Визит из невыразимого (гет)

Я просыпаюсь, я боюсь открыть веки,

Я спрашиваю: "Кто здесь, кто здесь?"

Они отвечают, но как-то крайне невнятно.

БГ.

Гарри еще не успел одеться, как Гермиона выскочила из спальни и начала бегать по комнате, уставившись в пол, с возгласами:

— Куда я их подевала, куда же я их подевала?

Как обычно, в таких случаях, прежде чем найти нужную вещь, осматриваются все возможные места, но не то, где стоило бы искать. Наконец, она замерла посреди комнаты, указывая руками под столик, как бы сама себе:

— Да вот же они!

На ней был поношенный халатик, едва достававший до колен, и ее острые соски пробивали тонкую ткань буквально насквозь. Она наклонилась прямо перед его глазами и подняла с пола свои туфли. Он со вздохом прикрыл веки. Положительно, эта женщина решила свести его с ума!

На самом деле, он понимал, что всё обстоит прямо наоборот. Что она просто не задумывалась о том, какую реакцию у него вызывает, потому и вела себя перед ним совершенно расковано. Ей и в голову не могло придти, что он может смотреть на нее каким-то иным образом, кроме как на старого друга. Будь это кто угодно иной, можно было бы заподозрить умысел. Но это была Гермиона, она могла быть разной, но провоцирующей его — никогда! Такая мысль даже не родилась бы у нее в голове. Она доверяла ему — полностью и без остатка, в этом-то и было дело. А он сейчас самому себе не мог доверять. Ему вдруг в голову закралась неприятная мысль, что он совершил ошибку, взяв ее с собой, несмотря даже на всю ее возможную помощь.

— Я думаю, Гарри, что мы за сегодняшний день обязательно должны найти водохранилище, — начала она свои обычные рассуждения с нахмуренными бровями и деловым видом, откинув с лица волосы быстрым движением, а ее соски при этом совершили такое же быстрое движение под халатом вправо-влево.

Она выглядела сейчас настолько домашней в этом стареньком халате. Настолько близкой со своими всклокоченными волосами, превратившимися в традиционное птичье гнездо, с припухшим после сна лицом, лишенным всяких следов косметики, с крошечными, босыми ступнями с красными пальчиками, что захотелось посадить ее к себе на колени. Просто посадить, и чтобы она воспринимала это совершенно естественно, продолжая при этом говорить о том, о чем она там сейчас говорила, всё тем же самым тоном. Чтобы она сидела там, с туфлями в одной руке, щекоча его лицо своими волосами, сама не замечая этого, и важно рассуждала, спрашивала, пыталась что-то ему втолковать.

А потом медленно, осторожно обнять ее тонкую фигуру, проехаться ладонями вверх по животу и выше, приподнять еще сильнее ее и так вздернутые грудки, охватить их пальцами, сперва осторожно, потом более настойчиво, вызвав у нее возглас: «Прекрати!», оттого что это сбивало ее с мыслей. Но, конечно же, не прекратить, продолжать играть с ее сосками, позволяя ткани щекотать их, пропуская их между пальцев, сначала между безымянным и средним, потом между средним и указательным, и наконец, уже по-настоящему прихватить указательным и большим, чуть с нажимом, чтобы она воскликнула с раздражением: «Гарри, ну прекрати сейчас же!» И тогда опрокинуться назад и положить ее на себя, позволив рукам уже самим начать быстрое путешествие по всему ее телу, не давая ни секунды передышки, слегка придерживая ее, чтобы не сорвалась и не убежала, пока, наконец, не услышать строгое: «Гарри, ну ты нашел время, ей-богу!» Но в самой-самой глубине этой строгости обязательно должна проскользнуть едва различимая просительная нотка, и это сигнал, точный признак того, что победа одержана, что ей уже никуда не деться, что сейчас она сама перевернется одним движением, раздвинув колени, облепит сверху, и вот уже ее носик касается его лица, а глаза близко-близко, смотрят наполовину осуждающе, наполовину насмешливо, а губы произносят только одно слово: «Обормот!», прежде чем окружающая реальность тонет в пламени поцелуя.

— Гарри, ты обормот!

Он вздрогнул.

