Компас твоей души (гет)

Все здание сотряслось со звуком громко раскалывающегося дерева и криков — Мадара бросил свою кисть, схватил меч и рванул к передней двери, остановившись в гэнкане, чтобы рассмотреть развернувшуюся перед ним сцену.

Угол дома справа от него, который должен был поддерживать крышу, был разрушенным обломком, и энгава под ним была в глубоких трещинах. Канмури, одна из его подчиненных, прижималась к каменному фонарю у ворот в сад, ее лицо было серым, а Дзякути (один из его старших лейтенантов) находился в нескольких шагах слева от нее, бережно держа Мимуро на руках и вливая светлую медицинскую чакру в правое плечо младшего мужчины.

Мимуро был зеленоватым, липким от пота и трясся, как лист, его правое плечо было кровавым обрубком в изодранных остатках рукава его плаща. Его изуродованная рука лежала на траве рядом с невероятно огромным вани, растянувшимся по диагонали по саду перед домом от ворот до энгавы, и дождь отражался от чешуи, создавая ореол, а сами чешуйки шли от синевато-серого оттенка сверху до серовато-белого снизу, и знакомый и становящийся все более влажным нагадзюбан был накинут на плечи вани, и в равной степени знакомое и влажное кимоно было на его теле, и не менее знакомый оби свисал с основания его хвоста, лежа одним из концов в грязи.

То, что вани мог быть только Китой, совершенно ничего не объясняло об этой ситуации.

— Мадара-сама! — охнула Канмури, и ее взгляд, сияющий отчаянным облегчением сквозь дождь, встретился с его. — Кита-сама, она просто… — женщина махнула рукой, не сумев облечь в слова откушенную руку Мимуро и тот факт, что жена главы Внешней Стражи теперь была морским драконом более чем в шесть раз выше человеческого роста.

Мадара посмотрел на свою жену, взглянул вниз на Сенджу Тобираму, которого она защищала, и у него возникло глубоко неприятное подозрение о том, что могло только что произойти. Его отец в свои последние секунды предупреждал его о возможных последствиях свадьбы с Тоётамой, особенно с тем человеком, который пережил достаточно сильные потери, чтобы пробудить Мангекьё своего рода.

Его отец не зря приказал ему уделить приоритетное внимание Ките после своей смерти. Давным давно первая Тоётама была замужем за сыном главы Внешней Стражи, и первое, что она сделала после того, как пробудила свой Мангекьё, это съела его.

Мангекьё каждого рода слегка отличались друг от друга. Все глаза открывались в горе, но что пробуждало конкретное проявление менялось от рода к роду. Тсукуёми пробуждался от желания навредить — Аматерасу — от страха вреда. Это были фирменные техники рода Аматерасу, вместе с Сусаноо, который возникал от решимости выдержать. Ёмоцусикомэ пробуждался с желанием преследовать, Ятагарасу — от стремления положить конец.

Тоётама-химэ пробуждалась в предательстве.

— Кто из вас, — мягко спросил Мадара, надевая сандалии, убирая меч в ножны и делая шаг на мокрую тропинку, — напал на человека, который является заложником за жизнь моего брата?

Он уже знал ответ: Кита покалечила ровно одного из них. Были ли другие двое соучастниками, еще предстояло выяснить.

Канмури замерла в недоумении, но вскоре ее глаза прищурились и взгляд скользнул на Мимуро. Взгляд Дзякути упал на мужчину на его руках, и его глаза распахнулись в ужасе осознания.

Мимуро быстро уронили, и двое других отступили из сада, и вани приподнялась, мышцы видимо двигались в коротких мощных ногах, и перепончатые когтистые задние лапы разрывали землю под ними, ее хвост хлестал и небрежно уничтожал кусты пионов. Сад не был создан, чтобы вмещать что-то такое большое, и это было весьма очевидно.

Мадара прошел по садовой дорожке, и дождь заставлял его волосы липнуть к лицу и пропитывал плечи его кимоно. Он небрежно приказал Тобираме оставаться на месте, прошел мимо него и остановился на уровне подбородка своей жены, оглядывая искалеченного и трясущегося предателя, стоящего на коленях в грязи в пределах досягаемости ее огромной пасти, полной острых кровавых зубов.

— Своими действиями ты предпринял попытку убить моего брата Изуну, — непринужденно сказал он Мимуро, — так как Сенджу Тобирама является заложником за его жизнь, так что смерть одного определенно приведет к смерти другого. Посягнуть на моего брата — это посягнуть на меня. Посягнуть на главу Внешней Стражи — это предательство клана.

Мимуро оскалил зубы:

— Моя жена мертва!

— Сегодня ты присоединишься к ней, — сухо проинформировал его Мадара, — и твой сын не будет помнит никого из вас.

Глаза мужчины распахнулись во внезапном ужасе: судя по всему, он забыл о мальчике, поглощенный своей ненавистью. Глупо. Мадара вытащил меч из ножен, замечая растущее количество зрителей, привлеченных криками и его собственной усиленной чакрой яростью, возвышающейся, как вулкан.

— Мадара-сама…

— Подними. Свою. Голову.

Мимуро задрожал, но выпрямил спину и поднял подбородок — обезглавливающий удар был быстрым и чистым. Мадара стряхнул кровь с лезвия, и голова перестала катиться по земле.

— Сожгите его тело, — приказал он Дзякути, — и организуйте попечение для его сына. Мальчик не подлежит наказанию: моя жена оградила его от последствий действий его отца.

И неважно, что маленькому Кудзю-чану не было еще даже двух лет…

Дзякути очень низко поклонился:

— Будет так, как вы прикажете, Мадара-сама.

Мадара убрал меч в ножны, развернулся спиной к зрителям и сделал несколько шагов вперед, чтобы он мог присесть у глаза вани. Узор действительно состоял из пяти скручивающихся волн, исходящих от зрачка, а за ними были извилистые пенистые края — это было довольно красиво.

— Химэ, самая любимая жена, ты зайдешь со мной в дом? — нежно попросил он, поглаживая чешую на ее морде. — Тебе нужно преобразиться, и я бы предпочел, чтобы это произошло не здесь.

Поместится ли вся вани в здание, было не важно: если она сможет забраться с головой и телом, то этого будет достаточно. Единственная одежда, которая оставалась на ней, состояла из косодэ и нижней юбки, и он бы весьма предпочел, чтобы она не ходила по улице в нижнем белье, чтобы весь клан это видел. Особенно когда шел дождь.

Кита пророкотала ему в ответ, и звук скорее провибрировал в его костях, чем был услышан ушами, и она развернулась вокруг своей оси, направившись к открытой передней двери. Тобирама (который не остался на месте) замер, осознав, что конкретно его придавливало. Или, скорее, кто.

Мадару больше интересовал нож, лежавший отброшенным в мокрой траве, на рукояти которого был стандартный учиховский узор веера и пламени, покрытый лаком.

— Мадара?

Он взглянул на Тобираму, который был еще более бледным, чем обычно, под грязью, которой был забрызган.

— Моя жена не съест тебя после всех этих усилий, которые она приложила, чтобы оставить тебя в живых, — раздраженно проинформировал он другого мужчину, подняв нож и снова поднимаясь на ноги. — Иди и умойся: у тебя грязь в волосах.

Взгляд Тобирамы перескочил с Мадары на вани и обратно, затем он скованно поклонился и пошел вдоль стены главного дома клана к приватной купальне на северном крае рядом с кухней. Вани продолжила разворачиваться (случайно покалечив дерево хвостом, потеряв оби на кусте и уронив каменный фонарь у садовых ворот), пока не оказалась мордой к гэнкану, затем тяжело потопала внутрь, и когти выцарапывали линии на камнях на ее пути.

Мадара спас оби, тапочки и шпильки, а затем последовал за ней. Все остальное могло подождать.

