Как взрослые люди (джен)

Тёмный Лорд продолжал что-то говорить, но Северус больше не воспринимал смысла слов. Тело и разум оцепенели от страха. Теперь он словно смотрел на всё со стороны: тусклое помещение, фигура Тёмного Лорда и он сам, дрожащий у его ног. Весьма жалкое зрелище.

Он всегда знал, что может закончить вот так. Когда он раньше думал о возможных рисках, в его воображении всплывал миллион исходов, один хуже другого. Пока что самого дна он не достиг, и ему оставалось лишь наблюдать за разворачивающейся катастрофой.

— Северус, — Тёмный Лорд заговорил громче, словно чтобы докричаться до него с высоты. — Северус, обрати на меня внимание! Ты же не хочешь показаться невежливым?

С некоторым опозданием Северус резко дёрнул головой в сторону голоса.

— Вот так, — сказал Тёмный Лорд. — Я предлагаю тебе посмотреть на Люциуса и ответить на его обвинения. Вставать необязательно, на коленях вполне достаточно. Можешь остаться и на четвереньках, если на большее ты не способен. Полагаю, Люциус не будет возражать против такого положения. Верно, Люциус?

— Милорд, — после тихого ответа Люциуса последовала такая длинная пауза, что Северус мог бы забыть, с чего она началась.

— Будь так добр, Люциус, ответь на мой вопрос.

— Милорд... — ещё одна пауза, опять давящая тишина, а когда Люциус наконец заговорил, его голос был едва слышен. — Не буду.

— Видишь, Северус, он не возражает, так что можешь не вставать, если тебе так нравится. Повернись и ответь Люциусу. Я хочу, чтобы ты посмотрел ему в глаза.

Северус не повернулся. Не из неповиновения, а потому что не мог. Его разум, отстранившийся от всего этого, сейчас был парализован. Он не мог приказать своему телу совершить хоть что-то осмысленное, потому что понятия не имел, что именно сейчас имело бы смысл.

В этот момент он чувствовал себя полной развалиной.

По крайней мере, он пока ещё не звал мамочку. Он бы не удивился: ему приходилось видеть, как это делают мужчины получше него. Хотя эта мысль напомнила ему, что, возможно, стоило навестить её на Рождество в тот последний раз восемь лет назад.

— Ты не можешь этого сделать, — заключил Тёмный Лорд, и в его голосе не было упрёка. На этот раз он звучал почти утешающе. — Ты ведь считал, что можешь доверять Люциусу, а он тебя так подвёл. Это, должно быть, очень больно.

Он неторопливо расхаживал из стороны в сторону, и тяжёлые одеяния лениво шуршали по мощёному полу.

— Что ж, я не хочу быть жестоким. Если ты не в силах смотреть в глаза ему, то ответь мне, — он продолжал таким же непринуждённым тоном. — Что ты думаешь об обвинении, которое Люциус против тебя выдвинул? Что скажешь на это разоблачение?

Это ерунда, шептала Северусу трезвая часть его сознания. Люциус не сказал ничего особенно разоблачающего. Тёмный Лорд делал всё это из собственной прихоти, ради удовольствия поиздеваться над ним.

— Северус, я ожидаю ответа.

Ответа у него не было, мысли никак не собирались во что-то связное. Северус покачал головой или, может быть, кивнул — он сам не понял. Движение было таким слабым и медленным, что казалось почти дрожью, и он задал себе вопрос, что это, чёрт возьми, вообще должно означать.

— Жаль, — сказал Тёмный Лорд, и в его голосе прозвучало искреннее разочарование. Возможно, ему стало скучно, и это скоро закончится. Шуршание тёмных одеяний затихло — он наконец остановился и предсказуемо заключил: — Тогда я найду ответы сам — в твоём сознании.

Ни на что другое Северус и не рассчитывал.

Он бы подготовился, если бы понимал, к чему именно готовиться.

Легилименция Тёмного Лорда напоминала ледяное сверло, проникающее в череп. Северус едва успел отследить, как зашевелились и закружились его мысли и воспоминания.

Мрачная тропа в Лунолесье, коридор в заброшенном здании, заклинания, летающие по комнате, их столкновение в вихре бабочек.

Вихрь проносится по комнате, а Северус прижимается к стене, вцепившись в палочку, чтобы поток воздуха не вырвал её из рук. Достаточно ли крепко он её держит?

Холод чужого присутствия с голодной яростью рванулся в глубины его сознания. Северус не сопротивлялся: вперёд! к чёрту детали, лети вперёд, к тому моменту, где он, уже безоружный, стоит на коленях.