— Ты вообще слушаешь меня или нет?! Или продолжаешь где-то витать? В каких-то снах. У тебя такое лицо, словно… Погоди! — она вдруг хитро улыбнулась, помахав пальчиком. — Ты думал о Джинни! Так? Я угадала? Признавайся, пока я думала о деле, ты размечтался о Джинни!

— Да, Гермиона, я думал о Джинни, — вздохнул он и улыбнулся в ответ.

Это была искренняя улыбка, но выражавшая не радость, а злую иронию. Над самим собой. Тут и вправду было над чем посмеяться.

— Так у тебя есть хоть какой-то план на сегодня?

— Ну-у… — он по привычке принялся крутить палочку между пальцев, но, заметив взгляд подруги, отложил ее в сторону. — Гермиона, ну какой план?! Просто продолжим с того же места, где кончили вчера. Ты же сама сказала, что нам нужно найти водохранилище.

— Хорошо, что ты хотя бы это запомнил. Ну ладно, я согласна, что надо следовать дальше вдоль реки, а там посмотрим. И давай уже собирайся, нечего тут сверкать передо мной своим голым торсом!

Она привычно вскинула подбородок с надменной улыбкой и отправилась к себе.

«Ну да, нечего сверкать», — кивнул он, скосив глаза, наблюдая, как тесный халат облегает сзади ее маленькую фигурку.

В этот день было не так солнечно, как вчера. Половину неба занимали плотные облака, и Гарри подумал, что придется снизить высоту полета. На солнце поверхность реки бросала вверх яркие блики, по которым легко было следить за ее поворотами. Но до нее надо было еще добраться.

Он попросил Гермиону, чтобы она села сзади. Он хотел преодолеть расстояние до той точки, на которой они вчера остановились, на максимально возможной скорости. Место называлось Сандипарк, хотя парком там и не пахло, всё те же луга и невысокие холмы, разделенные редкими перелесками. На этот раз даже Гермиона не возражала, чтобы он добрался туда как можно быстрее, и он помчался, как стрела. Вчерашние поиски оставили в мышцах сильные болезненные ощущения, и он представлял, каково сейчас подруге. С непривычки наверняка болит всё тело. Пока он мчался над полями, которые и здесь, в этом, на первый взгляд, туристическом районе, занимали основную площадь, и только изредка между ними проскакивали темные островки национальных парков, он думал, что сегодня они будут делать частые перерывы. В конце концов, вокруг всегда можно было найти какое-нибудь шоссе, а на нем подходящее заведение, в котором есть возможность отдохнуть и перекусить. Иначе к концу этого дня, если их поиски не увенчаются успехом, они вообще вымотаются так, что от них не будет никакого толку.

— Ты снова задействовала свои таинственные чары? — спросил он, когда доставил их в точку прерванных накануне поисков и завис в воздухе над рекой, блестевшей где-то футах в двухстах под ними.

— Если ты опустишься вниз и дашь мне сесть спереди, то задействую, — ответила она на ухо, перекрикивая порывы сильного ветра.

— А слабо пересесть прямо сейчас?

— Ты сдурел? Опускайся немедленно!

— Смотри! — он обернулся, продолжая держаться за древко левой рукой, правой обняв Гермиону за талию, — а теперь хватай меня за шею!

— Гарри! — взвизгнула она. — Ты опять начинаешь?!

— Ну же! Просто обними меня за шею, и всё.

— Я не буду! Спускайся.

— Клянусь тебе, ты даже ничего не успеешь почувствовать.

— Ну почему нельзя сделать всё просто, без этих штучек?! — сокрушенно воскликнула она, медленно перемещая объятья вверх, к его шее.

— Держишься? — спросил он, услышал в ответ ее крик «Да!», а потом резко завалил метлу вниз и влево, одновременно правой рукой вытягивая Гермиону со своего места.

На какой-то момент она свалилась на него с выпученными от ужаса глазами, потом инерция увлекла ее дальше вперед, в этот момент он выпрямил метлу, подправляя правой рукой тело подруги, в результате она оказалась сидящей боком на метле прямо перед ним.

— Никогда так больше не делай! Никогда, слышишь?! — завопила она, продолжая держаться за его шею, как за спасательный круг. — И почему я вообще согласилась на это?.. — недоуменно спросила она сама у себя.

