ЯРВ: Хроники Корпоративного Целителя 2: "Ведьмин Круг" ver:1.03 (FuLL) (джен)

Подземелье крепости-звезды уходило вниз по спирали. Стены лабиринта сужались к центру, а на камнях появлялся белый налёт, что тускло фосфоресцировал в полумраке. Нацисты заботливо украсили древнее сооружение благами цивилизации в виде электрической сети лампочек, но по тусклому свечению становилось понятно, что генератор, питающий их, на издыхании. Белый налёт сухой на ощупь, рассыпался от малейшего прикосновения. Лишившись желтого осколка, я уже не мог себя излечить, а рана в боку жутко болела. Шаг, и в мясо словно впивалась раскаленная игла. Интересно, как долго я протяну? Я слышал голоса, что эхом отражались от стен и уносились в пустоту.

— Нет… первый… не можешь!

Звуки бесконечно далеко. Немецкий язык. Похоже, Финстерн добрался до осколка первым, но что-то произошло. Неужели осколок не дастся в руки первому взявшему его? Он будет выбирать? А вот и его голос. Больше похож на отдаленный раскат грома:

— Только один, только честный бой.

Отчаянный рык Финстерна будто бы приблизился. Я слышал его шаги, поэтому прижался к стене и затаился за очередным поворотом. Он промчался совсем рядом, не задерживаясь и грозно чеканя шаг. Цедил сквозь зубы проклятия. Я не смог бы выстоять против него в открытом бою, у меня слишком серьезные ранения. Мой единственный шанс — это добраться до центра лабиринта и прикоснуться к осколку. Если он разумен и хочет честной дуэли между нами, то, возможно, согласится излечить мою плоть. Шаги Финстерна отдалялись. Не особо он заботился о скрытности, был уверен в своих силах. Я же выверял каждый шаг. В руках только нож, способный помочь мне, только если немецкий офицер выскочит из-за угла и сам на него напорется. Глупо рассчитывать на такую удачу.

— Зачем ты здесь?

Я замер в ужасе. Голос осколка был спокоен и даже безразличен. Он звучал в моей голове и будто был знаком. От этого бежали мурашки. Я не знал, как ответить ему, Финстерн наверняка поблизости.

— Я защищаю свою родину, на которую напал враг. Хитрый и коварный. Нам нужна твоя помощь, — я отвечал так же мысленно и стиснув зубы.

Надеясь — импульс дойдёт до адресата. Шаги звучали за спиной. Мне следовало добраться до осколка любой ценой. Впереди поворот круглого лабиринта, лампы освещения мерцали и никак не помогали определить правильность пути.

— И что же ты хочешь от меня? Проблемы смертных меня не волнуют. Когда-то давно ваша цивилизация уже пала. Я не против, если она падёт ещё раз.

Откровение застало меня врасплох. Я-то уже общался с Белым осколком, и такие диалоги мне не в диковинку, а вот мой предок явно делал это в первый раз: мне с трудом удавалось сдерживать внутреннюю благоговейную дрожь. Но осколку надо было что-то ответить. Резонный вопрос не терпел не резонных ответов.

— В этот раз они хотят уничтожить мир, мир, к которому мы все привыкли и который продержался тысячу лет, — я надеялся, что столь древнее существо в состоянии адекватно оценить собственные покой и стабильность.

— Когда-то давно вы уже разрушили мир, мы собрали его заново. Ничего не меняется, и мир снова будет разрушен. И ты лжешь. Так чего ты хочешь от меня на самом деле?

Я сжал зубы от злости. Похоже, осколок не просто проник в мою голову, он читал мысли. Его невозможно обмануть, этого я совсем не учёл. Да и не мог. В прошлый раз — там, в больнице — у меня не было намерений, которые нужно было скрывать. Белому осколку не требовалось сканировать меня так глубоко. Белый. Так вот кто скрывался в центре лабиринта. Самый могущественный вид. Это многое объясняло: почему в этой глуши появился отряд из офицеров Аненэрбе и почему Пётр собрал вокруг себя партизан. Игра действительно стоила свеч.

