Волна / Billow (гет)

Сон потряс Гермиону. Картинки мелькали перед ее взглядом за завтраком, который по воскресеньям она съедала в своих комнатах, в душе и за рутинными утренними делами. По воскресеньям она обычно ходила без своего уже традиционного пучка, но сегодня решила, что он необходим. Нужно уладить кое-какие дела, что нельзя делать с дикой прической. Гермиона всегда думала, что выглядит моложе с распущенными волосами, особенно с того времени, когда нашла идеальное средство, применение которого делало ее всегда неуправляемые волосы послушными и волнистыми. Она очень тщательно подбирала одежду. Учительские и деловые мантии не подходят. Она придет как друг. Магглорожденный друг. Гермиона остановилась на темно-синих джинсах и простой белой рубашке с длинными рукавами.

«Пойдет», — решила она, разглядывая себя в большом зеркале.

Пара кроссовок — и образ завершен. Никакого макияжа. Она — Гермиона Грейнджер. И не собирается скрывать этот факт за толстым слоем грима. Она — их друг. Или хотя бы так думала.

Северус.

Внезапно имя всплыло в ее мыслях вместе с ощущением его объятий из сна. Так реально. Он держал крошечного ребенка, нежно покачивая, и так любяще и нежно улыбался ей. Это навсегда останется в ее памяти. Она никогда не видела, чтобы он улыбался. Ни разу. Ухмылялся — да. Насмехался — да. Подергивающиеся уголки его рта — да. Но такой улыбки — никогда.

Северус.

Квинтус.

Откуда взялось это имя? Она знала, что во сне ребенка звали Квинтус. Квинтус Снейп. Но это не все. Гермиона Снейп. Миссис Гермиона Снейп. Она посмотрела в зеркало и покачала головой. Черт, он даже не нравится ей, а она ему. У них никогда ничего не получится. За все время их знакомства, кроме взаимных обид, у Северуса и Гермионы не было ничего.

Ему была уготована другая женщина. Невыносимая и, наверное, одинокая. Гермиона глубоко вздохнула и пожала плечами.

Но...

Он был таким хорошим с ребенком. Любящим, нежным, заботливым и счастливым. Счастливый Северус Снейп. Он сам так сказал.

— В твоем сне, Гермиона. Ты не читала Фрейда? — пробормотала она, закатив глаза. Снова говорит сама с собой. Прекрасно. Да. Все просто. Она много думала о Северусе, и еще о пророчестве и детях. Простой, совершенно объяснимый сон.

— Точно, — сказала она сама себе и быстро вышла из комнат, пытаясь забыть образ Северуса — любящего отца. Ну и что? У нее во сне был муж, раздумывала Гермиона, толкая двери замка. Она пыталась вспомнить, было ли у нее на пальце кольцо. Она не знала, не помнила. Нужно посмотреть в мыслесливе. Или просто забыть о сне.

Ведь неважно, были ли они в браке. Это просто сон — результат напряженных размышлений. Слишком много мыслей об этом мужчине и детях.

Погруженная в свои мысли, она не заметила, как подошла к точке аппартации, но вовремя собралась и переместилась.

Минерва улыбнулась Северусу впервые за все время, когда они вместе сели за обеденный стол.

— Почему ты так улыбаешься? — подозрительно спросил он, отпивая чая.

— Я просто вспомнила, что твоя бабушка сказала мне, — директор повела плечом.

— О Мерлин, — вздохнул он и потянулся правой рукой туда, где на столе лежал воскресный номер «Ежедневного пророка». Не то чтобы он обычно читал эти сплетни, но все же лучше газета, чем адские беседы с Минервой МакГонагалл.

— Да не будь таким, — пожурила она. — Здесь никого нет, только ты и я.

Его пальцы почти дотянулись до газеты, когда он почувствовал тычок под ребра.

— Что...

— Здесь только ты и я. Можем поговорить. А почитаешь эту... словом, возьмешь с собой. — Ее неприятный тон был подкреплен таким же резким кивком.

— Я не попадусь на твою удочку, — пробормотал он. — Что такого тебе сказала моя бабушка?

— Шоколадный пудинг, — улыбнулась Минерва.

— О Мерлин, — снова пробормотал он.

— Да. Детство вспоминаешь? — полюбопытствовала она.

Северус вздрогнул и медленно кивнул. Он выглядел удивленным.

— Я угощала тебя им после того, как Эйлин... — она вздохнула. — Я не собиралась ворошить прошлое.