— А теперь… — улыбнулся он, начиная резко пикировать к узкой, заросшей деревьями, полоске реки, удовлетворенный очередным визгом, — вниз!

Пару часов они напряженно рыскали вдоль русла, постепенно продвигаясь на запад, пока не столкнулись с новой проблемой. Основное русло разветвилось на два поменьше, одно из которых, называемое Северный Тен, продолжало извиваться на запад, второе — Южный Тен — резко поворачивало на юг. Гарри подумал, что это как раз удачный момент, чтобы прерваться и отдохнуть. Они слегка отклонились на север и сделали остановку в маленькой деревеньке Мерчингтон, заказав себе небольшую закуску в придорожном кафе без названия. Получился своеобразный ланч на свежем воздухе.

Гермиона тут же развернула карту, чтобы решить, в какую сторону двигаться, но та была чересчур мелкой, южное ответвление реки было на ней едва обозначено. Так что они решили пока продолжать двигаться на запад вдоль Северного Тена.

Мышцы уже отошли, и Гарри даже подумал, что сегодня они успеют, пожалуй, с остановками осмотреть целиком оба русла, но, как назло, местность на запад становилась всё более пустынной, дороги перестали попадаться вовсе, река начала петлять всё сильнее и сильнее, потихоньку отклоняясь на юго-запад, а остановиться было решительно негде. Вокруг простирались сплошные пустоши, кое-где изрезанные ручьями, да и сам Северный Тен стал всё больше напоминать такой же ручей. Они болтались в воздухе часа три, от однообразного пейзажа рябило в глазах, и стала потихоньку сказываться усталость, а за всё это время им на глаза попалась лишь одинокая ферма. Вдобавок небо уже полностью заволокло тучами, которые с каждой минутой становились всё тяжелее и тяжелее.

Наконец, Северный Тен окончательно пропал из виду, растворился, достигнув своего истока. Дальше, вплоть до Окхемптона на севере и Тавистока на западе, простирались сплошные заболоченные холмы, без всяких признаков жилых поселений.

— Возвращаемся? — спросил он у Гермионы, которая уже давно беспокойно ерзала по древку, и она тут же кивнула. Им стоило вернуться хотя бы в ту самую деревушку, в которой они уже сегодня перекусывали, отдохнуть и потом уже продвигаться на юг, вдоль другого русла.

Но им снова не повезло. Когда они уже почти долетели до Мерчингтона, собиравшиеся весь день тучи обрушили на них настоящий ливень. Это случилось так неожиданно, что оба тут же промокли насквозь. Никаких плащей или накидок у них с собой не было, и не было даже времени, чтобы в них что-то трансфигурировать. Болтаться на серьезной высоте, когда тебя со всех сторон хлещет дождь, видимости почти нет, стекла очков сплошь забрызганы, ручка метлы мокрая и скользкая, а за тебя еще и держится другой человек, пусть и очень легкий человек — удовольствие ниже среднего. Гарри в тот же момент понял, что если дождь не прекратится, на сегодня поиски закончены. Им нужно было вернуться, обсушиться, поесть, подготовиться, потом вернуться назад, к тому времени дело уже снова бы шло к сумеркам.

Впрочем, возвращаться предстояло в любом случае. Он уже приготовился, было, к тяжелому полету сквозь сплошную пелену дождя, как Гермиона закричала ему на ухо:

— Ты метлу крепко держишь, Гарри?!

— Не бойся, не упущу, я не раз летал в дождь. Не помнишь разве наши квиддичные бои?

— Я и не боюсь. Просто держи ее.

С этими словами она схватилась за него посильнее и… аппарировала их обоих прямо к «Убежищу».

— Вот молодец! — похвалил он ее, тормозя метлу, которая едва не влетела прямо в стенку.

И снова у него появилось это нелепое ощущение, что он находится в отпуске, когда они сидели за столом, с мокрыми головами, она в халате, он — завернутый в полотенце, а за стеклами молотили крупные капли дождя, и из приоткрытых окон распространялся и заполнял всю комнату запах намокшей земли, сырой растительности и необыкновенной, тяжелой свежести, которую приносил летний ливень.