За очередным поворотом освещение коридора окончательно потухло, но лабиринт не погрузился во тьму. Фосфоресцирующая плесень окрасила пространство холодным белым цветом.

— Так чего ты хочешь? — осколок не отступал.

— Я хочу выжить… — и это была чистая правда.

Мне пришлось собраться с силами, чтобы озвучить её, признаться самому себе. Сейчас осколок был единственной возможностью победить Финстерна.

— Зачем?

Монотонность голоса давила на разум, совсем как там, в казематах больничного комплекса. Нехорошие воспоминания нахлынули на меня волной. Они даже притупили боль, я зашагал ровнее.

— Хочу увидеть родных, обнять сына, если он ещё жив, — по моим щекам вдруг потекли слёзы. Я не хотел плакать, и не плакал. Это был Пётр. — Мы не захватчики, мы ни на кого не нападали. Я хочу, чтобы эта война закончилась.

— Это правда, — голос осколка загудел набатом. — Но это только твоя правда. У того, другого человека, что нашёл меня раньше, тоже есть правда. Своя правда. Сейчас направо.

Я замер перед очередным поворотом и, хотя коридор уходил дальше, повиновался подсказке осколка. Меня уже встречали с другой стороны. Худосочное, невероятно высокое существо смотрело на меня маленькими багровыми огоньками глубоко посаженных глаз. Инфернал молчал. Я рефлекторно призывал печать запрещения, но узор никак не хотел сходиться на кончиках пальцев. Я вспомнил, что то же самое было и в морге больницы. Сила осколка блокировала любую магию, кроме… Я не успел подумать об этом. В голове снова раздался этот сводящий с ума голос:

— Подойди ко мне, ищущий правду.

Инфернал молча вытянул руку, указывая мне направление. Освещение коридора усиливалось, но плесени на стенах не становилось больше; приблизившись к стене, я как бы случайно смахнул налёт ладонью. Под ним пульсировала печать Белого Осколка. Слишком большая, чтобы я разглядел её полностью. Я шёл на очередного Инфернала, прибавляя шаг. Боль отступала, на её смену приходило облегчение. Я не ошибся, осколок действительно давал мне шанс. Он висел в воздухе, сантиметрах в десяти над постаментом, обрамленным красочной, но местами облупившейся эмалью. Прямо в центре лабиринта. Инферналы обступили его кольцом, но дали мне пройти.

— У каждого своя правда, ищущий. И ты нашёл меня.

— А чего хочешь ты? — я вдруг догадался, как правильно говорить с осколком, зачем на самом деле он призвал меня. — Какая правда у тебя?

— Ваши склоки никак не интересны мне, но ваш интерес ко мне угрожает моей безопасности. Никто из смертных не должен получит мою силу. Если ты согласен с этим, ты выживешь.

Ну конечно, что ещё можно было ожидать от Белого Осколка? Там, в больнице, он хотел того же самого, но не получилось. Оказывается, история повторялась, и я был не первым, кого из рода Ярцевых Белый Осколок поставил перед дилеммой выбора. Не важно, зачем ты пришёл сюда, важно, с чем уйдёшь.

— Я согласен… — слова прозвучали на выдохе, но не от смертельной усталости.

Я чувствовал, как тело наполняется силой, отблеск осколка ударил по глазам, едва не приподняв меня над землей.

— Я буду ждать, когда ты убьёшь его.

Свечение неожиданно исчезло, погрузив комнату в непроглядную тьму. Я замер, чувствуя спиной чужое присутствие. Рукоятка ножа намокла от пота. Только бы не выронить его в ответственный момент. Быстрые тихие шаги за спиной; я выждал момент, резко выкинул руку, нанося удар с разворотом, но Финстерн оказался ловчее. Он отбил удар, схватил меня за горло и прижал к себе.

— Прощайся с жизнью, Ярцев, я промахнулся там, в Тибете, но сегодня точно не промахнусь! — зашипел он мне на ухо, прижавшись щекой к щеке. Лезвие его ножа черной полоской ринулось к моей шее. Я в ужасе попятился и с хрипом проснулся в собственной кровати.

