Нетерпение сердца (гет)

Северус

Он не может уснуть вторую ночь подряд: то скидывает одеяло, то, замерзнув, натягивает до самого подбородка. С тех пор, как Дамблдор вытащил Мэри из горящего дома, прошло два дня, но Мэри так и не очнулась. Мадам Помфри говорит, что это от дыма — слишком много попало в легкие, а дым от Адского пламени особенно опасен.

Северус проводит рукой по лицу.

Бедная Мэри! Она такая белая, почти высеченная из хрупкого мрамора, лежащая на руках Дамблдора. Нежная и беззащитная. И тогда Северус подумал, сколько в ней силы, сколько спокойствия, хотя на самом деле она вот такая — беззащитная.

Часы на стене показывают пять утра, и Северус, окончательно скинув одеяло, опускает босые ноги на колючий ковер. За окном наверняка валит снег, но нужно дойти до Хогсмида и проведать мать и бабушку Мэри: Дамблдор попросил некоторое время давать ей успокаивающее зелье, но Северус и сам уже недели две пытался улучшить рецепт из Мунго и попробовать вернуть миссис Макдональд к нормальной жизни.

Мать, еще в длинной ночной рубашке и накинутом поверх шерстяном халате, возится у плиты, глядя на Северуса недовольно.

— Я справляюсь сама, сын, — произносит она угрюмо и кивает на натекшую лужу под его сапогами. — И уж явно не собиралась затевать уборку в шесть утра во вторник.

Он быстро взмахивает палочкой, и лужа исчезает.

Затем садится напротив матери за стол и смотрит на нее внимательно.

— Ты расстроена?

— Нет, — мать бросает на него взгляд через плечо. — Я ненавидела тот дом. Я слишком много в жизни ненавидела, и вот итог. Как Мэри?

— Все еще не пришла в себя, — Северус трет виски холодными пальцами. — Дамблдор говорит, что это нормально.

Мать фыркает.

— У него всегда все нормально. Ты хоть заходишь к ней?

— Конечно.

— Она умница, — мать разливает кофе по чашкам и ставит на стол. — В ней нет крайностей, и сейчас это кажется удивительным. Я никогда не встречала таких людей, в которых нет чего-то «слишком».

Северус задумчиво кивает, снова вспоминая неподвижную Мэри на руках директора.

— Она стоит тысячи твоих Лили, — заявляет мать, размешивая сахар в чашке. — При этом у нее свои недостатки, но она нормальная, понимаешь? Самая нормальная. С растрепанными волосами по утрам, синяками под глазами и плохим настроением, которое ей удается прятать. Но в ней нет этой безжалостности. Если бы твоей Лили сказали: "Отдай нам Снейпа, а мы расправимся с Реддлом" — она бы отдала.

Северус смотрит на мать исподлобья. Столько слов сразу — редкость для нее; она, видимо, действительно устала и от Тупика, и от огненности Лили, и от войны.

— Мам, — он трогает ее за рукав. — У тебя ничего не было хорошего в жизни?

Она отворачивается, и ему кажется, будто она наспех смахивает слезу. В эту секунду внутри него поднимает голову ярость к Лили — за все.

— У меня еще есть немного надежды, — мать хмурится, повернувшись к нему. — Если ты не будешь болваном и не упустишь хорошую девушку в погоне за иллюзиями.

Северус сердито пожимает плечами. Ему двадцать два, но мать вечно видит в нем упрямого подростка. Он и сам уже не чувствует того трепета в кончиках пальцах при воспоминании о Лили. Она осталась там, в детстве, вместе со всеми их приключениями, разговорами и волшебством. Там — за белой стеной дождя из воспоминаний.

— Я не лучший человек для Мэри, — произносит Северус тихо. — Не говоря о войне.

Мать молчит, потом поднимается и берет с полки маленькую колдографию.

— Мэри обронила давно, я нашла, когда решила устроить огромную уборку.

Северус аккуратно берет снимок. На нем светловолосый мужчина прижимает к себе Мэри, и та радостно смеется. Она совсем другая здесь: открытая и счастливая, и ее волосы ниже плеч.

Северус зачем-то прячет колдографию в карман и делает глоток кофе. Он сейчас ни в чем не уверен. Боль, которая колет сердце после осознания, что они с Лили остались в прошлом, еще слишком осязаема. Но его тянет к Мэри как к человеку, который понимает его, с которым у него много общего. Это настоящее увлечение или просто попытка спрятаться от самого себя?