* * *

Тобирама осторожно обошел главный дом клана Учиха и подошел к купальне за кухней, осторожно присел (его спина запротестовала), чтобы добавить больше угля к угасающему огню, затем снова выпрямился и медленно и раз за разом начал давить на ручку насоса, который перемещал воду из подземного резервуара, наполняемого дождевой водой, в бойлер над огнем, пока падающая вода не перестала отдаваться эхом, что указывало на то, что он был полным. Затем он вошел в купальню, скованно снял свою мокрую грязную одежду и зашел в душевую комнату.

Душ был примитивным, работал благодаря гравитации из резервуара и не будет более чем слегка теплым после того, как он добавил всю ту холодную воду, но он не хотел ждать. Его поясница была одним гигантским синяком, в его волосах вместе с грязью была кровь (он мог чувствовать ее запах, а также мог чувствовать по запаху, что она была не его), и на полке слева от него, к счастью, лежал кусок травяного мыла, а также несколько щеточек для ногтей и чистых мочалок.

Вода была чуть больше чем слегка теплой, что было очень хорошо для его спины. Тобирама быстро намылил волосы и руки, сполоснул их, наскоро помыл остальные части тела и потратил некоторое время, чтобы тщательно промыть стопы: у него была грязь под ногтями на ногах. Его болванки кунаев валялись где-то в саду, но он найдет их позже. Прямо сейчас у него на уме были более насущные вопросы.

Нет. Сначала мытье. У клана Учиха были какие-то нагревающие печати в их большом приватном бассейне, так что было не важно, вода какой температуры в него наливалась. Он сам видел их, когда первый раз воспользовался этим бассейном, и с тех пор тихо завидовал. К сожалению, дизайна не было видно, так что он не мог просто их скопировать. Пройдя сквозь другую дверь в купальню, Тобирама потянул за веревку, чтобы открыть трубу, которая наполняла вырезанный из камня бассейн — печати, нарисованные на полу, активировались, и к тому времени как он наполнился, вода слегка парила. Осторожно опустившись в бассейн, Тобирама резко выдохнул, когда горячая вода захлестнула его покрытую синяками спину, и тихо застонал, когда боль стихла.

И это был также приятно глубокий бассейн: вода доходила почти до верхушки его плеч, когда он сидел на ступеньке. Закрыв глаза, Тобирама прислонился спиной к гладкому изгибу края и подвел итоги.

Перед ним было двое Учих, и один близко за его левым плечом, но стоящий за ним был спокойнее, чем двое других, так что он в основном был сосредоточен на горячем потрескивающем горе женщины, стоящей перед ним, которая только что активировала свой шаринган, когда его ударили в поясницу достаточно сильно, чтобы выбить весь воздух из легких. Он рухнул вперед (за ним послышался хруст ломающейся кости и ужасный крик, к которому быстро присоединился другой голос, вторивший ему), и что-то большое, чешуйчатое, тяжелое и живое накрыло его тело от плечей до колен, вдавливая его в грязь.

Исходящая от существа чакра была весьма очевидно Китина, так что он предположил, что его расплющил призыв. Появление Мадары из дома несколько секунд спустя было облегчением, потому что он не мог нигде почувствовать Киту, и она также не вмешивалась, чтобы остановить растущий хаос.

Затем Мадара заговорил, и Тобираме принудительно напомнили, что спокойная чакра не предотвращала человека от убийства. Шиноби не надо было демонстрировать свои эмоции через чакру: просто Учихи не заморачивались тем, чтобы прятать свои намерения.

Так глупо с его стороны — он не должен был совершать такую банальную ошибку. Его отец определенно вбил в него знание, что любой человек, находящийся в пределах досягаемости, — это потенциальная угроза и должен рассматриваться как таковая. Быстрая казнь Мадарой мужчины, который планировал его убить (чья оторванная рука лежала в поле зрения Тобирамы, пока он пытался выбраться из-под вани), была как дежурная, так и довольно предсказуемая, учитывая его ощутимую ярость — Тобираму потрясло до глубины души то, что глава Учиха сделал потом.

Мадара присел на корточки, тепло обратился к гигантскому вани и назвал его женой. И когда зверь повернул к нему свою голову, Тобирама увидел спиральный шаринган, крутящийся в его видимом глазу.

Тобирама видел как и Мадара, и Изуна делали невероятные и невозможные вещи со своим кеккей генкаем. Негасимый черный огонь, гигантские скелетообразные чакроконструкты. Он также видел временную неуязвимость и технику, убивающую одним ударом, от других членов клана: менее броские и чакрозатратные, но не менее опасные. Но это… полностью физическая трансформация? Которая явно не требовала дополнительной чакры для поддержания? В зверя не менее сильного, чем призыв среднего размера, и не менее большого?

Чем был кеккей генкай Учих, раз он позволял им делать так много разных вещей?

Наружная дверь открылась, и из душа послышался звук текущей воды и тихого бормотания — Тобирама держал глаза плотно закрытыми. Он знал, чья это была чакра. То, что Кита снова находилась в человеческой форме, свидетельствовало о том, что трансформация была обратимой, и состояние ее резервов предполагало, что чакрозатраты были удивительно маленькими. Он не хотел думать, какой урон мог нанести одиннадцатиметровый вани, свирепствуя на поле боя, даже без усиления чакрой: эта чешуя не выглядела так, как будто сталь сделает что-то большее, чем сломается о нее, и он знал из печального опыта, что стихийная чакра не особо эффективна против крокодилов.

Крокодилы также обычно были в половину меньше того, во что превратилась Кита, и они все равно с удручающей регулярностью умудрялись съедать шиноби, живущих на речных землях. А также неосторожных заезжих шиноби: существовала причина, по которой все обладающие здравым смыслом пользовались мостами, даже если их смывало примерно каждые пять лет и они требовали замены.

Проточную воду перекрыли. Затем последовало еще тихое бормотание, а потом послышались шаги в комнате с бассейном. Тобирама не открыл глаза, пока хозяин и хозяйка не присоединились к нему в воде. Длинные волосы Киты волнами плыли у поверхности, и она прижималась к груди Мадары, ее глаза были закрыты, а подбородок находился едва-едва выше воды. Обычно растрепанные волосы главы клана Учиха теперь были в кривом пучке, одна рука была обернута вокруг плечей его жены под поверхностью воды, и его внимание было полностью сосредоточено на ней, вся его поза и чакра кричали о внимательности и заботе. Тобирама снова почувствовал себя некомфортно, как будто он вторгался в личное.

Он снова закрыл глаза, соскользнув ниже под воду. Тепло не уйдет, ему ничего не надо было делать, и абсолютно никто не посмеет потревожить двух других людей здесь после того, что случилось этим утром, даже если половина селения клана будет в огне. Родственники Мадары займут и отвлекут их дочерей, другие люди подойдут, чтобы прибрать бардак в саду и, скорее всего, разобраться с мокрыми кимоно Мадары и Киты.

Тобираме остался только сегодняшний и завтрашний день в селении Учих, прежде чем его обратно обменяют на Изуну. Он подозревал, что все будут просто паиньками после инцидента сегодня утром: он никогда раньше не слышал, чтобы кто-то из клана Учиха обращался к Мадаре с такой смиренной кротостью.

Однако это было то, как они говорили с Таджимой Учиха и о нем. Учитывая то, что Мадара только что обезглавил члена клана посреди улицы, на что никто не посмел выразить протест, из этого можно было сделать тревожные выводы. Как и настаивание Мадары на том, чтобы сына мужчины не наказывали за это преступление — Таджима не делал такого различия?

Это были не его проблемы. Учиха Таджима был мертв уже почти четыре года.

— Тобирама-сан.

Он открыл глаза, чтобы встретиться взглядом с Мадарой.

— Мадара-сан.

Он не будет звать мужчину «сама», не когда «сан» пока что было абсолютно приемлемо.

