Сборник грехов (гет)

Огромная лужайка залита ярким светом солнца, что режет глаза. Хьюго слышит звонкий девичий смех, разносящийся так далеко, и идет на него, ступая босиком по мягкой зеленой траве. Прекрасная погода и веселье, исходящее от голоса Сорины, не греют душу, не вдохновляют, как прежде. В сердце закрадывается тревога. Хьюго ускоряет шаг, чтобы добраться до кажущегося таким далеким леса.

Быстрые шаги и сбившееся дыхание. Ее смех стихает. Он бежит изо всех сил, пока не находит Сорину на прикрепленных к большому дереву качелях. Карамельного цвета волосы ниспадают с плеч, голова опущена, а сама она держится руками за веревки и не раскачивается, ожидая, пока качели остановятся.

— Сорина! — громко кричит Хьюго, но она не откликается. — Сорина!

Она медленно поворачивает к нему голову, смотрит грустными глазами, улыбается грустной улыбкой. Как же прекрасна ее грусть, как же сама она прекрасна!

Хьюго шагает к ней. Качели останавливаются, она встает и срывается навстречу. Кудри и платье развеваются по ветру. На лице играет уже счастливая улыбка. Глаза сверкают в предвкушении.

— Сорина… — с облегчением произносит он, когда она оказывается в его объятиях.

Как после долгой разлуки, она крепко обнимает его и утыкается в плечо. Он зарывается носом в ее длинные волосы и гладит по спине, замечая, как она холодна.

Он знает, что хочет уберечь ее, что до последнего не перестанет тревожиться.

Медленно отстраняясь, она смотрит на него. Ужас охватывает Хьюго, ведь теперь Сорина бледна. Короткая стрижка вместо роскошных волос, исхудавшее тело… Она тает на глазах.

Тоненькой рукой она тянется к его груди и кладет на нее ладонь, в то время как потрескавшиеся губы раскрываются, чтобы что-то произнести:

— Прости, — на выдохе говорит она и рассыпается на мелкие и затем гаснущие частички. — Ступай дальше, Хьюго. Дальше…

И только голос эхом разносится в его голове…

— Нет! — задыхаясь, кричит он в пустоту. — Не уходи! Нет!

Его истошные крики облетают лужайку, он падает на колени и бьет кулаками о землю. На свете нет более несчастного человека, потому что он хочет за ней. Он хочет умереть! Он хочет умереть!

— Хью… Хью, пожалуйста… Хью, проснись…

— Я растворюсь так же, как она, — хрипло произнес он.

Поняв, что это был сон, он медленно раскрыл веки, увидев склонившееся над ним обеспокоенное лицо Клары.

— Сегодня ты не бормотал, а кричал, — тихо произнесла она, внимательно всматриваясь в него и, видимо, пытаясь понять, все ли в порядке.

— Почему я здесь, Клара? — отвернувшись, прошептал он. — Почему я не умер?

Он почувствовал прикосновение к левой руке. Клара водила большим пальцем по тыльной стороне его ладони, но Хьюго игнорировал его.

Он вспомнил больные глаза, смотрящие на него и будоражащие каждую частичку души. Как ее губы шевелятся и в который раз произносят «прости».

«Прости»… сколько раз он это слышал? Это слово так громко звучало в его голове и никогда не стихало. Он слышал его снова и снова. Она так обреченно, но храбро произносила его. Сорина… Он до сих пор помнил ее, каждых их разговор, все рассудительные речи и звонкий смех, который до сих пор ему снился. Как забыть эти искрящиеся добром глаза? Она никогда не желала людям зла, помогала родителям с младшими братьями и сестрами, заботилась об их питомцах. Она вела себя как затворница. Как долго он не мог понять, почему!

«Мы не должны дружить. Не должны привязываться друг к другу. Не хочу быть эгоисткой, ведь я знаю, что тебе придется труднее… Я скоро умру, Хьюго. Ты… Прости…»

Она ушла. Это было самое ужасное лето. На следующий день он с семьей покинул Румынию, зная, что отныне не получит от нее ни одного письма. Она не хотела, чтобы они забыли друг друга, она хотела, чтобы он забыл ее.

— Твой кузен спас тебя вместе с одной девочкой. Ее зовут Катри…

Клара резко смолкла, когда он повернулся.

— Мне все равно, — холодно произнес он. — Мне, правда, все равно на имена тех, кто остановил меня. Я жалею, что они это сделали.