Кто ответит?

Вернувшись в замок, Северус сразу же заглядывает в Больничное крыло. Мэри так и не приходит в себя, и Северус долго сидит у ее кровати, разглядывая черты ее лица. Да, она совсем не похожа на Лили, она сложнее, и он понимает это только сейчас.

— Она выберется, — растрепанный Люпин берет с тумбочки «Ежедневный пророк».

Северус бросает на него злой взгляд. Выберется и будет постоянно рядом с этим давящим на жалость неудачником. Когда-то он приглашал Мэри на танец на Рождественском балу, причем приглашал упорно — два года подряд, на четвертом и пятом курсах. Лили, тогда еще проводившая с Северусом субботние вечера, говорила об этом с веселой улыбкой.

Но Мэри отказала оба раза.

— Обязательно, — Северус тяжело поднимается и, не глядя на Люпина, выходит из больничной палаты.

Мэри

Предметы расплываются перед глазами, и ей приходится сосредоточиться, чтобы Ремус, читающий «Вечерний Пророк» через три кровати от нее, тоже не расплылся и не раздвоился.

— Давно я тут? — шепотом спрашивает она, и Ремус тут же поворачивается. — Ничего толком не помню.

— Третий день, — Ремус садится поудобнее и тут же морщится от остаточной боли. — Дамблдор навещает каждое утро, Снейп заходит раз пять на дню и ужасно раздражает. Он, знаешь, как-то особенно тяжело молчит и в этом молчании глубоко меня презирает.

Мэри пытается улыбнуться, но губы не слушаются, да и все тело не слушается ее, когда она пытается приподняться. Воспоминания вдруг врываются в голову из темноты, заполняя все огнем, дымом и перекошенным лицом Сириуса. Мэри закашливается.

— Нет сил даже руку поднять, — произносит она с грустью и тут же вспоминает о бабушке. Как она там одна? И животные. Кто будет заботиться о них? Наверное, Хагрид…

Мэри прикрывает глаза, ложась обратно на подушку. Ей слышатся треск бревен, чье-то злое шипение в огне и испуганные глаза Гарри. Сириус совсем спятил! Никто не рискнул бы разжечь Адское пламя в доме кроме него. Этот медальон действительно сводил их с ума, наверное, так даже к лучшему, что теперь его нет…

Дамблдор заглядывает к ней через полчаса, и Мэри благодарно ему улыбается.

— Вы зря не отправились на площадь Гриммо, — говорит он с упреком. — Вы могли бы попросить эльфа отправить вас сюда, в школу.

Мэри тихонечко стонет.

— Мне не пришло это в голову, сэр. Я только подумала, что мои перемещения могут отследить, а я ведь Хранитель. Но теперь, когда дом сгорел — Лили осталась без Хранителя?

Дамблдор кивает и похлопывает ее по бледной руке, лежащей поверх одеяла.

— Ей снова нужен Хранитель, чтобы защитить дом на Гриммо. И я снова попросил бы вас выступить в этой роли. Возможно, мне удалось бы уговорить на это Вальбургу, но для этого потребуется время, а у нас его совсем нет.

— Тогда почему вы сами не можете стать Хранителем? — Мэри хмурится. Ей не страшно, и она готова защищать Гарри до конца. Ей просто хочется знать, почему Дамблдор не собирается брать на себя эту ответственность.

Он мягко улыбается, словно застигнутый врасплох, а потом разводит руками.

— Я предлагал Лили свою кандидатуру, но она отказалась. Она не очень-то мне доверяет. А еще я нашел это, вернувшись к дому.

И Дамблдор вытаскивает из кармана потускневший и обуглившийся медальон.

— Он, — Мэри кивает. — Только я думала, он должен был полностью сгореть, ведь Сириус использовал Адское пламя?

Дамблдор задумчиво смотрит на две раскрывшиеся створки медальона, потом быстро убирает его обратно в карман.

— Поэтому я и отправился на поиски. Впрочем, Акцио сработало, хотя я и не надеялся на это. Думаю, у меня есть некоторые догадки относительно медальона и его цели, но вы сказали, что Лили и Регулус близки к истине. Послушаем сначала, что скажут они сами. Но если мои личные догадки верны, то до окончания войны еще очень далеко.

Мэри смотрит на него непонимающе, но Дамблдор только качает головой и поднимается.

