Традиции волшебного гостеприимства, или Гость из забытого прошлого (джен)

— Ты кричал, — тормошит Мальсибера Блэк.

Тот с трудом просыпается, мотает головой, отгоняя остатки мерзкого тяжёлого сна, переворачивается на бок — и вдруг прижимается лицом к бедру сидящего на краю его кровати Сириуса. Лежит так какое-то время — тот почему-то позволяет, потом повторяет:

— Ты так кричал — я проснулся. Больно?

— Да нет… просто сон, — Мальсибер глубоко и судорожно вздыхает. — Я плохо сплю в последнее время. Он измучил меня совершенно, — он, наконец, приподнимается, трёт лицо руками — и падает с коротким стоном обратно.

— Скажи своему приятелю, — помолчав, говорит Сириус.

— Да я говорил… тут или зелье сна без сновидений — или терпеть. Я пью иногда, когда совсем тяжело… но постоянно нельзя же — вот и мучаюсь, — он заставляет себя улыбнуться и шутит: — Я говорил, Лорд бывает очень упрям… извини, — спохватывается Мальсибер. — Риддл. Конечно же, Риддл.

Блэк молча отмахивается. Он пристально смотрит на Ойгена — тот и вправду выглядит всё хуже и хуже в последнее время: бледный, всё время уставший и непривычно для себя тихий, он всё больше и больше времени проводит у себя в комнате, хотя дверь этой импровизированной темницы давно уже не запирается хозяином.

— Что тебе снится? — спрашивает его Блэк.

— Да муть всякая, — он опять трёт лицо, словно пытаясь стереть с него то, что оставил после себя его сон. — Даже и не объяснить толком… лучше б дементоры с Азкабаном, честное слово.

— Я смотрю, ты ему дорог, — то ли шутит, то ли насмехается Блэк.

— И не говори, — бледно, но всё-таки улыбается Ойген. — Сам польщён… на самом деле он просто злится, что не может меня найти, — его голос снова звучит серьезно. — Я ему не так уж и нужен — но для него это дело принципа. Как же мне надоело — передать не могу. И отвлечься тут не на что… ай, ладно, — он садится и улыбается почти как обычно. — Что, я так громко кричал?

— Громко, — кивает Блэк, и спрашивает с непонятным упорством: — Что тебе снится?

— В основном, пытки и смерть, — говорит тот, — фантазия у Лорда хотя богатая, но довольно однообразная, — он улыбается вновь. — Каждую ночь практически одно и то же — но, я бы сказал, с большой выдумкой и огоньком. Сейчас вот Эйва видел, вчера — Северуса… тебе бы понравилось, я полагаю, — шутит он — Блэк вдруг дёргается и говорит сухо:

— Нет. Мне НЕ понравилось бы.

Он встаёт и неприязненно добавляет:

— Не суди по тем, с кем ты обычно водишься, Мальсибер.

— Блэк! — Ойген вскакивает, но поздно — тот выходит, Мальсибер кидается следом, наспех завернувшись в одеяло, выскакивает в коридор, хватает его за руку, разворачивает к себе, говорит торопливо и виновато: — Прости, пожалуйста! Блэк, я идиот и плохо соображаю… прости. Извини меня. Я кретин.

Блэк глядит на него неприязненно: бледного, с взлохмаченными перепутанными волосами, в одеяле и босиком — и, вдруг потеряв всю злость, машет рукой:

— Иди спать. Замёрзнешь же — и так уже губы синие, — он разворачивает его за плечи и подталкивает в спину.

— Блэк, — неуверенно говорит Мальсибер, оборачиваясь и заглядывая ему в глаза.

— Ну?

— Я… могу… ты мог бы… разрешить мне… переночевать у тебя? Пожалуйста! — торопливо и умоляюще говорит он. — Я ненавижу одиночество… и сны ещё эти. Пожалуйста, только сегодня! Пожалуйста, — тихо повторяет он в каком-то отчаянии. — Мне плевать, как это выглядит… можешь насмехаться сколько угодно, — он быстро и нервно улыбается, — но я…

— Идём, — кивает тот, разворачивается — и уходит по коридору, не оглядываясь. Мальсибер идёт за ним, догоняет и подстраивается под его широкий и быстрый шаг. Они поднимаются на один этаж, проходят несколько дверей и, наконец, входят в одну из комнат. Там темно — свет падает только из незашторенного окна, белье на кровати смято, а одеяло откинуто, на полу разбросаны какие-то вещи… Блэк молча кивает спутнику на постель и сам садится на край. — Ложись. А я, кажется, уже выспался. Так что тебе придётся смириться со светом.

