Регент для юного Тёмного Лорда (джен)

Первая капля чернил медленно падает на страницу, расплываясь большой неаккуратной кляксой. Врывается в его забытье, вновь пробуждая, казалось, давно угасшие чувства и эмоции.

Это подобно тому, как дать умирающему от жажды глоток воды. Он — словно приговоренный к смертной казни, внезапно получивший помилование, словно утопающий, которого вытаскивают на поверхность, насильно заставляя сделать спасительный вдох.

"Здравствуй, дорогой дневник! Меня зовут Джинни Уизли".

Не позволить этому человеку уйти, не лишить себя последнего шанса на спасение. Сделать рискованный ход — победить или же потерять все!

"Здравствуй, Джинни Уизли!"

Испугалась, отбросила тетрадь так, что та соскользнула на пол. Конечно, он ведь не чувствует боли.

Следующая попытка, он не должен потерять ее — свой единственный шанс на спасение.

"Не бойся меня! Я не причиню тебе зла! Мне просто хотелось поговорить с кем-нибудь, я так давно не слышал человеческой речи..."

Надавить на жалость... Джинни — вроде бы женское имя. А женщинам нужно кого-то жалеть, если они, конечно, не миссис Коул, хозяйка приюта, обожавшая самолично наказывать юношей постарше, лишая тех последнего самоуважения.

Купилась! Подошла поближе:

"Кто ты? Как тебя зовут?"

Теперь главное — не спугнуть, расслабить, чтобы доверилась, рассказала про себя.

"Я — ученик, по собственной глупости оказавшийся заточенным здесь на много лет. Меня зовут Том. А кто ты?"

"Я Джинни Уизли, я учусь на первом курсе Хогвартса. Я хоть как-то могу помочь тебе?"

"Нет. Мне уже невозможно помочь. Но я могу попробовать помочь тебе, ведь ты избавила меня от вечного одиночества. Для этого ты должна рассказать мне о себе и о том, что происходит вокруг тебя. Для начала какой сейчас год?"

"Сейчас сентябрь 1992 года. Прошло более десяти лет с тех пор, как закончилась война".

"С кем?"

"С одним злым волшебником. Его приближенные величали его Темным Лордом, а его настоящее имя нельзя называть — оно проклято!"

Верно... Он хотел именоваться Темным Лордом или Волдемортом, стало быть, другому ему это удалось. Но добиться своего у него не вышло, иначе бы семья его собеседницы была сровнена с землей наравне с грязнокровками. Том не обольщался — будь он сейчас у власти, не оставил бы в живых ни одного сына клана Уизли. Слишком сильная семья, слишком плодовитая... Не этому ли всегда завидовали Малфои?

Значит, пятьдесят лет? Пятьдесят чертовых лет по милости того себя он вынужден был находиться в этом проклятом дневнике, в постоянной тишине, не имея возможности даже услышать звук собственного голоса! Он до сих пор помнил, как это произошло.

Три зеленых вспышки подряд, одна за другой. Три тела падают замертво. Он медленно приближается к самому молодому из них, небрежно переступая через труп пожилой строго одетой женщины.

— Ну что ж, вот мы и встретились, отец! — он буквально выплевывает последнее слово. — Мечты встретить тебя быстро сменились мечтами убить, чтобы никто никогда не догадался, что такое ничтожество, как ты, может быть моим отцом. Надеюсь, твоя душа сгниет в аду!

Он помнил, как сразу после этого его выворачивало под чьим-то забором. Помнил свой шок и неожиданное раскаяние. Помнил собственный голос, твердящий: "Слишком юн, надо избавиться от этих чертовых чувств, пока они не сделали меня слишком слабым. Детство кончилось! Прощай, Том! Приветствую тебя, Лорд Волдеморт!".

