Положительный результат (джен)

Дверь отворилась. И Гермиона с Невиллом резко повернулись на звук. Вошёл старец внешне благообразного вида — темноглазый и темнобровый, но с полностью седыми волосами, тщательно расчёсанными  и заплетёнными в косу. Коса в свою очередь была убрана в специальный мешочек тёмного полотна. Одеждой вошедшему служила чёрная свободная мантия, расшитая слабо мерцающими серебристыми рунами, под которой вроде как ничего не было. Я попробовал приглядеться к  рунам, но распознать их было невозможно, цепочки не складывались, видимо для того, чтобы невозможно было их прочитать, распознать и изменить.

Это ещё что за хрен с горы? Я бросил взгляд на товарищей по несчастью. Невилл пожал плечами, старик ему явно был незнаком, зато Гермиона удивлённо спросила:

— Директор… Директор Диппет? А где директор Дамблдор?

Ах вот оно что! Голова моя дырявая! Перед нами нынешнее вместилище душонки Гриндевальда — тело Армандо Диппета. Сейчас-то ему нет нужды накладывать чары или пить Оборотное, выдавая себя за Дамблдора. Он уверен, что никто из нас никому ничего уже не расскажет.

— Заткнись, грязнокровка! — прошипел «Диппет». — Заткнись, если хочешь ещё пожить!

Гермиона охнула. В этой реальности её ещё никто так не оскорблял, особенно неприятно ей было слышать такое от вроде бы почтенного мага… Нет уж, гражданин Гриндевальд, я вам такое спускать не намерен…

— Не расстраивайся, Герми, это не Диппет, — спокойно сказал я. — Это занявший его тело поганый нацист, которому черти на том свете ставят прогулы уже давно. Правда, Гели? Приносить детей в жертву — какая низость! Не думаешь, что сама Магия на тебя разгневается!

— Магия не разумна! — фыркнул Диппет-Гриндевальд. — Она не может карать и гневаться!

— Думаешь, научился переводить и скидывать откаты — и всё тебе можно? — произнёс я глумливым тоном.  — А что сейчас с твоим лепшим корешем Дамби? Не хочешь к нему присоединиться? У всего есть свой предел, знаешь ли, Гели!

— Ах ты, гадёныш! — вырвалось у старика. — Круцио!

Что сказать. Все описания Круциатусов, как жуткой и невыносимой боли, от которой горит каждая клеточка, абсолютно справедливы. Не знаю, были ли герои, способные молчать, испытывая этакое, но я к ним не относился, поэтому проорался от души. Мне показалось, что боль продолжается целую вечность.  Так что когда поганый старикашка закончил развлекаться, я был мокрый как мышь, и чудо, что штаны остались сухими.

— Ну что, Поттер, ты, наконец, заткнёшься? — поинтересовался Диппет-Гриндевальд.

— Даже не надейся! — отрезал я. — И это всё, на что ты способен?

— Щенок! — отозвался мой оппонент. — Империо! Империо! Империо! Заткнулись все трое, встали и пошли за мной!

Что сказать. Империо ему явно удалось. Невилл и Гермиона со стеклянными глазами и какими-то пустыми лицами молча поднялись на ноги. Я тоже проделал это, стараясь изобразить ту же тупую покорность, хотя желания подчиняться во мне не было ни на  грамм. Хвала Мерлину, на меня, как и на канонного Гарри Империо просто не действовало. Но раскрывать эту свою особенность я был не намерен. К тому же, у меня в капюшоне притаился Санчо, а значит кое-какие сюрпризы сладкую парочку и примкнувшую к ним Перренель всё-таки ждут.

Мужчина молча вышел из каморки, даже не сомневаясь, что мы все двинемся за ним. Так, собственно говоря, и случилось.

«Санчо, — мысленно передал я паучку, — выбирайся из капюшона и следуй за нами. Когда будет непосредственная угроза жизни — кусай самого опасного. Но не раньше. А то знаем мы эти волшебные заморочки. Пусть у них будет столько верёвок, чтобы они могли повеситься на Луне. И никаких Нурменгардов».

«Не совсем понял, — меланхолично отозвался Санчо. — Кусать при непосредственной угрозе жизни и не раньше?»

«Да. Всё ты правильно понял, умница», — похвалил паучка я.

«Я тебя в обиду не дам, Хозяин», — отозвался паучок и, поскольку я шёл самым последним, покинул капюшон абсолютно незаметно. Мысленно я зло усмехнулся. Перемудрили вы, ребятушки… Впрочем, нечего пока делить шкуру неубитого медведя, ещё неизвестно, что там приготовила мадам Перренель.

