Сад голубых пионов (гет)

Ночью Пиона просыпается от кошмара. На улице гремит гром, дождь хлещет в окна, и этот звук она отчего-то принимает за звон бьющихся склянок. По телу проходит густая холодная дрожь, и она жмурится, съеживается и придвигается ближе к изголовью, поджимая под себя ноги. Люциус спит рядом будто ни в чем не бывало, и Пиона глядит на него долго и изучающе. Она едва не упирается ладонью в его разметавшиеся по подушке волосы, вздрагивает и снова жмурится, спасаясь от вставших перед глазами видений.

Пионе чудится в тусклом свете и вспышках молний, будто лицо Люциуса белое-белое, такое мертвенно бледное, что кровь стынет в жилах, и она с ужасом открывает глаза, пытаясь высмотреть вьющееся дыхание у сомкнутых губ. Хватает ее ненадолго, и Пиона жмурится, смыкает веки до ярких пятен перед глазами и изо всех сил хватается за одеяло. Пиона тянет его на себя, и лежащая поверх него рука Люциуса дергается, заставляя того проснуться.

Они смотрят друг на друга, кажется, целую вечность: сперва Пиона чувствует на себе пристальный взгляд, а затем, распахнув глаза, и вовсе не моргает, боясь спугнуть призрачное наваждение. Лицо у Люциуса сонное, немного растерянное и настороженное, он всматривается в нее, точно ищейка, сканирует пронзительным взглядом, а затем вдруг оказывается рядом в одно мгновение.

Пиона почти отшатывается, останавливает себя в последний момент и только крепче сжимает в ладонях тонкое одеяло, бесформенным комом прикрывающее ее ноги. За окном гремит гром, вспышка молнии освещает комнату, и Люциус снова кажется ей мертвенно белым, наполненным каким-то пугающим потусторонним сиянием. Ей чудится, будто сама она умерла, застыла где-то между мирами, и гром призывает остаться среди живых, а Люциус — зовет за собой в пустоту.

— Что ты видишь? — теплая ладонь вдруг прижимается к ее холодной щеке, и Пиона вздрагивает от разницы температур.

Все тело ее будто прошивает искристая вспышка, такая же молния, как сверкают снаружи, и она выдыхает, только теперь замечая, что почти не дышала. Легкие ее словно налиты свинцом, а руки висят тугими плетьми, Пиона хватает ртом влажный воздух и чувствует, как жжет от виска и до шеи.

Просто кошмар, хочет ответить она, но губы не слушаются, лишь раскрываются в немом крике. Пиона помнит о тишине, это зашито в подкорку, так что, пока она не уйдет, нельзя издавать ни единого звука.

— Смотри на меня, — Люциус перекрывает собой обзор, за его спиной мелькает желтая вспышка, и Пиона отшатывается, упираясь спиной в холодную стену.

В неровных вспышках грозы волосы Люциуса кажутся рыжими, будто это мертвая Лили тянет к ней свои руки, и оттого ужас накатывает шумящей волной. Пиона молчит, чувствует металлический привкус во рту и сжимает пальцами дракклово одеяло, не отрывая взгляда от прозрачных, наполненных потусторонним блеском глаз. Они смотрят друг на друга, кажется, целую вечность, Пиона считает собственные вздохи и рваные выдохи, однако шрам от виска и до шеи больше не взрывается болью.

Вокруг Пионы гроза, а впереди, почти прижимаясь к ней собственным телом — обеспокоенный Люциус, совсем живой, а не мертвый. Пиона, рвано вздохнув, прикасается дрожащими пальцами к его теплым щекам, выдыхает колючий воздух и подается вперед, обнимая руками за шею.

Теперь-то она может сказать, что это всего лишь кошмар, заверить саму себя, что все в полном порядке, но комок встает в горле, и вместо слов вырываются всхлипы и слезы. Пиона рыдает громко и некрасиво, прячет лицо на шее у Люциуса, зарывается пальцами в его волосы и прижимается солеными губами к жилке на шее, точно все еще не может увериться в реальности настоящего. Пиона почти наяву видит рыжую Лили, манящую за собой, и взгляд ее, тоскливый и проницательный, разрывает, кажется, на куски.

Пиона прячет глаза от этого взгляда, жмурится и убеждает себя, что вовсе не виновата. Лили умерла не из-за нее, но Пиона будто все продолжает молчать, крепко сжав зубы, и оттого нечто внутри нее лопается и крошится, осыпаясь под ноги битым стеклом.

— Пиона, — Люциус отнимает ее от себя, крепко держит руками за плечи.

Пиона чувствует его дыхание на губах, дышит выдыхаем Люциусом воздухом, смотрит в его глаза и все равно видит призрак Лили перед собой. Пионе кажется, что она сходит с ума, и шум волн снова накатывает, накрывает с головой и глушит все звуки, оставляя ее будто в коконе.

Она, пожалуй, все еще не в порядке, и Люциус видит это, чувствует рваное дыхание на шее и прижимает к себе что есть сил. Точно Пиона может сбежать, испариться курильным дымком и остаться на одних лишь скупо улыбающихся волшебных портретах.

Вот только Люциус не позволяет ей окончательно провалиться, погрузиться под воду и утонуть, встряхивает за плечи и снова пристально смотрит в глаза. Теперь Пиона отчетливо видит, что бледный он от испуга, с растрепанными напрочь длинными волосами, и оттого же сверкают призрачными кристаллами радужки. И она, поддаваясь его влиянию, оживает, повинуется немому приказу, шумно вдыхает и кашляет, захлебываясь воздухом.

Слезы текут по щекам, Пиона чувствует, как пропитывается ими ночная рубашка Люциуса, хватается за него что есть мочи, вжимается, силясь слиться, сделаться одним целым. Потому что Люциус невозможно живой, дышит и гладит ее по спине, и от его рук, точно нечто внутри стремительно оживает, расползается жар.

— Все хорошо, — Люциус утягивает ее к себе на колени, продолжает гладить по спине, целует в висок и прижимается щекой к ее влажной соленой щеке, — все уже хорошо.

И Пиона верит ему, обнимает в ответ и закрывает глаза, больше не представляя перед собой образ мертвой сестры.