— Дзякути проинформировал меня о твоем ранении — Ёри подойдет позже, чтобы тебя вылечить.

— В этом нет необходимости, Мадара-сан.

Он не хотел, чтобы чакра кого-то другого находилась под его кожей, не тогда, когда он не был способен этому противостоять.

Другой мужчина прожег его взглядом:

— Я верну тебя твоему брату в таком же хорошем состоянии, в каком ты и прибыл.

Это определенно было угрозой.

— Я могу на время вернуть ему чакру, и он может сделать это сам, — пробормотала Кита, приоткрыв один глаз. — Будет ли тебе так более комфортно, Тобирама-сан?

Да. Безусловно. Тобирама опустил подбородок в знак поклона:

— Я буду весьма признателен.

Ее глаза закрылись:

— Пожалуйста.

Она не сделала ничего, что он мог видеть, но внезапно Тобирама мог достичь своей чакры. Потребовалась всего секунда, чтобы переориентировать подходящую медицинскую технику на самодиагноз (два сильно ушибленных нижних ребра, в равной степени ушибленные мышцы и органы рядом с ними, и слегка поцарапанный позвоночник), и вылечить повреждения было так же просто. Ничего не было сломано или не на том месте.

— Спасибо, Кита-сан, — сказал он, как только закончил. Она согласно промычала, и затем его чакра снова исчезла — теперь ему было в четыре раза более любопытно, чем раньше, что за печать была на его спине. Переменная связывающая печать? Каким образом это работало, вне зависимости от расстояния и без каких-то явных признаков движения чакры, активирующей усиление или ослабление ограничений?

…Она только что дала ему доступ к его чакре, пока сидела со своим мужем по шею в горячей воде рядом с ним: в печати должны были быть дополнительные секции безопасности, которые не дадут ему напасть на них или, возможно, не дадут ему использовать свою чакру на чем то, кроме его самого. И все же, многоуровневые ограничения? Это потребовало бы много секций печати и разработки, а Кита не писала на его коже так уж долго.

Если мирный договор на самом деле будет заключен, он примет ее приглашение приехать снова и обсудить фуиндзюцу. Он был уверен, что она так же заинтересована в обсуждении техник с коллегой-специалистом, как и он, иначе она бы не выдвинула такую идею.

* * *

Мадара не поднял тему Мангекьё Киты, пока девочки не пошли спать и они не оказались одни в приватности их спальни.

— Как долго у тебя шаринган, Кита?

Его жена вздохнула.

— Я правда не знаю, Мадара, — устало призналась она, теребя воротник своей одежды для сна. — Я очень внимательно контролирую мой расход чакры в повседневных делах: я регулирую то, как она движется внутри моего тела, и слежу за тем, чтобы не использовать больше, чем строго необходимо, чтобы не испытывать в ней недостатка. Даже активация шарингана требует того, чтобы в чакропути вокруг глаз влили больше чакры, чем обычно, что… наверняка случалось только в короткие моменты страха или стресса. Судя по тем воспоминаниям, которые преследуют меня в предрассветные часы и продолжают всплывать в кошмарах, — она сделала паузу.

Мадара медленно подошел к ней и обнял ее, прислонившись лбом к ее лбу.

— Я думаю, первый раз, скорее всего, произошел, когда мне было пятнадцать и когда я воспользовалась моей печатью тайм-аут, когда на меня напали из засады, — тихо призналась она, и ее дыхание скользнуло по его губам. — Затем несколько картинок тут и там, определенно включающие смерть Акаиси, до того момента, когда тот лазутчик Сенджу меня напугал. Мой шаринган, скорее всего, был активным какое-то время после того столкновения. После этого… — она тряхнула головой. — Я честно понятия не имею. Я не осознавала, что происходило этим утром, пока ты со мной не заговорил и не назвал меня «химэ», и в этот момент все истории обаа-сан настойчиво всплыли в памяти.

— Я знаю только одну историю о Тоётаме-химэ, — сказал Мадара, сжимая ее крепче. Даже не знать, что у нее есть шаринган, пока она не пробудила Мангекьё? Ее чакроконтроль был абсурдным. Невероятно впечатляющим, но все же абсурдным. — О первой, которая съела своего мужа.

Кита фыркнула:

— Твоя история говорит о том, почему она съела своего мужа?

Мадара сделал паузу.

— Нет, — осторожно признал он. — Только о том, что Тоётама-химэ пробуждается от предательства.

— Думаю, я могу тебе рассказать, — задумчиво сказала его жена. — Тогда услышь историю моей прародительницы, которая была молода, очень красива и очень влюблена в простого безродного воина.

Это совсем не было тем началом, который Мадара привык слышать в этой конкретной страшилке.

— Ее любимый воин был ее возраста, и они пообещали друг другу, что поженятся, как только достигнут совершеннолетия, — продолжила Кита легким певучим голосом, характерным для рассказывания былин. — Но третий сын главы Внешней Стражи увидел ее и стал одержим ею. Он подошел к ней, и она отвергла его настолько мягко, насколько смогла, потому что она любила другого. Но он был человеком с властью и привилегиями и не привык к отказам, чего бы он ни желал. И сильно возжелал ее он, и его зависть к соклановцу, который владел ее сердцем, росла и цвела, так что в один день на поле боя он воспользовался случаем и поразил любимого женщины, которую желало его сердце, своего собственного родича.

Да, Мадара определенно раньше не слышал такую версию.

— Никто не видел его злодеяния, — пробормотала Кита. — Никто ничего не знал. Сын главы Внешней Стражи наблюдал за тем, как его желанная женщина лила слезы, горевала и скорбела, он держался на почтительном расстоянии, пока она снова училась дышать, а потом подошел к ней, вежливый, уважительный и ласковый, пряча свой грех глубоко внутри. И она начала питать к нему любовь и вышла за него замуж.

Мадара почувствовал, как весь мир задержал дыхание в ожидании.

— У них появились общие дети, и они воспитывали их, но однажды мужчина стал небрежным, и когда они лежали вместе в их супружеской постели, он обмолвился, что кровь ее первой любви на его руках. И моя прародительница переполнилась ужасом и яростью и попыталась задушить его. Он в гневе решил поквитаться с ней и бросил ее через всю комнату, но ее шаринган пробудился, когда она обернула руки вокруг его горла, и в секунды между его ударом и тем, как она врезалась в стену, шаринган эволюционировал, и она снова бросилась на него, и ее сердце было полным горя и предательства, и она приняла форму, более подходящую тому, что горело внутри нее. И она разорвала своего вероломного мужа и пожрала его, и снова горевала о том, что потеряла.

— Это совсем другая история, — сказал Мадара после паузы, которая ясно дала понять, что если тут было большее, то Кита не собиралась этим делиться.

— Обаа-сан сказала, что моя прародительница рассказала полную историю только своим детям, чтобы они рассказали своим детям, чтобы они берегли свои сердца и знали страшную силу своего горя.

— Тебе надо будет прочитать запечатанные записи твоего рода.

Кита вздохнула:

— Я знаю. Также надо будет поговорить с Эчиго-оджи, чтобы он знал, что он больше не глава рода. Ну, так хотя бы плащи вернутся в главную семью.

Мадара не осознавал, что плащи с композициями рисунков — это вещь, принадлежащая сугубо главной семье рода Тоётама. Но если задуматься, ему следовало бы догадаться.

— Я понимаю, что выбор наследника, скорее всего, будет неловким.

Вопрос с их собственными детьми будет в равной степени неловким, так как Кита, несомненно, унаследовала свой Мангекьё от матери, а Мадара получил свой от отца. То, что Хикаку был Ятагарасу через их общую бабушку, ясно давало понять, что гендерный принцип не был достаточным разграничением.