Пока я раздумывал таким образом, мы достигли ритуального зала Ровены Равенкло. Что сказать… Антуражненько.

Ритуальный камень увеличился в размерах — настолько, чтобы на нём могли поместиться трое не слишком крупных подростков, вокруг него фосфоресцирующей краской были нанесены непонятные знаки, не похожие ни на один из известных мне рунических алфавитов, эти знаки были вписаны в пентаграмму, а лучи пентаграммы венчали чёрные свечи.

Чуть сбоку на низеньком столике стояла металлическая чаша, лежала раскрытая книга, к которой не хотелось притрагиваться даже щипцами — настолько неприятные эманации от неё исходили, и ритуальный нож, искусно выточенный из чёрного камня. Красота неописуемая. Очень напоминает сборище юных сатанистов на деревенском кладбище. Только чёрного петуха, которого нужно принести в жертву, не хватает — за петуха тут, похоже, мы трое.

Нет, ну до чего же всё-таки убогая мизансцена — никакой у людей фантазии. Так и чудится, что выйдет волосатый главарь, взвоет козлиным голосом обращение к сатане, зарежет петуха, слив кровушку в чашу,  и начнёт малевать на лбах своим соратникам непонятные знаки, после чего все пойдут бухать и трахаться, как и положено истинным сатанистам.

Я чуть было не заржал. Да место было уж больно неподходящее. К тому же, я ведь под Империо, и эмоций показывать не должен вообще.

Итак, мы дошли до ритуального камня, и Гриндевальд-Диппет приказал нам остановиться и раздеться. Гермиона так отчаянно не хотела раздеваться, что мне на миг показалось, что она сможет сбросить Империо. Увы, только показалось.

После того, как мы сняли одежду, подошла высокая худая женщина, фигурой действительно похожая на Августу Лонгботтом, но лицо её было закрыто вуалью. Она бросила нам под ноги три серые хламиды, покрытые чёрной вышивкой, похожей на те знаки, которые были намалёваны на полу и велела одеться.

Получилось это с трудом. Фасон у этих одеяний был точь-в-точь как у тех рубашечек, которые я видел в фильмах про американские больницы. То есть с завязочками на спине и едва-едва срам прикрывают. М-даа… Для такого серьёзного ритуала могли бы и что-нибудь поприличнее приготовить. Гермиона, вон, даже под Империо стеснялась… Да и Невилл явно ощущал сильный дискомфорт. Мне же было всё равно — за счёт остатков моей «взрослости».

Я, кстати, понимал, почему одеяния такие куцые и слишком много открывающие. Традиционное воспитание волшебников консервативно, публичные обнажения, как, например, на самом обычном пляже, просто не  приняты. Нет, по молодости  многие маги из состоятельных семей выбираются в маггловский мир, одеваются по последней моде, посещают рестораны и ночные клубы,  делают собственные доработки известных маггловских изобретений, примером тому можно назвать мотоцикл Сириуса, но… и только…

В магическом мире нормой является застёгнутый на сотню пуговиц сюртук Снейпа, а не драные джинсы Сириуса Блэка. И пусть та же Нарцисса по молодости лихо отжигала с Люциусом в самом известном ночном клубе Лондона, да ещё и облачённая в юбку, которую стоило назвать даже не мини, а микро… но в Косой переулок выходила не отвязная девчонка, а чопорная дама, одетая по моде XIX века в элегантной шляпке с вуалью.

Так вот, в неприятных для него условиях обнажённый человек ощущает себя более уязвимым, чем одетый, его легче сломить и заставить подчиняться. Известная фишка… Ничего, нас так просто не задушишь и не убьёшь.

Между тем, Диппет-Гриндевальд хриплым голосом велел нам взобраться на камень, причём в строго определённом порядке — сначала Невилл, который занял место посередине, справа пришлось взобраться мне, а слева — Гермионе. А потом нас просто приковали к камню тонкими серебристыми цепочками. Только после этого Диппет-Гриндевальд снял Империо.

— Отпустите нас немедленно! — возмутилась Гермиона. — Я не желаю в этом участвовать! Я не хочу быть жертвой!

— Где моя бабушка? — закричал Невилл. Что вы с ней сделали?

— Силенцио! — проворчала  леди в маске. — Какие они шумные! Совершенно никакого воспитания!

