Дети темной стороны (джен)

Четверо Мародеров вернулись в Хогвартс, но прежней легкости в их отношениях уже не было. Постоянно чувствовалась какая-то натянутость, какая-то неловкость — почти незаметная, но раздражающая, как камешек в ботинке.

Хотя, пожалуй, правильнее было бы сказать, что проблемы в общении были главным образом у Сириуса с Джеймсом — и начались они, когда Сириус получил записку по каминной сети, ушел и вернулся с бессознательной, умирающей девушкой на руках. Прежде они всё всегда делали вместе, как настоящие побратимы. Но это лето изменило Сириуса, и в глазах Джеймса появилась тень недоумения и отчуждения, словно он не узнавал человека, в которого превратился его лучший друг. Ремус вновь сделал то, что лучше всего у него получалось: тихо, без выяснения отношений, принял Сириуса таким, каким он стал — и тот был ему за это безмерно благодарен. Питеру хватило самого краткого описания летних событий, полного недомолвок и умолчаний. Он не хотел вспоминать Шато Малфой — не больше, чем Сириус хотел рассказывать о том, что с ним произошло. Так что Питер просто пожал плечами и заговорил о других, более приятных вещах.

Но Джеймс по-прежнему жил в черно-белом мире, где не было места недомолвкам, и понять Сириуса он не мог.

Прямо они об этом не говорили, пряча неловкость за шумным, даже нарочитым, весельем. А потом Анна вернулась в школу, и Сириус пришел в дортуар незадолго до отбоя. Все его мысли были о психопатологических репереживаниях, крайней агрессии, диссоциации и куче других подобных вещей — а в воздухе висело такое напряжение, что можно было резать ножом. Когда Сириус вошел в дверь, Джеймс, Питер и Ремус листали каталог Зонко. Джеймс поднял глаза, и даже очки не могли скрыть, что он расстроен, возмущен и едва сдерживает гнев.

— Ну и где ты был?

— С Анной разговаривал, — ответил Сириус и сам услышал, каким напряженным и настороженным стал его голос.

Ремус спрыгнул с кровати Джеймса, слегка ткнул Питера в бок локтем, и оба они тихо отошли в свой угол комнаты.

— За ужином с ней все было в порядке.

Сириус вспыхнул:

— Ничего с ней не в порядке! У Анны тревожное расстройство, и ее дети, скорее всего, родятся сквибами, и сама она потеряла часть своей магии, и отец у нее мертв! Мертв, Джеймс! И чего ты к ней цепляешься? Не устраивает, что я общаюсь с вонючей слизеринкой, у которой в родственниках темные маги? За это ты ее ненавидишь? Ну так у меня семья такая темная, что Анне и не снилось — меня тоже теперь будешь ненавидеть?

— Вовсе я ее не ненавижу! — горячо воскликнул Джеймс. — С чего ты взял? Просто я считаю, что она плохо на тебя влияет, — в его голосе зазвучали умоляющие нотки. — Ты изменился, Сириус. С тех пор, как ты вернулся из Франции, тебя просто не узнать. Ведешь себя, как одержимый — конечно, мне это не нравится…

Сириус злился — и в то же время понимал Джеймса. Он покачал головой.

— Она тут ни при чем, Джеймс. Если Анна и повлияла на меня, то только к лучшему. Кто знает, что стало бы со мной без нее… Ты просто не представляешь, Джеймс. — Сириус зажмурился. — Просто не представляешь, что это такое — день за днем жить там, где вокруг только холод, и тьма, и зло… Я и не знал, что такой ужас бывает. — Содрогнувшись, он открыл глаза и пристально посмотрел на Джеймса. — Видеть, как дети — наши ровесники и даже младше — с каждым мгновением убеждаются, что прав тот, у кого сила, и что если их предки тысячи лет занимались кровосмешением, то от этого кровь стала чище и лучше, и теперь они вправе убивать. Брать в руки палочку, выпускать из нее омерзительные проклятья, причинять боль — оказывается, даже самые простые и безобидные заклинания можно извратить и использовать во зло. В Шато Малфой были такие же люди, как и мы с тобой, и они не выбирали, в какой семье рождаться, какие обычаи соблюдать, какой жизнью жить. То, что Анна, что хоть кто-то из них все еще способен не поддаваться лжи, которую им скармливают с самого рождения — вот что настоящее чудо.