— У тебя даже в мыслях не было, — съязвил Снейп

— Не было, Северус, — честно ответила Минерва. — Но Лакс напомнила мне о твоей матери и том, каким ты был ребенком.

— Она все еще так и относиться ко мне, если это тебя утешит, — тихо сказал он.

— Это не самое худшее. Ты постоянно сам заботишься о себе, с тех пор...

— Ничего страшного, — оборвал он и ловко взял газету, открывая ее наугад.

— Положи, пожалуйста, — Минерва легонько прикоснулась к его локтю. — Она хочет для тебя всего самого лучшего и всегда хотела.

— Мы не всегда получаем то, чего желаем.

— Я почти уверена, что у «Роллинг Стоунз» была такая песня, — усмехнулась она, радуясь, что может немного разрядить обстановку.

Северус повернулся к Минерве и вопросительно посмотрел на нее.

— Мой племянник был сквибом, но его дети родились волшебниками. Я много времени проводила с ними. Альберт, мой племянник, любил эту песню.

— Ага, — вздохнул Северус.

— Мы можем опять вернуться к объекту нашего разговора?

— Какому?

— Что мы с твоей бабушкой просто хотим видеть тебя счастливым.

— Я счастлив! — возразил он немного резче, чем следовало бы.

Она опустила брови и покосилась на него.

— Тогда довольный, — уступил он.

Минерва наклонила голову и понимающе улыбнулась:

— Мы с твоей бабушкой несогласны.

— Не вмешивайтесь. С меня достаточно указаний твоего бывшего... какой бы он ни был... в моей жизни.

— Мы называли себя любовниками, Северус, — грустно улыбнулась Минерва. — Но он вмешивался в основном для твоего же блага. Думая, что так будет лучше для многих. Не только для него.

Северус уставился на нее с широко открытыми глазами. Он не ожидал услышать такое от человека, который всегда защищал Альбуса. Всегда.

— Не смотри на меня так. Прошло уже больше шести лет. Я скучаю по нему, не по его уму или словам — они теперь принадлежат портрету, а по нему целиком. По лимонным долькам и остальным сладостям, которые всегда лежали в его карманах. Но он использовал людей. Он использовал тебя. Гарри. Меня. — Она пожала плечами. — Потому что считал это правильным. Потому что знал, что так мы можем победить. И мы победили.

— Мы, — он вложил в это слово всю горечь, которую чувствовал, — не победили.

Минерва вздохнула и тайком обвела глазами Большой зал. Там все еще никого не было, и она, отложив вилку, поднесла руку к его лицу. По-матерински погладила его щеку, удивляясь, что он даже не вздрогнул. Она пристально посмотрела в его черные глаза и мягко сказала:

— Ты много потерял. Думаю, все твои странствия, бега не были тем, чего ты действительно желал. Ты знаешь: я бы немедленно приняла тебя назад. Ты не хотел внимания. Ты был шпионом и привык жить... хм... под прикрытием. Но это не та жизнь, которая тебе нужна. Ты много потерял, но не все.

— Мне не нужна твоя жалость, — выплюнул он и отвернулся.

— Я не жалею тебя, милый, — мягко продолжала она, нежно, но сильно взяв его за подбородок, заставляя Северуса вновь взглянуть на нее. — Я просто рассказываю тебе свое видение. — Минерва снова погладила его щеку. — Северус, расслабься. Перестань надевать эту дьявольскую маску. Можешь снимать баллы и назначать взыскания, сколько пожелаешь, но, ради Мерлина, улыбайся.

Он поднял бровь, но только посмотрел на нее.

— Если не для меня, то для Лакс.

— Она — портрет, — разозлился он и убрал ее руку от своего лица.

— Да. Но портрет, который знает, о чем сожалела твоя бабушка, — прошептала она, возвращаясь к еде, увидев, что несколько первогодок пришли на завтрак.

Было солнечно, но довольно холодно даже для раннего ноября, и Гермиона сильнее закуталась в пальто. Ей надо было надеть мантию поверх пиджака, но она не хотела. После аппарации Гермиону всегда немного трясло, и, пройдя то небольшое расстояние, которое оставалось до Норы, девушка окончательно замерзла. Она тихо чертыхнулась, радуясь, что ни один ученик не может ее видеть. Ведь есть правила. Они видели только профессора Грейнджер — строгую учительницу, и никогда Гермиону — молодую женщину, которая задыхалась и дрожала от холода.

Ей было интересно, относились ли так же к Северусу. Очевидно. Он всегда был придирчивым, донимающим гриффиндорцев учителем, а не Северусом, который вероятно мерз и чертыхался, и ходил в туалет, как остальные люди. И, как ни странно, всегда оставался собой, даже будучи учителем.