— Хью! — гневно воскликнула Клара, сильнее сжав его ладонь. — Перестань, умоляю! Перестань говорить о смерти. Перестань скорбеть о ней! Она не вернется, а ты должен жить! Ради родителей, ради сестры и всех родных, ради меня!

— Все вы говорите одно и то же, — безразлично сказал он. Слова Клары нисколько не тронули. — Она не забыла меня. И она меня ждет.

* * *

Было что-то общее между безрассудным рвением Хьюго умереть и ее часто вспыхивающим желанием что-нибудь съесть. Словно безумие посещало их обоих, заставляя совершать ужасные вещи. Они вдруг стали другими, не подвластными любому контролю.

Уже больше двух суток Клара не думала о еде так, как это было в последние дни. Она чувствовала себя более свободно и надеялась, что так будет продолжаться и дальше. Взглянув на Хью, который сидел на койке, опустив голову и наверняка думая о той девушке, она тяжело вздохнула. Кларе было искренне ее жаль, но вместе с тем она не желала мириться с попытками Хью умереть. Ведь он ее лучший друг. Ее сердце умрет вместе с ним.

Вновь украдкой посмотрев на него, Клара отметила бледность, что уже долгое время не сходила с его лица. Он совсем не разговорчив и даже взвинчен. Хью теребил пальцами бинт, пока вдруг со злости не размотал его.

— Что ты делаешь? — спросила Клара, пронаблюдав за тем, как бинт упал на пол.

— Эта повязка меня раздражает.

— Правда? — удивленно спросила она, поняв, что Хью испытывает хоть какие-то эмоции, помимо приставшей к нему хандры. — Я думала, тебе все равно.

Он ничего не ответил и даже не взглянул на нее. Клара подумала о том, насколько грубыми оказались ее слова.

— У Лили сегодня день рождения, — сказала она, надеясь, что он проявит хоть каплю интереса. Тишина Больничного крыла при том, что Хью почти всегда молчал, вводила в депрессию не меньше.

— Мы бы сделали ей подарок, если бы Помфри не держала нас в заточении. Представь, как бы мы удивили Лилс? — вдруг заговорил он с энтузиазмом и даже поднял на нее глаза, в которых вдруг заискрилась жизнь. — Мы могли бы подарить ей карликового пушистика, устроить маленькую вечеринку, как думаешь?

У Клары даже дыхание перехватило. Она удивленно и зачарованно смотрела на Хью, чуть приоткрыв рот и не зная, что сказать.

— Но Лили же не любит животных, — наконец, произнесла она, при этом опасаясь, что он растеряет возникший запал.

— Ах, точно, — стукнул себя по голове он. — Нет, не пушистика. Можно было бы устроить фейерверк у Черного озера. Как тебе идея, Клара?

Хьюго вскочил, заходив возле кровати, не находя себе места и, судя по всему, предавшись размышлениям.

— Не хочу тебя расстраивать, — начала она, в то время как сердце ее сжалось, — но я уже спрашивала у мадам Помфри. Она запретила мне покидать крыло даже на четверть часа. Лили уже вряд ли заглянет, так что нам все равно придется поздравить ее с опозданием.

Несмотря на сказанное, Хьюго не испытал никакого разочарования. В голове его, как прежде, зашевелились шестеренки. В глазах всегда появлялся такой огонек, когда предстояло веселье, в организации которого он должен принять активное участие. В один момент он остановился и выразительно посмотрел на Клару.

— Нам нужно как-то выбраться. Мы должны быть у озера сегодня.

— На этот раз решил утопиться?

За плечом Хью Клара увидела его кузена. Еще никогда в глазах Альбуса Поттера она не видела столько презрения. Даже в ту ночь с башней. Кажется, Хью могло сейчас не поздоровиться.

— Мисс Фергюсон! — внезапно вошедшая в комнату мадам Помфри вовсе не разрядила обстановку.

Хьюго и Альбус сверлили друг друга взглядами, и, как только Клара обошла друга, то смогла увидеть то, что было в его глазах. Разочарование и вина. Такого она не могла ожидать при нынешнем положении дел. Ведь все, что она привыкла видеть, это безразличие и глубокую печаль, приютившуюся прямо у его сердца и с каждым днем распространявшуюся все больше.

— Мисс Фергюсон, прошу вас, — обращение мадам Помфри зазвенело в ушах.

