Братья (гет)

Мистик-Фоллс-Запад, 8 апреля 2013

Когда я открыл глаза, Клауса и Барби рядом не было.

Я лежал на своей кровати, в своей комнате, среди своих вещей. Где-то играла музыка. Кажется, внизу.

— Стеф, выключи это дерьмо, — пробормотал я и перекатился на спину. Свет резанул глаза, несмотря на задернутые шторы, и я машинально прикрыл лицо рукой. — Стэ-е-еф!

— Это Бон Джови, брат, — с укоризной сообщил Стефан, появляясь на пороге. — Мне нравится. А ты, я смотрю, вчера перебрал. Шестая студентка была лишней?

— Чего? — я с трудом открыл глаза.

— Она на наркоте сидела, кстати. Поэтому тебе хреново. Говорил я тебе не тащить в дом кого попало.

Брат не походил на себя. Глаза блестели, на рубашке кровь, небритая морда тоже вся в крови, руки он вытер о штаны, и на ткани остались темные полосы.

— Неряха-Стефан, — протянул я, принимая вертикальное положение и пытаясь справиться с головной болью. — Какой сегодня день?

Я ни черта не помнил. Сколько дней прошло с тех пор, как я разговаривал с мелким Гилбертом на кладбище, а может, месяцев. Или лет, судя по Стефану. Когда ты вампир, сложно уследить за временем.

— Понедельник, брат.

— Точнее.

— Восьмое апреля.

— Год какой?

— Две тысячи тринадцатый. Ты в порядке, Деймон? Память отшибло после вчерашнего?

— Не может быть. — Я прищурился. — Так, стало быть, вы с Барби уже передумали возвращать мне человечность? Позволите мне забыть Елену и все, что я натворил?

— Елену? О ком ты? Хотя я допускаю, что одну из вчерашних студенток подруги звали Барби… но никаких Елен точно не было. Ты же знаешь меня, брат, — Стеф облизал губы и подмигнул, — я всегда узнаю имя.

— Чтобы записать. — Я сам не заметил, как сказал это вслух.

— Верно! До сих пор жалею, что не запомнил всех в девяносто четвертом.

— Мне плевать, как их звали. Ты же не даешь имя каждому пакету с кровью, который тащишь из больнички.

Стефан поглядел на меня едва ли не с жалостью. И с тревогой. А я соображал, кого еще я замочил в девяносто четвертом, кроме жены дяди Зака.

— Ты точно в порядке, Деймон?

Он встал напротив и положил руки мне на плечи.

— С чего вдруг такая забота? — осклабился я, сбрасывая с себя грабли Стефана и отступая на шаг.

— Не помнишь, какой сегодня день. Это я допускаю. Спрашиваешь про каких-то женщин, о которых я ни разу в жизни не слышал, но ты уверен, что они знакомы нам обоим. Смотришь на меня, как на отъявленного негодяя, душегуба и потрошителя — кем я, несомненно, являюсь. Но почему ты так удивлен, Деймон? Проснулся будто не в себе.

— С чего ты взял?

— Мы всегда пили из вены, Деймон. Помои из пакетов… — он поцокал языком и скривился, как вербены глотнул.

— Это не со мной не в порядке. Это с тобой какая-то херня. Ты не мой брат, Стефан. Мой брат давно не потрошитель. Мой брат давно не ведет учет своих жертв. Мой брат… мой брат помнит Елену. Мой брат любил ее.

— Я не знаю никакой Елены, Деймон, — кажется, Стефан вышел из себя по-настоящему. — И не понимаю, о чем ты толкуешь. Знаешь что, пойдем-ка выпьем, — он похлопал меня по спине, обнял за плечи и заговорщически прошептал: — Кровь парочки студенток еще теплая. Я понял, брат, тебе скучно, так? Я понимаю. Понимаю. Тоска накрыла Мистик-Фоллс, я тоже это чувствую. День Основателей — благодаря нам — превратился в годовщину трагедии, но прошло почти двадцать лет, может, пришла пора повторить…

— Погоди-погоди, — я пихнул его в грудь. — Что еще за трагический День Основателей? Постой, — обрывки слов медленно позли друг к другу, и предложения начали обретать смысл, — девяносто четвертый. Что-то случилось в девяносто четвертом.

