Край непуганых идиотов (джен)

В Зоне, независимо от сезона, одна погода — осенняя. Да вы уж, поди, и сами заметили. Но вот лето я уже привык выделять. Всё тут поживее как-то. Мутанты ещё заняты воспитанием подрастающего потомства и не очень-то кидаются на нашего брата сталкера. Выбросы, правда, злее, но зато после них такое найти можно!.. Даже у нас, на Кордоне после летнего Выброса самый что ни на есть распоследний салага может дорогую бирюльку цапнуть, особенно не напрягаясь. Главное — прежде чем эту бирюльку голыми руками лапать и в рюкзак без всякой защиты совать, убедись, что она не опасная и не сыграет с тобой злую шутку.

Где-то в середине июля отправились мы с Хвостом после Выброса на разведку. Идём, пейзажем любуемся. Там пятно кровавое в виде спирали, видать какая-то тварюка в карусель попала. А чуть левее на ветке тополя торчат вороньи лапки. Только лапки и ничего больше. Ишь ты, блуждающий трамплин пошалил. Хорошо, что они только по верхотуре гуляют.

Идём мы, значит, и вдруг видим в кустах что-то чёрненькое белеется. И ничуть не глупо, а как есть, так и сказал! И вообще, будете перебивать, перестану рассказывать. Ишь ты, недоверчивые какие. Ну, ладно.

Хвост подходит и заглядывает под куст осторожненько.

— Тут, — говорит, — фигня какая-то. Не пойми что.

Я под куст не гляжу, потому что по сторонам мыргаю — Хвоста прикрываю.

— На что похоже? — спрашиваю.

— На фигню какую-то похоже, — отвечает.

Вот человек! Ни капли фантазии, если дело халявной выпивки не касается.

— Прикрывай, — говорю.

Меняемся местами. Теперь Хвост по сторонам мыргает, а я под куст полез. Смотрю — клякса там лежит бесформенная чёрного цвета, но с белым свечением вокруг. И верно, фигня какая-то, но, будем надеяться, дорогая.

— Надо, — говорю, — её палкой потыкать. Вдруг она опасная.

И тут, ребятушки, я охренел. Хвост закидывает ствол за спину, суёт рожу в куст, хватает голой рукой кляксу и бросает в свой рюкзак.

— Чё, — говорит, — её тыкать. Пошли, папаша.

Ишь ты, сынок, едренать. Хотел его в таком разе затрещиной отеческой наградить, да подходить побоялся. Вдруг рванёт или ещё что.

— Пошли, — говорю, — скорей к Сидооровичу. Пусть он сам разбирается.

Ну, идём, снова пейзажем любуемся. Я на Хвоста кошусь, жду, когда его корёжить начнёт. А он ничего, чешет, как по площади, и лыбится, как майская роза. Выходим на дорогу, а там патруль военный, как по заказу. Суки, понаделают камуфляжа — хрен кого различишь на фоне ландшафта. Ну, думаю, кранты.

А Хвост при виде вояк совсем расцвёл, будто бабу красивую увидал.

— Привет! — орёт. — Ждёте?

И — о, чудо — вояки брови нахмуренные расправили и тоже стоят лыбятся.

— Хорошо, — говорят, — погудели вчера, да, Хвост?

А тот кивает радостно. Ба, думаю, так вот он откуда под утро чуть тёпленький приполз.

Подходим ближе, и тут случается ещё одно чудо. Вместо того чтоб устраивать нам основательный шмон, вояки отдают Хвосту вкусно пахнущий свёрток. А тот обрадовался, как дитё малое.

— О, грилюшка моя! — орёт. — Спасибо, мужики.

Ну, идём дальше. Хвост свёрток развернул, а там курица-гриль, вся из себя румяная, с хрустящей корочкой, а запах!.. Мне, понятное дело, любопытно, аж невмоготу.

— Хвост, — говорю, — а это чего?

— Да вчера, — объясняет, — мы на спор жгучим перцем закусывали. Я больше всех сожрал, а это мой выигрыш.

— Как же, — говорю, — ты жрал? Он же жжётся!

А Хвост только скалится.

— Так на халяву же. А ещё и курица. Неплохо, а?

Тут не поспоришь. Я даже руки потёр от предвкушения и слюну набежавшую сглотнул. И, значит, пока я мечтал, Хвост рюкзак свой открывает и — шварк! — в него курицу. Прямо в ту кляксу, наверное. У меня аж в глазах потемнело.

— Хвост, — говорю, — ты чё сделал, собака?

— А чего? — спрашивает.

Я уже затвор передёрнул, чтоб пристрелить идиота. Еле удержался.

— Там же, — говорю, — фигня эта чёрная, а ты на неё еду бросил, кретин.

Хвост наконец врубился, полез смотреть. Пошарил и достаёт курицу. Чёрного цвета и свечение беленькое вокруг. Сука-а…

— Выкинуть что ль? — робко так спрашивает.

— Я тебя, — говорю, — самого сейчас выкину. В трамплин выкину и уйду. Убирай эту фигню обратно в рюкзак.

Я всё-таки надеялся, что Сидорович не откажется купить эту дрянь.

Пришли, всё подробно барыге рассказали. Сидорович долго ломался, рожу кривил, а глазки-то заблестели.

— Ну, не томи, — говорит, — показывай хабар.

Хвост лезет в рюкзак и достаёт… курицу-гриль. Обычную, румяную, поджаристую, золотистого цвета, который бывает у хорошо прожаренной курятины. Хвост стоит столбом, ничего не понимает. Я, признаться, тоже. В рюкзак заглянули, курицу потрясли, но только прилавок жиром забрызгали.

— Впиталась, — говорю, — та клякса, наверное, пока шли.

Смотрю, Сидорович посмурнел и мыргает недобро то на Хвоста, то на меня. А у Хвоста вид такой глупый, что даже ругать его, убогого, жалко. Вот я и получил двойню дозу. Много интересно я узнал о собственном происхождении, сексуальных предпочтениях и особенностях мышления. Да и хрен с ним. Так и сказал, когда Сидорович выдохся.

— Хрен с тобой, — говорю, — курицу брать будешь?

Взял. Кто ж в Зоне от такой еды откажется? Заплатил копейки, правда, даже на бутылку не хватило. Ушли мы печальные.

А наутро… Сидорович вышел из своего подвала. Сам! Чисто для того, чтоб нам деньжат подбросить, о, как! Я, конечно, обрадовался, но осторожность не помешает.

— А чё это? — говорю.

Сидорович сияет, причём в буквальном смысле — вся рожа от жира куриного лоснится.

— Сожрал я, — говорит, — вчера вашу курицу, а все кости на тарелке оставил. Утром иду выбросить, а там снова курица лежит, точно такая же. Я и её оприходовал на завтрак. Через час смотрю, а она опять целая. Спасибо, мужики!

Не, я всё ждал, когда он от такой еды дуба врежет, но не дождался. Сидит хмырюга в своём подвале, жрёт аномальную курицу и хоть бы понос его прохватил.

А Хвост, получив денежки, на радостях снаряги накупил и двинул по его словам «туда, где халява жирнее». А перед этим два дня всю деревню за свой счёт поил. И то. Совесть такая штука — её не пропьёшь.