Он не хотел думать о том факте, что Кита вероятно ослепнет до того, как она сможет научить своему ремеслу одного из их детей. О том, что ее зрение ослабнет, и она его потеряет, и она больше не сможет делать то, что любит. У Киты не было сестер и братьев, с которыми можно было обменяться глазами: все ее сестры были гражданскими, и у них не было шарингана, не говоря уже о финальной эволюции, вызванной горем.

— Пока что Нака, раз она полноправная портниха по плащам, — тихо решила Кита, — и Тоши и Азами после нее. Мидори считает вышивку тяжелой работой и намного больше наслаждается садоводчеством и готовкой, а Кину уже хочет узнать больше об угле и стали. Мы можем вернуться к рассмотрению этого вопроса позже, как только все станут немного постарше. Нет смысла утверждать меня главой рода Тоётама, когда у меня уже слишком много обязанностей, — она сделала паузу. — Но опять же, возможно, Мидори в качестве новой главы — это хорошая идея: не то чтобы она не будет наслаждаться этим больше в более старшем возрасте, и в четырнадцать у нее будет несколько лет, чтобы научиться социальной стороне вещей, не пренебрегая остальными обязанностями.

— Отличная идея, — согласился Мадара. Учиха Эчиго также был свекром сестры Киты Татешины, так что не то чтобы Мидори выгонит родственников своей сестры из их семейного дома. — При условии, что один из именно твоих детей, а не Мидори, унаследует после нее.

— Хотя я подозреваю, что за тем ребенком, который окажется наследником, будут старательно ухаживать члены рода Тоётама из главной семьи, — пробормотала Кита, — просто чтобы удостовериться, что никакой сюрприз Аматерасу не всплывет дальше в роду.

Мадара кашлянул от ее неделикатности, а затем иронически хохотнул.

— Скорее всего. Существует причина, по которой главам родов не рекомендуется заключать браки с другими главами.

Он страдал от вызывающих головную боль уроков истории по этой теме задолго до того, как ему исполнилось десять.

— Весь тот бардак с Райденом и Инари два века назад, — согласилась Кита со стоном. — Мелочная вражда на три поколения, о ками, такая мелочная. Однако вот мы здесь, — ее взгляд посерьезнел. — Но я хочу очень ясно дать понять, что любой, кто предложит, чтобы мы аннулировали наш брак, будет без промедления съеден с крайней предвзятостью.

Ее жажда крови вспыхнула на долю секунды.

— Я обязательно дам старейшинам знать.

Мадара надеялся, что это создаст надлежаще впечатление — иначе ему, может быть, придется самому совершить убийство, и Охабари-оба будет очень сердиться на него за подрыв ее авторитета как главы Домашней Стражи.

Кита подняла подбородок и легко поцеловала его.

— Подари мне лучшие вещи, которые мне будут сниться, муж.

Мадара поднял ее за талию и перенес на футон, кладя ее на спину и развязывая ее пояс.

— Все для тебя, Кита-кои, — хрипло пообещал он, наклонившись за очередным поцелуем. — Все, что захочешь.

Ее глаза были алыми, когда он отстранился, и томоэ медленно крутились в ее зрачках.

— Ты все, что я хочу, — тихо сказала ему она.

Мадара застонал, содрогнувшись от перспективы того, что она запомнит его так же, как он впечатывал ее образы в памяти последние несколько лет. Его руки упали к его собственному поясу, его разум разрывался между желанием и криками от его полного бесстыдства. Однако нетерпение и восхищение его жены быстро задушили его комплексы: это будет первый раз, когда она осознанно воспользуется своим шаринганом, и он будет первым воспоминанием, абсолютно четко врезанным в ее память.

— Я есть у тебя, — поклялся он, раздеваясь, чувствуя, что проснулся и его шаринган. Он тоже хотел запомнить этот момент и все моменты после этого в мельчайших деталях на всю оставшуюся жизнь.

* * *

Последний дней пребывания Тобирамы в селении Учих был абсолютно не отмеченным событиями, что, несомненно, было организовано специально. «Мидори-нее» утащила Тоши и Азами на день для того, чтобы научить их всему о курицах и перепелках, Бентен заверила Киту, что пообещала провести день помогая «Чидори-оба», и тоже исчезла сразу после завтрака, даже не взяв с собой бенто, и у Мадары таинственным образом не было никакой бумажной работы, несмотря на то, что он проводил несколько часов каждый день все три недели в своем кабинете вдобавок к разным переговорам, которые проходили в центральных приемных главного дома клана в разное время дня.

Вместо этого Мадара и Кита провели целый день сидя в столовой у ирори, просматривая искусно украшенные свитки разного размера и тихо переговариваясь. Тобираму бесцеремонно игнорировали, но когда он попытался начать тренировку в саду, он обнаружил, что никак не мог выйти из здания. Он в прямом смысле не мог сойти в энгавы или войти в гэнкан: он даже не мог упасть с энгавы.

Очевидно, его поводок укоротили в свете катастрофы, которая чуть не случилась вчера. Он был бы меньше возмущен, если бы Кита сначала проинформировала его об этом изменении.

Тобирама провел день за чтением свитков, которые взял на время из музыкальной комнаты Киты и которые были довольно более интригующе разнообразными, чем те, что лежали в кабинете Мадары. Тут был значительно более научный материал по ряду тем от поведения гусениц и их жизненных циклов до ботанической химии и рассуждений на тему нескольких бытовых применений электричества, интригующая и странная смеси городского планирования и архитектурных трактатов, что было сбалансировано достаточно большим количеством книг со схемами и узорами, художественной литературой и поэзией.

Некоторые из стихотворений были, кажется, фрагментами больших работ. Они были… тревожащими. Он не знал никаких пьес с такими темами или каких-то исторических событий, с которыми они могли быть связаны. Эти образы будут преследовать его, он знал это.

«Позвольте рассказать вам то, что стоило бы знать мне, когда я был юн и грезил о престиже: ты не решаешь, кто останется в живых, кто умрет и как тебя запомнят после.»

Не было никаких указаний на источник, кроме заметки, что стихотворение было из пьесы и читалось генералом, обращающимся к своему молодому амбициозному советнику бедного происхождения. Строчка о том, как «история снимет с нас мерки» также заставила его чувствовать себя некомфортно: он уже знал, что история гражданских не показывала ни Сенджу, ни Учих в каком-то хорошем свете.

Он хотел спросить, где Кита взяла это все, но не желал прерывать то, чем бы она ни занималась со своим мужем. Те свитки выглядели как история клана, и это правда совсем не было его делом. Китины книги по мифологии и с историями о ёкаях были более безопасной темой.

Ну, они должны были быть: некоторые из этих историй были смутно знакомыми, но большинство из них были новыми и странными в том плане, какой он не мог выразить словами. Одна о мудреце, который отверг своего трудолюбивого, послушного и прилежного первенца и отдал все семейное наследство своему ленивому, беззаботному и идеалистическому второму сыну, заставила волоски на его шее подняться, как и финальные строчки о том, как потомки этих двух братьев с тех пор воевали. Это не совсем согласовывалось с другими историями в том томе, которые были скорее поучительными сказками, предназначенными для того, чтобы научить детей опасаться незнакомцев, быть вежливыми и не уходить далеко в лес.

Были ли эти истории коллекциями конкретно Учих, или это было что-то, что Кита собрала сама? И если последнее, откуда она вообще их достала? Они ощущались… старыми. Другие тома были явно более фантастичными бессмысленностями, предназначенными чисто для развлечения, хотя идеи в самих историях часто были новаторскими и необычными. Как история о принце с летающей лошадью-марионеткой: Тобирама еще не видел летающих марионеток, но такая возможность казалась в какой-то степени правдоподобной. Но как можно создать марионетку с собственным внутренним источником питания, которой сможет управлять гражданский?