А после этого последовала острая боль, когда казалось, что чья-то жестокая рука безжалостно выкручивает все его внутренности, вырывая с корнем все, что еще можно было счесть остатками наивного детства. Моменты драк с мальчишками намного старше себя, потому что те называли его мать шлюхой. Тогда он еще верил, что его отец ищет его. Недолго это длилось, лет до семи. А потом он осознал, что никому в целом мире нет до него дела, что жестокость — это норма, а если у него нет силы или ловкости, то он просто пища для более сильных, чем он.

Нет! Теперь этому не бывать! Он всегда выбирался из любой грязи, куда бы его ни закинула жизнь. Судьба всегда давала ему еще один шанс. Так будет и сейчас.

«Я хотел бы стать твоим другом, если позволишь!»

Ее радость вливалась в него, щедро одаряя его новыми силами. Девочка верила, что нашелся хоть кто-то, способный ее понять, и была готова отдать ему все за возможность излить душу. Пусть. Он потерпит. Ему не впервой. Чем больше она расскажет ему, тем он станет сильнее. И сможет завладеть ее разумом.

Возможно, ему удастся оставаться с ней, пока она не вырастет, тогда он сможет попробовать влюбить ее в себя и сделать так, чтобы ради него она с радостью отдала свою жизнь в обмен на его.

Ненадежный план, практически нереальный. Но пока не появилось других вариантов, сойдет и он.

* * *

Как часто мы любим строить грандиозные планы, забывая, что фортуна слишком своенравна и горда. Ее нельзя оскорблять своими оторванными от реальной жизни великими идеями, ибо в ответ она мгновенно, в лучших немецких традициях, повернется к тебе тылом.

На дворе стояла зима, вернее даже не зима, а нечто серое, холодное, склизкое и унылое. Хлябь, смешанная с грязью, затягивала ноги незадачливых учеников не хуже трясины. Голые ветки деревьев угрюмо роняли большие капли на невезучие головы имевших несчастье проходить под ними. Все вокруг было поникшим и бесцветным. Вялые ученики уныло слонялись по школе, переходя из класса в класс, где безнаказанно дремали на уроках. Разве что старшекурсники, на носу у которых висели С.О.В. или Т.Р.И.Т.О.Н., были поживее и активнее копались в учебниках, предчувствуя невеселую весну и стараясь наверстать пропущенное за последние несколько лет учебы.

Том не припоминал настолько скучной зимы. Он вызнал у Джинни все, что мог. Затея с василиском бесславно провалилась по вине вездесущего Филча и не менее вездесущего Снейпа, отловивших Джинни на пятом посещении заброшенного туалета. И Снейп с каким-то садистским удовольствием лично назначил девочке месяц отработок непонятно за что. Вероятно, за чувства к Гарри Поттеру. О да! Знаменитый Гарри Поттер успел за эти несколько месяцев достать Тома так, что тот был готов оседлать василиска и лично гоняться за проклятым мальчишкой по всей школе.

Разумеется, вина Гарри была косвенной. Причиной всему была Джинни, делившаяся со своим дневником всеми своими любовными переживаниями по поводу Мальчика-который-выжил. Будь Том человеком, он бы мученически скрипел зубами, а пока лишь изо всех сил сдерживался от предложения угостить объект чувств ударной дозой Амортенции и не заморачиваться. Останавливали его малый возраст девочки и откровенная ненависть к подобному роду решения своих проблем. Это было, во-первых, малоэффективно, а во-вторых, Том не помнил ни одного случая, когда подобные затеи заканчивались хорошо. Примером тому служил он сам, вернее его мать.

Амортенция всегда внушала ему неприкрытое отвращение и какой-то подсознательный ужас. Страшно было осознавать, что он может потерять разум из-за какой-то влюбленной дурочки. И хотя Тома больно задело то, что его, вероятно, великого волшебника сразил сначала годовалый младенец, а потом одиннадцатилетний сопляк, имя которому Гарри Поттер, Том не хотел ему такой участи. Лучше убить врага ударом в спину, чем свести с ума глотком этого мерзкого зелья. Первый вариант был как-то честнее.