Страсть и боль в словах Сириуса лишили Джеймса дара речи. Он только и мог, что моргать по-совиному. И тут неожиданно раздался голос, при звуках которого и Джеймс, и Сириус изумленно обернулись.

— Они отнимают все, во что веришь, всю твою убежденность в том, что такое добро и свет, правда и справедливость — и извращают до неузнаваемости.

Это сказал Питер, белый как простыня, с трясущимися руками. Но когда он переводил взгляд с Сириуса на Джеймса и Ремуса, подолгу останавливаясь на каждом из своих друзей, глаза его смотрели жестко и сурово.

— Ты думаешь: «Нужно продержаться еще хотя бы день, хотя бы час…» Но если даже на минуту прекращаешь бороться, ты проиграл. Потерял себя. А они — победили. — Питер обхватил себя руками и поежился, как от холода, хотя в комнате было тепло. — Они всегда побеждают.

Стало тихо — так тихо, что напряженное дыхание Питера казалось громким, как крик. Четверо друзей переглянулись. Наконец немая сцена закончилась: Ремус осторожно, но решительно усадил Питера на кровать и позвал: «Кари!» Почти сразу же появилась маленькая домовуха — Сириус никогда раньше ее не видел.

— Хозяин Ремус? — она нахмурилась. — Вы не должен звать… — домовуха повнимательней взглянула на них, и морщинки на ее лбу стали глубже. — Горячий чай, — заявила она, — и шоколад. Кари надо звать директор Дамблдор?

— Нет, думаю, мы обойдемся горячим чаем с шоколадом. Спасибо. Я не стал бы вызывать тебя, если бы это не было так важно, — серьезно сказал Ремус.

Кари исчезла. Сириус переступил с ноги на ногу.

— А я думал, домовики Хогвартса студентам не подчиняются, — пробормотал он.

— Вообще-то да, не подчиняются, — пожал плечами Ремус. — Но Кари ко мне приставили еще на первом курсе. Мне не следует тревожить ее по пустякам, ее работа — приглядывать за мной, на случай, если… — он замолчал, но всем и так было ясно, что он имеет в виду.

Если я вырвусь на волю в полнолуние. Если очередное превращение окажется настолько тяжелым, что я не смогу идти сам.

— Ты никогда нам о ней не рассказывал, — заметил Джеймс, изо всех сил стараясь, чтобы его слова звучали непринужденно.

— Вы не спрашивали.

— А она знала…

— Что вы стали анимагами, чтобы носиться со мной по лесу в полнолуние? Конечно, — Ремус улыбнулся. — И, насколько мне известно, директор тоже в курсе, ведь Кари каждый месяц перед ним отчитывается.

— А Дамблдор ни разу даже виду не подал, — задумчиво и чуть удивленно проговорил Джеймс.

И это делает ту… историю со Снейпом еще более гнусной, — подумал Сириус, но промолчал. — Если директор приставил к Ремусу эльфа, как могло получиться, что мой глупый и опасный розыгрыш зашел так далеко? Не говоря уже… ладно, не будем об этом. Он не собирался обвинять Дамблдора в том, чего тот мог и не знать. Пока не собирался.

Кари появилась вновь, с серебряным подносом в руках.

— Пейте, — непререкаемым тоном велела она и сунула поднос Питеру. Несколько мгновений тот смотрел на кружки с чаем, из которых шел пар, а потом осторожно взял одну из них двумя руками. Оставшаяся троица последовала его примеру, и друзья разместились на кровати Питера. — Вот еще шоколадное печенье, но если завтра утром Ру видит хоть малюсенькую крошку, особенно на кроватях, он говорит Кари, а Кари лупит по голове подносом — сначала себя, потом вас! — Крошечная эльфийка угрожающе потрясла теперь уже пустым подносом и растворилась в воздухе.

Друзья изумленно смотрели на то место, где она только что стояла.

— Ни разу не встречал таких… своевольных домовых эльфов, — наконец сказал Джеймс.

Ремус фыркнул.

