Сад голубых пионов (гет)

Письмо от Дамблдора приходит в конце учебного года, едва только начинается лето. Сова его, похожая на серую школьную сипуху, разумеется, не проходит беспрепятственно ни одного защитного контура, беспорядочно молотит крыльями у границы дозволенного, однако успокаиваться не желает. Отдает Пионе конверт она с нарочито пронзительным уханьем, не ждет ответа и сразу же улетает, обдав на прощание лицо порывом колючего ветра.

В письме значится, что Дамблдор приглашает Пиону в школу, потому что с Гарри снова что-то случилось, и она идет, ни капельки не раздумывая. И даже не думает предупредить Люциуса, только чмокает в щеку Малену и обещает скоро вернуться.

Хогвартс встречает ее суетой и послеобеденным шумом, безразличными взглядами и витающими в коридорах сквозняками, и Пиона, не задерживаясь ни на мгновение, спешит прямиком в директорский кабинет. Она не представляет себя снова школьницей, не ностальгирует о прошлом и разве что разок поглядывает в сторону хаффлапаффской гостиной, стучит каблуками по древнему полу и чувствует себя не то чтобы не в своей тарелке — полностью лишней. Перед горгульей она замирает, пытаясь вспомнить пароль, тянется в карман за письмом, но прежде проход открывается сам, приглашая, и Пиона поднимается по узкой винтовой лестнице.

Внутри Пиона чувствует себя провинившейся ученицей, будто снова колдует вне школы, вспоминает дурацкую сказку, которую ее заставили прочитать в наказание, и думает, что все еще выбрала бы воскрешающий камень, пусть даже хорошего из этого не выйдет совсем ничего. Пиона замирает напротив директорского стола, а Альбус Дамблдор стоит напротив нее, разглядывает какие-то безделушки на полках и будто вовсе не обращает внимания.

— Я рад, что в этот раз пришли вы, а не Люциус, — вместо приветствия говорит Дамблдор, и Пиона вздрагивает.

— В этот раз? — переспрашивает она, и лукавый взгляд его светлых глаз впивается ей прямо между бровей.

На вопрос Дамблдор не отвечает, жестом предлагает присесть, но Пиона остается стоять. Она чувствует на себе взгляды бывших директоров, затаившихся в своих портретах, и хочет применить к ним то же самое заклинание, что сделала дома. Пиона убирает руки за спину, разглядывает разномастные артефакты, расставленные по всему кабинету, и пытается придумать назначение маленькой шумной коробочки у окна.

— Что на этот раз случилось с моими детьми? — уточняет Пиона, и на этот раз Дамблдор задерживается на ней взглядом чуть дольше мгновения.

Тишина между ними повисает совсем ненадолго, однако за это время Пиона успевает придумать десяток вариантов ответа от сущей ерунды до трагедии. Она пристально следит за выражением лица Дамблдора, впивается взглядом в слегка приподнятые уголки губ и не успевает заметить, когда он тоже заводит руки за спину. Барабанная дробь расползается у нее в голове, от нервного предвкушения тяжело бьется жилка на шее, и Пиона нетерпеливо прикусывает губу — предпочитает не оттягивает неизбежное еще дальше.

Струна лопается, когда Дамблдор делает шаг вперед, улыбается шире и будто ласково склоняет голову набок. Он, думает Пиона, похож на доброго всепрощающего старика, такого же ненастоящего, как Санта Клаус из детства или пряничный человечек из сказки, и оттого легкая щекотка усмешки расползается по подбородку.

— Вы знали, что Гарри разговаривает на парселанге? — спрашивает Дамблдор, склоняя голову набок и насмешливо жмурясь, и Пиона, совершенно не готовая к подобному повороту, застывает с распахнутым ртом.

Это какая-то шутка, проносится у нее в голове, не смешная и ни капли не остроумная, однако в образе Дамблдора нет и грамма веселья. Да, он насмешливо жмурится, растягивает губы в улыбке и едва заметно клонит голову набок, однако глаза его сверкают пронзительным беспокойством.

— Понятия не имела, — обрубает Пиона, отгораживается, возводит между ними гранитную стену, — это все, ради чего вы меня пригласили? Я уж думала, кто-то умер.

Пиона выводит запястьем витиеватый жест, поджимает губы и давит желание закатить глаза к потолку. Раздражение копится в горле, стекает с губ ядовитой слюной, и Пиона изо всех сил старается держать рот закрытым. За прошлогоднее происшествие с Гарри она хочет размазать Дамблдора по стенке, однако все еще не знает, что приключилось на этот раз — боится потратить лишние силы. О парселанге она забывает мгновенно, списывает это на душу Того, кого нельзя называть и беспокоится только о том, что сын ее мертвой младшей сестры снова мог пострадать.

— Это основная причина, — серьезно кивает Дамблдор, расцепляет ладони и принимается постукивать пальцами по столу, — Гарри Поттер, Рон Уизли и Гермиона Грейнджер умудрились открыть Тайную комнату, убежище Салазара Слизерина, одного из основателей Хогвартса. Последовавший за ними преподаватель пострадал — получил травму и потерял память, а сами дети раздразнили спящего василиска и едва не погибли.

— Василиску не место в школе, — сперва парирует Пиона, а затем только дергается от охватившего ужаса.

Василиска она видела разве что на картинках, однако все равно представляет огромных размеров змеюку, способную убить единственным взглядом, и невольно отшатывается. Сказанные только что слова кажутся теперь слишком простыми и недостаточно емкими, но повторять смысла Пиона не видит.

— Никто из троицы не смог ответить, зачем они полезли туда, — продолжает Дамблдор с тихим вздохом, и Пиона на короткое мгновение видит в ней вековую усталость, — к счастью, если исключить столкновение с василиском, дети не пострадали, а все тайные проходы, которые я смог обнаружить, уже запечатаны.

Пиона давит желание броситься прочь, найти Гарри в огромном замке и проверить слова директора, стоит, поджав губы и все-таки закатив глаза, и думает, что это определенно не все. Дамблдор позвал ее не за этим, для него и василиск, и пострадавший учитель — сущий пустяк, с которым можно справиться щелчком пальцев. Дамблдора волнует Тот, кого нельзя называть, он чует в Гарри его частичку и собирается втянуть Пиону в собственный хитроумный план. Дамблдор глядит на Пиону поверх очков-половинок, продолжает отстукивать на столе странный ритм, и впервые, кажется, она замечает, как сильно он нервничает.

— Помимо парселанга, — сдается Пиона, взмахивая рукой, — какие еще странности вы за ним замечали?