Край непуганых идиотов (джен)

Когда он в деревне объявился, я не знаю, в ходке тогда был да подзадержался. Возвращаюсь, тяну хабар такой неплохой и по такому случаю отбиваю мужикам депешу — готовьтесь, банкую.

Пришёл, хабар сдал и к костру скорей. А там уж гитарка бренчит, смех, разговоры. Подхожу, глядь — а на моём почётном месте сидит какой-то вертлявый, рожа незнакомая. Лыбится, будто кожи ему на щеках не хватает, всё время, вот ей-богу не вру! На водку мою глядит, а глаза восторженные, будто ничего вкуснее в жизни своей не видал.

Это ладно, но по всем признакам ведь салага первостатейный, а мы их на обмывку хабара не очень-то допускаем. Вот ежели они проставляются, тогда да, а так ни-ни!

— Ты кто? — говорю.

— Хвост, — отвечает и мырг-мырг на меня глазами. Ну, чисто пёс голодный.

— Ишь ты, — говорю, — уже и позывной заработал. За что ж тебя так?

— А как ты думаешь, — смеётся, — за что справного мужика, не обиженного природой, можно Хвостом назвать?

Не, ну я, положим, тоже природой не обделён, но вот так кричать об этом на всю ивановскую не стану. Чё ржёте, не стану, сказал! А этот лыбится, наглый сучонок.

— Ты, — говорю, — может и не обижен природой, но тебе тут не место. Салага ты, — говорю, — и всё тут. Забирай свой хвост и неси его к салагам, где тебе и место.

Обиделся. Повздыхал, зад оторвал от моего места и поплёлся прочь, оглядываясь. Ну, как есть собака побитая, голодная. Даже жалко его стало, но я характер могу выдержать. Скала! Иначе совсем на шею сядут и хвост свесят. Ну, ноги, то есть.

Вы не подумайте, я супротив молодых ничего не имею, сам такой был. Но в моё время такой херни не было. Мы опытных уважали и слушали. Ишь ты, Хвост выискался. Подумаешь.

Вот сидим, отдыхаем культурно. То про прекрасный пол поговорили, то про цены на изюм в Саудовской Аравии и что бандиты совсем охренели, даже и в правительство залезли. Будто мы и не в Зоне вовсе, а на Большой земле, даже удивительно! Даром что слепцы за околицей воют, да орёт кто-то вдалеке периодически, видать, помирает бедолага. Но от этого даже и уютнее — лучше уж он, чем мы. И тут из темноты рожа наглая высовывается и лыбится так поганенько.

— Это, — говорит, — Баян орёт, я знаю. Его на АТП бандиты прижали.

И опять мырг-мырг на мой стакан.

— Хвост, — говорю, — отчаливай уже. Время к полуночи, салагам давно горшок просвистел. Брысь!

Ушёл. А мне так грустно стало вдруг, аж в груди защемило. Баяна я знал. Любил он бородатые анекдоты травить, так что ж? Мы даже и смеялись. Иногда. И тут как назло такой крик жалостливый раздался и слепцы разом взвыли то-о-оненько. Как серпом по яйцам, честное слово! Остальные, смотрю, себя не лучше чувствуют. А то! Баяна все знали.

— Эх, — говорю, — надо идтить.

— Надо! — Снова рожа наглая высовывается. Он, сучонок, за забором, оказывается, всё время стоял.

— Хвост, — говорю, — хватит мыргать на мою водку. Хочешь — выпей и пошли Баяна выручать.

Ему только скажи! В один глоток полпузыря высосал — силён.

Выходим мы все за околицу; темно, ни зги не видать. Иду я и не пойму — то ли дорога ухабистая, то ли мы пьяные; всё идём, плечами стукаемся и оружие роняем всё время.

— А где Хвост? — говорю.

— Тут я, — отвечает. — Не беспокойся, папаша.

Ишь ты, сынок, едренать. Ну, ладно.

Подходим к АТП, точно — оттуда крик. Пытают суки нашего Баяна почём зря! Озлились мы и давай стрелять куда ни попадя. Баян сразу замолчал, зато бандиты заорали и тоже пуляют в ответ.

— Хвост, — кричу, — стреляй, Хвост!

А его и след простыл. Сбежал сучонок водку мою допивать, наверное. Мы бегаем в темноте, как дураки, вкруг АТП, стреляем, кричим матерно. У бандитов от такого начал ум за разум заходить.

— Обложили нас, — кричат. — Кандёхаем отсюда, пацаны!

И покандёхали, да так, что мы угнаться не сумели, спьяну-то. Вспомнили про Баяна, пошли искать, ан нет его. Что за чудеса? С собой его бандиты брать не стали бы — невелика птица, и средь убитых тоже не обнаружился. Ишь ты, скоперфильдился. Ну, ладно. Пока его искали, на бандитскую нычку наткнулись, да она уж вскрытая была.

Возвращаюсь в деревню с мужиками, светает уж, роса, холодно. Кочерыжка болит, патронов истратили, и Баяна не спасли. А самое главное — похмелиться нечем ведь. Иду, злюсь и думаю, как Хвоста сейчас бить буду.

Пришли. Глядим и диву только даёмся. Сидит у костра Баян, помятый изрядно, но весёлый, и байки свои бородатые травит. А рядом эта рожа наглая лыбится. И оба уж пьяные, будь они неладны! Когда успели? А вокруг водки и закуски прилично раскидано. Пока мы вкруг АТП бегали, как дураки, этот пробрался втихаря, нычку вскрыл и Баяна упёр. И моё почётное место опять занял!

— Трепло ты, — говорю, — Хвост! Ишь ты, природа его не обидела. Вся твоя заслуга в умении добрым людям на хвост падать да угощаться.

А он смеётся, как дурачок, пьяный уж совсем.

— Так я, — говорит, — папаша, об чём и речь вёл. Дар у меня такой от природы — любой компании на хвост упаду, ежели того пожелаю. А ты что подумал?

Тьфу на него! Ишь ты, Хвост выискался. Подумаешь.