Он всё-таки выронил её. Заклинания скользят по воздуху. Беллатрикс произносит смертельное проклятье, и Северус…

Северус, с трудом цепляясь за остатки рассудка, искал концовку этого воспоминания. Самый конец — но не то, что было перед этим! — только конец. Безликая сущность проникала всё глубже, в мозг словно впивались осколки стекла. Его голова уже была готова взорваться, когда нужное воспоминание наконец развернулось полностью, и он увидел самого себя, в ужасе наблюдающего, как смертельное проклятие врезается в деревянную балку.

Чужое присутствие резко отступило, и Северус остался задыхаться на полу с раскалывающейся головой. Его разум больше не наблюдал за всем издалека, а свернулся вместе с ним в агонии. Мир безумно кружился вокруг, и он мечтал только о том, чтобы всё остановилось хоть на миг, чтобы он мог отдохнуть и ничего не чувствовать.

— Ты меня утомил, — равнодушно бросил Тёмный Лорд, как ребёнок, которому надоела старая игрушка. — Твой разум слишком упорядочен. Все дорожки ровные, все воспоминания чётко уложены. Это ужасно скучно.

Пошатываясь, Северус опять приподнялся на коленях.

— Что скажешь, если мы привнесём немного хаоса в этот аккуратный разум... Попробуем?

Северуса трясло.

Кровь, должно быть, вытекла из его тела, а то, что осталось, превратилось в лёд, — настолько невыносимо холодно ему стало. Он понял слова Тёмного Лорда с ошеломляющей ясностью: если он будет обыскивать его мозг под круциатусом, то, без сомнений, найдет измену. Эта ночь его измотала, и он не сможет противостоять вторжению под действием пыточного заклинания. Он знал свои пределы.

Тёмный Лорд расхаживал перед ним, убрав палочку и произнося что-то небрежным тоном. Его слова эхом отражались от каменных стен, но этот нечеловеческий звук терялся в страшном беспорядке мыслей Северуса.

Разум мог противостоять легилименции только тогда, когда он отстранён от эмоций, а сейчас это условие звучало издевательски. Отстраниться было невозможно: разум Северуса был вполне привязан к его телу, скован болью и панически напуган перспективой ещё большей боли.

Странно, он много раз представлял себе этот момент, но никогда не думал, что будет настолько бояться. Дыхание стало учащённым и поверхностным, грудь едва не разрывалась от бешеного стука сердца. Тёмный Лорд приблизился к нему ровными шагами. Один. Два. Три. И присел рядом.

Северус отшатнулся.

— Попробуй расслабиться, Северус, — сказал Тёмный Лорд, и Северус распознал насмешку в этих словах. В лицо ему он не смотрел, это расценивалось бы как неповиновение. — Не беспокойся. Я буду рядом.

Тёмный Лорд поднялся и отошёл на три шага назад.

— Не стоило тебе меня разочаровывать.

Северус дрожал на полу, без сил, без надежды. По всей видимости, он всё-таки закончит ночь в жалобных рыданиях. Только сумасшедший рассчитывал бы обмануть Тёмного Лорда в таком состоянии. А Северус не был сумасшедшим. Напротив, он всегда считал себя в высшей степени рациональным человеком. Он всегда тщательно взвешивал риски, оценивал вероятность каждого исхода — даже этого.

Хотя, если подумать, склонность играть с огнём, прекрасно зная о последствиях, — это ли не определение безумия? Может быть, он и вправду всё это время был не в своём уме.

А может, безумие и было его наиболее естественным состоянием.

Северус наблюдал, как Тёмный Лорд опять нарочито медленными движениями достаёт палочку из складок плаща. В самом деле, нужно быть безумцем, — похоже, он им и был, — чтобы снова и снова, раунд за раундом, возвращаться в эту игру, прекрасно зная, что в любой момент всё может закончиться вот так. Впрочем, до этого момента Северус хорошо справлялся с ролью.

Он посмотрел на палочку, которую Тёмный Лорд держал в своих мерзких пальцах. А ведь тот всё ещё пребывал в иллюзиях. Удивительно, но в этот последний момент Северус вдруг начал вспоминать всё, что сделал и кем был.

Он не какой-то полоумный, кого поймали на краже информации ради жалких крох славы. Нет, он пробился на самый верх, стал правой рукой самого Тёмного Лорда, — и попутно мешал каждому его шагу.

Сделать что-то подобное до него никто и не пытался. А после него — никто не осмелится.

Он стоял на коленях, ожидая начала последнего акта, и страх в каждой клеточке только усиливался до неведомых ему раньше пределов. Однако рассудок прояснился.