Невилл и Гермиона замолчали, отчаянно извиваясь в путах, но тоненькие  на вид цепочки были совершенно непреодолимыми для них.

— А ты почему молчишь? — ехидно спросил у меня Диппет-Гриндевальд.

— Наблюдаю, — усмехнулся я. — Редко можно увидеть идиотов, с таким энтузиазмом разрушающих собственный мир и собственные жизни.

В ответ мне прилетело по шее, но я не собирался униматься.  Правда, разозлённый Диппет-Гриндевальд врезал мне ещё разок, видимо для порядку, а потом злобно прошипел:

— Что ты в этом понимаешь, мальчишка? Ради спасения близких можно пойти на всё. На всё! Но вряд ли ты понимаешь, что такое настоящая привязанность и любовь!

Угу, конечно. Именно из-за настоящей привязанности и любви я тут и оказался. Я хотел, чтобы мои родители жили долго и счастливо, чтобы моя любимая девушка родила детей и у неё был счастливый брак… И только поэтому я согласился, хотя у меня был выбор после смерти в прошлом мире. Не самый лучший, но был. Но я никого не убивал. И никогда не стал бы менять чужие жизни на собственную. Тем более — детские жизни.

— Настоящая любовь, — сплюнул я на пол, губу он мне всё-таки разбил, сука такая… — не требует чужой крови и детских жизней. Нелюди вы, вот вы кто.

— Успокойся, — сказала Диппету-Гриндевальду дама в маске. — Неужели ты не видишь, что мальчишка специально тебя провоцирует. Он гораздо умнее, чем кажется. Кровь Певереллов в нём сильна… Так что соберись. Это наш последний шанс.

— Я понял, — ответил тот, но как-то хрипло и отрывисто. — У нас всё должно получиться. Мы не должны проиграть. Не в этот раз.

— Вот такой настрой мне нравится, — усмехнулась дама, — Но где твой… друг? Без него не получится. Времени мало. Он уже должен быть здесь.

— Он придёт, придёт, — торопливо и как-то немного испуганно сказал Диппет-Гриндевальд. — Не может не прийти. Я ввязался во всё это только ради него…

— Да ну… — усмехнулась дама. — А до этого ты, Гели, был белокрылым ангелом и надеждой всех вдов и сирот… Не обманывай себя! Мы все в одной лодке! Так где твой амант, Гели?

— Здесь, — отозвался хриплый старческий голос, и рядом с дверью словно из ниоткуда возник Дамблдор в какой-то затрапезной серой хламиде.

— Мне всё труднее оборачиваться, — произнёс он. — Даже здесь, в месте Силы. И поддерживать человеческий облик долго не получается. Надо поторопиться, Перри…

— Всё уже готово, дружок, — довольно мягко отозвалась дама. — Теперь всё зависит от вас обоих. Не забыл, что нужно делать?

Перри? Неужели всё-таки Перренель?

Дамблдор покачал головой:

— Всё помню.

— Хорошо, — кивнула женщина. — Тебя не спрашиваю, Гели, ты-то точно знаешь, что делать.

Их голоса звучали так спокойно… Так нормально… Словно встретились трое старых знакомых для какого-то неприятного, но важного дела, сделают всё и разойдутся. Добропорядочные такие… правильные… просто троих детей в жертву принести собираются, а так — всё прекрасно.

Между тем, Дамблдор пошатнулся. По виску его стекла крошечная капелька пота. Я бы не заметил этого, но чувства мои обострились настолько, что я подмечал всё — как напряжён Гриндевальд, как подрагивают сухие тонкие пальцы Перренель, как  начинает оплывать свечной воск…

«Когда и кого кусать, хозяин?» — деловито уточнил Санчо, притаившийся на потолке и совершенно незаметный в изломанных тенях. Не для меня, разумеется, незаметный.

«Первым — того, кто попытается причинить реальный вред. Потом — женщину. Вырубить всех. Но они должны быть живы. Живы, ты понял?»

«Я всё понял, всё выполню в точности», — заверил меня паучок.

Чудно. Надеюсь, что Фат уже скооперировался с Северусом. Люциус тоже должен быть готов. Мы это обсуждали. Я ведь в Малфой-мэнор не только за знаниями ездил. Драко обижался, когда мы запирались с его отцом и крёстным в  библиотеке. Но слова «Для дела надо» заставляли его проглотить обиду и не задавать вопросов. Воспитание есть воспитание. Даже мой бунтарь-крёстный при определённых условиях может вести себя, как самый закоренелый традиционалист. И я душевно рад, что эта заварушка проходит без его участия. У меня не так много людей, к которым я привязан. И балбеса Сириуса я точно терять не готов. Каким бы ни был этот человек, он любит своего крестника и предан ему, хоть и умудрился понакрутить в своей жизни всякого.