Тобирама подозревал, что, если он хотел знать, то ему придется провести собственное расследование. Он никогда не был особо заинтересован в детских сказках раньше (с чего бы), но теперь, когда он стал старше, он мог видеть тонкости и подтекст, лежащие в основе поучительных историй, уроки, которым они должны научить, так что он, возможно, мог понять, почему гражданские так стремятся внушить их своим детям. Фантастическая необычность была явно более рекреационной, но все равно интересной.

Вообще, у него был довольно большой список того, что следовало изучить: керамическая химия (хотя Мадара уже довольно сильно помог ему в этом плане), альтернативное использование водяных дзюцу, а теперь истории про ёкаев. Он мог хотя бы спросить детей своего клана о сказках о ёкаях, которые они могли знать, и сегодня у него было достаточно времени, чтобы скопировать некоторые из этих и забрать их с собой.

Он жил среди Учих три недели, и его мировоззрение перевернулось с ног на голову и перенесло тяжелые потрясения минимум четыре раза. Тобираме было интересно, происходило ли то же самое с Изуной в селении Сенджу.

Будет хорошо отправиться домой, хотя он будет скучать по свежей рыбе.

* * *

Мадара правильно поступил, что не упомянул новый плащ Тобирамы в письме Изуне: как только его брат взглянул на младшего Сенджу, он дернулся, и его чакра ощетинилась. Однако он держал губы крепко сжатыми (челюсть работала так, что говорило о том, что он скрипел зубами), пока проходил официальный обмен репликами и Тобирама ставил свою сумку и снимал плащ, чтобы Кита могла убрать связывающую его печать.

Это во многих смыслах был критический момент: Изуна весьма очевидно был полностью здоров, но если Тобирама выберет каким-то образом отомстить, именно Кита примет на себя главный удар. Сенджу целились в учиховских специалистов по печатям много лет, так что Тобирама мог решить, что убрать ее будет в лучших интересах его клана. Было большим усилием стоять спокойно и не вмешиваться преждевременно.

Но все что мужчина, который был их заложником последние три недели, сделал, когда ему вернули полный контроль над его чакрой, так это вывернул свой плащ наизнанку, чтобы герб Сенджу был явно виден, надел этот предмет одежды и поклонился Ките, и глубина поклона демонстрировала глубочайшее уважение.

Мадара не ожидал этого. Судя по широко распахнутым глазам, Изуна и Хаширама тоже.

— Если мирные переговоры состоятся, для меня было бы честью, если бы ты согласилась организовать встречу, чтобы обсудить фуиндзюцу, Кита-сан, — вежливо пробормотал Тобирама, снова выпрямившись и подняв свою сумку. — Пожалуйста, передай мои благодарности твоим родичам за их гостеприимство.

Кита поклонилась в ответ:

— Конечно, Тобирама-сан.

Лицо Хаширамы светилось ликованием, и он подпрыгнул на носочках, едва сдерживая свой энтузиазм. Изуна чисто символически поклонился ему и выразил достаточно сухие благодарности за заботу и внимание, продемонстрированные лекарями Сенджу в деле возвращения его к полному здоровью. То, что Изуна изо всех сил старался держаться намного дальше расстояния вытянутой реки, было довольно говорящим, но Мадара ничего не сказал, пока два младших брата проходили мимо друг друга в середине поляны (Изуна коротко обжег взглядом Тобираму так, что предполагало, что он пытался поджечь мужчину чистой силой воли), и каждый был возвращен в лоно своей семьи.

Мадара незамедлительно обернул руки вокруг своего брата в крепком объятии, не обращая внимание на зрителей.

— Отото, — пробормотал он, уткнувшись лоб в лоб Изуны.

— Тобирама! Я знал, что вы сможете поладить с Мадарой!

— Анидзя, пожалуйста. Ты устраиваешь сцену, — тон Тобирамы был многострадальным, но после трех недель, когда Мадара слушал, как он говорил во время обеда, можно было заметить тихую радость, лежащую в глубине его слов.

— Плащ, нии-сан?! — тихо прошипел Изуны, тыкая его в грудь. — О, мы поговорим об этом позже.

Мадара беспомощно улыбнулся.

— Ты все еще жив, — восхищенно и удивленно сказал он. Он знал это абстрактно (чакра его брата в печати, все еще нарисованной на его плече, ни разу не дрогнула), но видеть Изуну, когда он шел с легкостью, с цветом в лице и яркой чакрой, после проклятого вердикта Ёри почти месяц назад… это было благословением, о котором он не мог даже мечтать. Не просто живой, но здоровый и, судя по его движениям, даже без шрамов.

Плечи Изуны слегка опали.

— Да, я не мертв, — слегка напряженным голосом согласился он. — Целители были очень тщательны. Думаю, они хотели убедиться, что у тебя не будет повода не отдать им обратно их любимого Сенджу, — его губы дернулись. — У Хаширамы ужасная слабость к азартным играм, нии-сан: я выиграл столько денег, сколько платят одиночному посыльному за миссию, трехсотлетний набор для письма с кистями и чернильницей и шесть килограммов зрелого сандалового дерева, прежде чем Мито-сан заставила его остановиться.

— Спасибо, — прошептал Мадара. Это значило для него больше, чем он мог выразить словами, что Изуна остался у Сенджу три полных недели, когда он мог бы сбежать раньше, если бы захотел. Хоть он одновременно и приложил усилия, чтобы обчистить Хашираму в картах и костях.

Его брат фыркнул.

— Да, ну, ты должен мне рыбу на ужин: в селении Сенджу нигде нельзя найти свежую рыбу! У них даже нет речки, протекающей сквозь селение, в которой можно рыбачить! Три недели без свежей рыбы, нии-сан! Весной! Это издевательство!

Он слегка ударил Мадару в плечо.

Мадара засмеялся, отпустив его.

— Я уверен, что Кита может организовать рыбу на завтрак, обед и ужин на целую неделю вперед, — поддразнил он. — Тебя будет искренне тошнить от нее к тому времени, когда луна сменит фазу.

Изуна хмыкнул, поведя плечами, чтобы ремень зонтичной сумки лег более удобно, сделал шаг и встал у правой руки Мадары, там, где было его место.

— Как будто это произойдет.

Снова обратив внимание на Хашираму и группу Сенджу, Мадара сложил руки на груди и объявил:

— Клан Учиха удовлетворен демонстрацией доброй воли.

Хаширама просиял:

— Тогда давай заключим мир!

Мадара склонил голову, полный решимости придерживаться надлежащих формальностей:

— Клан Учиха готов предложить длительный режим прекращения огня, дабы можно было обсудить полноценный мирный договор и обозначить формальные условия. Клан Акимичи уже предложил выступить принимающей стороной переговоров, через две недели, начиная с текущего дня.

Целиком и полностью благодаря дружбе Киты с Акимичи Мао, которая, судя по всему, написала своему отцу в достаточно восторженных словах после того, как Кита дала ей знать об успехе текущего обмена заложниками, что Чотай-сан решил, что риск предложения принять у себя глав легендарно соперничающих кланов будет того стоить.

Несколько Сенджу внезапно стали выглядеть более заинтересованными — очевидно, у Хаширамы будет много волонтеров, желающих присоединиться к переговорам по соглашению, пусть только и для того, чтобы хорошо поесть на их протяжении.

— Для клана Сенджу честь принять это предложение! — прощебетал Хаширама. — Мы примем щедрое приглашение клана Акимичи и встретимся с кланом Учиха, чтобы заключить официальный договор через две недели! — он подпрыгивал, как будто хотел пробежать через поле и заключить Мадару в удушающее объятие, улыбка все еще светилась на его лице, и он распахнул руки. — Мадара, мы наконец достигаем этой цели!

Значит, его друг мог следовать формальностям — он просто не заморачивался этим большую часть времени.

— Я с нетерпением жду начала переговоров, — ответил Мадара, склонив голову, а затем дал сигнал к отступлению. Он уже выработал предварительное соглашение, но сейчас ему придется представить его старейшинам и главам родов и склонить их к повиновению.