— Мы случились, — ухмыльнулся братишка. — Но ты ведь и так это знаешь.

Стефан вышел из спальни, я сел на кровать и огляделся. В моей комнате меня окружали мои вещи. Исключительно мои вещи.

Брат не помнил Елену, нашу бывшую девушку, не помнил Барби, на которую явно запал. Интересно, а Клауса он помнит?

— Стеф! Стеф, мать твою!

— Между прочим, она была и твоей матерью, — спокойно ответил брат с первого этажа.

— Ты знаешь, кто такой Клаус?

— Проверяешь, не вселился ли в меня какой-нибудь Странник или другой вурдалак? — усмехнулся брат, и я прямо представил, как он улыбается. — Конечно, я знаю моего лучшего друга. Двадцатые получились веселыми благодаря ему.

Я уже успел спуститься по лестнице и встал за диваном, на котором в компании окровавленных тел расположился Стефан.

— Значит, никаких Странников и вурдалаков? Докажи мне, брат, расскажи, как дело было в девяносто четвертом. Чем подробнее будешь рассказывать, чем быстрее я поверю, что ты настоящий.

— Кажется, это мне впору тебя допрашивать. Это же ты проснулся не в себе.

— Я б на тебя посмотрел после коктейля из крови и кокса. Не помню нихрена. Не будь уродом, Стеф, слушайся старших. Говори. Пора составлять сценарий новой вечеринки. Учтем огрехи, исправим ошибки и все такое.

— Я же сказал, что записал не всех.

— Плевать на имена, — прорычал я, швыряя в камин пустой стакан. — Что такого мы натворили на Дне Основателей девяносто четвертого? То, что погибла тьма народа, я уже допер.

— Двести шестнадцать человек, если верить газетам, — уточнил Стефан, неохотно покидая диван. Мы вышли из дома, захватив куртки, и зашагали по направлению к главной площади, миновали разрушенный до основания Мистик-Гриль, и все это время брат говорил: — В тот год Основатели подобрались к нам слишком близко. Они убили Лекси, хотя Лекси (ты помнишь Лекси, Деймон? Моя подруга Лекси. «Я помню, брат», — ответил я, не упомянув, что на самом деле это я ее хлопнул) никому и никогда не причиняла зла. Они убили ее только потому, что Лекси была вампиром. Грейсон Гилберт вонзил кол ей в сердце.

— Гилберт?

— Потомок Джонатана, угу.

— И мы решили отомстить Основателям, — выдохнул я, перешагнув через бордюр.

— Начинаешь вспоминать. Мы решили уничтожить их, чтобы не осталось никого, кто знал бы о вампирах.

— Совместить приятное с полезным — моя идея, я так полагаю. Люблю карнавалы и шапито.

— Мне бы такое даже в голову не пришло. Основатели нам верили, ведь мы Сальваторе, одни из них.

— И у нас есть кольца. Какие из нас ночные чудовища, — я махнул рукой. — В девяносто четвертом такие вечеринки проходили не на открытом воздухе, и люди оказались в ловушке, я прав?

— Абсолютно. Мы надели смокинги (мой был лучше твоего, брат) и убили двести шестнадцать человек. Если верить газетам.

— Какие мы плохие.

Меня забавляло само число — двести шестнадцать. В битве при Геттинсберге погибло гораздо больше, но их никто не вспоминал, кроме как на уроке истории. Кстати, алкаш Аларик еще преподает или его уже грохнули?

— Местные журналисты в тот год писали только про нас. Вернее, про страшный взрыв, уничтоживший поместье Локвудов дотла. Никто так и не узнал, что взрывом были братья Сальваторе.