— Так мы провозимся еще долго, — недовольно ворчала Гермиона, но по ее лицу было видно, что это недовольство напускное, что она сама тоже вполне наслаждается ситуацией. После дней, когда она корпела над материалами дела буквально сутки напролет, эта командировка оказывалась для нее настоящей отдушиной.

— Думаешь, завтра отыщем водохранилище?

— Наверняка. Если только Долохов не ошибся, вот чего я боюсь больше всего. Я начинаю подозревать, что это не настоящее водохранилище, а какое-то небольшое озерцо, которое мы легко могли пропустить.

— Нет, — он отрицательно помотал головой, отваливаясь от стола с обильным обедом, — нам и озер никаких не попадалось. Даже самых крошечных. Я бы заметил, я слежу за отблесками воды во время полета.

— Что ж, — она тоже покончила с едой, и пересела на диван, недалеко от него, со стаканом сока в руке, — значит, будь готов завтра ко встрече с Руквудом.

— Ты уверена, что мы найдем его именно там?

— Больше негде. Остался только этот участок. Если его там не будет, значит Долохов тебе солгал, и всё придется начинать с начала.

— Не думаю, что он лгал… Хорошо, я буду готов. Только…

— Что? — она повернула к нему лицо.

— Этот ритуал… Если он его задействует… Сможем ли мы справиться?

— Нет, — она отрицательно покачала головой.

— Тогда… как же?..

— Придется хватать его неожиданно.

— Думаешь, прокатит тот наш номер с Долоховым?

— Нет, — снова ответила она.

— И что делать?

— Думай, Гарри. Думай, пока есть время.

— А ты?

— И я. И я буду думать. А пока… перестань снова крутить палочкой!

Он и не заметил, как опять стал это делать. Дурацкая привычка привязалась так, что, стоило ему теперь немного напрячь мозги, как пальцы сами собой начинали свое сумасшедшее верчение. В принципе, в этом не было ничего плохого, даже наоборот, при его работе умение хорошо вертеть в руках свое главное оружие могло иной раз и жизнь спасти. Вот только он решительно не мог понять, отчего так раздражается Гермиона.

— А чего это тебя так бесит? — спросил он подругу, перехватив палочку и швыряя ее на стол между тарелками.

Она закатила глаза.

— Ну… видишь ли… даже не знаю как сказать… Когда каждый вечер приходишь домой вся вымотанная и выжатая, и видишь собственного мужа, застывшего у телевизора за просмотром маггловской игры… футбола, кажется… у которого в одной руке пиво, а в другой — бесконечно вращающаяся палочка, начинаешь потихоньку это ненавидеть. Ох, не нужно мне было тебе говорить, но уж вырвалось! Только ему не надо рассказывать про мои жалобные песенки. Ты же знаешь, какой он… обидчивый.

— Понимаю теперь, почему ты так хотела поскорее пристроить его на работу. Такое кого хочешь сведет с ума. Хорошо, что эта проблема, наконец, устраивается. Он ведь рассказал тебе о моем предложении?

— Да, — кивнула она, опустив голову, — спасибо, Гарри, очень тебе признательна! — она прикрыла в благодарность его руку своей ладошкой. — А когда уже, наконец, состоится это знаменательное событие?

— Он не говорил? Сразу, как только закончим это расследование, я побеседую с Фоссетом, он его пристроит.

— Да? — она поджала губы, пытаясь скрыть непонятное разочарование.

— Он ведь разговаривал с тобой об этом на похоронах Спиннет?

Она кивнула, глядя куда-то в сторону. Он продолжал выжидательно смотреть на нее, надеясь, что ее прорвет, и она раскроет тайну своего странного поведения. Но она только встала с места, не выдержав его пристального взгляда, и принялась ходить по комнате, обняв себя за плечи.

Он какое-то время наблюдал за ее узкими, почти мальчишескими бедрами, проплывающими туда-сюда, потом подумал, что если бы не много повидавшие глаза, и не фантастическая задница, ее вполне можно было бы принять за девочку лет тринадцати-четырнадцати.