Клара опомнилась и упорхнула за медсестрой, оставляя друга для не иначе как семейных разборок. Альбус был суров по натуре, он слишком любил своих близких и слишком ненавидел обстоятельства, которые причиняли им боль. Две эти крайности сосредоточились на Хью, а потому исход разговора был не ясен. Клара искренне надеялась, что Альбус попытается лишь вразумить своего кузена. Причем самыми безопасными методами.

— Мисс Фергюсон, мне помнится, утром вы просили отпустить вас…

— Да-да, — часто закивала Клара, очень надеясь, что она передумала и позволит увидеться сегодня с Лили.

Мадам Помфри сжала губы, будто сомневаясь все больше. Хмурость на ее лице лишь подчеркивала многочисленные морщинки. Она прищурила глаза и, наконец, сказала:

— Я отпущу вас. Но при условии, что вы не приблизитесь к Большому залу и кухне, мисс, — она с некоторой строгостью глянула на нее, на что Клара, надо признать, возмутилась.

Ей было лучше в последние дни. Она думала о еде лишь тогда, когда была по-настоящему голодна. А манящие и кружившие голову сны вдруг прекратили посещать ее. Она чувствовала, что возвращалась к жизни, а все ниоткуда взявшиеся аномалии оставляли ее.

— Обещаю, — с чистыми глазами ответила Клара, сдержавшись.

Времени на то, чтобы искать Лили по всему замку, не было, поэтому она постаралась обозначить наиболее вероятные места. Первым делом Клара посетила их комнату, в которой, она заметила, ничего за время ее отсутствия не изменилось. Она лишь обратила внимания на то, что возле кровати Лили было разбросано много разорванных кусочков пергамента.

Лили могла быть уже в Большом зале, куда Кларе, по условию Помфри, путь закрыт. Ей было неудобно ловить на себе различные взгляды студентов. Кто-то смотрел с ужасом, кто-то — с насмешкой. И в эти секунды Кларе становилось настолько стыдно, что она предпочла бы провалиться сквозь землю или попросить кого-то стереть ей память, лишь бы не вспоминать этот кошмарный позор.

В библиотеке и возле замка Лили не было тоже. Клара начала клясться самой себе, что не пойдет в Большой зал, а просто вернется в Больничное крыло к Хьюго. Однако мысль о том, что ей представилась возможность вырваться из заточения и поздравить Лили, казалась слишком вдохновляющей. У Хью пока не было плана, да и рассчитывать на то, что он появится и не полетит к чертям, вряд ли стояло. Получается, никто из них так и не поздравит Лили с особенным днем.

Клара остановилась, решая, куда идти дальше. Можно было свернуть в сторону Большого зала, но она боялась. Боялась нового помутнения рассудка, боли и стыда. Совесть давно не дремала, и она же терзала ее за все то, что происходило ранее.

— Привет.

Повернувшись на чей-то звонкий голосок, раздавшийся слева, Клара увидела Катрину Харпер, держащую в скрещенных руках пару тонких книжек. На лице ее играла полуулыбка, большие глаза будто сияли, а светлые волосы были запрокинуты за спину. Она походила на ангела. Только вот ангелов на Слизерине не бывает.

— Ты в порядке? — спросила она с некой заботой.

Почему-то Кларе захотелось отпрянуть, сделать несколько шагов назад, но Харпер выглядела такой простой и милой, что поводов просто не нашлось. Она лишь кивнула ей.

— Ты очень бледная, — сказала она обеспокоенно и сделала пару шагов вперед.

Клара помнила Катрину не только по Хогвартсу, но и по недолгому соседству. Ее семья жила в доме напротив. До того, как миссис Харпер заняла высокую должность в Министерстве, она изредка общалась с матерью Клары и Кэндис. С ними Катрина пересекалась лишь несколько раз, потому что была необщительной и очень замкнутой, она не любила гулять, а если и выходила, то при ней всегда была какая-нибудь книжка в надежной обложке, с которой она не расставалась и никому не давала прочесть.

— Просто холодно, — ответила Клара, когда ветер коснулся ее щек и вспотевших ладошек. — И голова немного кружится.

С одной стороны, внутреннее чувство подсказывало, что Катрина — вовсе не тот человек, с которым можно стоять и любезничать, тем более в то ограниченное время, отведенное мадам Помфри. К тому же она, кажется, не ладила с Кэндис, что, конечно, не являлось показателем того, что она была плохой, ибо сестренка тот еще подарочек. Но с другой стороны, было в Катрине что-то завораживающее и так просто не отпускающее.