— Профессор Снейп будет рад, что вы пришли в себя, он переживал за вас. С леди Макдональд все в порядке, я попросил давать ей успокоительное, чтобы Эйлин смогла с ней справиться. И, кажется, профессор Снейп собирается улучшить зелье от Мунго? Я буду рад, если у него получится. Ваша бабушка — замечательный человек и опытный мракоборец, она могла бы нам помочь.

Мэри провожает его растерянным взглядом, немного устав от разговора. Ремус смотрит на нее искоса, и она едва заметно кивает ему. Они давно не разговаривали наедине, но Мэри знает, что Ремусу так же больно наблюдать за отчаявшимся Сириусом, за уставшей Лили, как и ей самой. Вокруг как будто все время холодно, а все тепло осталось там, в школьной жизни.

Мэри вдруг вспоминает ту случайную встречу с Ремусом в Лондоне, когда он нечаянно сделал ей комплимент. Это был первый комплимент за долгое время и отчего-то хорошо запомнился.

Северус приходит поздним вечером, после всех занятий, вымотанный и какой-то совершенно бесцветный, только глаза по-прежнему непроницаемо черные.

— Привет, — Мэри натягивает цветастое одеяло до подбородка, смущаясь своих растрепанных волос и халатика в горошек.

Северус не отвечает, и его глаза впиваются в ее лицо: в них мелькает беспокойство и одновременно забота, и Мэри кажется, что она раньше не замечала этого взгляда.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он, кинув сердитый взгляд на Ремуса.

— Плохо, — Мэри решает не врать. — Как будто воздуха не хватает. Как там Эйлин?

— Хозяйничает, — Северус лезет в карман и вытаскивает испуганного лукотруса. — Я подумал, может, тебе захочется, чтобы рядом было хоть одно живое существо.

Ремус многозначительно кашляет, но Северус даже не оборачивается. Мэри протягивает ладонь, и лукотрус тут же цепляется за нее своими листочками. Мадам Помфри, конечно, ее убьет, если узнает.

— Я потом его заберу, — обещает Северус, и на несколько секунд в палате повисает тишина. — Выздоравливай. Пойду проверять вчерашние работы шестого курса. Мне кажется, их рейтинг немного высоковат.

Мэри закрывает глаза и вытягивает руки под одеялом. Тепло, сонно и лениво. Она не успевает заснуть, слыша голос Ремуса:

— Как он, однако, указал на меня как на пустое место.

Мэри не отвечает, погружаясь в благословленную дремоту. На некоторое время ей не нужно беспокоиться ни о чем и ни о ком, кроме себя. Есть сейчас: она жива, она дышит. Все остальное пока подождет.

Регулус

Сириус, разъяренный и взъерошенный, как собака, которую погладили против шерсти, то целый день торчит у себя в комнате, то болтается по дому, топая по старым ступеням лестницы и стуча по перилам.

Мать же невозмутимо сидит в гостиной, читая «Аристократические заметки», написанные пра-пра-прадедом в те времена, когда женщины еще носили под бархатными мантиями длинные платья со шлейфом.

Когда они пересекаются, то над ними разражается незримая гроза. Сириус взъерошивается еще больше, мать хмурится и разглядывает его со всем презрением, на которое способна. Все становится хуже, когда на второй день она узнает, что Лили — магглорожденная.

— В этом доме много веков не появлялись такие, — мать подчеркивает слово «такие». — И я надеялась, что никогда не появятся.

— У нее нюх как у кошки, — язвительно замечает Сириус, вставая между ними, потому что Лили уже открывает рот, чтобы ответить на оскорбление. — И не пытайся с ней воевать. Сожрет и не заметит.

Регулус тяжело вздыхает, пытаясь понять, стоит ли хотя бы пытаться их примирить. Чем яростней становится Сириус, тем холоднее взгляд Вальбурги.

— Кричер! — Вальбурга хлопает в ладоши, и эльф тут же склоняется перед ней в почтительном поклоне. — Я сегодня буду ужинать у себя.

Лили поглаживает Гарри по голове и качает головой:

— Не нужно, мы спокойно будем есть в своей комнате. Она достаточно большая для двоих, и за это я благодарна. Мне некуда больше бежать, так что давайте стараться избегать друг друга.

Вальбурга делает к ней шаг, рассматривая Гарри:

— Сколько ему?

— Полтора.

