться. Дел было много, и их надо было сделать здесь и сейчас, а магия оставалась чем-то далеким и неактуальным. Поэтому магические способности моей помощницы меня, конечно, несколько выбили из равновесия, но важнее было успокоить всё ещё тихо всхлипывающего ребенка:

— Лери, посмотри на меня, — о мою шею потёрлись мокрой щекой, и мне пришлось поднять заплаканную мордашку девочки рукой, — Ты — хорошая, абсолютно нормальная маленькая девочка. Правда-правда. Просто у тебя есть особенный талант, которого лишены твои родные, а потому они не могли тебя понять, — я сделала небольшую паузу, Ленора внимательно слушала, перестав лить слёзы. — Ты — волшебница, хорошая моя, как и мой Даниел, такая же, какой была я до беременности…

— Волшебница? Я? Как в сказке? А что значит до беременности? Вы потеряли магию? — у неё наконец-то проснулось детское любопытство. Надеюсь, теперь всё будет нормально.

— Волшебство — это не сказка, солнышко. А сейчас я не колдую, потому что не чувствую магию, но надеюсь, через некоторое время это пройдет.

— Надеетесь? Почему? Быть не таким как все — это плохо! — девчушка даже головой кивнула, подчеркивая уверенность в своих словах. Ох, как всё сложно-то!

— Что же плохого в том, чтобы уметь что-то необычное, особенное? Вот твоя мама, она хорошая швея или как все?

— Она — самая лучшая! — хм, кто бы сомневался. Я невольно усмехнулась.

— Так делает ли это её хуже пьянчуги Джо, что живет в конце улицы и иголку никогда в руках не держал?

— Н-н-нет, — ребенок явственно растерялся. — Но мама говорит…

— Мама просто пока не понимает. Пока ты ещё не умеешь себя контролировать и управлять той силой, что в тебе есть, ты не можешь доказать родителям полезность магии, а видя от неё только убытки, они естественно ей не довольны. Но ведь ты становишься старше, и когда-нибудь всему научишься и сможешь переубедить своих родных.

— Точно! — вот и первая несмелая улыбка. — А что нужно делать, чтоб научиться побыстрее?

— Ох, много чего, Лери. Большинство детей учат магию в Хогвартсе, это такая специальная магическая школа. А чтобы туда попасть, надо уметь читать и писать, а ты умеешь?

— Конечно! Я много раз читала Майклу Библию и даже знаю, сколько будет сто двадцать семь плюс двести пятьдесят шесть.

— Ого! И сколько же?

Девочка на пару секунд задумалась, загибая пальцы и слегка шевеля губами, после чего с довольной улыбкой выпалила:

— Триста восемьдесят три!

— Умница, — я тоже улыбнулась, глядя на довольное личико малышки. — А теперь предлагаю возвращаться домой.

* * *

Дома, покормив и уложив спать Даниела, я более детально проверила знания Леноры. Всё действительно оказалось не так уж плохо: пусть медленно, но она смогла почесть вслух статью из сегодняшней газеты, более-менее знала таблицу умножения и даже вполне узнаваемо писала слова под диктовку. Как-то раньше мне не приходило в голову уточнить, что дети проходят в школах в это время, и теперь я была порядком растеряна, выяснив, что у них есть только три предмета — так называемые «три R» (Reading, wRiting, aRithmetic): чтение, письмо и арифметика. Конечно, в платных школах преподают и другие дисциплины, но бедняки-то в 13 лет уже вовсю работают… Безрадостная картина, а учитывая разрешение на порку учеников, то вообще становиться страшно.

Хотя я у Риддла, как оказалось, экспроприировала очень большую сумму по нынешним временам, и, если что, смогу и какой-нибудь платный лицей оплатить сыну, но всё равно в среднем по стране образование выходило какое-то хиленькое. Да и Лери было жалко: девочка умненькая, голова светлая, но с таким багажом знаний, даже если она поедет в Хогвартс, конкурировать с вышколенной гувернёрами и учителями аристократией не сможет. Я же уже считала Ленору своей подопечной и чувствовала ответственность за её судьбу, хотя de jure вообще считалась работодателем девочки, в то время как семья всё реже и реже вспоминала о четвертом ребенке, и казалось, недалек тот час, когда Илана поинтересуется успехами моей дочери. И тут я сообразила, что в таком случае ничто не мешает мне взять обучение ребенка под свой контроль. Ведь от этого была всем только польза: и Ленора получит новые знания, и у меня к тому времени, когда мой Дан подрастет, накопится кое-какой опыт.

Результатом этих размышлений стал набег на книжный магазин и покупка хоть каких-то учебников и справочников. Теперь по вечерам, когда сын засыпал, мы вдвоём сидели за книгами. Хотя я уже неплохо понимала речь дикторов и довольно свободно могла поддерживать разговор на бытовые темы, но академический язык, которым были написаны большинство купленных пособий, всё еще вызывал у меня затруднения, что уж говорить о девочке. Вот и сидели мы, гадая, что означает то или иное слово, обсуждая прочитанное. Ленора стала моей маленькой компаньонкой, она фактически спасла меня от одиночества, и я старалась, по возможности, стать ей кем-то родным и близким.