— Когда нас только познакомили, она начала с того, что пригрозила избить меня деревянной ложкой, если я осмелюсь позвать ее, когда речь не будет идти о жизни и смерти. А потом сказала, что я слишком тощий, и стала оставлять для меня шоколад и конфеты.

— Вот бы у нас был такой домовик, — восхищенно сказал Сириус. — А то Кричер только и делает, что бурчит себе под нос о чистоте крови и о том, что мир нужно очистить от грязи — все мать мою повторяет.

— Тебя шоколадом откармливать не нужно, ты и так жирный, — возразил Джеймс с усмешкой, и Сириус ткнул его кулаком в плечо.

— На себя посмотри, — парировал он и просто из вредности цапнул сразу две печеньки.

Их взаимные подколки возымели нужный эффект: Питер постепенно успокаивался, руки почти перестали трястись. Лицо у него оставалось изжелта-бледным, и в глаза он никому не смотрел — наверное, стеснялся того, как по-детски себя вел — но Сириус не сомневался, что с Питером все будет в порядке. А Джеймс…

— Думаю, Анна захочет встретиться с тобой, чтобы сказать спасибо, — небрежно произнес Сириус.

— Правда? Может, завтра? Ей хоть раз доводилось бывать в гриффиндорской гостиной? — столь же небрежно поинтересовался Джеймс.

— Нет, но думаю, ей будет интересно, — ответил Сириус.

— Что ж, тогда покажем ей место, где родилось столько славных розыгрышей, — сказал Джеймс и сверкнул дерзкой белозубой улыбкой. Сириус широко улыбнулся в ответ. Они вновь были едины, словно и не было никакой размолвки.

— Можешь познакомить Анну с Лили и узнать, что твоя цветочная фея о ней думает — ты ведь уверен, что Лили куда лучше тебя разбирается в людях, — поддразнил друга Сириус.

— Замолкни, — прорычал Джеймс, но его глаза весело блестели. Ремус и Питер не остались в стороне, и вместе они всласть поиздевались над Джеймсом и его одержимостью девушкой, к которой их друг с первого курса неровно дышал.

* * *

Приближался Хэллоуин, а с ним — долгожданный бал. Все только о нем и говорили; даже слизеринцы были возбуждены и взволнованы, хоть и старались это скрыть под маской снисходительного презрения к «школьным танцулькам». Этот бал, хоть и не считался «взрослым», был первым событием учебного года, на котором дети из традиционных чистокровных семей имели возможность поближе познакомиться со своими будущими спутниками жизни. Вообще, браки в традиционных семьях зачастую устраивались либо сразу по окончании Хогвартса, либо год-два спустя. Обычай этот постепенно отмирал, но пока что, чтобы прибрать к рукам самых завидных женихов и невест — элиту чистокровных семейств — следовало похлопотать заранее, опоздавшим же приходилось довольствоваться тем, что оставалось после первой волны помолвок — второсортным, лежалым товаром.

Такова участь зашоренных снобов, которые даже мысли не допускают о том, чтобы породниться с кем-то помимо старинных родов с кристально чистой кровью, — презрительно подумал Северус. Кровь есть кровь — что-что, а это он знал точно. Густая красная жидкость, что пролилась из тысячи порезов на теле его отца, ничем не отличалась от той, что текла в венах Розье, этого демона в человеческом обличье. А непреодолимая защита на Хижине Смерти? Она была создана на крови маггла, не волшебника, сплетена из мучений жертвы и извращенного восторга палача.

Северус усилием воли отогнал кошмарные воспоминания, пока они не успели вновь овладеть им. Черты лица привычно сложились в бесстрастную маску, и он продолжил есть. Справа от него с Шарлоттой Гринграсс о чем-то беззаботно щебетала Анна Нотт. Эта девочка была достойна уважения. Даже среди тех, кто прошел школу выживания в Шато Малфой, немного нашлось бы людей, способных по три раза в день сидеть за трапезой с видом королевы — зная, что в метре от тебя устроились отпрыски убийц твоего обожаемого отца. Искреннее уважение и… да, пожалуй, симпатия заставляли Северуса раз за разом занимать место рядом с Анной за обеденным столом. С другой стороны ее прикрывала Гринграсс, так что, хотя Анне и приходилось делить хлеб с детьми тех, кто оставил ее сиротой, рядом с ней находились — пусть не друзья, но, по крайней мере, союзники.