— Дети чрезвычайно быстро растут, — произносит она с едва заметным оттенком грусти. — Вот так носишься с ними, рискуешь собственной жизнью, а потом из них вырастают абсолютно неблагодарные балбесы. Моя мать всегда говорила: заводи минимум двоих, хоть с одним не промахнешься.

В тишине слышно сопение Сириуса, но Лили, тряхнув головой, тихо замечает:

— Боюсь, у меня больше не будет детей.

— Поживешь — увидишь, — Вальбурга кривит губы, все еще разглядывая Гарри. — Полукровка же? Поттеры ведь чистокровные волшебники. И как они умудрились связаться с такой рыжеволосой девицей без роду и племени?

Лили дергает плечом и всем своим видом выражает желание уйти как можно скорее. Ссориться она боится: Вальбурга — не Эйлин, и Регулус понимает это по выражению ее бледного лица. Все извлекают некоторые уроки из тех событий, что случаются с нами в жизни.

Спустя неделю Регулус все-таки добирается до конца увесистого тома по Темной магии и едва не падает с кресла, прочитав про Герпия Злостного. Выбежав из комнаты босиком, он яростно стучится в комнату Лили и, не дождавшись, пока ему разрешат войти, сам толкает дверь. Лили с Сириусом сидят на полу и наблюдают, как Гарри играет со старым мотоциклом с потертой краской. Регулус с радостью замечает, что Сириус все больше напоминает самого себя после того, как медальон уничтожен.

— Нашел, — произносит он, задыхаясь, и захлопывает за собой дверь. — В медальоне была часть души Лорда. Вот почему он спрятал его в пещеру, вот почему он взял с собой Кричера: думал, тот погибнет, а с ним канет в лету и его секрет.

Лили и Сириус разом поднимаются на ноги.

— Вот и секрет его беспечности, — цедит Сириус сквозь зубы. — Если умрет, то доберется до кусочка души и воскреснет. Сколько у него может быть таких медальонов?

Регулус быстро пробегает строчки глазами.

— Кусочек души можно спрятать в любой предмет или животное. Но расколоть душу очень трудно, скорее всего, осколков не так много. Герпий сумел сделать только один крестраж — так называется вместилище для души. Но Лорд намного сильнее этого несчастного Герпия.

Сириус морщится.

— Прекрати называть его Лордом, Мерлина ради.

Лицо Лили из бледного становится розоватым, и Регулус понимает: она в ярости.

— Сукин сын! — шепчет она, чтобы Гарри, увлеченный мотоциклом, не услышал. — Сукин сын!

Сириус смотрит на нее обеспокоенно и тихо замечает:

— Нам придется говорить с Дамблдором, Лили, без него в этой ситуации мы точно не справимся. Он давно следит за Реддлом, он может предположить, где найти другие осколки, если они существуют.

Лили кладет руку на голову Гарри и притягивает к себе. Тот сопротивляется, размахивая мотоциклом в воздухе.

— Я уверен, что он будет в восторге от нашего открытия, — произносит Сириус мрачно, и Регулус согласно кивает. — Он всегда приходит в восторг от какой-то неземной ерунды.

— Бж-ж-ж! — соглашается Гарри, и мотоцикл мягко падает на ковер. — Бж-ж-ж!

Северус

Люпин, под оборотным зельем уже гуляющий по школе в образе ассистента МакГонагалл, наконец перестает мешать ему своим присутствием, и Северус второй вечер проводит в больничной палате, рядом с Мэри.

Буквы у нее перед глазами еще расплываются от головной боли, и она просит его почитать «Как ухаживать за лунными тельцами», чтобы после выздоровления снова взяться за занятия.

Северус терпеть не может лунных тельцов. В жизни вообще мало того, что ему действительно нравится, и лунные тельцы явно не входят в этот список, как и животные вообще. Ему никогда не приходило в голову завести кота или собаку, есть сова для почты — и достаточно. Он также никогда не понимал идеи об одиночках, которые находят утешение в общении с животными: как безмолвное существо может заменить человека?

— Чтобы лунные тельцы размножались в неволе, их нужно гладить каждый день, — читает Северус мрачно и переворачивает книгу, чтобы взглянуть на форзац. — А, ясно. Хотел узнать, кто пишет эту драконью чушь.

— Давай дальше, — Мэри поворачивается набок, снова укрывшись одеялом так, что он видит только ее лицо. — Интересно же.