Запал активности тут же сошёл на нет. Я схватился за горло, фантомная боль обожгла кожу, а последовавший за ней спазм расплывался внутри гортани пятном. В фильмах очень часто показывали, как людям перерезают горло, чтобы убить как можно тише. И жертвы умирали без крика. Теперь я понимал почему: кровь, бьющая в разрезанную трахею, вызывала у жертвы глотательный рефлекс, ты не мог кричать, не мог говорить, ты просто рефлекторно пил собственную кровь, пока не умирал. Я скинул на пол мокрое от пота одеяло и обессиленно застонал. Утреннее солнце упрямо пробивалось сквозь занавески, но не оно разбудило меня. Телефон, лежащий на тумбочке, буквально подпрыгивал от входящего вызова. Я нащупал его ватной рукой и поднес к уху.

— Да, — говорить было все ещё тяжело.

— Рома! Ну и куда ты пропал?! — Догматов ворвался в моё сознание как шумный карнавал на улицы тихого города.

По страшной оплошности я не поставил телефон на беззвучный режим. Развязка боя между Петром и Вартом Финстерном осталась не озвученной, но инстинктивно мне понятной. В этот раз я ответил Федоровичу сдавленным стоном.

— Ты что? Спишь, что ли, еще? — изумление в голосе немолодого и мучимого бессонницей полицейского сквозило искреннее и беспощадное. — Ты это, давай уже просыпайся! Долг зовёт! Хех, то есть Долг и Честь!

Догматов рассмеялся собственной остроте, но тут же сменил тон:

— Так, я сейчас в порядок приведу себя и тоже выезжаю. Встречаемся через два часа у дома на улице Амундсена, двенадцать. Ты представляешь, где это? В Свиблово. Бывал там?

Я монотонно угукал в трубку, ничего не представляя и нигде не бывая. Мне даже ещё не удалось разлепить глаза. А горло… я ещё раз болезненно накрыл его рукой. Послал импульс, чтобы прогнать жуткое наваждение. Это даже не боль, это хуже боли.

— Нет, не бывал. Далеко от метро? — я свесил с кровати ноги, нащупал свободной рукой халат.

Голова закружилась, желудок подпрыгнул к горлу, но я подавил спазм.

— Да нет, тут прямо пешком минуты три. Через два часа ждать? — Догматов улыбался, услышав наконец серьезность в моём голосе.

— Да, постараюсь. Амондсена, двенадцать, позвоню, как буду на месте.

— Амундсена, двенадцать, Рома, А-мун-дсе-на! — раздраженно повторил по слогам Догматов.

— Не важно, — я встал с кровати и, шатаясь, добрёл до туалета. — Я позвоню, как выйду из метро.

Я сбросил звонок и кинул телефон на пуфик в прихожей.

— Ну и? — Яр обиженно развёл руками, привлекая моё внимание.

Он всё это время крутился рядом, но так и не был одарен моим вниманием.

— Мне горло перерезали, — простонал я, закрывая за собой дверь. — Я пока хочу побыть один, пожалуйста…

— Оу, ну ладно, бывает… — призрак понимающе кивнул и исчез.

* * *

— Так ты все-таки решил туда ехать? — Яр появился у меня за спиной, когда после всех утренних процедур я брал штурмом полупустой холодильник.

Традиционно я наполнял его по выходным, но что-то подсказывало мне, что в этот раз выходные пройдут не так гладко. Я завис на полке с остатками полузасохших мясных деликатесов, отбирая ингредиенты для бутербродов.

— Конечно. Я не думаю, что Догматова устроит отговорка, что мне сегодня ночью перерезали горло. Он хуже Борисыча. Тот хоть и пьёт мою кровь, но платит за это вполне прилично. Догматова придётся обслуживать по старой дружбе.

Я рухнул на стул у окна и приник к чашке горячего чая. Он успокаивал горло.

— И ты думаешь, я буду помогать тебе? — Яр скрестил руки на груди. — В этот раз нет.

— Куда же ты денешься? — я был слишком уставшим, чтобы обдумывать и подбирать слова. Одарил предка грустным, но решительным взглядом. Сегодня на споры у меня не было настроения.