Интересно, Дамблдор и не догадывается, что чуть было не отправил эту ветку мира в тартарары, и если бы не Господин Смерть и моё сюда попадание, неизвестно, сколько бы продержалась здешняя реальность. Так что пора кончать со всей этой чехардой, товарищи,  и нечего растягивать.

Кстати, воля ваша, а что-то с Дамблдором  неладное творится… Вон, и Гриня косится на него с тревогой. Полное ощущение, что наш дорогой Светлейший где-то траванулся… и чем-то посерьёзнее банальных мухоморов. Ой… а ведь это, похоже, моя работа… Если крыса отведала трансфигурированного хлебушка, то… Ой, как бы мне не заржать, испорчу всю торжественность момента.  А люди-то старались…

— Спокойно, — еле слышно прошептал я лежащим рядом Гермионе и Невиллу, — всё будет хорошо.

Не знаю, успокоили ли их мои слова, Силенцио было наложено качественно, но Невилл пытался храбриться, а вот в больших красивых глазах Гермионы стояли слёзы. Ничего, Герми… Потерпи чуть-чуть. Всё будет хорошо.

Между тем, несвятая троица стала проверять всё подготовленное к  ритуалу. Перренель ещё раз проверила все нарисованные знаки, Диппет-Гриндевальд зажёг чёрные свечи, Дамблдор высыпал в чашу какой-то серый порошок.

— Что ж, — сказала Перренель, — пора. У нас всё должно получиться. Сними Маховик, — обратилась она к Диппету-Гриндевальду. Боюсь, что именно он создал искажения, из-за которых мы в прошлый раз потерпели фиаско.

— Но…

— Мы не можем рисковать. Сними. Шкатулка вполне надёжно экранирует его, а открыть шкатулку можешь только ты. 

Диппет-Гриндевальд задумчиво кивнул, снял со своей шеи толстую, как у нового русского из девяностых, золотую цепочку, на которую крепилось нечто, похожее на старинные часы-луковицу. Мужчина подошёл к стенной нише и достал из неё шкатулку из какого-то чёрно-красного минерала. Он одним движением поднял крышку шкатулки и положил в неё артефакт, после чего закрыл крышку и поместил шкатулку в нишу. Мне показалось, или как-то всё вокруг стало восприниматься как-то… немного по-другому? Неужели Маховик дошёл до того, что искажал реальность очень понемногу, но постоянно? Да, возможно  это были миллионные доли  секунд, но они имели свойство накапливаться и всё больше искажать время… ох, боюсь, что истинную версию событий нам не узнать никогда…

Впрочем, что-то я отвлёкся. Меня тут как-никак в жертву приносить собираются. Пора заканчивать это вопиющее безобразие.

Между тем Дамблдор и Гриндевальд (будем называть этих деятелей своими именами) заняли следующие места: Дамблдор встал у нас в ногах, а Гриндевальд — слева. Что же касается мадам Перренель, она к алтарю не приблизилась. И моё ощущение того, что она явно рассчитывает присвоить себе весь результат ритуала, усилилось в разы.

Гриндевальд взял в руки нож, Дамблдор — толстую книгу, которую раскрыл на месте, отмеченном особой закладкой, и они оба воздели очи горе и начали слитно и чётко произносить заклинание, язык которого немного напоминал  латынь, но слышался как нечто куда более древнее. Возможно, это был язык этрусков — именно они обитали на Аппенинском полуострове до латинов и славились своими кровавыми колдовскими ритуалами. Впрочем, в данный момент меня волновало не это.

Итак, Дамблдор и Гриндевальд читали заклинание, а Перренель, продолжая оставаться в образе бабушки Невилла, стояла поодаль, прислонившись к стене. Она сняла и отбросила шляпу с вуалью и чучелом и на лице её блуждала жестокая улыбка. Преотвратное зрелище. Невилл, бедняга, и так еле держится.