— И кормить древесными стружками, вымоченными в яблочном сидре. Что?

— От сидра они становятся менее застенчивыми, но надо не перестараться, иначе они попросту опьянеют.

Северус приподнимает брови, но Мэри не улыбается, а значит, нужно продолжать.

— Сразу после рождения детенышей папу-тельца нужно изолировать на некоторое время, примерно недели на две, — Северус останавливается. — И продолжать его поглаживать?

Мэри громко смеется, потом так же громко кашляет, приложив руку к груди. Северус с тревогой передает ей чуть остывший отвар, который мадам Помфри сварила в огромном чане.

— Малыши-тельцы очень открыты и совсем не стесняются: застенчивость приходит к ним только к пубертатному периоду, — Северус постукивает пальцем по странице. — Это получается, что они будут жевать мою мантию еще добрых месяца три?

— Придется потерпеть, — Мэри улыбается, глядя на него снизу вверх. — Я тут еще неделю точно проведу, а дальше ты сможешь вздохнуть спокойно. Мне кажется, ты отлично справляешься. Пробеги, пожалуйста, по тексту: там не сказано, что можно давать молодняку в качестве подкормки зимой?

Северус покорно листает страницы, впиваясь глазами в текст. Странное ощущение теплоты появляется каждый раз, когда он оказывается рядом с Мэри. И та зияющая, страшная пустота, которая охватила его после разговора с Лили, начинает отступать маленькими шажками.

— Еловые ветки.

— Принесешь им завтра?

— Завтра у меня целый день занят.

— Тогда я попрошу Ремуса, ему все равно нечего делать.

Северус тут же хмурится. Чертов Ремус! Он уже умудрился притащить Мэри цветок дьявольских силков, пока помогал Стебль в оранжереях. Цветок на силках появляется только раз в год, как раз в начале февраля, и Ремус, видимо, счел это оригинальным.

— У меня есть окно между пятым и вторым курсами, — замечает Северус торопливо. — Думаю, я успею заняться этими отвратительными созданиями.

Мэри снова смеется.

— Знаешь, этим ты мне нравишься. Правдой.

Северус переводит на нее недоверчивый взгляд. Это простые дружеские слова, не больше. Не стоит тревожить свою пустоту очередной иллюзией, она еще не отошла от прошлой.

— Люди часто врут, чтобы другим было комфортно, — Мэри подкладывает руку под покрасневшую щеку. Ее болотные глаза болезненно блестят. — Врут до последнего, пытаясь создать картину идеальной жизни, но в конечном итоге все равно причиняют боль. А всего-то лишь нужно одно: говорить правду с самого начала и тогда, когда это необходимо. Спасибо за честность. Я это очень ценю. И знаешь, еще: спасибо, что ради меня ты готов потратить свой перерыв на этих «отвратительных» существ.

Северус отворачивается.

— Может быть, люди просто хотят верить в свою иллюзию до конца. Трудно признаться себе, что все кончилось, что это — точка. И они тянут время, чтобы было не так больно.

— И было больно другому, — Мэри хмыкает. — Я понимаю. Хотя, наверное, не до конца.

— Когда я пытался разговаривать с Лили, всегда получалось, что мы хотим разного. Ей нравится быть в центре, а мне — поближе к краю, ей нравятся люди, я же им не доверяю. Все наши интересы в одно мгновение перестали совпадать.

Мэри приподнимается и опирается головой о согнутую руку.

— Интересы — это полная чушь, правда. Самое главное — то, как вы видите будущее. Вот где подвох.

— И это тоже не совпадало.

— Представляю, — Мэри тихо выдыхает. — Лили вечно хотела семью, ораву детей, застолья, шумные вечера и мужа, который будет подставлять плечо в трудный момент. Не знаю, мне двадцать два, и я все еще не мечтаю о толпе детишек. Как-нибудь потом, сейчас и так дел хватает. Мы все очень разные, и, думаю, везение — это если тебе встречается кто-то похожий на тебя.

Северус согласно кивает. И снова кажется очень странным сидеть вот так возле Мэри и с холодным сердцем понимать, что они с Лили — настолько разные, насколько это возможно во вселенной.

— Слушай, там еще нюхлеры и огненные крабы, — Мэри зевает, прикрывая рот ладонью. — И три топеройки.

— Я понял.

— Топеройки могут прокусить щиколотку, осторожнее.

— Они, кажется, едят мандрагору?