Хотя бы Охабари-оба теперь была полностью на его стороне: доброта Тобирамы к ее детям и его забота о самом младшем, когда Широнуши поранился, принесла здесь неожиданные плоды.

* * *

Тобирама терпеливо позволил Токе подогнать его к целителям на полный осмотр (он хорошо знал, что полностью здоров и что на его коже не осталось печатей), затем высвободился, чтобы отнести свою одежду и свитки обратно в свой дом. Хаширама в данный момент радовался своему успеху в «убеждении» Мадары согласиться на мир, так что он намеревался в полной мере воспользоваться этой передышкой: он был уверен, что к обеду или не позднее завтрашнего утра его брат будет забрасывать его вопросами об Учихах в целом и о Мадаре в частности.

Вся одежда в его сумке была чистой, и душистые травы были вложены между слоями, так что он переложил все в гардероб после того, как повесил свой новый плащ рядом со стойкой для брони.

Ему надо было с кем-то поговорить о плаще. Скорее всего, с Ютой-оба, которая занималась закупками формальной одежды и боевого обмундирования для клана: она будет знать, чего он стоит как в плане материала, так и труда, и, возможно, сможет дать ему идею, из чего может состоять надлежащая благодарность.

Болванки кунаев были завернуты в одну из его рубашек для сохранности. Тобирама перенес их на полку и поставил рядом с ними различные свитки, которые он написал и скопировал, пока был в селении Учих. Критику того ужасного философского свитка он оставил там в назидание тому, кто был достаточно глуп, чтобы заплатить за него деньги, но все другие записи он принес домой.

Он даст прочитать брату его критический анализ эффектов его стратегии на клан Учиха (и как допущения и культурные различия привели к тому, что раскол между ними рос, а не уменьшался) только после того, как его прочитает Тока: она с большей вероятностью сможет уловить подтекст и не попытается проигнорировать его содержание просто потому, что они заставляют чувствовать ее неуютно. Свиток по использованию дзюцу он обсудит с вассалами клана для получения дополнительной информации о способах того, как чакротехники можно интегрировать в гражданскую жизнь, а затем он отнесет его Хашираме: если у Сенджу действительно будет мир, тогда им придется ослабить свою зависимость от работы наемниками, как сделали Учихи.

— Так что я слышала о том, что ты попытался соблазнить красавицу-жену Мадары своим фуиндзюцу, отото?

Тобирама повернулся, чтобы улыбнуться жене брата:

— Мито-нее. Ты в порядке?

— Все отлично. Учиха удовлетворительно хорошо себя вел, хоть он и сумел втянуть твоего брата в то, чтобы тот поставил на кон половину письменного набора вашего отца в детской игре.

Тобирама поморщился: да, это было весьма характерно для Хаширамы. Хотя бы в этот раз это не была ваза их бабушки с цветами сливы. К счастью, позже он сумел украсть ее обратно для баа-сан. Он и Мито теперь знали, что нельзя оставлять ничего в главном доме клана, если они не хотели рисковать тем, что Хаширама предложит это в качестве ставки в той игре, в которую играет сегодня.

— Не думай, что я не заметила, что ты не ответил на мой вопрос, — лукаво заметила Мито.

— Я не знаю, почему кто-то может подумать о соблазнении, — честно ответил он. — Ее фуиндзюцу не похоже ни на что, что я когда-либо видел, и она предложила возможность сравнения записей после того, как мирный договор будет принят.

— Значит, это она пытается соблазнить тебя своим фуиндзюцу, — сделала вывод Мито, — и преуспевает.

Тобирама нахмурился:

— Я заверяю тебя, Кита-сан вела себя предельно надлежаще и уместно, вне зависимости от той власти, которую предоставили ей наложенные на меня печати.

Вообще, она была восхитительно уважительна и намного более милостива, чем то, чего он, возможно, заслуживал. Особенно когда он был тем, кто убил ее отца. Ни в какой момент ни она, ни ее муж не пытались обсудить что-то, что могло привести к тому, чтобы он предал детали внутреннего устройства клана Сенджу, и вообще не обращались к ним как-то по-другому, чем как с частым гостем не из клана. Не считая печати на его чакре, конечно.

Мито просто ему улыбнулась без какого-либо намека, устраиваясь поудобнее на одном из его стульев.

— Итак, тогда расскажи мне о своем пребывании в клане Учиха. В твоем письме почти не было деталей, и хоть Изуна-сан весьма любезно позволил мне прочитать письмо его брата, было ожидаемо, что Мадара-сан придержит все некомфортные детали.

Признав, что он не сбежит от обеспокоенного допроса его сестры, Тобирама сел на свой любимый стул и собрался с мыслями.

— Я жил в главном доме клана Учиха, — начал он, — в отдельной комнате с замком-печатью внутри. Кита-сан сама готовила почти всю еду, и все приемы пищи были совместными, и на них присутствовали все, кто был в это время в главном доме. Двоюродная сестра Мадары, которая, я думаю, младшая сестра обычного оппонента Токи Учиха Хикаку, переехала в комнату Изуны, чтобы освободить для меня место, и у Мадары также две дочери возраста Тсунамы, которым он не препятствовал взаимодействовать со мной.

Мито знающе улыбнулась при упоминании детей — Тобирама ее проигнорировал. Он уже знал, что его любовь к детям ее забавляла, особенно так как было очень маловероятно, что у него будут собственные. Он никогда не был особо заинтересован в женщинах (или в мужчинах) в этом плане.

— Мадара дал мне свободный доступ к ряду свитков и книг (он определенно позаботился о том, чтобы заранее засекретить и убрать все, что он не хотел, чтобы я видел), и после того, как первые несколько дней прошли без происшествий, он позволил своим детям показать мне селение.

— И ты, конечно, никак не смог им отказать или сделать что-то, что могло их расстроить, — лукаво заметила Мито.

— Клан Учиха довольно единодушно не желал делать или говорить что-то в присутствии близняшек их главы клана, что могло привести к тому, чтобы они осознали, что я технически их враг, — спокойно ответил Тобирама. — Не думаю, что они даже осознавали, что я Сенджу. Кита-сан определенно приложила все усилия, чтобы из ее слов подразумевалось, что я Хатаке.

— Умно, — Мито поджала губы. — Ты действительно выглядишь как Хатаке, но этот обман означал, что от других Учих тоже требовалось то, чтобы они обращались с тобой как с Хатаке, что, без сомнения, лучше, чем если бы они обращались с тобой как с Сенджу.

— Старшие дети все знали, — признал Тобирама, — но они были достаточно изолированы от поля боя, чтобы быть скорее любопытными, чем бояться, как только глава их клана дал ясно понять, что я для них не угроза, — он приостановился. Надо ли? — В клане Учиха значительно больше детей, чем у Сенджу.

В данный момент в клане Сенджу было пятнадцать детей, одиннадцать из которых были младше восьми.

Мито внимательно оглядела его:

— Насколько больше это «значительно», Тобирама?

Тобирама опустил глаза:

— Полагаю, количество детей превышает количество взрослых.

Мито резко вдохнула: она была родителем, она понимала здесь все тонкости.

— Ну, это представляет перспективу мира в довольно ином свете, не так ли?

Тобирама не будет обременять ее длинным перечнем своих ошибок в этом плане — он поговорит с Токой, и у нее будет для него хороший совет. У Мито и так уже было более чем достаточно обязанностей, учитывая Тсунаму и то, что она была единственным человеком, к которому Хаширама соизволит прислушаться в политических вопросах.

Он прилагал все усилия, но его старший брат взял за привычку игнорировать его, когда Тобирама говорил вещи, которые тот не хотел слышать.

— Думаю, они искренни в своем желании мира и они будут соблюдать любой заключенный договор, — предложил он. — Может быть, они даже будут открыты для сотрудничества, которое анидзя так отчаянно хочет между нашими кланами.