Ну и, конечно, не стоило забывать о Клятве на крови, которую он дал отцу Анны. А также о том, с каким упоением Северус отмечал каждую вспышку раздражения и бессилия на лице Розье. Эту партию Розье проиграл, Анна была для него недоступна, и Северус собирался в полной мере насладиться зрелищем его поражения. И да, пусть ты этого пока не знаешь, но это поражение не будет последним, — подумал он. Ты просчитался еще раньше, когда связался со мной. Ты пожалеешь о том дне, когда положил глаз на Северуса Снейпа — очень скоро, скорее, чем ты думаешь.

Северус благополучно сдал Нотт на попечение Блэка, этого рыцаря мародерского образа, и поспешил, надеясь пораньше прийти на следующее занятие. Он посещал абсолютно все продвинутые курсы, на которые мог претендовать по результатам экзаменов.

Северус пришел раньше всех, но насладиться тишиной и одиночеством ему было не суждено. Едва он успел разложить на столе книги, как в класс кто-то вошел. Язвительная гадость уже была готова сорваться с языка, но тут Северус обернулся и увидел того, кто нарушил его покой.

На него смотрела Лили, и взгляд ее ярких зеленых глаз молнией вонзился в сердце, несмотря на все барьеры. И тут же скользнул прочь, а Лили села на свое место. Теперь, когда ее глаза не царапали душу, он снова мог дышать. И ты тоже здравствуй, — подумал он с сарказмом. — У меня все в порядке, а ты как поживаешь? Северус вернулся к своим книгам, решив не обращать больше внимания на девушку, которая когда-то была для него важнее всего на свете. Он достал свиток с планом дипломной работы и положил его на стол, а потом открыл небольшой томик, который взял в библиотеке. Текст был на древнегреческом, и кропотливая работа по переводу была уже наполовину закончена. Конечно, можно было воспользоваться заклинанием перевода, но подобные чары следовало применять с большой осторожностью, да и Флитвик их от этого предостерегал. Быстрый и легкий способ далеко не всегда самый лучший. Чары перевода берут самое употребительное значение слова, в то время как человек, знакомый с тематикой текста, может увидеть в нем намек на совершенно иной смысл. Бывает так, что всего одно неправильно переведенное слово может означать смерть.

Северус не собирался искать легких путей — и продвинутый курс чар, и, тем более, его собственные разработки были для этого слишком важны. Но глаза Лили сверлили его ссутуленную спину, и это ужасно раздражало и отвлекало. Он стиснул зубы.

С Никасом, сыном Ксенофонта, я отправился смотреть новую пьесу, которую высоко оценили и философы, и воины. Увидев на сцене, как боги даруют сверхъестественные способности своим избранникам из смертных, Никас обратился ко мне и заговорил о людях, отмеченных магией.

«Но…

— Снейп. Снейп. Северус!

— Что? — видение древней Греции развеялось — перед ним стояла… Лили?

— Ты все такой же, — она слабо улыбнулась. — Уткнулся в книгу и ничего вокруг не замечаешь. — Ее улыбка поблекла под его равнодушным взглядом. — Слушай, Северус, я просто хотела узнать, как ты поживаешь.

— Лучше всех, — скучным голосом ответил он. — Не твое дело, принцесса, как я поживаю. А теперь отойди от меня, пожалуйста, мне надо поработать.

— Переводишь размышления древнегреческого философа о происхождении магии и способности ею управлять, — заметила Лили. Нечасто ему приходилось слышать в ее голосе подобные интонации. Давно, целую вечность назад, она призналась ему, что таким вот образом пыталась подражать его собственной саркастичной манере речи. — Он утверждал, что некоторые люди рождаются с магией в крови, но достигнет человек вершин мастерства или нет — зависит от него самого. Любопытно, что ты читаешь эту книгу, Северус — ведь считается, что ее автор, Леонид, был убит чистокровными магами. Им не понравился его намек на то, что сама по себе принадлежность к волшебному роду никого не делает великим.