Как же все изменилось за эти пятьдесят лет. Люди стали смелее. В его времена так открыто выражать свои чувства осмеливалась только Кэтти из приютских девчонок — ну ей одна дорога была, во второсортные заведения мадам Мими. Том от нее всегда шарахался — не сказать, что сильно страшная была, нет. Просто как-то мерзко становилось от одного ощущения ее присутствия рядом. В Хогвартсе все было еще проще: красивый, загадочный, острый на язык староста притягивал внимание девушек знатного происхождения ровно до того момента, пока те не узнавали о том, что он полукровка без гроша за душой. После этого интерес угасал, и их кокетливые взгляды обращались в другую сторону на чистокровных и порой привлекательных представителей родов Малфоев, Прюэттов, Уизли и Блэков. Том по этому поводу особо не переживал, ибо для него существовала только одна женщина, в которую он был безнадежно влюблен, — магия! Она могла дать ему то, чего не могла бы дать ни одна женщина, — власть, над миром, над людьми, над самим собой…

Только почему же он так слаб? Девочка питала его своей силой, своей любовью к жизни, даже ее безответные чувства к Гарри Поттеру давали Риддлу энергию, с помощью которой он мог существовать. Существовать, но не жить…

Однако кое-что он мог — взять хотя бы эту ночь, когда он впервые сумел покинуть дневник. Это случилось глубокой ночью, Джинни уже давно спала, а его вдруг что-то буквально вытолкнуло из дневника, и он очутился в девичьей спальне Гриффиндора. Он долго лежал на жестком ковре, раскинув руки и наслаждаясь тем, что его спина чувствует твердый пол и легкий сквозняк, что его пальцы сгибаются и разгибаются, что ему надо вспоминать, как правильно вдыхать воздух и выдыхать его обратно. Он с радостью осознал, что может сесть и повертеть головой, поднять руку и опустить ее, почувствовать легкий аромат дыма и смолы от горящего камина и почувствовать тепло, а после и обжигающий жар. Завороженный видом яркого пламени он с недоверием попытался коснуться огненных языков и тут же со сдавленным воплем отдернул руку. Было больно. Но эта боль была такой новой, такой необычной! Том уже даже забыл, что это такое, когда болит что-то одно вроде обожженных пальцев, а не скручивает в приступе плавающей боли, когда болит все, но ты не можешь понять что именно и где.

Сознание возвращалось постепенно: сперва Том с детским восторгом касался всего, до чего мог дотянуться, не вставая с места, будь то ножка кровати или каменная облицовка камина. Том заново открывал для себя категории: горячо — холодно, мягко — твердо, гладкая поверхность или шершавая. Это было удивительно: оказалось, руки могли сказать ему не меньше, чем глаза!

От вдохновленного изучения нового мира вокруг себя Тома отвлек тихий вздох Джинни, которая перевернулась на другой бок, свесив руку с кровати. Этот новый предмет для исследования чрезвычайно заинтересовал Риддла. Опасливо оглянувшись по сторонам, он осторожно протянул палец, коснувшись руки Джинни, и тут же с испугом его отдернул. Рука была теплой, мягкой и одновременно с этим жесткой и какой-то живой. Том не знал, как описать точнее. Казалось, когда-то он уже испытывал все эти ощущения, но не придавал им никакого значения.

Его отрезвил бой часов в гостиной Гриффиндора, глухо донесшийся на верхние этажи. Том внезапно запаниковал: что если кто-нибудь проснется и увидит его? Шестнадцатилетний юноша в спальне девочек — это такой скандал… Удивительно, что до сих пор не сработала сирена — в его время нравы были куда строже. Но если его увидят, то поднимется шум, который обязательно привлечет внимание директора Дамблдора. Том безумно боялся того, что тот узнает о нем.