«И что же тогда тебя вдруг стало в ней будоражить, в таком случае?» Что такого чудесного в ней было? Глазу почти не за что зацепиться, откуда такая возбужденная реакция? Впрочем, он вспомнил, что ведь и его Джинни тоже отличалась далеко не пышной фигурой. Она тоже была едва-едва вылупившейся из подростковой скорлупы девушкой, тонкой и стройной, пусть и не такой малявкой. Неужели дело в нем самом, в его особом вкусе? Он не знал слова «инфантилизм», но что-то внутри подсказывало ему, просто логически, без всяких чувств, что он, должно быть, проходит сейчас этап, который ровесники уже некоторое время назад прошли. Вся его биография твердила ему об этом.

«А что если это навсегда?» — повис в голове недоуменный вопрос. Что если ему всю жизнь будут нравиться такие худышки? Он пожал плечами. Что ж, в конце концов, Джинни явно не расположена к полноте. Да она еще, к тому же, и спортсменка. И любит хорошо одеваться. И… Внезапно он вспомнил ее мать.

«Выбирая жену, смотри на тещу», — как-то с потешной наставительностью произнес Симус, еще когда они были пятикурсниками. Явно подслушал у своего отца или его друзей. Гарри представил себе, как Джинни в конце концов превращается в Молли, и ему стало нехорошо. Это были очень постыдные размышления, во-первых, потому, что он принялся судить о людях по внешности, чего сам в других терпеть не мог, во-вторых, потому что он любил Молли. По-своему, конечно, она могла раздражать и утомлять, но его чувства и правда можно было назвать любовью. Она не заменила ему мать, но добрую тетушку-то уж точно! И сейчас, всякий раз, когда она смотрела на них с Джинни, он чувствовал глубокую благодарность в ее взгляде, за то, что он смог подарить счастье ее дочери…

«Между прочим, мы не были в «Норе» уже бог знает сколько времени!» — ужаснулся он. Надо было собраться и нагрянуть туда всей компанией, вчетвером, возможно, сразу после окончания этого дела, когда он возьмет отпуск, а пока…

— Я пойду к себе, полежу, поизучаю материалы, — сказала Гермиона, запихивая подмышку толстые папки.

Он кивнул. Она ушла в спальню, а он вдруг отчего-то вспомнил, как выглядела ее мать. Почти такая же тонкая и хрупкая, как дочь. Разве что немного повыше ростом.

Какое-то время он полулежал, раздумывая ни о чем, просто погруженный в какие-то тяжелые, но бессмысленные размышления, которые невозможно сформулировать. Потом сбросил с себя это мысленное наваждение, закинул ноги на диван и закрыл глаза, ощущая уют, рождаемый шумом дождя за окном. Этот шум и погрузил его в сон, хотя он и не планировал ложиться спать так рано, вообще даже и не думал спать, но обстановка сама собой усыпила его.

Он проснулся в середине ночи, открыл глаза, понял, что случилось, что он продрых лишних часов пять днем и вечером, и теперь ему предстоит, скорее всего, мучиться от бессонницы до самого рассвета. Он увидел, что прикрыт покрывалом и догадался, что подруга обнаружила его спящим и решила не будить, вместо этого погасив бра и заботливо укрыв от свежего дуновения из приоткрытого окна. Это навело его на мысли о том, где она сейчас. Он сел, думая, отчего такой вопрос мог придти ему в голову. Конечно же, она была у себя, как могло быть иначе? Но вдруг ее там не было? Глупейшее беспокойство, несмотря на то, что теперь он не видел ее туфель. Она просто взяла их к себе. Но, посидев пару минут, он понял, что он боялся не за нее. Его почему-то охватил необъяснимый детский страх остаться одному, такой, какой бывает у маленького ребенка, когда он просыпается посреди ночи и непременно хочет узнать, дома ли мама? В комнате сейчас царила полнейшая тишина, и только с улицы доносился монотонный звук падающих с крыши капель, последствия прошедшего дождя, и даже этот звук почему-то показался ему зловещим. В этом был снова отголосок того жуткого ощущения, когда он потерял сознание в лесу. Ему ужасно захотелось пойти и увидеть Гермиону. Просто увидеть, что она здесь, что он не один, возможно, тогда бы его страх ушел. Но он вспомнил свой утренний визит в ее комнату, чем всё это закончилось, и никак не решался. Он сидел на диване, поджав ноги, скрестив руки на груди, и тупо смотрел на окружающую темень комнаты, едва освещенную отсветами уличного фонаря. Сидел и боялся, что он один, боялся, как ребенок и как ребенок не решался пойти проверить, чтобы не вызвать гнев взрослых.