Как нельзя вовремя дал о себе знать Прокл. Малыш выскочил у меня на плече и, быстро оценив ситуацию, юркнул обратно в тело. Я зашипел от боли, пронзившей позвоночник. Как будто одного горла мне мало. Хромая на обе ноги, я вернулся в спальню, упал на кровать лицом в подушку.

— Не хочу никуда идти, я хочу покоя…

— Правильное решение, — Яр ненавязчиво поддерживал мою усталость.

Не думаю, что он делал это из вредности, чуйка тоже подсказывала мне сидеть сегодня дома. Но эти пресловутые Долг и Честь…

— Надо собраться с силами, я обещал Догматову прийти, — мой аутотренинг метко бил только по подушке, уткнувшись в которую, я это говорил. — Что там в Лимбе сегодня? Все спокойно?

Кряхтя и крякая от усталости, я перевернулся на бок и скукожился в позе эмбриона. Позавтракавший Прокл бегал по моему предплечью в поисках развлечения. Он спрыгнул на простыню и, деловито задрав несуществующий хвост, прохаживался перед моим носом.

— Да, безоблачно и безветренно, — лениво отозвался Яр; он присел на корточки. — Так что там было, в том сне? Кто тебе перерезал горло?

Я не хотел отвечать на этот вопрос. Глубоко в душе засела обида. Неужели мой прадед проиграл тому немцу? Остался навсегда в катакомбах звездчатого бастиона. Я надеялся, что Яр прав и все эти сны — лишь собирательный образ, а этих событий никогда не было. Я погладил Прокла по миниатюрной холке и вяло улыбнулся:

— Похоже, старуха кинула на меня проклятие ленью. Моё любимое, кстати.

— Ага, вы идеально подходите друг другу, — криво усмехнулся Яр. — И почему Прокл? Это самое дурацкое имя, которое я слышал!

— Просто проклятие, ну, уменьшительно-ласкательное, — я глупо улыбался утренним танцам своего питомца. — А что я еще ему придумаю? Не буду же давать кличку как кошке.

— Ну, не знаю, его вообще надо было бы уничтожить. Ох и хлебнешь ты с ним горя… — Яр с отвращением смотрел на прыгающего по моей руке малыша, впрочем, тот отвечал Яру взаимностью.

— А если я смогу победить свою лень, он обратится в супер-доброго покемона, которого я буду безнаказанно запускать во врагов? — я с трудом оторвал от мокрой подушки голову.

После недели кошмаров моя постель превратилась в болото, не удивлюсь, если к моему возвращению тут прорастут кувшинки. Надо бы отправить всё в стирку, а подушки и одеяло вывесить сушиться на балконе, но мне как обычно было лень.

— Нет, не обратится, он будет таким же инфернальным энергососущим уродцем.

— Я так и подумал, — горько усмехнувшись, я встал, сорвал с подушек наволочки, рывком снял простыню, потащился со всем этим добром в ванную. Надеюсь, к моему возвращению машинка успеет белье постирать, высушить и погладить.

Яр молча шел за мной следом.

— Ну, и что ты решил? — он наконец не выдержал, но смотрел с брезгливостью, потому что уже знал ответ заранее.

Я развел руками:

— Я обещал, извини, и я должен выполнить обещанное. Вопрос закрыт.

— Хорошо, тогда увидимся вечером, — его тон был сух и надменен. Всё как обычно.

— Если буду жив! — я азартно подмигнул предку, но он ответил не улыбаясь, да и вообще без тени юмора:

— Если умрёшь, увидимся раньше, не переживай.

Яр исчез, оставив после себя неприятный привкус недопитого чая и недоеденного завтрака. Я думал, благоразумно идти на дело с полным желудком, ведь силы мне ой как понадобятся.

