Сад голубых пионов (гет)

Скучать Пиона начинает уже в этот же день, когда они возвращаются в поместье втроем, а вовсе не впятером. Шаги ее разносятся по коридорам гулким эхом, отражаются от стен и пульсируют в голове тупой удушливой болью, но Пиона делает вид, что с ней все в полном порядке. Она развлекает Малену и уже к вечеру понимает, что быть наедине с собственной дочерью для нее так же странно, как оставаться совершенно одной.

Пиона вспоминает те дни, когда они с маленьким Гарри были только вдвоем, пытается представить, что она просто-напросто снова отдала его на попечение пустоголовой соседке, и вечером они соберутся на ужин в маленькой кухоньке. Ужинают они в трапезном зале под светопреставление, настолько непохожее на ее первый ужин в Хогвартсе, что Пиона громко смеется и колдует висящие в воздухе свечи. Малена танцует под песни, которые сама же придумывает, а ночью долго не может уснуть, и сердце ее грохочет, как заведенное.

Уже следующим утром приходит письмо с тем, что Гарри поступает на Гриффиндор, а Драко — на Слизерин, и Пиона поспешно пишет ответ, отправляет немного гостинцев и настоятельно просит не устраивать склоки. Следующее письмо приходит этим же вечером, и Пиона громко ругается и обещает высечь юного наследника Малфой по его блондинистой заднице. Впрочем, сам Драко заявляет, что все в полном порядке, только Гарри расстроился, потому что пропустил его первую драку, и Пиона от его спокойного тона устало вздыхает. Она не требует подробностей драки, знает, что Люциусу Драко написал совсем другое письмо, и снова просит обоих мальчишек вести себя подобающе.

Подобающе в ее понимании — значит решать проблемы самостоятельно, не втягивая взрослых с самого начала конфликта, и в ответ на подобное наставление Драко обещает, что больше ничего подобного не случится. Декан Слизерина, Северус Снейп, пишет ей уже через пару недель, заверяя, что с подобным характером Драко лучше жилось бы на Гриффиндоре.

Пиона одновременно хочет обругать Драко и погладить по голове, но только вздыхает и пишет очередное письмо. Она снова не спрашивает, что именно происходит, уверяет, что сможет обучить его и сама, а Драко, как заведенный, отвечает, что все в порядке.

Письмо Гарри составляет и вовсе всего пару строк, в которых он пишет, что познакомился с местным лесничим и неплохо проводит время.

Еще какое-то время никто не пишет совсем, и она первой отправляет сову, обещая надрать мальчикам задницы, если они снова нарвались на неприятности. Сердце ее ужасающе неспокойно, свободное время Пиона занимает Маленой, и однажды Люциус со смешком замечает, что их дочь станет превосходной колдуньей еще до поступления в Хогвартс.

— Здесь всегда было так тихо? — удивляется Мортимер, когда дверь за ним гулко хлопает, и эхо натянутой нитью тянется вдоль стен коридоров.

Пиона пожимает плечами, а Люциус вдруг вскользь вспоминает о временах, когда поместье служило пристанищем для Пожирателей смерти и Темного Лорда, и сам же сбивается с шага. Между ними повисает неловкая пауза, Мортимер глухо смеется и усаживается на ближайший диван, и тема медленно сворачивает на первокурсников.

Не то чтобы Пиона специально жалуется, просто переживания выплескиваются сами собой, и она рассказывает все дурацкие догадки о драках Драко и молчаливости Гарри. Пионе кажется, что, попав в школу, мальчишки меняются характерами, и спокойный Драко становится драчуном, а неугомонный Гарри вдруг отдаляется от нее. Точно лопается между ними незримая нить, повязанная пальцами умершей Лили, и Пиона разом становится для Гарри чужой, всего лишь одной из сестер его матери, которую вспоминают раз в год в рождество.

Драко же будто сбрасывает маску послушного мальчика и показывает свое истинное лицо, и Пионе чудится, будто этих детей она на самом деле вовсе не знает.

— Он дрался из-за тебя, — объясняет ей Мортимер, когда градус огневиски бьет в голову, — защищал твою честь.

Люциус деловито кивает, велит Добби проверить Малену и притягивает Пиону ближе к себе. Пиона упускает момент, когда разговоры о детях переходят в распитие волшебного алкоголя, лишь послушно берет стакан за стаканом и делает большие глотки. Огневиски кажется ей горьким и обжигающим, гораздо более крепким, чем маггловский алкоголь, и она чувствует, как постепенно клонится голова. Мортимер хлещет так, будто совершенно не чувствует вкуса и градуса, начинает улыбаться и хохотать, и говорит такие очевидные вещи, что хочется повесить на него табличку «учитель».

— На Слизерине много детей Пожирателей смерти, — добавляет Люциус, обнимая Пиону за талию, — многие все еще недовольны нашим браком. А ты сама знаешь, как легко дети подхватывают разговоры родителей.

Пиона отстраненно пожимает плечами, делает глоток и морщится, прикусывая губу. Во рту расплывается металлический привкус, и она размазывает кровь на губах, жмурится и удовлетворенно вздыхает. Пиона отчетливо понимает, что в стельку пьяна, но совершенно не желает выбираться из объятий Люциуса и идти спать, и оттого укладывает голову ему на плечо и ставит стакан на журнальный столик.

Пионе плевать, что думают о ней другие бывшие Пожиратели смерти, она обхватывает руку Люциуса и сонно причмокивает. Цепкий взгляд Мортимера больше не чудится ей впивающимися в кожу иглами, и в какой-то момент она понимает, что они с Люциусом остаются одни. Пионе хочется петь и смеяться, признаться в любви и целоваться до потери сознания, но глаза вовсе не открываются, а руки и ноги кажутся такими тяжелыми, словно налиты свинцом. Пиона чувствует теплое дыхание в волосах, и руки ее сами собой сжимаются крепче.

— Но ты должна знать, — шепчет Люциус, и голос его сливается с мерным шелестом занавески, — что я уничтожу всех, кто пойдет против нашей семьи.