Наконец, он решился. Поднялся на ноги и прошел несколько шагов, хотя и это далось ему с трудом, в комнате неожиданно ожили привычные детские страхи, рождающиеся из комьев темноты и игры бликов на стене. Он подошел к ее двери, и сейчас в нем не было даже и тени возбуждения. Всё, чего он хотел — обнаружить ее там, на постели, и уже одного этого было бы достаточно, чтобы отлегло. Он приоткрыл дверь, надеясь, что она спит, не хотелось пояснять ей свою беспомощность. Если бы ее не оказалось в комнате, он бы подумал, что находится внутри кошмара, после этого можно было ожидать прихода какого угодно ужаса, но она была там, в своей постели, отсвет из окна слегка освещал ее темную шевелюру. И она не спала.

— Гарри, это ты? — спросила она, и в ее голосе тоже проскользнула нотка страха. Он мог ее понять. Наверняка с постели на фоне светлого прямоугольника двери приоткрывшаяся щель выглядела абсолютно черной, и в ней мог стоять кто угодно.

— Да, это я, — поспешил ответить он.

— Что случилось?

«Мамочка, я боюсь, пусти меня к себе в кроватку!»

— Я… мм…

— Гарри!

— Я… не знаю, как сказать, но…

— Гарри, ты создаешь сквозняк. Или иди спать, или зайди и прикрой дверь.

Секунду он колебался. Ведь он уже выяснил, что она здесь. Но потом всё-таки зашел, тихо щелкнув за собой дверной ручкой.

— Так в чем дело?

— Мне кажется… я снова чувствую себя нехорошо. Как тогда. Страх…

Как же здорово, что с ней можно было поговорить об этом. Признаться… Он бы никому не посмел сказать. Даже жене.

— Понятно. Сейчас…

Она высунула руку из-под простыни, старательно удерживая другой рукой ее край, и полезла в сумочку. Он догадался, что на ней под простыней снова ничего нет, но на этот раз не было и тени возбуждения. Сейчас она была взрослой, а он — ребенком, и не более того.

— Вот! — она вытащила пузырек и протянула его, держа в правой руке. — Возьми.

Он помялся, потом подошел ближе, забирая пузырек из ее руки. Она тут же спрятала руку обратно под одеяло.

— Одного глотка достаточно.

— Знаешь… я не уверен, что дело в этом…

— Пей.

— Нет, правда, я не уверен… просто…

— Я кому говорю! Выпей это, после скажешь, в чем ты не уверен.

Она думала… Впрочем, ладно. Он сделал глоток, фыркнул, замотал головой.

— Отлично. Поставь флакон на тумбочку и иди спать.

— Я…

Он замялся, не зная, как продолжить. Уходить не хотелось, несмотря на выпитое средство.

— Гарри, если тебе не спится, лучше иди и подумай, что мы завтра будем делать с Руквудом. Составь план.

— Гермиона, планы… это не по моей части. Я привык действовать импрови…за…ционно. Мне надо на месте увидеть, что и как, тогда всё сразу получается само собой.

Она вздохнула.

— Или не получается. Ну ладно, нет так нет, тогда мне нужно подумать. Иди спать.

— Гермиона, я… хотел спросить…

— Что такое?

— Твои родители, — вдруг сказал он.

— Что… мои родители? — медленно проговорила она.

— Ты же должна ужасно переживать… из-за них… и вообще…

— Гарри, в чем дело?

— И я хотел сказать, что, наверное, тебе их не хватает, ну… и я подумал… возможно, нам всем вместе съездить в «Нору», ну… всем четверым, и… тебе бы могло стать легче…

— Гарри! — она схватила его за запястье и потянула вниз. — Присядь. Что с тобой?

Он послушно присел на самый краешек матраса, который оказался на удивление мягким.

— На самом деле, наверное, я должен сказать… должен признаться, что-о… Мне страшно! Это не связано с… той дрянью. Просто… страшно.

