Сад голубых пионов (гет)

Из-за неплотно закрытой двери доносятся приглушенные голоса, и Пиона невольно прислушивается. Подслушивать она вовсе не собирается, тем более что все равно хочет войти и предложить детям перекусить, однако голоса их, осторожные и заговорщицкие, заставляют навострить уши. Они говорят о профессоре Квиррелле, преподавателе защиты от темных искусств и Том, кого нельзя называть так, будто это один человек, и Пиона едва ухом к двери не прижимается изо всех сил. Поднос с печеньем и сладким чаем она оставляет левитировать в стороне, а сама замирает и вслушивается в каждый выдох и медленный вдох.

От нелепости собственного поступка свивается в животе тугой узел, но Пиона все равно уже начала, так что отступать некуда. Она не разбирает несколько фраз о рождественских праздниках и том, что кому-то заехали снежком по затылку, зато когда говорить начинает запальчивая Гермиона, холодеет всем телом. В ушах начинает звенеть, и Пиона, напрочь растеряв концентрацию, роняет поднос на ковер. Грохот немного приводит в сознание, и вместе с тем голоса в комнате замолкают, сменяются шлепками и вскриками, а затем дверь перед ней отворяется настежь.

Гарри глядит широко распахнутыми глазами, хлопает ресницами и оглядывается на друзей, однако те застывают в куда большем смущении. Краем глаза Пиона видит, как краснеет лицо рыжего Рона, и оттого тугой комок паники разбавляет сорвавшийся с горла смешок. Она хочет задать разом целую сотню вопросов, но чувствует, что будет некрасиво кричать, стоит распахнуть рот, и оттого упорно молчит. Ждет, наверное, каких-нибудь объяснений, вот только все вокруг тоже молчат, и только шумит и плещет утягивающая в море волна.

На самом деле Пиона вовсе не хочет знать, как так вышло, что Тот, кого нельзя называть оказался школьным учителем и открыл охоту за философским камнем. Пиона не желает слышать о том, что Гарри едва не погиб, сражаясь за эту самую побрякушку, будто у него не было другого выхода, кроме шила в драккловой заднице. Но, в конце-то концов, Пиона может лишь заткнуть уши и сделать протяжный вздох, от которого ужас и ярость вновь меняются между собой.

И вместо того, чтобы слышать объяснения того, зачем ее одиннадцатилетние дети сражались со злом, Пиона круто разворачивается на пятках и, забыв про поднос, устремляется в сторону кабинета.

Дверь она распахивает с такой силой, что та едва не пробивает стену насквозь, залетает, не сводя взгляда с едва оторвавшегося от газеты Люциуса, и снова протяжно вздыхает. Тугой комок в животе свивается туже, и Пиона осознает, что к ярости и ужасу в нем примешался отчаянный стыд. Пиона думает, что вовсе не знает своих детей и своего мужа, и оттого слезы обиды выступают в уголках глаз.

Играющие в шахматы Драко и Теодор переглядываются, Люциус сворачивает газету в трубочку, а Малена, сидящая у отца на коленях, подскакивает и бросается Пионе в объятия.

— Мамочка, только не плачь!

Пиона тяжело опускается прямо на пол, обнимает дочь и чувствует, как она утыкается теплым носом ей в шею. Взгляд Люциуса, мигом ставший обеспокоенным, впивается в ее лицо, и Пиона презрительно фыркает. Она приходит сюда, чтобы чуточку поскандалить, однако он умудряется выстроить вокруг себя самый настоящий укрепленный донельзя форт, и оттого скорее смешно. Клокочущая в груди ярость, перемешанная со страхом, впрочем, никуда не девается, и Пиона опускает щеку на макушку Малены и медленно считает до десяти.

— Мам, я…

— Так ты проболтался.

Гарри и Драко заговаривают одновременно, и Пиона поднимает на второго мальчишку глаза. Он сидит за шахматным столом, опустив на ладонь подбородок, и глаза его сверкают совершенно по-взрослому. Теодор рядом с ним насмешливо фыркает, однако смотрит только на затылок Малены, будто хвалит малышку за то, что смягчила первый удар.

— Ваши оправдания мне совершенно не интересны, — отмахивается Пиона, когда Гарри и Драко снова бубнят что-то одновременно, — но ты-то почему мне ничего не сказал?

Лицо Люциуса кажется отстраненным, и Пиона нисколько не сомневается, что он знал обо всем. Пиона не слышит подробностей приключений, ее они, признаться, и вовсе не интересуют, однако она переживает, и теперь страх ее, смешанный с яростью, находит единственного адресата.

— Я подумал, ты свернешь Дамблдору шею, — пожимает плечами Люциус, и в голосе его нет ни капли раскаяния, — а потом будешь об этом жалеть.

— Что мешает мне сделать это сейчас? — шипит Пиона рассерженной кошкой.

Ярость бурлит в груди, и даже Малена, все еще обнимающая ее руками за шею, гнева не умаляет. Пиона приподнимается на коленях, готовая и впрямь броситься и вцепиться в чужую глотку зубами, однако для того вокруг слишком много свидетелей. Вместе с Гарри на пороге за ее спиной стоят Гермиона и Рон, Теодор сосредоточенно щурится, и от всех этих взглядом узел в животе свивается еще туже.

Больше всего на свете, признаться, Пиона злится на саму себя, потому что кучка мальчишек во главе с ее собственным мужем смогла обвести ее вокруг пальца.

Пиона склоняет голову набок, приподнимает лицо Малены за подбородок, но та смотрит на нее так честно-честно, что становится сразу понятно — мальчишки было во главе с мелкой хитрой девчонкой.

— У нас с папой был уговор, — подтверждает ее мысли Малена, и Пиона обреченно вздыхает.

Ярость ее, разумеется, никуда не девается, однако Пиона твердо решает, что за дверьми запертой спальни выскажет Люциусу все, что думает о сложившейся ситуации.

— Есть еще что-то, о чем я должна знать? — спрашивает Пиона после очередного протяжного вздоха.

Ответ она слышать не хочет, вот только Драко, сообразив, что нотации отменяются, выпячивает вперед грудь и забивает еще одни гвоздь в крышку братова гроба:

— Гарри взяли в квиддичную команду, — говорит Драко, нисколько не обращая внимания на шикнувшего ему на ухо Теодора, — отбор можно проходить только со второго курса, так что в этом году я тоже собираюсь попробовать.

Пиона, кажется, слышит, как лопается ее же терпение и оттого даже не спрашивает, дал ли Люциус свое разрешение. Разумеется, дал, видит она по его же лицу и безуспешно пытается сделать вид, что от развернувшейся ситуации ей не становится ужасно смешно.