— Чего тебе от меня нужно, Лили? — спросил он. В голосе прозвучала искренняя досада — давно уже он не позволял эмоциям настолько собой овладеть.

Лили выглядела озадаченной, ее явно удивил его тон.

— Я просто… ну, просто слышала кое-что от Джеймса.

Северус аккуратно положил перо на стол.

— Что именно ты слышала?

— Разное, — она чуть смущенно пожала плечами, и от этого движения ее каштановые волосы упали на спину. — Что летом ты был на сборище чистокровных магов вместе с Сириусом. Что ты как-то его выручил. Что Анну Нотт помог спасти.

Рука Северуса вдруг змеей скользнула вперед и ухватила Лили за запястье.

— Никогда. Не. Говори. Такие. Вещи. Вслух. Поняла? — прошипел он. В его темных глазах плескалось бешенство. — Ты что, смерти моей хочешь?

— Нет! — Лили отдернула руку, в глазах полыхнул ответный огонь. — Просто я волнуюсь, Северус!

— Волнуешься? Боишься, что коварный слизеринец одурачил и околдовал твоих любимчиков? Собираешься разоблачить мои подлые замыслы? — он глумливо усмехнулся. В душе бурлила горечь.

— Тупой ты идиот! Я же за тебя волнуюсь! — выкрикнула Лили. В наступившей тишине Северус пытался осмыслить ее слова. Девушка свирепо смотрела на него; решительный вид, упрямо выпяченный подбородок, яростные зеленые глаза и отброшенные за спину волосы... Лили была такая знакомая, такая настоящая, что у Северуса перехватило дыхание.

— Лили…

Дверь открылась. Лили подпрыгнула, и даже Северус едва удержался, чтобы не вздрогнуть. Он потерял бдительность, а такое с ним редко случалось. Они поспешно отвернулись друг от друга, и в класс вошел Флитвик, а за ним — студенты, пришедшие на занятие.

— А, Снейп. Вы, как всегда, впереди всех, — жизнерадостно сказал Флитвик. — Что Эванс, решили прийти пораньше?

Лили что-то пробормотала в ответ. Рядом с ней сел Ремус Люпин и подозрительно посмотрел — сначала на нее, потом на Северуса. Лили отвернулась, а Снейп невозмутимо встретил его взгляд.

— Итак, мы с вами закончили рассматривать историю развития современных чар, с древнейших греко-римских письменных источников и по настоящее время, — сообщил маленький профессор, удобно устроившись на краю стола. — Полагаю, что вы все с нетерпением ждали этого дня. Вам уже говорили, что курс истории чар не является чисто лекционным — и когда вы на него записывались, и потом, когда стало ясно, что ваши оценки дают вам право этот курс посещать. Каждый из вас будет писать собственный дипломный проект. Он пойдет как приложение к письменному заданию по чарам на ТРИТОН, а также сильно повлияет на оценку за этот курс. Если ваш проект произведет на меня впечатление… у меня много друзей по всему миру, и они работают в различных областях, где требуется знание чар. Возможно, я смогу помочь вам устроиться на работу. Такое уже случалось раньше, когда на этот курс записывалось достаточно заинтересованных слушателей.

Профессор Флитвик остановил взгляд на каждом из шестерых студентов, которые не только проявили заинтересованность в его предмете, но и все предыдущие шесть лет стабильно получали по нему высокие оценки. Более того, они не просто механически зазубривали заклинания — в каждом из них была искра истинного таланта к чарам, настоящая творческая жилка. Слизеринец, девушка из Равенкло, два гриффиндорца и два хафлпаффца. Седьмой курс, за исключением одного удивительно одаренного шестикурсника-хафлпаффца. Все эти годы он заставлял их выкладываться на своих занятиях, всех шестерых. И ни один из них его не разочаровал. На всех он возлагал большие надежды. Да, давненько у него не было настолько сильного курса. Пожалуй, с десяток лет прошло, не меньше, с тех пор, как ему попадалось столько талантливых ребят сразу. И не только в таланте дело — отношение к учебе у них было… правильным. Таким, которое заставляет преподавателей гордиться учениками.

