Сад голубых пионов (гет)

Первый урок проходит удивительно просто, Пиона только и делает что стоит в сторонке и иногда подсказывает, когда Ремус совсем теряется. Теряется, впрочем, он редко, и уже к концу первого дня Пиона делает вывод, что, если бы не ликантропия, он справился бы и сам. Первое полнолуние в этом учебном году наступает не слишком рано, так что Пиона успевает подготовиться к собственному уроку, корпит над конспектами, точно школьница, и даже почти не сбивается с мысли. В этот и следующий день у третьекурсников нет защиты от темных искусств в расписании, так что Гарри и Драко ее триумфа не видят, и Пиона не придумывает ничего лучше и посылает Люциусу письмо.

Ответ приходит за завтраком, большая коричневая сова сбрасывает конверт прямиком Пионе в тарелку, и ощущение того, что она снова школьница, окончательно укрепляется. Профессора Флитвик и Спраут по обе стороны от нее развлекают Пиону рассказами, и она, не желая читать при них, прячет письмо в карман.

На следующий день Ремус все еще не приходит в себя, и Пионе снова приходится взять на себя роль основного преподавателя, и теперь-то ей как назло попадаются третьекурсники. Сдвоенный урок у Слизерина и Гриффиндора пролетает прямо перед глазами, едва Пиона успевает вздохнуть. Перед глазами мелькают вздернутые вверх руки, дети смеются над ее замечаниями, и Пиона смутно запоминает, что говорила о различии троллей и великанов. Внимание Гарри и Драко она изо всех сил старается не привлекать, а вот Теодор, будто нет на свете ничего интереснее ее лекции, продолжает засыпать Пиону вопросами один за другим.

В конце концов Пиона сдается, открывает учебник, а затем машет палочкой и создает вокруг иллюзию леса.

Заметки о проведенных занятиях она отдает Ремусу за ужином, однако тому, кажется, они и вовсе без надобности. По школе расползаются слухи, что сбежавший из Азкабана Сириус прячется где-то неподалеку и по ночам рвется в чужие гостиные, и оттого, наверное, Ремус выглядит еще более бледным.

Пиона ловит его в коридоре несколько дней спустя, когда ей и самой уже чудится, будто звериные глаза следят за ней из теней.

— Ты правда думаешь, что Сириус сделал это? — Пиона не может сказать «убил Лили и Джеймса» или «сдал их Тому, кого нельзя называть», и оттого вопрос ее повисает кислой неловкостью в воздухе.

Пиона смотрит на Ремуса серьезно и прямо, точно обвиняет его во лжи, и тот тушуется и отводит глаза. Он оглядывается по сторонам, и Пиона, пожалуй, готова признаться, что выбрала не самое удачное место, однако отступать уже поздно.

Один из пустующих классов встречает их запахом пыли и полумраком, и Пиона, только что под неодобрительный возглас взломавшая дверь, усаживается на первую попавшую парту. Ремус предстает перед ней учеником на экзамене, и лицо его, почти призрачное в темноте, кажется вылепленной из глины посмертной маской.

Пиона с горечью думает, что из всей их компании остался один только Ремус, и рывком отбрасывает сожаления — с чего бы ей жалеть человека, самостоятельно загнавшего себя в угол?

— А ты нет? Это официальное заключение, — горько морщится Ремус, и слова его кажутся Пионе лопающимися в воздухе мыльными пузырями, — к тому же это именно он убил Питера.

Пиона пытается вспомнить, что чувствовала, когда узнала о смерти Питера Петтигрю, и думает, что никогда не была с ним знакома достаточно. Пионе нравился Джеймс, обожающий Лили, нравился Сириус, пытавшийся вытащить ее саму из глубокой ямы, и нравился Ремус, такой же уставший и темный, у которого тогда еще по-звериному ярко светились глаза. Собственного общения с Питером Пиона не помнит, пытается вспомнить его лицо и натыкается на смутный образ, состоящий из светлых волос и лукавой улыбки.

— Не было никакого официального заключения, — мотает головой Пиона, отбрасывая в сторону мысли о Питере, — они довольствовались тем, что Сириус «бормотал себе под нос «это из-за меня». Я читала протокол.

Пиона отвечает на удивленно вскинутые брови Ремуса, кривит губы и засовывает ладони в карманы. Хочется куда-нибудь деть руки, вцепиться во что-нибудь и долго-долго кричать, но Пиона только смотрит перед собой и глотает подступившую к горлу вязкую тошноту.

— Вы встречались, поэтому ты предвзято оцениваешь…

— Я вышла замуж за Малфоя, — обрубает Пиона, изо всех сил сжимая в кармане кулак, — а ты был его другом. Так что, пожалуйста, давай не будем говорить о предвзятости.

Пионе кажется, будто в данный момент она выступает судьей и присяжным одновременно, точно все еще не хочет поверить в происходящее. Сириус торчит в Азкабане двенадцать лет, Лили мертва уже столько же, а она, Пиона, смаргивает злые слезы и кусает губы.

— Фамилия Малфой открывает многие двери, — продолжает Пиона как ни в чем не бывало, — как только обзавелась ей, я порывалась проверить справедливость обвинения, однако не нашла и строчки о следствии и суде. Сириуса просто упекли за решетку на основе его собственных слов, а тогда, знаешь, и я готова была признаться, что убила Лили своими руками.

Ремус пытается прервать ее, однако Пиона вскидывает руку, приказывая ему замолчать. Слова льются из нее бурным потоком, и она говорит, не в силах остановиться, будто это признание только и ждало своего часа и теперь выплескивается шумной соленой волной.

— Знаешь, сколько раз я прокручивала тот день в голове? — спрашивает Пиона, и Ремус послушно мотает головой, встречаясь с ее яростным взглядом. — Думала о том, мог ли Сириус специально увести меня прочь, а затем дать Ему команду и как ни в чем не бывало вернуться. Тогда, думала я, почему он не увез меня насовсем, надеялся ли, что я скажу, что мы были вместе… Все это разбивается о то, что он убил Питера. Зачем тогда ему было спасать меня?

— Он всегда был влюблен в тебя.

Слова Ремуса бьют по ушам, и Пиона неприязненно морщится. В ее картине мира это ничего не меняет, только густое липкое чувство тянет в районе груди.

— И все-таки, — тянет Пиона, склоняя голову набок, — почему он сбежал из тюрьмы именно сейчас?

Письмо в кармане жжет пальцы, и Пиона страшно хочет его поскорее открыть. Вчитаться в строчки, написанные рукой Люциуса, и уверить себя в том, что Сириус Блэк давно уже в прошлом. Пиона хоронит его рядом с сестрой, а теперь он царапает пальцами землю и оттого чудится, будто его руки вот-вот сомкнутся вокруг ее шеи.

Ремус не отвечает ей ничего, однако в глазах его появляется искра сомнения, почти такая же яркая, как звериные искры из прошлого. Они расходятся восвояси, чтобы встретиться на уроках, и теперь их общение кажется Пионе натянутым, точно струна.

Она прислушивается к шорохам в коридорах, всматривается в тени и просыпается от кошмаров, в которых мертвецы разрывают могилы и утягивают ее за собой.