— Никто не выжил? Чистая работа, брат.

— Общественность в шоке. Сто девяносто три взрослых. Двадцать три ребенка.

— Там были дети? — я споткнулся.

— Сколько себя помню, отец всегда заставлял нас присутствовать на таких мероприятиях. Современные Основатели ничем от него не отличаются. Да успокойся ты, моралист, — хохотнул Стеф. — Детей мы не ели. Дело сделал огонь. Ты же сам убил жену дяди Зака и не испытывал угрызений совести.

Я закрыл глаза и больше не слушал. Меня разбирал смех.

— Ты не можешь помнить Елену и Барби, потому что они сдохли в двухлетнем возрасте.

Я уселся прямо на обочине дороги и, задыхаясь, широко улыбнулся. Стеф пялился на меня как на умалишенного.

— Барби звали Кэролайн Форбс. Ее мамаша показывала нам фотку, сечешь? На том самом Дне Основателей. Ее мамаша Лиз. Их никогда не было в наших жизнях, брат, поэтому сейчас мы такие. Ты такой. И я.

— Деймон?

— Мы убили их. Я прям в восторге от нас и нашей изобретательности! Убили и закопали.

— Но-но-но. Не закопали, а сожгли, — Стефан поднял указательный палец.

— Мне нужно в участок, — я отряхнулся задницу от травы.

— Только не говори, что ты хочешь сдаться властям, — заржал Стеф и пихнул меня в бок.

— Я хочу увидеть старые дела. Имена, может быть, фотки.

— Но зачем? — он искренне недоумевал.

Я помотал башкой и пошел прочь.

Спокойно, Деймон, ты в бреду. Твой брат ненастоящий, потому что Стефан, каким бы бесчувственным уродом он временами ни бывал, давно завязал с массовой резней.

Мы вампиры, но не мудаки. Ну только если слегка.

Не могут же мои воспоминания о Елене, от которых я так старательно отказываюсь, быть выдуманными.

Определенно, меня глючит. Но я, удивительным образом, не могу понять, где у этого глюка начало.

В участке я уже приготовился приветствовать Лиз, но вспомнил, что она давно мертва. На ее месте наверняка сидит какой-нибудь толстячок, дальний родственник Основателей, перебирает бумажки и складывает в кучу нераскрытые дела, большинство из которых совершили мы с братом.

То, что в полиции вербена непопулярна, я понял еще на посту охраны. Полицейский оказался послушным и чуть ли не с поклонами проводил меня в архив. Тут воняло пылью, бумагой и скучной работой. Папки с делами девяносто четвертого оказались на верхних полках, как будто власти решили засунуть их подальше и никогда не вспоминать.

Листы пожелтели и разваливались, а чернила казались свежими, словно эти слова писали вчера.

— Ага, основная версия — взрыв газа. Как оригинально, — я фыркнул и полез рыться дальше. — Может, стоит повысить работникам газовой службы жалование?

Списки погибших и фотки их останков покоились на самом дне коробок. Я отряхнул их от пыли и быстро пробежался глазами по фамилиям.

— Беннет… Хм, а Бон-Бон-то выжила, судя по всему. Или, может, Бонни — это такой ведьмовской псевдоним? Фелл… Форбс. Уильям, тридцать четыре года, Элизабет, тридцать один год, Кэролайн, два года. Покойтесь с миром. Кроме тебя, Билл, ты мне не нравился. Дядя Зак, — я поднял воображаемый стакан, — твое здоровье.

Фамилию Гилберт я нашел на предпоследней странице в папке. Грейсон, Миранда и Елена.

— После их гибели я остался один.

Я подскочил с колен и увидел мелкого Гилберта.

— Что ты тут делаешь?

— Пришел напомнить, что ты во всем виноват.

— Ничего этого не было, — перебил я, — все это глюк. И ты тоже глюк. И этот мир один громадный глюк.