— Мне всё равно, — благодарно говорит тот, обходит кровать и ложится с другой стороны, заворачиваясь в своё одеяло словно в кокон. — У тебя тут ещё холоднее, — улыбается он, тут же добавляя: — Но это не важно. Здесь здорово.

Он оглядывается, рассматривая обклеенные плакатами стены. Девушки, мотоциклы…

— Лучше, чем в других комнатах, — Сириус тоже ложится, но свет почему-то пока не зажигает. Укрывается одеялом, поворачивается на бок и смотрит на своего нежданного гостя. Тот ему улыбается и тоже разворачивается лицом.

— Можно тебя спросить? — говорит он.

— Попробуй, — незло усмехается Блэк.

— Ты не любишь свой дом?

— Да что тут любить? — неприязненно отзывается Сириус. — Куда не плюнь — попадёшь в какую-нибудь черномагическую дрянь.

— А что ты здесь просто порядок не наведешь? — мягко спрашивает Ойген. — Хочешь, я помогу… я всё равно извожусь от безделья — хоть хлеб и кров отработаю, — говорит он шутливо.

— Тебе охота возиться в грязи? — спрашивает Блэк с насмешливым удивлением.

— Ты знаешь — уже охота, — он смеётся. — Серьёзно: я уже почти с ностальгией вспоминаю мистера Филча. Ну невозможно же столько времени ничего руками не делать. Колдовать нельзя — так хоть что-нибудь… я же не Эйв, я не могу жить только книгами. Мне двигаться нужно.

Сириус смотрит на него удивлённо, потом глаза его вдруг вспыхивают азартом, он садится и говорит:

— А мне нравится. Давай хоть пару комнат, действительно, разгребём. Но учти: что бы интересного ты там ни нашёл, скорее всего, всё это окончит свой путь на помойке.

— Да какое мне дело до блэковских артефактов? — радостно кивает Мальсибер. — Я буду очень послушным домовым эльфом, я обещаю!

— Спать хочешь? — азартно спрашивает Сириус.

— Да не особо… кофе бы — и можно…

— Пошли! — Блэк вскакивает и добавляет: — Хочешь, завтра приходи ночевать, раз уж сейчас не вышло. Пойду сделаю кофе, оденься во то, что не жалко и приходи, — он вытаскивает из шкафа какие-то брюки и начинает одеваться — Ойген довольно смеётся, тоже встаёт и уходит к себе, одеваться.

После они пьют кофе на кухне: время три часа ночи, но обоим, в общем-то, всё равно — и едят наспех сделанные бутерброды с ветчиной. Мальсибер обзывает это ранним завтраком и говорит, что на континенте уже вообще четыре часа, а четыре — это уже совсем утро.

А потом они поднимаются в одну из давным-давно закрытых комнат. Сириус зажигает лампы… На полу — вековой, кажется, слой пыли, покрытой чьими-то мелкими лёгкими следами: докси? Крысы? Хотя откуда тут крысы… Шторы слегка качаются — Ойген почему-то шепчет:

— Там точно есть кто-то. Ты знаешь, что делают с мелкой домашней нечистью?

— Оглушают, собирают и выкидывают, — хищно и весело говорит Блэк… и протягивает ему его палочку. — Не брошу же я тебя с ними в бой без оружия, — он подмигивает ему, подходит к окну и решительно раздвигает шторы. Оттуда вырывается целый рой каких-то существ — Мальсибер вскрикивает радостно и оглушает их… но не всех: часть из них легко облетают его заклятье, и Ойген с Сириусом начинают с каким-то детским удовольствием гоняться за ними, швыряясь Иммобулюсом и Риктусемпрой — и порой, разумеется, попадая ими друг в друга, тут же, впрочем, и расколдовывая и продолжая погоню. Наконец, как ни странно, те все обезврежены — они собирают их в трансфигурированный Блэком мешок, завязывают и приступают, наконец, к уборке.