— Начнём, Северус? — мягко спросил Тёмный Лорд, медленно поглаживая палочку бледными пальцами — его явно забавляла это затянувшаяся извращённая игра. — Или, может, дать тебе время... подготовиться?

Северус едва не рассмеялся тем же безрадостным смехом, как до этого Тёмный Лорд. Он всё ещё не понимал, кто с кем играет. Он считал себя величайшим волшебником мира, хотя Северус много лет оставлял его в дураках.

Его дыхание постепенно выровнялось, хотя кровь продолжала стучать в висках боевым барабаном.

Что такое ещё один раз?

Конечно, приятного будет мало, и под конец в нём не останется ни капли достоинства. Глупо было бы ожидать деликатности. Но пока может, он остаётся в игре.

Потому что в этом ему не было равных.

Он поднял голову.

— Мне нечего скрывать от вас, милорд, — и посмотрел ему прямо в глаза.

Искры гнева вспыхнули в красных глазах на изуродованном лице. Никто! Никто не смел так смотреть на него! Но не прошло и секунды, как ярость сменилась злобным удовлетворением: дерзкий жест был не вызовом, а приглашением Северуса войти в разум. Волдеморт улыбнулся, безгубо и жестоко.

В этот раз Северус намеренно позволил ему ошибиться, намеренно вызвал эту вспышку ярости. Сейчас ему просто необходимо было проявить хоть немного непокорности.

— Что же, Северус, давай растормошим твой разум.

Северус как мог выпрямил спину и поднял подбородок чуть выше. Если уж он спускается в ад, кто знает, может, ему придется сыграть с самим дьяволом. Он слегка кивнул, что было расценено как согласие. Он был готов, настолько, насколько это вообще возможно.

Он внутренне улыбнулся — немного безумно. Иди сюда, ублюдок.

И тут ад вырвался на свободу и обрушился на него.

Первой пришла боль. Краем сознания Северус успел отметить, что, оказывается, всё это время могло быть хуже, но эта мысль растворилась в его собственных криках.

Боль взорвалась в пояснице и жадно поползла вверх, посылая обжигающие импульсы через каждую мышцу, сухожилие, кость в его теле, и он почувствовал иррациональный страх, что его позвоночник треснет.

Ледяной поток проникал в его голову, уже не выискивая воспоминания, а впиваясь в них когтями, вырывая их, раздирая на части всё, что стояло на его пути, словно клочья бумаги.

Он смотрит на дом в лесу, где прячется Блэк. Сердце бешено бьётся, но он не намерен отступать.

Его тело билось в конвульсиях, разум больше не принадлежал ему, мысли ускользали и скакали в такт мучительным судорогам.

Он цеплялся за то единственное, что в его воспоминаниях оставалось настоящим, — его ненависть к Блэку. Ненависть разрастается внутри него, пока он ожидает начала штурма, и больше всего Северус сожалеет о том, что не может убить Блэка собственными руками.

Чужое безжалостное присутствие тянуло и разрывало воспоминания в пыль, давление внутри головы грозило расколоть череп, как яичную скорлупу.

Он снова на коленях на полу, а проклятия вокруг него прознают воздух. У него в руках нет палочки. Беллатрикс произносит непростительное, и он замирает.

Боль накатывала, вбиваясь в череп раскалённым железным прутом. Мир стал чёрным и неподвижным. Он пришёл в себя, повернулся на бок, сделал судорожный вдох — и закашлялся, выплёвывая воду.

Похоже, он потерял сознание, и его привели в чувство, облив водой. Когда же до этого дошло?

Кто-то что-то говорил, но мучительный кашель заглушал слова. Когда к нему наконец вернулась способность дышать, он набрал воздуха в лёгкие с такой жадностью, что снова закашлялся.

В мозг впился ещё один ледяной удар круциатуса. Северус мельком удивился, как при такой боли он ещё мог ощущать холод и беспокоиться о нём. Ещё одно воспоминание было вырвано у него безжалостными когтями, и он почувствовал во рту привкус крови, хотя не помнил, чтобы ему случилось прикусить язык.

Он стоит перед столом Дамблдора. Злой на старика, разъярённый на Блэка. Он держался за эту ярость всеми силами, чтобы не дать воспоминаниям переместиться вперёд или назад. Важно удержать их на месте! “Честно говоря, на своём месте этот анимаг был в Азкабане", — говорит он Дамблдору.

Воспоминание взорвалось, и Северус схватился за голову, но не для того, чтобы унять агонию, а чтобы череп не лопнул. Его действия, сведённые к судорожному беспорядочному нагромождению импульсов, больше не имели смысла. Даже для него самого.

Очередной приступ черноты заставил всё остановиться.