Гермиона внутренне застонала. Она снова думала о нем. Будто бы была влюблена. Смешно.

Выбора нет. Когда она подошла к дому, то поняла, что ни её, ни её стук просто не услышат из-за гула голосов, доносящихся изнутри. Гермиона решила просто войти. Как и раньше. И, конечно, сразу же все взоры обратились к ней, а радостное щебетание прекратилось. Она стояла не дрогнув, глядя сначала на Рона, потом на Гарри. На короткое мгновение Гермиона подумала, что Северус гордился бы ее выдержкой.

— Ты! — закричала Молли и двинулась на Гермиону.

— Здравствуйте, миссис Уизли. Рональд. Гарри. Джинни. Флер. Билл. Надежда, — кивнула она каждому из присутствующих.

Рон побледнел и, казалось, хотел исчезнуть с лица земли. Джинни с ребенком на руках просто встала и вышла из кухни. Гермиона посмотрела на нее, открыв рот от удивления, когда Гарри собирался последовать за своей женой, не говоря ни слова.

— Гарри? — спросила Гермиона, пытаясь оставаться спокойной. — Пожалуйста, останься. Думаю, у меня есть, что тебе сказать.

Он остановился и посмотрел на свою подругу, но теща перебила его.

— Ты хочешь что-то сказать? — визгливо закричала она. — Гермиона Грейнджер, ты не пришла сюда вчера. Мы отложили церемонию на два часа, потому что думали, что ты задерживаешься.

— И в чем была моя вина? — теперь закричала Гермиона. — Я даже не знала, что ребенок уже родился. Мне никто не сказал.

— Конечно, они сказали тебе! — ответила Молли таким же тоном.

— Никто не сказал. Спросите своего младшего сына, — Лицо Гермионы вспыхнуло. — Спросите дочь. Я написала ей пару дней назад и не получила ответа. Рон написал мне, я ему ответила, а потом получила письмо с...

Лицо Молли стало ярко-красным и она повернулась к Рону:

— Ты не написал ей? — заорала она и быстро двинулась к сыну.

— Мам, Надежда... — он пытался защищаться.

— Пять минут, Рон, — мягко сказала Гермиона, — чтобы написать: «Гермиона. Джинни родила». Этого было бы достаточно. — Она грустно покачала головой. — Гарри, я все понимаю, что ты был...

— Я только что стал отцом, и ты ждала...

— Что ты скажешь мне. Да.

— Никто не сказал ей? — продолжала негодовать Молли. — Никто не сказал ей?

— Никто не сказал мне, миссис Уизли. Я пришла бы, — кротко ответила Гермиона. — Мне жаль, что меня не было, но...

— Рональд Уизли! Гарри Поттер! — Молли начала снова. — Если бы вы были детьми, месяц сидели бы под замком. Как вы могли? Почему позволили мне написать ей такое письмо? Она не знала. Гарри, ты хотел, чтобы она была крестной твоего сына, и даже не связался с ней по каминной сети? Это заняло бы полминуты.

— Я пытался связаться с ней, — попытался перебить Рон.

— Мой камин не защищён, — запротестовала Гермиона. — Я вчера была в Хогсмиде, но к десяти вернулась в свои комнаты.

— Конечно, ее камин не защищён, Рональд, — Молли приняла сторону Гермионы. — Не могу поверить, что вы забыли о ней. Как вы могли забыть о своей лучшей подруге? — возмущалась она. — И Джинни. Джинни! — громко позвала она дочь, совсем не заботясь о внуке. — Подойди на минутку.

— Гарри, я очень расстроена. Рон, не могу поверить, что ты это сделал. — Она гневно покачала головой. — Джинни, ты не могла сказать Гарри или Рону, чтобы они сообщили Гермионе? — повернулась она к своей дочери. — Вы позволили мне написать такое обидное письмо. Ни у кого не хватило смелости сказать мне, что вы были слишком заняты, и что она больше не ваш друг. Никто не менял крестной, потому что должен был, а потому что хотели, чтобы ее не было здесь!

Гермиона на мгновение закрыла глаза, а потом посмотрела на Молли и тихо покинула Нору. У нее кружилась голова. Они просто забыли о ней и пытались найти себе оправдания. Она больно укусила себя за губу и побежала к низенькому заборчику, зная, что за ним сможет аппарировать отсюда. Ей нужно уйти, уйти от друзей. Если они все еще были ее друзьями.