Мито уверенно кивнула.

— Тогда это меньшая катастрофа, чем могла бы быть, — сделала вывод она. — Я посмотрю, что можно сделать, — она встала. — И если будут хоть какие-то обсуждения фуиндзюцу с кланом Учиха, я бы хотела быть вовлеченной.

Конечно. Она была не меньшим специалистом по печатям, чем он. Вообще, она была даже большим специалистом.

Тобирама улыбнулся:

— Я уверен, что у Киты-сан не будет возражений.

* * *

Изуна кипел от злости на всем пути до караульной будки, затем натянул впечатляюще хорошую маску для всех, кто хотел его обнять и проверить, все ли с ним в порядке (особенно Ёри), а после извинился и ушел в главный дом клана, где аккуратно закрыл все сёдзи в приемной, прежде чем закричать на них обоих во всю глотку.

— Ты сделала Тобираме плащ?! О чем вы думали?! Вы знаете, что это значит! Почему каждый раз, когда я оставляю вас двоих одних, вы делаете что-то совершенно вопиющее?! Почему вы всегда это делаете?! — он взмахнул руками, беспокойно шагая кругами. — Я не могу поверить, что оба-сан вас не остановила! И так плохо, что мне пришлось десять дней страдать от пресной еды и от того, что в меня постоянно тыкала чакра Сенджу днем и ночью, потом терпеть твоего удушливо сверхпривязчивого человекообразного кудзу, который хотел меня задушить, потому что он думал, что теперь мы друзья, а потом я узнаю, что, пока меня не было, вы двое взяли и приняли в семью человека, который, могу я вам напомнить, попытался меня убить!

Мадара выглядел разбитым.

— Отото, все было совсем не так! — запротестовал он.

— Это не учиховский плащ, — решительно вторила Кита. — На нем нигде нет нашего герба, только герб Сенджу, и на нем нет и воротника. Я сделала этот плащ, потому что он прибыл в одной рубашке и штанах и с запечатанной чакрой ему нужно было больше слоев, чтобы не заболеть.

— Ты сделала этот плащ, Кита! Ты, кто делает лучшие плащи нашего клана, сделала плащ для нашего врага!

— Я сделала плащ для нашего заложника, — сказала Кита с нарастающим раздражением, — с которым честь требовала, чтобы мы обращались так, как мы надеялись, что Сенджу будут обращаться с тобой. Да, я сделала ему плащ, потому что в плаще он выглядит меньше как Сенджу и, следовательно, менее неприятным, так что мне было спокойнее позволить ему ходить по клановому селению с Тоши и Азами. Что я была вынуждена позволить, потому что то, что мы здесь делаем, это беспрецедентно, Изуна, так что мы с Мадарой были вынуждены демонстрировать полную уверенность, что это сработает, чтобы остальной клан мог последовать нашему примеру!

Что да, сработало, но это не означало, что не было чрезвычайно напряженно принимать столько всего на веру. Клан раньше так много раз ее подводил, что было тяжело доверять их коллективной доброй воле. Было так тяжело верить, когда причина, по которой ситуация стала настолько плохой, состояла в том, что половина клана не хотела мира до совсем недавнего времени.

Изуна выглядел немного опешившим:

— Кита, у тебя есть шаринган?

Конечно, он обратил больше внимания на это.

— Почему это имеет отношение к этому обсуждению, Изуна?

— Я, это, — ее деверь выглядел слегка затравленным. — Как долго у тебя шаринган, имото?

— С тех пор, как твой отец послал меня на одну из тех торговых миссий, когда мне было пятнадцать, — едко сказала Кита, — не то чтобы я это заметила это до позавчерашнего дня.

— Как у тебя мог быть шаринган, а ты не заметила?!

Кита сложила руки на груди, осознавая, что ее муж настороженно за ней наблюдал.

— Так как я концентрируюсь на контроле моей чакры и, следовательно, не позволяю ей срываться с цепи каждый раз, когда участвую в сражении, так что обычно я не активирую мой шаринган, и, следовательно, я никогда не привыкла на него полагаться, — просто, почему они спорили? — Вопрос с плащом явно тривиальный, если то, что я активировала шаринган, является более важным. Я пойду и перенесу футон Бентен из твоей комнаты.

— Кита? Нет, подожди…

— Отото, на два слова? — сказал Мадара, сделав уверенный шаг вперед и поймав руку брата, пока Кита покинула комнату, прежде чем она сделает что-то, о чем, как она знала, она пожалеет.

Обладание Мангекьё было похоже на владение запасом взрывчатки: ты внезапно осознаешь, что это предлагает тебе эффективное решение для многих жизненных проблем, хоть ты одновременно и знаешь, что все, что это сделает, это создаст новые и более сложные проблемы. Да, она могла превратиться в гигантского дракона-крокодила и запугать своего деверя угрозой расчленения и смерти, но это на самом деле не сделает их отношения лучше. Все, что это сделает, это утомит ее глаза, испортит отношения, которые у них были, и будет означать, что Мадаре придется потратить много денег на серьезный ремонт главного дома. Она уже достаточно натворила, учитывая ту починку стропил и энгавы, не говоря уже о том бардаке, в который она превратила сад, который все еще исправляла Мидори. Сделать это снова…

Не вариант.

Все было хуже, потому что ей нравилось, что Тобирама был рядом. Он был как раз из тех людей, которые вызывали у нее симпатию, он понимал ее. Они были на одной волне. Ему нравились факты, знать вещи, исследовать, как все работает, и придумывать новые способы, как все может работать лучше. Ему нравились ее малышки, и у него было для них бесконечное терпение. Он был неукоснительно вежлив, но обладал сухим чувством юмора, которое скрывалось под манерами. Он не переживал о мелочах и работал с тем, что было перед ним. С ним было спокойно.

В этой жизни у нее не было тихого друга, с которым можно было просто быть, а сейчас эта возможность дразнила ее, и она уже по нему скучала. Это было несправедливо, но это было реальностью.

Конечно, у нее был ее муж, но это были совсем другие отношения. Важность была намного выше, как и степень приверженности. Было бы очень здорово иметь друга без таких больших вложений, для которого она не была вынуждена быть авторитетной фигурой: как мастерица печатей и жена главы Внешней Стражи ее положение окрашивало все ее другие отношения внутри клана.

Кита ровно задышала и принудительно успокоила свою чакру, а затем переместила футон Бентен и ее гардероб на колесиках обратно в старую комнату Таджимы-сама. Тобирама прибрался после себя, так что не было ни единого признака, из-за которого можно было бы предположить, что он когда-либо был в комнате, не считая запасного свернутого футона в углу, на котором был очень слабый след водной чакры. Она уже отложила простыни для стирки, и старое кимоно Таджимы-сама было давно проветрено и снова убрано.

У них будет мир. Вещи не вернутся к «нормальному» состоянию. Они установят новую норму, и Кита, может, сумеет завести нового друга.

Она была чудовищно оптимистична, но она чувствовала, что заслужила немного оптимизма.

* * *

Изуна сидел обмякшим и обхватив голову руками, пока Мадара заканчивал свое тихое, но очень твердое объяснение, почему Ките прямо сейчас надо побыть одной и почему на нее нельзя давить.

— Мангекьё? — в конце концов пробормотал его брат. — Но, но… как? Я имею в виду, почему она? Не то чтобы она единственный человек с шаринганом, который потерял родителей. Она даже не единственный человек с шаринганом, который видел, как его родитель умирает. Как это вообще работает? На камне говорится «горе», но правда, очевидно, что в этом есть что-то большее. Мы все теряем людей, мы все горюем.