— Да, — Мэри морщится, вспоминая про орущее растение. — Я и сама не всегда радуюсь этой временной работе с существами. Хочется заниматься чем-то чуть более серьезным. Но доступ к курсам мракоборцев мне закрыт из-за библиотеки, а за животными все равно нужно приглядывать, потому что Граббли-Дерг уехала. Ее обидело, что меня поставили вместо Кеттлберна.

В палату возвращается Люпин, и Северус тут же поднимается, изображая полную невозмутимость.

— Договорились, я помогу, — произносит он коротко. — Хотя, конечно, и Хагрид мог бы заняться хоть чем-то и перестать болтаться по Лесу по ночам.

На лице Люпина возникает понимающая улыбка, и Северус поспешно уходит, оставляя их с Мэри наедине. Цветок с дьявольских силков! Надо же. Что этот оборотень выдумает в следующий раз? И что он может дать Мэри?

От этой мысли Северус останавливается, свернув к Большой лестнице. А что он сам может кому-либо дать, кроме сгоревшего дома, нескольких накопленных галлеонов и опустевшей души?

Кому мы нужны сломанными?

Мэри

Спустя неделю ей уже хватает сил выходить из палаты и бродить по замку, разговаривая с портретами и посещая занятия Северуса и МакГонагалл. Свои собственные уроки она возобновит через несколько дней, когда перестанет так часто задыхаться. Единственное, что пока невозможно — это увидеть бабушку, но Эйлин заботится о ней, и Мэри каждый раз благодарит Северуса за это.

Мама до сих пор молчит, хотя Мэри отправила ей уже три письма. Драконы интереснее собственной дочери — Мэри уже давно с этим смирилась. Удобнее полагать, что мать так и не пришла в себя после развода, хотя прошло уже пятнадцать лет. Время лечит не всех.

Свободные часы Мэри проводит в оранжереях у Стебль; дьявольские силки уже отцвели, но ей каждый раз неловко вспоминать о маленьком подарке Ремуса, который еще живет в вазочке на тумбе.

Ей жаль его, и она ему сострадает. От одного вида его усталого лица и этих глаз, тоже уставших и измученных недавней болью, у нее сжимается сердце. Ей хочется протянуть ему руку, но это будет неправильно. Нельзя любить из жалости, и нельзя принимать такую любовь.

— Как ты чувствуешь себя сегодня? — Ремус ставит перед ней поднос с едой из Большого зала. — Притащил все, что мог.

Мэри смотрит на него с благодарностью.

— Почти что хорошо. Завтра-послезавтра смогу вернуться в Хогсмид и продолжить занятия.

Ремус кивает. Мэри думает, что они с Северусом очень похожи: оба росли замкнутыми, без друзей, Ремусу даже повезло меньше: у него не было никого до самой школы. А потом почти все погибли. Остается только Сириус, но он последнее время совсем не отличает реальность от выдумки.

— Я еще задержусь здесь, — Ремус вздыхает. — Посмотрим, может, побуду некоторое время помощником преподавателей, чтобы не попасться Пожирателям, но рано или поздно все равно придется возвращаться на войну. Мне неловко при мысли, что Орден сражается без меня.

Мэри подается вперед и похлопывает его по плечу.

— Ты был ранен, едва жив. Тебе нужна эта передышка, Ремус.

Он осторожно накрывает ее руку своей широкой ладонью и едва заметно улыбается.

— Спасибо за поддержку.

Его голубые глаза блестят совсем близко, и Мэри смущается. Нельзя сказать, что она не находит его симпатичным — но это просто общее признание факта, сам по себе он ее не привлекает. Ей трудно увлечься человеком, который настолько не любит себя — гораздо больше, чем Северус, и который даже отчасти презирает свое состояние. Ему нужна не она, а другая — более дерзкая и опасная, ради которой он сможет подняться и пойти. Ради нее самой он не поднимется, а попросит помощи и только и будет ее просить.

— Пожалуйста, — Мэри незаметно высвобождает руку. — Я пойду прогуляюсь, Стебль говорит, что орхидеи зацветают в феврале, ужасно хочется на них посмотреть.

Ремус бросает на нее понимающий взгляд и вытаскивает из сумки пару учебников.

— Освежаю знания, — поясняет он кратко. — Вдруг мне когда-нибудь придется работать в Хогвартсе. Вакансия преподавателя Защиты от Темных искусств может появиться в любой момент.