Однако вначале ни о какой совместной работе в этой группе не было и речи. Маленький профессор уже много лет был преподавателем и деканом и научился разбираться в людях. Составляя в августе список, он уже знал, что с такими разными студентами ему придется нелегко. Семикурсников возмущало, что к ним в группу затесался шестикурсник, а сам этот хафлпаффец, мало того, что был младше всех, так еще и был замкнутым и болезненно застенчивым парнишкой. Единственным предметом, в котором он преуспел, были чары, и Филиусу Флитвику пришлось спорить с другими преподавателями, отстаивая свое решение — взять его на продвинутый курс. Слизеринец и двое гриффиндорцев… долгая история, жгучая вражда. В прошлом году редкий педсовет проходил без жалоб Минервы на то, скольких нервов стоил ей этот курс. Девушка с Равенкло была одиночкой и терпеть не могла работать в группе, вне зависимости от факультетской принадлежности напарников.

И вот, октябрь подходил к концу. Нельзя, конечно, сказать, что все шестеро стали лучшими друзьями, но два месяца совместных занятий не прошли даром. Постоянные дискуссии, групповые и парные упражнения, учебные проекты и задачи, для решения которых студенты должны были сотрудничать между собой — чего только не придумывал Филиус, чтобы растопить между ними лед. И его усилия увенчались некоторым успехом. За пределами класса его ученики могли недолюбливать или даже ненавидеть друг друга, но здесь, в этой комнате, они научились работать в команде — и делали это.

Только теперь Флитвик решился дать им задание по дипломному проекту — то самое, ради которого они записались на его курс. Честно говоря, он до сих пор не был уверен, что поступает правильно. С этого момента каждый начнет работать над собственной темой, и оставалось только надеяться, что навыки командной работы, которые профессор так упорно старался им привить, не будут немедленно позабыты. По опыту прошлого преподавания — а последний раз Филиус читал этот курс шестнадцать лет назад — он знал: несмотря на индивидуальный характер дипломных проектов, только те студенты, которые обращались к товарищам за помощью и обсуждали, дискутировали и правили работы друг друга, могли рассчитывать на то, что их творения будут мало-мальски соответствовать его стандартам.

— Сегодня первая половина занятия будет посвящена коллективному разбору концепций ваших дипломных проектов. После этого вы разобьетесь на группы и продолжите обсуждение. Рекомендую обменяться идеями, советами и предложениями о перспективных направлениях исследований. — Он широко улыбнулся им. Как приятно было видеть эти юные лица — такие серьезные, решительные, полные предвкушения. — Ну что ж… — Он радостно потер руки. — Пора заняться настоящим делом.

* * *

— У-у, Лили! — простонал Сириус. — Скажи, что ты пошутила.

— Я просто хочу знать, что происходит, — раздраженно заявила девушка его лучшего друга. — Джеймс говорил такие вещи… Я ведь дружила с Северусом. Сейчас мы не дружим, но это не значит, что мне наплевать на его проблемы.

— Понимаю, — Сириус вспомнил, как, бывало, бесился Джеймс, когда Лили защищала Снейпа. Даже когда они поссорились — а эту тему Лили ни с кем, включая Джеймса, не желала обсуждать — она просто поворачивалась и уходила, когда кто-то из них начинал поливать слизеринца грязью. Джеймс очень быстро научился вообще не упоминать бывшего друга Лили в ее присутствии.

— Ну так что? У него серьезные неприятности?

Сириус заёрзал. Сказать правду он не мог, но Лили умела добиваться своего. Упрямства и настырности ей было не занимать. Парень почесал голову и решил, что, в конце концов, имеет дело с такой же гриффиндоркой, как и он сам, так что вряд ли она обидится на его прямоту.

— Слушай, Лили, многие вещи я просто не могу тебе рассказать, понимаешь? Но… знаешь, по-моему, Снейпу сейчас не помешал бы друг. Или поддержка какая-нибудь. Только чтобы это в глаза не бросалось.

Рыжая ведьма прищурилась, но Сириус закусил язык и молчал, хотя коленки у него начали как-то подозрительно подрагивать. Подумаешь, гадючье гнездо чистокровных фанатиков. Лили Эванс в борьбе за справедливость — вот где настоящий ужас!

