Цветок ацеласа (джен)

Утро Кили едва не проспал, потому что разлепи-ка веки, когда вроде как только лег!

Фродо, пробравшийся в гости, был усталым и заснул совсем сразу же, и вроде бы его примеру последовать бы, а поди ж ты!

Тауриэль в темноте осторожно выпутала косу из цепкой хоббичьей ручонки, нашарила плащ и трубку — и ушла на террасу, а Кили, немного погодя, выбрел следом.

Она не курила — как достала трубку, так просто и держала ее в руках. Сюда не задувал ветер, и снег падал редко-редко, на волосах превращаясь в мелкие блестящий капли.

— Спит герой?

— Сопит в две дырки.

Ночь на Гору опустилась совсем непрозрачная, темная и сплошь облачная. Только маленький светильник на подставке за своим оранжевым стеклом трепыхал крошечным огоньком — и этим цветным светом обрисовывал эльфийский профиль, тонко так — выбившиеся из заплетенной на ночь косы завивающиеся прядки надо лбом, аккуратный нос, облачко пара у рта, а глаза — за рыжими ресницами все та же темная вода. Шесть с лишним лет прошло, а привыкнуть так и не получалось пока — только все так же по-щенячьи заглядывать в лицо: ну, посмотри же на меня, улыбнись мне! И Тауриэль улыбалась — и губами, и глазами, и ямочками на рыжих от веснушек и фонарного света щеках, а вдвоем под одним плащом, даром что зимний холод все норовил пробраться поближе, было все также жарко и нетерпеливо, что пришлось поскорее вернуться в теплую комнату.

Сюда никакой мороз не мог пробраться, и широкая звериная шкура у едва тлеющего камина была мягкой, словно пуховая перина: на такую только и упасть! Вот они и упали — именно что упали, потому что оторваться друг от друга никакой возможности не было. Только бы не отпускать, только бы еще крепче, еще теснее, а эльфийские ногти наверняка избороздили всю гномью спину в кровь… А потом уже — просто все еще не отпуская друг друга, медленно целовались и несли разную чушь, путая слова из всех знакомых языков.

— Кили, ты где?.. — не просыпаясь, кажется, спросил вдруг Фродо. — Братик!

— Спи! Покурю и вернусь! — ответил Кили, приподнявшись на локте: нет, и вправду этот во сне бормотал.

И Фродо действительно затих.

— Кили, хорошо-то как… — тихо вздохнула эльфийка. — Как же ж хорошо, что полы тут каменные и не скрипят!

— Ага… — гном одернул рубашку и засмеялся вдруг негромко, чтоб не разбудить неугомонного хоббитенка на самом деле:

— Ох мы и хороши! Как в том анекдоте, где сначала жену люблю, а потом лыжи снимаю…

Тауриэль засмеялась следом, потому что и вправду: шерстяные носки, сбившиеся до щиколоток, у мужниной рубашки ворот порван, своя вообще где-то под потолком на рожке светильника повисла… Они все так же смеялись, и пока лежали рядом, и пока доставали рубашку, и потом, вернувшись таки обратно под мягкое одеяло — смеялись почти беззвучно, чтоб не потревожить Фродо.

— Кили, Тау!

— Тихо, мелкий. Здесь мы.

Они не отпускали руки друг друга, находили наощупь, переплетали пальцы — поверх свернувшегося между ними уютным калачиком умильно и сладко спавшего красивого румяного ребенка.

— А ничего из нас родители получатся, а?

— Это точно…

С тем и уснули. А утро наступило буквально в следующую секунду.

С утра Кили успел метнуться в две оружейни, проследил за отливкой наконечников для стрел и сунулся в лучную мастерскую за новой тетивой: он и не думал нынче выезжать куда-то, а лук всегда держал наготове… В кухне повстречался с матерью:

— Фродо не видел? Куда только успел спрятаться, постреленок…

Матушка не дослушала, что Фродо ночевал у Кили — ее окликнула одна из гномок и они обе поспешили куда-то прочь, а Кили — Кили перехватил кусок хлеба с мясом и ушел на стену.