— Конечно, ты не хочешь этого признавать, потому и отключил чувства, Деймон. Ты не можешь справиться с этим как нормальный человек.

Потому что я не человек, идиот.

— Вот мы и выяснили причину. Чудесно! — воскликнул Стефан, появляясь из-за стеллажей. — Пациент отказался от эмоции вины, а вовсе не от чувства любви к погибшей девушке.

— Ты не мой брат, — простонал я, чувствуя, как слабость течет по венам вместе с кровью и вербеной. — Вон из моей головы! Ты не Стефан.

— Ну разумеется, я не Стефан.

Кожа сползала с его лица лохмотьями, глаза вытекли, скулы деформировались, и когда вся эта муть лужей собралась на полу, я увидел истинную физиономию.

— Кла-а-аус. Вы, древние, обожаете шариться в чужих мыслях.

— Это бывает увлекательным, — кивнул тот. — Особенно когда на пользу. Встава-ай, Деймон, пришло время прийти в себя.

— Сукин сын, — процедил я сквозь зубы. Я ни за что не позволю ему заставить себя. Клаус поднял меня за шкирку как котенка и швырнул на ствол дерева. Мы никуда не уходили с кладбища Мистик-Фоллс. Он просто хозяйничал в моей башке, населяя ее отвратительными образами. Образы росли, заполняли мозг болезненными видениями, и Клаусу оставалось только снять сливки.

— Ну что, Деймон, хочешь по-хорошему или по-плохому?

— Пошел ты.

Я вцепился в его пальцы и попытался оторвать их от своего горла. Вышло убого и безрезультатно.

— Так я и думал, — театрально вздохнул Клаус. Он обернулся к Барби, которая и не думала погибать в двухлетнем возрасте. — Ты уверена, дорогуша?

Та хмыкнула и, бешено жестикулируя, затараторила:

— Ты же сам все сказал. Пациент испытывает угрызения совести, на него давит дичайшее чувство вины, в гибели Елены он винит себя, и отключение эмоций — способ справиться с этим чувством, вот и все.

— Катитесь к дьяволу.

— Пациент нервничает, — констатировал Клаус, чем вывел меня из себя еще больше. Бешенство скопилось пеной у рта. Он схватил меня за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза. — А теперь… ты выбросишь из головы все эти глупости, которые себе придумал.

Текст явно писала Барби, тупоголовая курица, а Клаус, запавший на нее, превратился из самого сильного существа на земле превратился в послушного дебила.

— Даже не подумаю.

— Будь хорошим мальчиком, Деймон. Иначе я могу переусердствовать. Представь, каково это — забыть все, что когда-либо было в твоей жизни. Все плохое, все, чего ты страшишься, все, о чем не хочешь вспоминать.

— Звучит потрясающе.

— Стоит мне нечаянно увлечься, и все хорошее, что у тебя было, ты тоже потеряешь. Ты видел, что тогда тебя ждет. Давай, Деймон, это твой выбор. Просто сделай его.

Клаус отпустил меня, и я чуть не упал на колени, но все же устоял.

— Заметь, я дал ему выбор, — Клаус обернулся к Барби. — Разве я не самый гуманный человек на свете?

— Ты вообще не человек, — съехидничала та. — Но я польщена.

Я покосился на брата, потом на Гилберта, потом на блондинку, затем снова на Клауса. И каждый из них, каждый жест, каждый взгляд напоминал мне о моей вине. Гилберт остался без сестры, блондинка без подруг, а Стеф после гибели Елены потерялся так же быстро и невозвратно, как и я.

Клаус был прав.

Я отключил чувство вины. И вместе с ним ушло все остальное. Это же не распродажа — нельзя получить скидку.

Я не хотел возвращаться.

— Знаешь что? Гори в аду.

Клаус и Барби переглянулись.

— Как скажешь.

В следующую секунду я почувствовал боль в спине и услышал треск костей. Треск раздался, пожалуй, чуть раньше. Клаус швырнул меня на надгробие и прижал к камню.