И все-таки она сдалась первой. Вздохнула, соглашаясь.

— Ладно. Не буду настаивать. Скажи мне только одно, Сириус. Сев… Северус — он верит во все эти бредни Пожирателей Смерти?

А в воздухе повис невысказанный вопрос: «Северус один из них? Да или нет?»

Когда она перестала с ним разговаривать, Лили была уверена, что Северус уже по уши погряз в пожирательских делишках. Собственно, потому она и отвернулась от него, позволила, чтобы оскорбление, которое она уже много раз слышала в свой адрес, стало поводом для прекращения многолетней дружбы. А потом парень, которого она знала — или думала, что знала — на ее глазах превратился в холодную и бесстрастную тень, и лишь порой в нем проскальзывало что-то такое… пронзительное и пугающее.

Но если она заблуждалась, и он на самом деле не собирался становиться Пожирателем, если она разрушила их дружбу напрасно…

Лили не представляла, как она будет с этим жить.

Сириус посмотрел ей в глаза.

— Только никому ни слова! — предупредил он. — Вопрос жизни и смерти.

Лили сглотнула и кивнула головой. И узнала ответ на свой вопрос. Все это время я считала себя правой — но я ошиблась, ошиблась…

Целую неделю Лили думала, как лучше устроить встречу с Северусом — так, чтобы об этом никто не узнал. Сириус убедил ее в необходимости строжайшей конспирации. И вновь ее поразило, насколько изменился тот безрассудный гриффиндорец, которого она вначале ненавидела, потом терпела, и который, в конце концов, стал ее другом. А еще всю неделю Лили ломала себе голову над тем, как ей извиняться перед Севом — теперь, когда ее глупость и гордость, ее пустые домыслы перечеркнули дружбу, которая когда-то была величайшей ценностью для них обоих.

Стоя на Астрономической башне, она смотрела, как заходит солнце, и размышляла о том, что, возможно, нанесенный вред не исправить уже ничем.

— Эванс.

Она обернулась.

— Ты все-таки пришел.

Северус не ответил; подошел и встал рядом, устремив взгляд в закат. В сумерках его фигура казалась сгустком тьмы — чернильно-черным росчерком на фоне темнеющего неба. Даже в детстве он ассоциировался у нее с опасностью и тайной. Он был болезненно худым и бледным, в драных, скверно заштопанных обносках; у него словно на лбу было написано: «ребенок из неблагополучной семьи». Но и тогда в нем было что-то такое, какая-то сила и глубина, намек на то, что придет время, и этот мальчик превратится в потрясающего мужчину. Уже теперь семнадцатилетний Северус не выглядел неуклюжим подростком — в отличие от многих своих однокурсников. Лили смутилась и залилась краской, осознав, насколько привлекательными ей кажутся и аура опасности вокруг него, и эта его ледяная презрительная усмешка. Мерлин, да что со мной такое?! — в ужасе подумала она. — Это же Северус! И вообще, я Джеймса люблю. Как всегда, при мысли о Джеймсе в душе поднялась радость вперемешку с раздражением. В его присутствии ей было тепло, и сердце начинало биться быстрее — она совершенно точно была неравнодушна к Джеймсу Поттеру.

И все-таки Лили была рада, что стоит сейчас на вершине Астрономической башни, где холодный ветер мог остудить ее пылающие щеки.

Северус был совершенно спокоен, словно молчание ничуть его не тяготило. Солнце почти скрылось за горизонтом, в небе догорали его последние лучи. Наконец Лили не выдержала и заговорила первой, глядя, как и он, на горизонт.

— Мне было очень больно услышать от тебя то слово.

Уточнений не понадобилось; оба прекрасно помнили тот день. Он ответил бесстрастно, не поворачивая головы.

— Я извинился.

— Да, извинился, — она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. — Сначала я не стала тебя слушать, потому что по-настоящему обиделась. Мы были лучшими друзьями, Северус. Когда ты начал все больше времени проводить в компании Розье и всех этих слизеринцев, ты поклялся мне, что на нашу дружбу это не повлияет. Что ты не допустишь. А потом ты сказал это… — она замолчала. Сглотнула. — После… обида утихла, но вот гордыня никуда не делась.