Хлама много, а пыли ещё больше — и ни один из них не знает подходящего для её уборки заклятья, так что им приходится справляться без всякой магии, что они, как ни странно, довольно успешно и делают, перепачкавшись с головы до ног. Комната завалена каким-то тряпьём — большей частью старой одеждой, причём среди эти ветхих нарядов попадаются весьма необычные экземпляры, изумляющие не только вычурностью фасона но и туманным предназначением. Сириус удивленно вертит в руках платья телесного цвета с вышивкой в виде растительного орнамента, даже вблизи очень удачно имитирующего женское тело, а чуть раньше ему попался поеденный докси тяжелый плащ, расшитый пестрыми птичьими перьями. Они выбрасывают всё это — вернее, просто складывают в мешки, сваливая те в одном из углов. Когда, наконец, становится виден пол, Ойген говорит с острым любопытством:

— Тут что-то есть. Тут тайник, Блэк.

Тот мгновенно оказывается рядом — Мальсибер делает шаг назад, говорит осторожно:

— Я могу отойти и не смотреть, но мне не хочется оставлять тебя тут одного. Мало ли.

— Да оставайся, конечно, — очень удивляется Сириус. — Поглядим, что там…

Он осторожно открывает тайник — банальнейшей Алохоморой, к которой, впрочем, добавляет пару латинских слов, но так тихо, что Ойген их почти что не слышит — и говорит слегка удивлённо:

— Тут деньги…

— Деньги? — Мальсибер подходит и заглядывает в тайник. — Это же бумага, — говорит он недоумённо. Блэк бросает на него очень удивлённый и недоверчивый взгляд:

— Ты никогда фунты не видел?

— Фунты? — переспрашивает Ойген, садясь на корточки и осторожно касаясь верхней купюры самым кончиком указательного пальца. — Я до сих пор полагал, что фунт — это мера веса…

Блэк разражается хохотом, да так, что даже на пол садится.

— Это маггловские деньги, придурок! Называются фунты стерлингов, — он достаёт всю пачку и протягивает Мальсиберу.

— Стерлингов? И где же здесь серебро? — он почти что растерянно смотрит на Блэка. Тот хмурится озадаченно, а потом пожимает плечами:

— Не знаю. Это же просто название!

— Но почему они бумажные? — очень удивлённо говорит Ойген, перебирая их и рассматривая. — Причём разрисованные… какой в них смысл?

— Ну какой смысл в деньгах? — Сириус даже головой трясёт потрясённо. — Ты правда никогда не видел маггловских денег? Магглы меняют их иногда в Гринготсе на наши…

— И гоблины меняют эти бумажки на золото? — изумлённо… нет, даже потрясённо уточняет Мальсибер. — Но почему?

— Откуда я знаю? — он вновь пожимает плечами. — Я никогда не задумывался. Но странно — откуда бы им тут быть? В нашем доме? — он забирает деньги у Ойгена и суёт в свой карман. — Ладно, потом разберёмся… продолжим?

Они продолжают: разбирают старинный тяжёлый комод, тоже набитый каким-то тряпьём и неприятными мелочами, такими как загадочный пачкающий всё вокруг сине-зелёный порошок с резким запахом, который они так ничем и не могут свести со своей одежды — хорошо что не с рук — или тонкой цепочки серебристого металла, намертво обвившейся вокруг запястья Мальсибера, с силой его пережимая, которую они общими усилиями с огромным трудом умудряются всё-таки снять, после чего Мальсибер шутит, что его лишили браслета в комплект к той милой вещице, что болтается у него на шее, а Блэк, отсмеявшись, вообще предлагает выбросить всё содержимое ящиков без разбора.

Уже днём они прерываются на торопливый то ли обед, то ли ещё один завтрак — а вернувшись, снимают постирать шторы и отмывают окно и пол, избавляются от паутины в углах, даже обои на стенах подновляют — и, наконец, к вечеру, абсолютно без сил, садятся у самого порога и, глядя друг на друга, устало, но довольно смеются.

— Это было здорово и великолепно, — говорит Ойген, разглядывая свои почти чёрные от грязи руки.

— Получил удовольствие? — иронично усмехается Сириус, которому, впрочем, и самому сейчас на удивление хорошо.

— Ты знаешь — более чем. Не так и плохо быть домовым эльфом — особенно в паре, — Ойген смеётся. — Но сейчас я бы вымылся, потом поел бы чего-нибудь — и уснул. Что у нас есть на ужин?

— Что-нибудь да найдем — уверенно говорит Блэк.

Они расходятся по ванным комнатам и встречаются позже на кухне — Ойген выглядит счастливым и сонным, а вот Сириус кажется вполне бодрым, и когда Мальсибер почти засыпает, уронив голову на стол, будит его со смехом и тащит в спальню — свою, где они оба и засыпают, даже не раздеваясь.

И этой ночью ни один из них не кричит во сне.