Она снова высунула руку из-под простыни и, немного привстав, приложила ее к его лбу. Потом пощупала пульс. Вынула из-под подушки палочку и прочла какое-то заклинание.

— Так. Гарри, дай мне халат.

Она указала направление. Он послушно дотянулся и протянул ей.

— Отвернись.

Он встал, отвернулся и даже зажмурил глаза на всякий случай. И вовремя, потому что она зажгла ночник.

— Всё, пойдем, — она взяла его под руку и повела в гостиную.

— Посиди, пока я приготовлю чай.

Он уселся на диван, а она зажгла самый слабый свет, принялась ставить чайник и расставлять чашки.

— Скажи, тебе снова снились эти сны?

— Нет, сегодня нет. Прошлой ночью.

— И что это было?

— Какой-то голос, который повторял всякую ерунду. Наподобие молитвы неизвестно кому. Помню только что-то вроде «молись, но не называй его имени вслух».

— Хм, интересно, а что ты видел?

— Ничего не видел, просто темноту вокруг себя.

— Как ни странно, это может быть даже хорошим знаком, — сказала она загадочно, но не стала расшифровывать.

— А ты? Ты говорила, что тоже видела кошмары вчера. Тебе тоже снится что-то подобное?

— Мм… нет. Ничего такого. Хотя, пару дней назад…

Она прервалась, и несколько минут он сидел в тишине, ожидая, когда она приготовит и разольет чай. Потом она села напротив него, тесно сдвинув коленки, держа чашку в обеих ладошках и смешно морщась, когда наклонялась носом к горячему чаю. Он тоже взял чай, почувствовав, как кожу ладони приятно обжигает нагретый фарфор, и сразу стало как-то легко. Отлегло. Он словно оказался дома после визита куда-то в жуткий край, хотя, вроде бы, никуда и не уходил.

— Гарри! — сказала Гермиона, глядя на него очень внимательно. — То, что мы преследуем… за чем мы идем… это очень серьезно! Это такие ужасные вещи!.. Ты просто должен понять это. Понять по-настоящему, без всяких шуток. Это настолько ужасно, что никто не станет связываться с такими вещами, никто! Даже такой, как Волдеморт! Ты понимаешь? Это полное безумие, чистое, незамутненное безумие. И мы должны остановить это.

— Гермиона, почему ты мне это говоришь? Я всё понимаю. Иначе, зачем я здесь?

— Нет, подожди. Ты должен понять, что надо это остановить, во что бы то ни стало. Любой ценой! Понимаешь? Любой. Ценой.

— Я понимаю…

— Гарри, я не просто так говорю тебе это. Я говорю это на случай, если у нас так и не будет плана. Если так, то мы должны будем… должны будем… просто… устранить источник, — она выразительно посмотрела на него, — понимаешь? Убить этого человека. Не пытаться поймать или задержать… Убить! Прямо на месте. Ты должен быть готов к этому, Гарри, ты слышишь меня? И тут не должно быть никаких колебаний.

Он помолчал, проводя пальцами по губам. Вот теперь она не была похожа на девочку. Совершенно. Теперь он видел в ней того самого, кем она была по профессии. Невыразимца.

— Долохов… — медленно начал он.

— Что, Долохов?

— Когда я уже уходил, он сказал мне, чтобы я с ним не разговаривал.

— С кем?

— С Руквудом. Он сказал: «и вот еще что, Поттер, не дай ему заговорить с тобой. Если дашь ему заговорить, или сам начнешь разговор — ты покойник. Бей сразу наповал, как только увидишь». Вот такие дела. Я сначала не хотел тебе рассказывать, а теперь…

— Хорошо, — кивнула она, — надеюсь, ты последуешь этому совету.

Какое-то время они пили чай в полной тишине. Потом она встала и отправилась в свою комнату.

— Знаешь, Гермиона? — он поймал ее за руку.

— Что?

— То, что я говорил… по поводу твоих родителей… и «Норы»… Это было наваждение, но, я и правда так думаю.

Она мягко улыбнулась.

— Я понимаю, Гарри, не оправдывайся. Я пойду уже. Пора спать.

— И еще одно, — он помедлил. — Ты очень… очень…

— Ну что, Гарри? — она наморщила переносицу, глядя на его лицо.