Снег почти перестал — хотя клубилось и темнело у горизонта очень уж многообещающе. Горы здесь были не чета Синим, низким и поросшим елями, тяжелые и высокие, и даже слабый ветер здесь гудел у вершин — точно в боевой рог трубил…

А всего секунду спустя Кили понял, что это и в самом деле не ветер, а с застав несется гулкий и такой, что ни с чем другим не спутаешь, сигнал тревоги. Кажется, он знал, что так и будет, что так непременно и случится в отсутствие дяди Торина, но где гномы, а где все эти тонкие дурные предчувствия! И Гора ответила заставам тем же боевым ревом, а Кили уже мчался вниз — к воротам.

Людской город тоже слышал сигнал тревоги, а значит — там незваных гостей тоже встретят надлежащим образом, ну и гномьего гостеприимства напавшие отведают в полной мере… Спешно разбираемое оружие бряцает, храпят и ревут седлаемые боевые козлотуры, способные не хуже хозяев искалечить противника, недаром на их тяжелые рога гномы наловчились прикреплять шипастые пластины.

— Кили, ты не видел Фродо?

Как же невовремя.

— Матушка, да куда он денется! Есть захочет — объявится!

В общей сутолоке (хотя, надо признаться, очень даже упорядоченной на самом деле!) у ворот в какой-то миг прокатилось:

— Всадник!

Кажется, люди уже переполошились тоже, а может, им уже и досталось, поторопиться надо…

— Кили!

— А ты куда?! На стену иди, будете здесь…

— Кили!

У Тауриэль всегда от холода краснели и лицо, и руки, но теперь мороз тут оказался не при чем, и в сердце захолоднуло от вот уже действительно дурного предчувствия, от этого дурацкого и жалкого женского всхлипа:

— Кили! Кили, это лошадь Фродо!

— Что с Фродо?

— А Фордо там нет!

Резвый. Дядин пони, как-то ненавязчиво отжатый Фродо в единоличное пользование, прискакал ко входу в гору весь в мыле и с пустым седлом. Он не дался в руки, только ронял ртом пену и, кажется, будь у него возможность говорить — кричал бы:

— Беда!

* * *

Когда за спиною завозились, Фродо справедливо ожидал увидеть еще одну тварь. Но тварь, лежавшая у двери, была совсем-совсем мертвой, а вот лучник, кажется, пытался шевелиться.

— Дяденька гном, ты живой, да?! — суетливо обрадовался хоббитенок.

Гном не ответил, только что-то булькнул.

— Тебя ведь чем-то завязать надо, да? У меня твой плащик остался!

Завязать гнома хоть как-то не получилось, его даже сдвинуть не удалось, так что Фродо просто решил его чем-нибудь укрыть: здесь, наверху, почему-то все время был ветер.

Без плаща Фродо оказалось холодно, и тогда он попытался оторвать примерзший к полу еще чей-то плащ, и даже стянул с лежащего орка укрывавшую его мохнатую шкуру. От шкуры едко воняло какой-то дохлятиной — даже на морозе в глазах защипало от запаха, да еще и из самого орка снова закапало было черным и противным. Укрываться таким не хотелось, но вот постелить поверх каменного холодного пола вполне хватило. И задубелым от крови плащом тоже укрываться получилось не очень, он и пахнул, и совсем не гнулся, будто не шерстяной, а сделанный из цельного куска дерева.

Гном неразборчиво замычал и снова забулькал — от этого у него начала идти кровь изо рта, и Фродо на всякий случай предупредил:

— Дяденька, ты не говори ничего! Ты просто лежи, нас гномы найдут наверняка, как только орков обратно прогонят…

— Уххх…

— Я шкуру принес, на ней лежать можно.

— Уходи…

— Я от двери орка не удвину, он тяжелый. И тут лезть не получится, я уже пробовал. И лошадь убежала, а там идти далеко и все время по снегу. И орки живые… Дяденька, ты на варжью шкуру сможешь переползти? А то замерзнешь насовсем…

— Плащ… иди сюда... укройся…

Тут гном закашлялся кровью, и Фродо попытался эту кровь оттереть снегом и краем рукава, но получилось это из рук вон плохо. А когда он высунулся немного, чтоб оглядеться, то не увидел никаких гномов, и даже орков вдалеке не очень-то увидел, потому что, хоть и почти не темнело еще, всю даль заволокло: начиналась метель.