Мэри берет с вешалки теплый плащ и выскальзывает из палаты. Знакомые студенты здороваются, кто-то ждет ее возвращения, кто-то желает поскорее выздороветь. Оказавшись в оранжереях, она глубоко вдыхает запах влажной плодородной земли, перемешанный с теплом и ароматом цветов. Она долго бродит по дорожкам, думая о словах Дамблдора, о его просьбе снова стать Хранителем. Да, она готова, хоть это и смертельно опасно, страшно ей только при воспоминании о лице Мальсибера в тот момент, когда он преградил ей дорогу из библиотеки. Жуткое лицо.

Ей иногда снятся кошмары о том дне, когда Мальсибер и Эйвери подкараулили ее у туалета. За семь лет эти сны так и не исчезли.

— Люпин сказал, что ты здесь, — Северус кривит лицо при имени Ремуса. — Это правда, что Дамблдор снова хочет сделать тебя Хранителем?

Его глаза выражают крайнее неприятие этой идеи, но Мэри разводит руками:

— А кто еще? Все, кто сейчас сражается, кто защищает магглов — известны Реддлу. Самому Дамблдору не доверяет Лили. Вальбурга вряд ли пойдет на такую сделку. Кто остается, Северус? Я. Кому еще ты доверишь правду? Сейчас любой может переметнуться на другую сторону, спасая свою жизнь. А речь идет о жизни ребенка. Я не могу отказать, хотя мне действительно страшно.

Северус зло скрещивает руки на груди.

— У Лорда иссякает терпение. Он может приказать убивать каждого мага, потому что прекрасно понимает, что оберегает Лили. Из всех возможных способов заклятие Доверия самое надежное. Но, как ты помнишь, со смертью Хранителя оно значительно слабеет.

Мэри тихо произносит, глядя в его обеспокоенные глаза:

— Я понимаю, правда.

— Не говоря о пытках и прочем. Никто не даст тебе спокойно умереть, поверь мне.

— И это я тоже понимаю.

Северус качает головой и зло пинает носком сапога красноватый песок дорожки. Мэри не знает, как ему объяснить, что у нее нет другого выхода, что ни у кого нет, но осознание, почему он так злится, перекрывает все мысли.

— Я живучая, честное слово, — Мэри протягивает руку и касается его руки. — Вспомни мантикору, теперь пожар…

Северус смотрит на нее так, словно хочет что-то сказать, но не решается. Он, наверное, и сам еще не до конца понимает, что сейчас чувствует к окружающим его людям. И поэтому лучше промолчать — чтобы потом не стало неловко за случайно вылетевшие слова.

— Я не собирался быть оригинальным и тоже хотел принести тебе цветы, — говорит он, чуть отойдя в сторону по шуршащему песку. Рука Мэри падает вниз. — Но я не нашел подходящих, они еще не зацвели. Мне кажется, ты похожа на голубой гиацинт, Мэри, а они никогда не расцветают раньше срока. Я иногда добавляю их в зелье от головной боли, и, увы, придется подождать до середины марта.

— Люблю гиацинты, — Мэри смотрит на его строгий профиль. — Но мне еще никто их не дарил.

— Откажи Дамблдору.

— Я не могу, — Мэри качает головой. — Ты же знаешь, что не могу.

Северус поворачивается к ней спиной и быстро выходит из оранжереи, оставив Мэри стоять посреди влажной теплоты и запаха цветов. Ей еще нужно выкопать пару мандрагор для топеройки и нарвать свежей травы для нюхлеров, но когда она берет смешные меховые наушники, ее пальцы дрожат. Страшно! Не умереть, нет — остаться безумной калекой или инвалидом и обременять других заботой о себе. Она вспоминает ненормальный взгляд бабушки и быстро смахивает сбежавшую слезинку. Но слезы не останавливаются, и, пока Мэри выкапывает мандрагору, они катятся и катятся одна за другой.

Северус

Лорд стоит вполоборота у камина, и его любимая Нагайна, едва заметно шипя, лежит на толстом голубом ковре. Лорд сегодня не в духе, и его настроение отражается на всех: Лестрейнджи, напряженные и мрачные, сидят в самом углу гостиной, Эйвери и Мальсибер стоят у дальней стены, Треверс и Малфой со слегка испуганными лицами замирают у окна. Остальных нет: они разбросаны по стране, большая часть из них сосредоточена в Лондоне. Розье попал в Мунго после стычки с Орденом и временно вышел из строя.