Однако время шло, и ничего не происходило. Том не мог переместиться обратно в дневник, не мог выйти за дверь спальни, он не смел даже громко выдохнуть, опасаясь, что кто-нибудь проснется. Наконец, он незаметно для себя задремал и наутро вновь обнаружил себя запертым в дневнике.

Джинни он не сказал ни слова, втайне мечтая повторить ночную эскападу, но до жути боясь встретить кого-нибудь, кто мог бы доложить директору о странной встрече с учеником, который с отличием окончил школу около пятидесяти лет тому назад.

* * *

Драко изобразил крайнюю степень брезгливости, когда встретил Джинни в коридоре:

— Как дела, оборванка? — высокомерно бросил он, окидывая ее презрительным взглядом.

Джинни от обиды поджала губы, но предпочла не связываться с наглецом и побежала по коридору, бережно прижимая к груди чёрную потрепанную тетрадь. Эта тетрадь чем-то чрезвычайно заинтересовала Драко.

"Интересно, а что же Уизли пишет в личный дневник?" — думал Драко. Ему было слишком скучно в последнее время, а эта девчонка была отличной возможностью поразвлечься.

— Крэбб, Гойл, преследуйте голодранку! — скомандовал он, махнув рукой.

Джинни, услышав приказ Малфоя, побежала еще быстрее. Неповоротливые Крэбб и Гойл неуклюже топали вслед за ней, но догнать не могли.

Погоня раззадорила Драко — теперь ему хотелось нагнать и затравить "добычу".

Джинни побежала вверх по лестнице.

"Только бы не упасть", — билась у нее в голове паническая мысль. Она хорошо себе представляла, что с ней будет, если она споткнется на этой лестнице и упадет. Даже если ей удастся ничего себе не сломать, ее все равно настигнет Малфой со своей шайкой.

Драко быстро обогнал Джинни и преградил ей путь, а сзади недвижимыми глыбами встали Кребб и Гойл.

Лестница вдруг изменила своё положение и сдвинулась с места. Джинни потеряла равновесие и ударилась коленками о ступеньки. Дневник Тома Риддла выскользнул из ее рук и вылетел за перила, приземлившись где-то пролетом ниже.

— Что тебе нужно, Малфой? — отрывисто бросила Джинни, отползая назад и прижимаясь спиной к перилам, стараясь не морщиться от боли в содранных коленках. Ей было не по себе, но она изо всех сил старалась не показывать свой страх перед слизеринцами.

— Тебе больно? — с жестокой циничной усмешкой спросил Драко. — В твоих стоптанных туфлях неудобно бегать! — он рассмеялся.

— А ты только и можешь, что прикрываться своими телохранителями! — зло выкрикнула Джинни. — А сам даже колдовать не умеешь!

— Акцио тетрадь, — Драко указал волшебной палочкой на раскрывшийся от удара о паркет дневник, призывая его прямо себе в руки. — Видела? Это заклинание для четвертого курса, я с легкостью с ним справляюсь! Это вы, предатели крови — слабаки, а я в детстве выбросил рояль в окно, когда возненавидел уроки музыки.

— Петрификус манус! — неожиданно выкрикнула Джинни, указывая палочкой на руку Малфоя, в которой тот держал дневник. И пока тот не опомнился, выхватила у него тетрадь и опрометью кинулась прочь. Но далеко не убежала — предательская ступенька просела под ее ногой, затягивая ту в каменную трясину, тем самым поймав Джинни в ловушку.

Крэбб немедленно обхватил Джинни сзади, не давая ей возможности сопротивляться. Гойл выхватил дневник и подобострастно передал его Драко.

Драко с недоумением листал абсолютно пустые страницы и невольно задавался вопросом, отчего Уизли носит с собой чистую тетрадь и бережет ее так, словно там записаны ее самые страшные тайны?

— Отдай! — Джинни яростно рванула прочь, пнув Крэбба по ноге, но тот, словно и не почувствовал, только усилил хватку.