— Почувствуй, Деймон.

— Я чувствую! Чувствую, что хочу выпить. Эх, бурбона бы сейчас.

Он стиснул мой подбородок как клешнями и прошипел, глядя в глаза:

— Верни. Себе. Чувства.

Эхо заполнило черепную коробку, будто она вмиг опустела, и не осталось внутри ничего, кроме голоса Клауса.

Я снова был в своей треклятой машине, рядом с Еленой, крепко сжимал ее руку и ехал навстречу тому, что люди называют «ничто». Вместо бара впереди замаячил гигантский черный пузырь, лопнувший, едва мы в него врезались. Пузырь лопнул, моя башка, кажется, тоже, грудь сдавило, из глаз покатились слезы, и я вытер их ладонью, чтобы никто не успел заметить.

Я моргнул и — очнулся.

Мистик-Фоллс-Восток, 8 апреля 2013

— Итак, на повестке дня у нас два вопроса.

Кэролайн, как истинная Мисс Мистик-Фоллс, с легкостью привлекла к себе внимание, и все головы повернулись к ней.

Аларик прикладывал к щеке лед, Энзо болтал вишенкой в бокале с ликером, Джереми, скрестив руки, сидел в глубоком кресле, а сам Стефан стоял у камина.

— Первый. Как соединить два мира — наш и тот, где находятся Бонни, — Кэролайн посмотрела на Джереми, потом перевела взгляд на Стефана, — с Деймоном. Они живы и пытаются выбраться. Нам нужно просто им помочь!

— Угу, — скептически заметил Энзо, — и какой из сотни придуманных нами гениальных планов мы выберем?

— Второй, — повысила голос Кэролайн, и Стефан едва сдержал улыбку. — Вправить Елене мозги.

— Думаю, решение первого вопроса автоматически снимет с повестки второй.

Стефан, на самом деле, понятия не имел, как вернуть Елене эмоции. Они с Деймоном уже проходили через это и, считай, потерпели полный провал.

— Если ты думаешь, что чудесное — и неосуществимое — возвращение твоего братца-психопата заставит меня вновь стать бедной, наивной Еленой, которую ты так любил…

Елена на ходу скинула туфли и начала стягивать платье. Когда она вернулась, никто не заметил.

— …ошибаешься, Стефан. — Она невозмутимо окинула взглядом брата и Аларика. — Вы не против, если я переоденусь? Я ведь у себя дома.

— Вообще-то ты у меня дома.

Елена самодовольно помахала указательным пальчиком.

— Деймон завещал мне все, что имел. Так что… лучше бы он не возвращался. Хотя о чем это я? Он ведь и так не вернется.

Аларик расхохотался.

— Я сказала что-нибудь смешное?

— Ага, — рявкнул он, мгновенно сменив смех на гнев. — Ты говоришь такие отменно-абсурдные мысли, что бухому мне даже и не снилось. Продолжай-продолжай. Значит, ты, юная аферистка, занимаешься тем, что втираешься в доверие к одиноким пожилым людям и убеждаешь их переписать на тебя все свое имущество. Окрутила состоятельных стариков Сальваторе (ста семидесяти трех и ста шестидесяти пяти лет от роду), морочила им головы, добилась того, что оба влюбились и готовы были ради тебя на все. Деймон оказался сговорчивее и завещал тебе состояние. Пральна я говорю?

Кэролайн нервно хихикнула.

— Спокойно! Теперь самое интересное. Наследство светило тебе, Елена, только в случае смерти Деймона, но он вампир, так что ждать можно было столетиями. И в твоей голове созрел коварный план — отправить Деймона на тот свет. Чтобы не вызывать подозрений и обеспечить себе алиби, ты села в машину вместе с ним. Никто не знает, почему Деймон не успел вернуться, не исключено, что ему помешали. Не исключено, что ты. В итоге, твоя многолетняя афера завершилась грандиозным успехом.

— Прям детектив какой-то, — нарушил молчание Энзо.