— Возьми, — сказала она и высвободившейся рукой достала из кармана большую конфету, после чего протянула ей. — Полегчает.

Руки Клары будто сами поднялись, чтобы принять ее, но она вовремя остановила себя. Катрина непонимающе дернула головой.

— Что? — нахмурилась она. — Это всего лишь конфета, Клара. Всего лишь одна конфета.

— Я не могу, — негромко сказала она, сглотнув слюну и рассматривая красивый фантик, который манил и отталкивал одновременно.

Катрина засмеялась.

— Я же тебя не к шведскому столу подвела, — улыбнувшись, сказала она и вложила ей в ладонь конфету, после чего так близко заглянула в глаза Клары, резко посерьезнев. — Береги себя. Ты всегда нравилась мне больше твоей сестры.

Катрина развернулась и медленно удалилась прочь, оставив Клару стоять в недоумении. Что значили ее слова? Подняв руку, Клара раскрыла ладонь. В желудке совсем не вовремя заурчало. Ей пора было есть, как и студентам, только за всеми дозами теперь следила лично мадам Помфри. Может, Харпер права? Это же всего лишь конфета. Что случится, если она ее съест?

Пока Клара убеждала себя в том, что ничего плохого быть не может, ее пальцы уже разворачивали обертку. Она старалась контролировать себя и вести терпеливо, но руки почему-то затряслись, пытаясь сделать это быстрее.

— Мисс Фергюсон!

Не успев снять фантик, Клара услышала, как ее окликнули, и вздрогнула.

Будучи в панике, она все же успела спрятать конфету в карман, прежде чем повернуться и увидеть перед собой профессора Талли и профессора Кроссман, строго и в то же время обеспокоенно смотревших на нее.

— Почему вы не в Больничном крыле? — загремел Талли, грозно сомкнув брови.

Клара перевела взгляд на профессора Кроссман, ища защиты от строгого тона декана, но та, судя по всему, разделяла его настроение.

— Мадам Помфри отпустила меня на некоторое время.

— Что? — тихо спросила Кроссман, переглянувшись с Талли. — Разве для девочки это безопасно?

Клара едва услышала ее слова. Ну да, очень похоже на их профессора Трансфигурации — беспокоиться о судьбе проблемных студентов.

— Вы разговаривали с мисс Харпер? — игнорируя Кроссман, продолжил Талли. — Как хорошо вы знакомы?

Подозрительные вопросы стали такими частыми, но сейчас, честно признаться, Клара не понимала подобной требовательности, поэтому нахмурилась.

— Раньше мы жили по соседству.

Талли громко хмыкнул, взглянув на Кроссман, и та кивнула.

— Пройдемте, дорогая. Я провожу вас до Больничного крыла, — мило улыбнулась она, в то время как Клара заметила слегка скривившееся лицо Талли, что не переносил никаких фамильярностей со студентами.

Он кивнул им и зашагал в ту же сторону, где недавно скрылась Катрина. Делать нечего. Посмотрев на приветливое лицо Кроссман, Клара вздохнула и зашагала вместе с ней к Больничному крылу, испытывая неловкость за то, что, по мнению профессоров, нуждалась в сопровождении. И хоть Лили она так и не поздравила, однако сегодня она могла собой гордиться, потому что не решилась пойти в Большой зал. Вспомнив, кто помешал ей, Клара вдруг вспомнила и про конфету, лежавшую в кармане и ждавшую ее.

— Профессор Кроссман? — тихо обратилась она, и та сразу же повернулась, вопросительно и с участием посмотрев на нее. — Мне дорога в Мунго, не так ли?

— Что вы, — поспешила успокоить Кроссман, — конечно, нет. Нет, даже не думайте, мисс.

Она закачала головой с ясными глазами. Можно было подумать, что она верила в собственные слова.

— У вас все получится. Главное, прислушивайтесь к своим чувствам.

Клара горько вздохнула, потому что единственное, чего ей сейчас хотелось — съесть треклятую конфету, что лежала в кармане, не переставая волновать разум. Вот, что жутко и тяжело. Рассуждать о правильности, когда невыносимо бороться с желаниями. Быть верным истинным чувствам и добродетелям, когда соблазн покоряет их и тебя. Ты не в силах противостоять тому, что выше тебя. Что сильнее тебя. И что держит тебя в плену.