Вдруг на пожелтевшей странице дневника появилась надпись: "Почему ты волнуешься, Джинни?". Малфой опешил и с нарастающим интересом посмотрел на Джинни.

— Откуда у тебя говорящий дневник, маленькая оборванка? — спросил Драко.

— Не твое дело, гадюка слизеринская! — крикнула Джинни. — Верни его!

— Теперь это мой трофей! — гадко усмехнулся Малфой.

— Тоже мне охотник выискался! — дрожащим голосом произнесла Джинни, все еще пытаясь вывернуться из могучих рук Крэбба. — В детстве в игрушки не наигрался?

— Мой отец дарит мне живые игрушки, однажды он подарит мне тебя! — хмыкнул Драко и добавил. — Крэбб, Гойл, все, бросайте её, побежали!

— Чтоб тебя дракклы живьем сожрали, Малфой! — крикнула им вслед Джинни и, без сил опустившись на ступеньку, впервые за все это время горько заплакала.

У нее отняли лучшего друга, а она даже не смогла защитить его.

Слезы безудержно текли по ее лицу, но утешить ее было больше некому. Она вновь осталась одна, и никому в целом свете, включая братьев, не было до нее дела.

Драко сразу насторожился, увидев необычный артефакт. В детстве отец часто рассказывал ему холодными зимними вечерами у камина о говорящих предметах и смертоносных проклятьях, спрятанных внутри безобидных на вид украшений.

"Надо написать письмо родителям о говорящем дневнике", — решил Драко и потянулся за чистым листом бумаги. Он долго выводил буквы, подбирая нужные слова. Наконец, закончив писать, он зашел в совятню и привязал письмо к лапе личного филина.

— Лети в Малфой-мэнор к моему отцу! — приказал ему Драко, проводя рукой по теплым пушистым перьям.

Филин радостно ухнул и расправил крылья. Драко долго провожал его взглядом, пока филин не скрылся в облаках.

Прочитав письмо сына, Люциус спешно накинул первую попавшуюся мантию, подбежал к камину и бросил щепотку летучего пороха, чётко назвав адрес:

— Хогвартс. Кабинет директора! — голова на секунду закружилась, отблески пламени окутали с головой, и вот уже Люциус, быстро раскланявшись с удивленным Альбусом Дамблдором, быстрым шагом направлялся в гостиную Слизерина.

— Отец! Отец! Ты приехал! — Драко радостно обнял отца.

— Покажи мне эту тетрадь, — приказал Люциус, с беспокойством глядя на сына. — Ты не трогал ее, не писал в ней?

Драко помотал головой.

— Хорошо, — смягчился Люциус и склонился над столом, где лежал злополучный дневник.

При виде его глаза Люциуса изумленно расширились, но он немедленно взял себя в руки и выпрямился уже с абсолютно непроницаемым лицом.

— Я забираю ее в поместье! — произнес он. — Любопытная вещь, ее следует изучить повнимательнее… И, Драко… я не спрашиваю, как у тебя оказалась эта вещь, но если подобное еще раз повторится, я буду вынужден забрать тебя из школы. Ты понял меня?

Драко испуганно кивнул, виновато глядя на отца.

— Вот и славно, — заключил Люциус, аккуратно заворачивая дневник в кусок шелковистой материи, которую принес с собой. — Удачи тебе в школе, сын! Мы с матерью хотим гордиться тобой.

— До свидания, отец, — Драко понурил голову, чувствуя невысказанное неодобрение Люциуса. — Прости, что потревожил тебя!

— Ты все сделал правильно! — уже мягче проговорил Люциус. — Кто знает, насколько опасна эта вещь. До свидания, Драко! И веди себя, как подобает аристократу! — с этими словами Люциус вышел из гостиной и отправился обратно к Снейпу, чтобы на сей раз воспользоваться его камином.