— Ты ленишься, Северус, — бездушный голос привёл его в чувство. — Знаешь, сколько раз мне пришлось использовать Энервейт?

Северус лежал на земле на боку, не помня, как там оказался и почему ему приходится выплёвывать кровь и грязь, чтобы дышать. В его затуманенном сознании всё свелось к тому, что он ненавидит Блэка, и его задача — ненавидеть его до последнего вздоха.

Было немыслимо холодно.

Он видит человека, который ухмыляется ему в лицо, — надменного и ненавистного. Блэк, это Блэк, смутно вспомнил он. Они стоят лицом к лицу на какой-то кухне, нацелив палочки друг на друга, готовые в любой момент выпустить смертельное проклятье...

Мысль разлетелась на осколки, мир погрузился во тьму.

Его снова вернули в сознание, хотя он и не мог понять, где начинается реальность и заканчивается всё остальное.

Болезненные конвульсии размыли границы между нахлынувшими образами: лицами, которых он не помнил, местами, которых больше не узнавал, и непроглядной чернотой.

Снова захлебнувшись водой и грязью, он увидел нависшее над ним лицо — уродливое и деформированное, наполовину человеческое, наполовину какое-то ещё.

Он судорожно вздрогнул, когда кто-то положил ему на лоб холодную, как сталь, руку, и закричал, почувствовав, как что-то острое пронзило его череп. Жидкость во рту имела вкус крови, и это казалось абсолютно бессмысленным.

Отвратительное лицо превратилось в старое и морщинистое, с длинными серебристыми волосами и бородой, и на нём появилась улыбка, слегка обеспокоенная — и это было так цинично неуместно в галлюцинаторном хаосе его собственных страданий.

Тело раздирали муки.

Перед ним снова было лицо в старческих морщинах. Оно перестало улыбаться, став суровым и страшным, как бушевавшая вокруг ночная буря.

Он не помнил, что привело его сюда, на вершину холма, поставив на колени перед этой фигурой абсолютной власти, но он был в отчаянии. Дело было не в этом человеке, и даже не в непрекращающихся боли и холоде. Это было нечто большее и ускользавшее от понимания. Вот-вот должно было случиться что-то ужасное, и это пугало его до мозга костей, так сильно, что он готов был вцепиться ногтями в землю под собой, лишь бы удержаться на месте в том потоке событий, который неумолимо тянул его… к чему? Что именно должно было случиться?..

Оно что-то говорило, это старое лицо, но слова не имели смысла — звуки на ниточке, подвешенные в воздухе, — они терялись в мешанине криков, хрипов и оцепенения.

Видения перетекали из одного в другое, и вокруг него кружился безумный хоровод из всё новых и новых сцен. Это почти гипнотизировало — наблюдать, как фрагменты его жизни, которые он уже не узнавал, вырываются из него и разлетаются на куски, один за другим, один за другим. Лица вокруг него становились всё моложе и моложе, и опять у него возникло странное ощущение, что он забыл что-то важное.

Двое мальчишек смеялись ему в лицо, достав палочки и говоря что-то непонятное. Он тоже направил свою палочку на одного из них — высокого, красивого и ненавистного, с тёмными волосами, падающими на глаза. Запах травы заполнял ноздри: это было на территории школы, у озера.

Что он упустил? Почему он здесь?

Позади них он увидел девушку, её волосы были оранжевого цвета — медно-оранжевого, такого яркого и теплого, самого красивого цвета, который он когда-либо видел. Её присутствие было настолько завораживающим, что она, должно быть, явилась из другого мира. “Оставьте его в покое!” — сказала она.

Это слова стали первым, что обрело смысл в терзавшей его безумной агонии. Но дело было не столько в самих словах, сколько в звуке её голоса и в том, что… это была она. И наконец-то, наконец-то он вспомнил. Он быстро отпустил её образ, отправил прочь, чтобы она растворилась в забытьи, и направил палочку, внимание и все свои силы на этого ненавистного темноволосого мальчишку.

Боль притупилась, когда они оказались лицом к лицу — он и этот ужасный, высокомерный мальчишка, — а мир вокруг них замер.

Воздух наполнился каким-то потаённым движением. Странная дрожь возникла внутри его головы — сперва едва ощутимая, она с тошнотворной скоростью усилилась до умопомрачительного, адски болезненного давления. Он почувствовал, как содрогается череп — как оболочка петарды в последний момент перед взрывом. Это было невыносимо. За гранью разумного. Он корчился и царапал ногтями камни под собой, как будто это могло сдержать напряжение. С последним проблеском ясности он понял: кажется, это и был ад. Место назначения.

А потом всё взорвалось, и мир исчез.