И тут Оборотное, видимо, перестало действовать, и облик Августы Лонгботтом «потёк», как подтаявший снеговик. И ровно через мгновение перед нами предстала совершенно другая женщина, очень молодая с виду. Светлые волосы, собранные в сложную причёску, нежная, словно фарфор «бисквит» белоснежная кожа с лёгким румянцем, губы «сердечком» и изящный носик. И прекрасные голубые глаза, опушённые длинными золотисто-русыми ресницами. Да уж. Перренель била наповал, она вполне могла бы зарабатывать как востребованная  модель, хотя… еле заметные признаки увядания я всё-таки разглядел. Впрочем… Для своего более чем шестисотлетнего возраста дамочка выглядела на все сто. И улыбка… Это был улыбка того рода, какие снятся в кошмарах.

— Время, — коротко сказала она. — Начинайте.

И тут Гриндевальд, продолжая читать заклинание, подошёл к нам и занёс нож над предплечьем Гермионы. Санчо? Санчо, давай, не медли!

Я бросил взгляд на потолок, но мой верный паучок был неподвижен. Что? Какого чёрта?

Перренель взглянула на меня, и улыбка её стала поистине акульей.

— Думал, самый умный? Может, ты и Певерелл, но всего не понял… Твой фамильяр не придёт, как и твой прародитель. Всё кончено. Гекатомба состоится. Я многое знаю о тебе, Гарри Поттер. Жаль, что не удалось покончить с тобой раньше… ещё до школы… Да, ты обрёл друзей и стал сильнее, но меня ты переиграть не сможешь. С новым Великим Деланием я спасу Николя… и мы станем править магами. Всеми магами.

Кхм… Так вот кто стоял  за всеми происками мисс Фигг в Литтл-Уингинге… Но что-то я не пойму этой логики. Впрочем, какая логика? Она же безумна, как бешеная лисица.  Но она сильна. Очень сильна.

«Господин Смерть!» — взвыл я.

« Не могу вмешаться, — последовал чёткий, то какой-то далёкий ответ. — Этот мир на грани, Олег. Используй доступные резервы!»

И всё. Как отрезало. Ну, спасибо  за помощь, мля!

— Вы погубите эту реальность, если продолжите, — сказал я.

— Эта реальность крепче, чем тебе кажется! — оскалилась Перренель. — Я совершу Великое Делание и всё будет хорошо!

Так, голос разума тут не слышен. Попробуем с другой стороны.

— Эй, Дамблдор! Гриндевальд! Она же использует вас! Вы получите откаты, а она — Философский камень! Прекратите ритуал, пока не поздно!

Но меня словно не слышали. Дамблдор и Гриндевальд продолжали читать заклинание нараспев, а потом кинжал опустился на предплечье Гермионы. Потекла тонкая струйка крови. Дамблдор подставил чашу, потом залечил рану. То же самое действие повторилось с Невиллом и со мной. Чаша наполнилась почти наполовину. В густой тёмной жидкости пробегали тонкие просверки — словно электрические искры. Магия. Наша магия...

— Отлично! — воскликнула Перренель. — Перерыв пять минут и приступаем к Трансмутации. Скоро Делание завершится… и высушит вас троих… и души ваши… и посмертие ваше… только так будет засчитана гекатомба. А помочь  вам сможет только Дважды Рождённый… Но это такая редкость…

Пока она говорила, Дамблдор и Гриндевальд поднесли ещё один столик, ранее стоявший в углу. И от одного  вида лежащих на нём инструментов мне поплохело. Пилы, крючья, какие-то щипцы… и много всякого такого в том же, крайне человеколюбивом духе. И всё медное, костяное или каменное. Почему?

— Мучения, — заулыбалась Перренель, перехватив мой взгляд, — это неотъемлемая часть второго этапа Делания.

— Сука! — вырвалось у меня. — Злобная старая сука! Ты не будешь счастливой на детских смертях!

— Ты мне надоел… — скучающим голосом произнесла Перренель. И заткнула меня чем-то покачествннее Силенцио, которое я научился сбрасывать.  — И не  питай напрасных надежд. Никто не сможет проникнуть  сюда, кроме Дважды Рождённого, никто не сможет прервать Великое Делание, если оно уже начато… и ничто… кроме хладного железа.

Спустя несколько минут молчания женщина обратилась к безмолвно стоящим Дамблдору и Гриндевальду:

— Начинайте.

Зазвучало новое заклинание. На этот раз  решили  начать с меня, Дамблдор взял в руки бронзовую пилу  и приблизился ко мне. Похоже, мне предстоит узнать все прелести вскрытия… по-живому. Заклинание продолжало звучать, я краем глаза видел, как закипает кровь в чаше, как над ней начинает формироваться чёрно-красный, с просверками сгусток… но в этот момент Дамблдор схватился за живот, вскрикнул и выронил пилу.