Елена равнодушно покачала головой, усмехнулась, точь-в-точь как Кэтрин, и отчеканила:

— Клоун. Я придумала выход из нашей непростой ситуации. Убирайтесь отсюда. Ты, надоедливая дура, — она ткнул пальцем в Кэролайн, — ты, опустившийся алкаш, — указала на Аларика, — ты, не пойми кто из прошлого, — на Энзо, — и ты, Джереми, назойливый младший братец. Стефана я выгнать не могу, — с сожалением протянула Елена. — А жаль. Если не свалите в течение часа, трупов станет вдвое больше. Хорошего дня-я-я.

Стефану показалось, что вот в эту самую секунду на лице Елены проступили черты Деймона. Тот же тон, те же интонации, та же гаденькая ухмылка.

— Похоже, пора сматывать удочки, — вздохнул Джереми, выбираясь из кресла. — Так даже лучше. Видеть ее не могу.

Кэролайн зажмурилась и помотала головой.

— Елена не в своем уме. Она запуталась! Я вам больше скажу. Она начала путаться с того самого дня, как влюбилась в Деймона. Сначала она не могла выбрать. Прости, Стефан.

— Ничего.

— …потом ее грызла совесть, видите ли, она развлекалась с Деймоном все лето, пока Стефан раз за разом умирал на дне карьера. Прости, Стефан.

— Ничего.

— …потом эта стерва Кэтрин, попортившая Елене жизнь, потому что ей захотелось вернуть Стефана. Прости, Стефан.

— Ничего.

— Но было не так страшно, пока Деймон находился рядом. А сейчас его нет, и Елена думает, что уже никогда не будет, и у нее окончательно сорвало крышу. Она велела нам сваливать!

— Не думаю, что она серьезно, — пробурчал Рик. — Вот увидишь, сейчас придет и попросит остаться.

— Вы все еще здесь?

Елена спустилась по лестнице и замерла на пороге гостиной. Стефан невольно отметил про себя, насколько сильно она похожа на Кэтрин — жестокая, прекрасная, независимая. И совершенно беспринципная.

— Мы уже уходим, — презрительно ответила Кэролайн.

— О, дорогая, ты так поправилась.

И Елена метнулась к дверям.

Пока Кэролайн глотала воздух, пытаясь справиться с возмущением, Стефан, приложив палец к губам, приказал всем молчать. Он вытащил из кармана мятую обертку из-под чего-то и нацарапал:

«Дохлый номер».

Энзо изобразил пальцами решетку и, выхватив у Стефана ручку, нарисовал большой вопросительный знак. Аларик кивнул.

— Какого хрена?! — громко крикнул Энзо. — Эта сучка не будет мне указывать, я никуда не пойду.

— Нам не нужны неприятности, — размеренно произнес Стефан, подкравшись к камину и вытащив из заначки шприц с вербеной.

— Да мне насрать на количество трупов. Пускай кромсает. Вперед, дорогуша.

— А нам не насрать, — отрезала Кэролайн. Стефан заценил импровизацию. — Что тогда будет с Еленой, когда она придет в себя?

— Когда же ты уже поймешь, что я не собираюсь возвращаться?

Елена оказалась рядом с Джереми мгновенно; Стефан не успел сосчитать до одного, как она обнажила клыки и впилась в шею брата.

Энзо, пока остальные мешкали, вырвал из руки Стефана шприц, как минуту назад — ручку, и точным ударом воткнул Елене в глаз. Брызнула кровь, крик бился о бесчисленные вазы, искал сострадание в масляных лицах картин, бросался на потолок и отдавался дребезжанием в окнах.

— В Огустине любили так делать, — как ни в чем не бывало пояснил Энзо, когда Елена затихла.

— Это же Елена… — начал Джереми.

— Хватай за ноги, — рубанул Аларик.

— Когда Деймон вернется, я заставлю его переписать завещание, — заявил Стефан, накрепко запирая клетку.