Вскоре у нас сложился неплохой, на мой взгляд, распорядок дня: в семь мы просыпались, пока я кормила сына, Лери готовила нам завтрак, после которого в её обязанности входило мытьё посуды, и затем она убегала в школу. Мы же с Даниелем шли на прогулку и по необходимости покупали кое-что из продуктов. Дану очень нравились животные, казалось, он готов вечно смотреть на плавающих уток, вылизывающегося кота на заборе или вслушиваться в чириканье воробьев. Я готовила еду, кормила малыша и затем, в зависимости от того насколько тяжелой выдалась минувшая ночь, могла или прикорнуть вместе с ребенком, или немного позаниматься своими делами. Когда-то в детстве я увлекалась попытками работы с деревом, и, посмотрев на ассортимент детских игрушек, мне вдруг очень захотелось создать что-нибудь, пусть корявенькое, но своё. Однажды на волне вдохновения я даже сделала карапузу приличные пирамидку и кубики. Попробовала вырезать подвеску для коляски, но та получилась слишком страшненькой для того, чтобы ее можно было кому-то показать, хотя карапузу слюнявить недо-зайца очень понравилось, так что мои труды всё же не пропали даром.

Около двух из школы возвращалась Лери, обедала, помогала с чем-нибудь по дому, после чего в четыре часа у нас обычно была вечерняя прогулка. По возвращении с улицы мы ужинали, возились с малышом, и в полдевятого я шла укладывать его спать, а Лери садилась за уроки. Потом, как правило, были ставшие традиционными вечерние посиделки, и часов в одиннадцать Ленора в приказном порядке отправлялась в постель, а я, в зависимости от животика и зубок ребенка — баюкать сынишку или тоже спать.

* * *

В конце мая в вечерних новостях объявили о разрыве дипломатических отношений с Советским Союзом в связи с выявлением шпионской деятельности ряда сотрудников АРКОСа (Всероссийское кооперативное акционерное общество). Теперь чуть ли не ежедневно по радио выступал какой-нибудь политический деятель или видный ученый, рассказывающий об ужасных коммунистах и преступных наклонностях русских или нёс ещё что-нибудь в подобном стиле. Я же впала в отчаянье: в своём времени я работала только с романской правовой системой и про англосаксонскую имела лишь смутное представление. Кроме того, законодательство за сто лет шагнуло очень далеко вперед, многие основополагающие принципы права ещё не появились даже в виде теорий, а потому у меня не было уверенности, что даже в случае, если я каким-то чудом умудрюсь закончить местный юридический, я смогу квалифицированно работать в данной сфере. Несмотря на сына и возню с Лери, чужих детей я всё так же не любила, и идти учителем в школу тоже не хотелось. Шить или вязать я никогда не умела. Вот и получается, что в нынешнем маггловском мире, когда закончатся деньги, я смогу стать только дворником или содержанкой. Единственная моя надежда была на знания русского языка, пусть тоже не совсем соответствующего этому времени, но я надеялась, что через год-полтора осилить синхронный перевод с русского на английский, а там глядишь, можно было бы и мой базовый французский подтянуть… Но в условиях такой явной антисоветской политики надеяться на переводы не стоило, хорошо если с моим-то акцентом меня не примут за русскую шпионку!

С этими событиями оказался связан и ещё один занятный диалог с Лери. Так, однажды вечером, когда мы ужинали и слушали очередной выпуск новостей, Ленора сказала:

— Хорошо, что вы развелись с отцом Даниела. В школе говорят, что сейчас всех русских вызывают на допрос в Скотленд Ярд. Зачем нам лишние проблемы, правда?

Я совсем растерялась. Кроме того разговора в парке, мы никогда не говорили о моей жизни до беременности, а тут вдруг… И каким боком Том Риддл, потомственный дворянин не знаю в каком колене, связан с русской торговой компанией? Пришлось попросить ребенка объяснить свою мысль.

— Ну, вы же за русским замужем были, а сейчас всех русских отправляют в ихнюю Сибирь. Были бы всё ещё замужем — и вас бы заодно отправили, а мне с вами хорошо, не хочу, чтоб вы уезжали. Да и Дан там замёрзнет.

— Почему ты решила, что отец Даниела — русский?! — теперь я уже абсолютно ничего не понимала. Какая Сибирь? Какой русский?

— Вы колыбельные песни Даниелу поёте не по-нашему. Я, конечно, слов не понимаю, но слово «Россия» там встречается. Но сами вы на русских совсем не похожи, значит, вас муж языку научил. Я правильно угадала?

Меня хватило только на слабое «Мдамн», и довольный ребенок снова вернулся к ужину.