— Ты не нашел ту девку с книгой? — Лорд поворачивается к Мальсиберу, и тот вздрагивает.

— Нет, господин. Библиотекарю стерли память, а лист из книги посещения вырвали. Я не думаю, что это была какая-то важная…

Лорд жестом прерывает его лепет.

— Важная, Мальсибер. Никто просто так не сунется в библиотеку сейчас, когда вокруг полно моих людей. Даже Орден не появляется там чаще, чем им это нужно. И тут, посреди всего, эта девчонка с книгой, — Лорд наклоняется, чтобы погладить Нагайну. — Ты точно не знаешь, кто она, Мальсибер?

— Нет, господин.

Лорд кривит свои некрасивые тонкие губы и взмахом палочки заставляет Мальсибера упасть на колени. Остальные наблюдают за ним покорно, прекрасно понимая, что каждого ждет наказание за свою оплошность. С одной стороны — это дисциплинирует куда лучше, чем мягкий взгляд Дамблдора и его абсолютное безразличие к поведению Сириуса, с другой — это порождает постоянное желание выбелить себя и подставить другого.

— Малфой мог бы использовать своего эльфа, — ворчит Мальсибер, и Эйвери тут же кивает. — У эльфов своя магия, они могут разузнать информацию, которую нам так трудно получить.

Лорд перестает гладить Нагайну и делает шаг к побелевшему от ужаса Люциусу.

— Это правда? Что могут домовики?

— Многое, Лорд. Трансгрессировать без магии, некоторые заклинания на них не действуют, и…

Лорд прерывает его, и на его безобразном лице проступают сомнения. Он словно вспоминает что-то, о чем его последователи не должны знать, потом с сомнением поворачивается к Северусу.

— Эльф может выбраться из любой ситуации?

— Практически, господин. Если не ранен или не связан. Эльфы обладают достаточно сильной магией, при этом они пользуются ей без всяких палочек. Скорее всего, это тянется с тех времен, когда волшебники приютили эльфов, чтобы те не смогли одержать верх над ситуацией.

Лорд хмурится, и все, кто находится в гостиной, тут же напряженно выпрямляют спины.

Но в этот раз им везет.

— Я оставлю вас ненадолго, — произносит Лорд холодным голосом, и от того, как зловеще он звучит, у Северуса по коже невольно пробегают мурашки. — Нужно кое-что проверить. Я скоро вернусь и захочу узнать о ваших дальнейших планах. Мне надоело обо всем думать самому. Ты согласен, Люциус?

Вместо ответа тот склоняет дрожащую голову, как осенний лист при порыве ветра. Лорд презрительно усмехается и, положив Нагайну на плечи, трансгрессирует из гостиной. Северус сразу понимает, куда он отправился: в пещеру. В ту самую пещеру, из которой Регулус принес медальон и которая теперь пуста. Он-то думал, что эльф погиб в борьбе с инферналами, но слова об эльфийской магии заставили его задуматься. Медальона, конечно, он не найдет, свяжет это с книгой и библиотекой и сразу поймет, что именно ищет Орден.

Внутренне похолодев, Северус тут же изображает энтузиазм и предлагает несколько идей по противостоянию Ордену, но пристальный тяжелый взгляд Беллатрисы следует за ним постоянно. Но на нее ему плевать, он думает о том, что может случиться с Мэри, если до нее дотянется хоть кто-то из мечтающих выслужиться перед господином. Особенно Мальсибер. Особенно если он ее вспомнит. Северус так и не знает, в чем действительно заключалась та шутка, которую случилась с Мэри в туалете на третьем этаже, но он уверен, что ничем хорошим она не была. Поэтому Мэри так волнуется, не помнит ли ее этот высокий угрюмый убийца.

Мэри…

Северус вспоминает ее болотные глаза, и ему сразу становится тепло. До этой повторной встречи с ней после школы, в кабинете директора, он словно спал в своей постоянной иллюзии, где они с Лили после всех бед наконец останутся вместе. Иллюзия была насквозь фальшивой, но ему до глубины души хотелось в нее верить. А потом пришла Мэри — с этими ее глазами — и повернула все в другую сторону.

С Мэри не должно случиться ничего плохого.

И Северусу отчаянно хочется оказаться поскорее в замке, чтобы увидеть ее и сказать, что он уже почти довел до совершенства зелье для ее бабушки.