Лили зажмурилась, словно пытаясь отгородиться от своих признаний. Она не позволяла себе задуматься, что именно говорит и кому — просто выплескивала все то, что не давало ей покоя с того самого дня, когда они перестали друг с другом разговаривать.

— Я простила тебя, но злость, гордость и самолюбие не позволяли мне в этом признаться. Я знала, что ты говорил не всерьез. Понимала, что ты и правда сожалеешь о своем поступке. Но я… Мерлин! Я чувствовала себя униженной и оскорбленной, и мне хотелось, чтобы ты еще поползал передо мной на коленях, вымаливая прощение. Хотелось тебя наказать. Я ведь пыталась тогда помочь тебе; черт возьми, пыталась заставить Джеймса и остальных увидеть в тебе не просто слизеринца, а того человека, которого я знала, а ты вдруг взял и ляпнул такое…

Девушка перевела дыхание; Северус как будто и не собирался отвечать, и она упрямо продолжила — ее потряхивало и мутило, но нужно было высказать все до конца.

— Потом, когда злость уже не застилала рассудок, подойти к тебе мне помешала гордость. А сам ты больше не пришел, — она словно со стороны услышала, как дрожит ее голос. — Не пытался еще раз поговорить со мной… ничего не пытался. Ты как будто… вычеркнул меня из своей жизни, и тебе стало на меня наплевать. Ты все время проводил со своими слизеринцами, и однажды я посмотрела на тебя, как ты сидишь за столом Слизерина в Большом зале, и вдруг поняла, что совсем тебя не знаю. Что не узнаю тебя больше. Ты так изменился. Превратился в какого-то незнакомца…

Лили открыла глаза. Пока она стояла зажмурившись, Хогвартс накрыла ночь, на небе зажглись первые звезды. Она невидяще глядела на них сквозь пелену непролитых слез, слыша рядом дыхание Северуса, все такое же спокойное и размеренное.

— Я говорила себе, что с тобой давно все было ясно, что ты погряз в темной магии задолго до того, как назвал меня грязнокровкой, и это слово лишь стало последней каплей, что ты уже не тот мальчик, с которым я когда-то дружила… Но все это были отговорки. А на самом деле, я просто была слишком горда и труслива, чтобы исправить то, что натворила от злости и из самолюбия. И чем больше проходило времени, тем проще становилось убеждать себя в истинности этих отговорок, и я почти перестала задумываться над тем, что сделала и что потеряла.

Она чувствовала себе так, как будто переела за ужином, а потом бежала кросс. Набралась храбрости и повернулась к Северусу лицом. Внутренности словно в лед превратились, но Лили посмотрела ему в глаза и произнесла слова, которые ей не хватало духа сказать раньше:

— Прости меня, Северус.

* * *

Впоследствии никто не мог с уверенностью сказать, с чего началось это необъявленное перемирие. Но любители межфакультетских сплетен отмечали, что где-то после осеннего бала на Хэллоуин — на котором профессора сняли нереальное количество баллов с не вполне одетых студентов и назначили Мародерам двухнедельную отработку за добавленное в пунш огневиски — Лили Эванс и Северус Снейп перестали делать вид, что в упор не замечают друг друга.

Они не стали вновь друзьями, как в прежние годы, перед Тем Самым Событием. Но от внимательных глаз не ускользнули ни сдержанные кивки, которыми эти двое порой обменивались в коридорах, ни их редкие разговоры — исключительно об учебе. Однако поведение Джеймса Поттера поразило всех даже больше. Да, было видно, что он едва сдерживается, чтобы не начать швыряться проклятьями, но в этом-то все и дело: он сдерживался. Не бросался обвинениями, не устраивал сцен и хулиганских выходок. Очень странное это было перемирие, и его, конечно, горячо обсуждали — целых три дня. А потом, как водится, новость приелась, прогремели другие сенсации, и вскоре сплетни сошли на нет — лишь изредка кто-то поднимал в недоумении бровь или бросал ехидное замечание.

Северус и Лили — а также Джеймс, Сириус, Ремус, Питер и Анна — вздохнули с облегчением. Постепенно, со скрипом, жизнь входила в новую колею.