Под плащом и прислонившись к вроде бы снова заснувшему гному и вправду оказалось теплее. Пожалуй, только усевшись теперь, Фродо понял, что устал просто до упаду. В животе голодно заурчало: кажется, Фродо сейчас не отказался бы даже от не самого любимого супа с крупой. И даже от противного теплого молока с пенкой. И даже от простого черного хлеба…

Он сел, подобрав ноги, зябко обняв себя руками и по очереди грея ладони собственным дыханием:

— Никогда больше не буду ругаться из-за варежек…

Если укрыться с головой, это оказалось душновато и почти тепло. Вот теперь можно уже дожидаться гномов… Снаружи свистал ветер — будто пел что-то монотонное и тихое, и будто укачивал. Голова от этого монотонного свиста постепенно будто сама начала клониться, пока Фродо совсем не уткнулся носом в коленки. Встряхнулся, поморгал глазами, потер глаза — так, что перед ними даже цветные пятна заплясали. Никого не было слышно, кроме ветра, и тогда глаза снова будто сами закрылись, а цветные пятна перед ними превратились в чуть качающуюся и просвеченную солнцем крону высокого бука. Здесь, в Лориэне, все деревья были до самого неба, а этот — выше всех прочих. Словно огромный зеленый великан, он, кажется, сам услужливо подставлял под ноги самые широкие и надежные ветки, придерживал, не позволяя упасть, помогал устроиться поудобнее в развилке у дупла, в котором жила беспокойная беличья семья… Здесь никто никогда не мог найти Фродо, даже эльфы. Кроме тети Галы, которая всегда появлялась будто ниоткуда, но она много что слышала, что не могли слышать другие, потому что это все говорилось не вслух. Вот и теперь она будто по воздуху приплыла, и оказалась на той же ветке рядом абсолютно бесшумно. Эльфы вообще были иногда тихими, что умудрялись не топать даже когда обувались в сапоги и одевались в броню…

— Фродо! — позвала тетя Гала.

— М?

От теплого лориэнского воздуха и монотонного шелестения листьев хоббитенка совсем что-то разморило.

— Фродо! Просыпайся, Фродо! Проснись!

От сердитого и обеспокоенного оклика Фродо вздрогнул — и проснулся по-настоящему. Все тело свело одной сплошной судорогой, руки и ноги будто окаменели от скрюченного сидения на холоде.

— Тетя Галадриэль? — осторожно позвал он стылыми губами.

— Фродо, малыш!

Самой Галы тут не было, и весь ее голос звучал исключительно в голове у хоббитенка: она не иначе опять говорила молча. Она могла так говорить и сильно издалека, вот и теперь тормошила, едва ли не суетясь сердитой белкой:

— Фродо, нельзя спать на холоде!

— Устал, хочется!

— Замерзнешь насмерть! Не спи, мой хороший, ну, хоть сиди и говори что-то, только не спи!

— Тетя Гала, — Фродо захотелось плакать, — а ты сможешь позвать папочку?

— Позвала, он уже возвращается.

— Хорошо…

— Фродо, открой глаза, немедленно! Фродо, я позвала, но он далеко…

— А гномов сможешь позвать?

— Нет. Они не услышат…

— А Тау? Она эльф…

— Фродо, у меня не получится так издалека кого-то чужого… Фродо, я кому сказала, открой глаза!

В темноте перед глазами рябило.

— Не спи. Фродо, малыш, ты помнишь, как я тебя учила разговаривать? Попробуй позвать свою Тау сам, ты дотянешься…

— У меня не получалось еще.

Мысли в тяжелой голове и вправду путались и что там дотянуться до Тауриэль — хотелось только обратно заснуть. Чтоб снова стало тепло и хорошо.

— Фродо!

— Да не получается же! — от навалившейся усталости Фродо все-таки заплакал. — Я зову, а ее даже не слышу! И она меня нет! Не слышит меня Тау!

И снова, безнадежно, отчаянно молча звал:

— Тау, Тау, Таууу!

И будто тяжелая лапа, давившая на затылок, отпустила в тот миг, когда с недоверием в голове послышалось едва различимое:

— Фродо?

И Фродо радостно рванулся по этой образовавшейся нитке:

— Тау!

И, почувствовав совсем рядом родное:

— Кили!