— Честно, мне все равно, — откровенно признался Мадара. — Проблема в том, что теперь у клана семь людей, обладающих Мангекьё, внутренняя иерархия снова бесцеремонно сведена на нет, и моя жена только что доказала, что просто потому что никто из других горюющих родичей пока не активировал свой Мангекьё, не означает, что этого не произойдет, если он или она не попадет в подходяще неправильные обстоятельства. Ее мать была мертва почти четыре года, и она была здесь и наблюдала, но ее Мангекьё оставался неактивным до настоящего времени. Что, похоже, было нормально для Тоётамы. Мне придется прочитать все другие свитки и посмотреть, что может быть нормально для других родов.

Просто на всякий случай. Как Изуна только что заметил, все в клане скорбели, и у большего количества людей, чем когда либо, был шаринган, особенно среди подростков.

Изуна прикусил губу.

— Она ослепнет, — пробормотал он. — Она обожает свою вышивку, композиции рисунков и чтение, и она все это потеряет.

— Этого еще не произошло, — ровным тоном сказал Мадара, — и если договор с Сенджу будет подписан, может быть, мы сможем проконсультироваться с их целителями. Кроме того, мы оба знаем, что меньшее использование Мангекьё замедляет деградацию настолько же, насколько и надлежащие тренировки. Половина причины развивающейся слепоты состоит в том, что все прошлые носители Мангекьё были во Внешней Страже и регулярно использовали эти техники, — что, скорее всего, сыграло настолько же значительную роль в сопутствующей низкой продолжительности жизни, насколько и усиливающаяся слепота. — Така особо свой не использовала, и ее зрение оставалось достаточно хорошим намного дольше, чем наше.

— Хикаку тоже не особо использует свой, — задумчиво согласился Изуна. — Но опять, над ним также трясется Ёри со своим дзюцу с чакрой Инь.

Тоже правда.

— Нии-сан? — Изуна обхватил себя руками. — Я, я не ожидал, что это случится.

Мадара моргнул, озадаченный.

— Я не думаю, что кто-то ожидал, что Кита активирует Мангекьё, Изуна. Даже ото-сама.

Те предупреждения о невестах рода Тоётама были фактически наихудшим сценарием.

— Не это, — пробормотал его младший брат. — Я, я не ожидал снова тебя увидеть. Я думал, что Сенджу просто меня убьют (специально или, возможно, просто не сумев меня вылечить), а затем ты убьешь Тобираму и, ну, — он поднял взгляд на Мадару, и его подбородок опасно задрожал. — Но, но я все еще здесь, и, и что теперь, нии-сан?

Мадара быстро подошел к своему брату и крепко обнял его.

— Мы будем продолжать, — успокаивающе пообещал он. — Будем пробовать новые вещи. Ты придумаешь новые способы, как обчистить Хашираму, пока его жена не следит.

Изуна затрясся, издав звук между рыданием и смехом.

— Это, это было весело, нии-сан, — признался он, — он убил так много членов нашего клана, и, и я играл с ним в игру с рыбами, и он так разгромно проигрывал. Его трехлетний сын побил его три раза, и он стенал и дулся, как будто это он ребенок, а затем требовал матчей-реваншей, чтобы он мог проиграть снова.

Мадара почувствовал, как слезы его брата впитывались в его плащ, и ничего о них не сказал.

— Сенджу просто люди, — тихо сказал он. — Как и Учихи просто люди. Вот почему эта война так ужасна: мы все просто люди, с глупыми бзиками, странными привычками и семьями, которых мы любим, и мы убиваем друг друга, потому что мы не можем просто остановиться. Я знаю, что я настолько же причастен к убийству всех наших членов клана, насколько и Хаширама: я тот, кто каждый раз посылает их на поле боя. Но мы всегда так делали, и меняться тяжело.

Он был так, так благодарен Ките за то, что она многие годы выслушивала, как он с трудом пытался выразить свои чувства, чтобы теперь, когда его брат был готов слушать, он мог найти правильные слова.

— Я ненавижу тебя за это, — горько пробормотал его брат. Мадара не принял это близко к сердцу. Это действительно тяжело — знать, что ты часть проблемы.

— Тобирама тоже теперь это знает, — тихо поделился он. — Он поговорил с Китой о стихийной чакре и осознал, что мы обучаем ей всех, не только Внешнюю Стражу. Не выходил из своей комнаты два дня после этого, — они были снаружи его офиса, и звуки хорошо проходили сквозь сёдзи, особенно если ты специально подслушивал. — Затем он пришел посмотреть, как Кита проводила демонстрацию работы с проволокой, и был вынужден уйти почти сразу.

Он всем телом демонстрировал вину, даже с крепко сдерживаемой чакрой, что было фактически признанием. Не то чтобы они уже не знали, кто убил мастера проволоки Икому: легкие, полные воды, были довольно отличительными.

— Узнал стиль, хм? — цыкнул Изуна. — Так ему и надо.

Работа с проволокой клановых кузнецов по проволоке была совсем не похожа на то, чему учили Внешнюю Стражу для использования на поле боя: весь ее смысл был в том, чтобы испытать проволоку до предела, провести ее сквозь вещи, которые выходили далеко за рамки того, чем утруждались большинство воинов, чтобы удостовериться, что она никогда не подведет. Они сосредотачивались на форме, функциональности и красоте, а не эффективности, и их техники демонстрировали невероятный контроль, который был настолько же необходим в их ремесле, насколько и сильные чакрорезервы.

Если бы Кита не была настолько влюблена в композиции рисунков и вышивку и если бы довольно поздно не развилась в плане резервов, ее отец наверняка бы обучил ее на роль преемницы. Она определенно знала более чем достаточно, чтобы помогать в кузницах, когда люди были больны, и он слышал, как ее уголь хвалили за его хорошую консистенцию.

Это не было обычными умениями, развития которых ожидалось от жены главы Внешней Стражи, надо было сказать, но ими восхищались и их ценили не меньше. Кита понимала ремесло, понимала, насколько важны эти умения для клана, и приложила усилия привнести больше умений, чтобы Учихи были более самодостаточными. Да, прямо сейчас у них было опасно мало людей, но в плане финансов они находились очень далеко от отчаянного положения.

У Мадары всегда был вариант проглотить свою гордость и попросить даймё дать Учихам землю в другом месте в обмен на их унаследованные земли, месте, где можно будет жить подальше от Сенджу. Он будет ненавидеть каждую секунду этого, но если бы Хаширама не согласился на мир, он наверняка все равно бы сделал это. Или вообще собрал бы вещи и переехал в другую страну: сейчас они были достаточно богатыми и производили достаточно много вещей, чтобы другой даймё ухватился бы за шанс получить клан Учиха в должники за щедро предоставленную им новую землю.

Это была мера только на крайний случай, но она была. Теперь они весьма заметно присутствовали на рынке предметов роскоши, и это давало Учихам новую и абсолютно другого типа силу. Его отец никогда не ценил ее, но Мадара был внимательным, как и Изуна: у клана было больше веса, который можно было продемонстрировать в столице, чем когда-либо раньше, и Кита купила его для них с помощью шелка, керамики и возрастающего интереса к их углю, чернилам и лезвиям.

Они будут договариваться с Сенджу с позиции силы, хотя Мадара не знал, имеет ли Хаширама хоть малейшее представление о том, насколько больше сейчас Учихи вносили на стол переговоров. Да, Сенджу были «кланом тысячи навыков», но как много из этих навыков были полезны в мирное время? Как много из них приносили деньги без разжигания насилия и вражды?

Мадара с довольно большим нетерпением ждал момента, когда это выяснится. В конце концов, чтобы действительно был мир, оба клана должны перестать получать выручку от конфликтов других людей. Тобирама заметил это, а Хаширама?

Через две недели Мадара это узнает.

— Лучше, отото?

— Думаю, да, — признался Изуна, все еще опираясь на Мадару.

— Хочешь пойти на рыбалку?

Ни один из них не был хорош в этом, но вдвоем у них обычно получалось поймать что-то, что можно было съесть.

Его брат фыркнул:

— Да. Пойдем поймаем нашу собственную рыбу.