— Нет, ничего. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Гарри.

Этот ночной чай странным образом совершенно успокоил его, позволил расслабить разгулявшиеся нервы, хотя, может быть, всему причиной был и тот самый глоток особого средства из флакона. Он почти сразу заснул, на что раньше даже и не надеялся, считая, что придется проворочаться без сна до самого утра. И его настроение с утра было далеко от вчерашнего. Сегодня он, наконец, перестал чувствовать себя словно в отпуске, появилось какое-то ощущение собранности и целеустремленности, впервые с того момента, как они отправились на свои поиски через камин. Возможно, оттого что Гермиона, наконец, перестала быть просто подружкой и на короткий момент показала свое настоящее лицо.

Они собирались молча и деловито, не обмолвившись за всё утро и парой слов. Он изредка посматривал на нее, бросал быстрые взгляды, отчего делалось еще увереннее на сердце. Несмотря на всю ту нежность, что он к ней испытывал, он продолжал уважать ее, всегда чувствуя в ней не просто подругу, но настоящую боевую подругу. Одно присутствие которой рядом делало выполнимой любую задачу.

«Хорошо, что она здесь», — подумал он, опровергая собственную вчерашнюю мысль.

— Ты можешь переместить нас прямо на место, где разветвляется река? — спросил он, не желая терять времени. Неизвестно еще, что за погода ждала их сегодня. Прогноз по радио выдавал что-то весьма приблизительное. Дождь, хотя и кончился еще вчера вечером, но небо всё так же было затянуто плотными облаками. В воздухе висела легкая изморось, листья кустов и деревьев поблескивали влагой, земля еще не успела впитать в себя вчерашний ливень.

— Я ни за что на свете не стану аппарировать в воздух! — отрезала Гермиона. — И не проси!

— А туда, где мы вчера останавливались?

— В ту деревеньку? Попробую. Только придется сперва наложить чары невидимости, чтобы не вылететь прямо на какого-нибудь завтракающего туриста или местного фермера.

Они зашли за угол «Убежища», уселись на метлу, она схватилась за него, что было сил, и переправила их сразу на узкую дорогу, проходящую через Мерчингтон, зажатую высоченными живыми изгородями с обеих сторон. По этой обычно пустой дороге, прямо на них двигался легковой седан, оказавшийся буквально в нескольких ярдах. Гарри поблагодарил судьбу, что они на метле, дернул вверх и выскочил буквально из-под его капота.

— Почему нельзя было отправить нас в кафе?

— Скажи спасибо, что хоть так получилось, — ткнула она его кулачком в грудь, — давай, лети уже!

Он развернулся на юг и быстро достиг места разделения реки на два русла. Южный Тен был уже Северного, почти что широкий ручей, и при взгляде сверху целиком скрывался в зарослях окружавшей его растительности. Впрочем, именно эта узкая заросшая полоска и позволяла следить за его извилинами, вихлявшими между небольших лоскутов полей и лугов почти правильной геометрической формы, отделенных друг от друга живыми изгородями, отбрасывающими четкую, густую тень.

После часа полета на юго-западе показался довольно большой лесной массив, а полоска деревьев вокруг реки внезапно расширилась, и они увидели внизу длинную желтую линию перегораживающей реку дамбы, сразу за которой открывался вид на длинный водоем, вода в котором казалась сейчас густо-синего, почти фиолетового цвета.

«Неужели что-то нашли?» — подумал он, резко идя на снижение.

На южном берегу водоема на опушке леса, рядом с узкой полосой дороги он заметил крышу какого-то строения и сразу устремился туда. Опустившись к самой земле, он с разочарованием понял, что это всего лишь навес, рядом со стоянкой автомобилей для туристов.

— Смотри! — крикнула Гермиона, указывая пальцем ему за спину.

Он развернул метлу. Перед тропой, уходящей в обе стороны по берегу водоема, стоял изрядно подржавевший указатель, на котором большими буквами было написано: «Водохранилище Фернворти». И ниже: «Potter’s Walk» со стрелками, указывающими на тропу. 1)

— Символичная надпись, тебе не кажется? — ухмыльнулась Гермиона.

— Гм! — он почесал в затылке, не зная, что сказать.

1) Реально существующее место.