* * *

В районе города Москвы Свиблово я действительно не бывал. Хотя время нашей встречи с Догматовым и поджимало, но я не стал звонить ему первым. Выбравшись на поверхность со стороны одноименного торгово-развлекательного центра, я глубоко вдохнул местный воздух. Обычный, московский, пропитанный страданием и болью, приперченный горьким автомобильным смогом и присыпанный сверху скоротечностью столичной жизни, больше похожей на агонию. Я надеялся, он даст мне хоть какой-то ответ на вопрос, что ждало меня впереди, на что рассчитывать и чего опасаться, но большой мегаполис — это хищник по определению. И бояться тут надо всего. Я не удосужился открыть карту и найти указанный Догматовым дом самостоятельно. Укрывшись под навесом придорожного кафе, я надеялся, что наша встреча с бывшим следователем сорвётся в последний момент. Не сорвалась. Телефон, что я бережно положил на серую скатерть рядом с чашкой свежеприготовленного кофе, зазвонил, разрушив все мои надежды. Прежде, чем принять вызов, я откашлялся. В горле все еще стоял ком после пережитой ночи.

— Да, Николай Федорович.

— Ну ты где, блин?! — Догматов заметно нервничал, хоть и улыбался.

— Я рядом, недалеко от торгового центра, что у метро. Кофе пью, а то дома закончился. Куда мне хоть идти потом?

— А ты с какой стороны вышел? Со стороны Снежной улицы?

Я даже не стал утруждать себя поисками табличек на близлежащих домах. Отхлебнув горячего тонизирующего напитка, прикрыл глаза.

— Наверное, да, я ещё тяжело соображаю. Ночь была ужасная.

— А-а, понимаю. Смотри: если ты вышел из метро со стороны торгового центра и еще не переходил дорогу, тебе это предстоит. Видишь пересечение дорог где-нибудь рядом?

Чтобы увидеть перекрёсток, мне не пришлось вертеть головой, я смотрел прямо на него. От меня метрах в пятидесяти, с внушительным островком безопасности.

— Да, есть тут такой. С другой стороны три многоэтажки, это те дома?

— Да, но нужный тебе дом чуть дальше, и он восьмиэтажный, старой постройки, не ошибешься. В общем, переходи на другую сторону, там вроде подземный переход должен быть.

— Да, вижу, — я залпом допил кофе.

Странным образом слова оперативника придали мне сил и непонятной уверенности в успешности затеянной авантюры. Догматов прекрасно понимал и чувствовал, что я не в восторге от взятых на себя обязательств, но не паниковал по этому поводу. Он говорил со мной спокойно, разжевывая каждое слово.

— Как перейдёшь дорогу, окажешься на улице Амундсена, двинешь на юг, вдоль дороги. Там где-нибудь еще раз перейдёшь дорогу. Метров через сто будет кондитерская лавка, проходишь её и дом за ней. Следующий дом наш, двенадцатый, он из светлого кирпича, как я и сказал, восьмиэтажный. Понял?

— Ну типа того, — я откашлялся, кофейная горечь прилипла к нёбу.

— Надеюсь. Если вдруг заблудишься, звони, я жду тебя за домом, в машине.

Догматов повесил трубку, многозначительно хмыкнув, а я поплёлся в сторону перехода, благо идти до него метров двадцать, не больше. Город просыпался и, несмотря на выходной, его улицы вовсю кипели жизнью.

В переходе было прохладно, солнце еще не успело прогреть воздух, водостоки влажные от конденсата. Я остановился и приложил руку к плитке. Город хотел что-то мне сказать, а быть может, показать что-то важное, но как ни всматривался я в блеклое отражение мира, не увидел ничего подозрительного вокруг. Я не видел опасности, но меня не покидало ощущение, что кто-то идёт за мной по пятам. Я увидел его на короткое мгновение: огромная бочкообразная тень. Человек или Инфернальная тварь? Я не горел желанием выяснять это прямо сейчас. Пока не меня не нападали, и мой меч в ножнах.

Я бы не заблудился в маршруте Догматова даже если бы сильно этого захотел. Как и объяснил Федорович, дом первого суицидника расположился после кондитерской лавки и перед пятиэтажкой под номером четырнадцать. Перешёл дорогу я там же, решил, что будет надежнее подойти к двенадцатому дому со стороны дворов, и не ошибся. Подъезды восьмиэтажки смотрели не на проезжую часть, а на придомовую территорию с газоном и цепью рябин, посаженных без порядка. Вполне уютная обстановка, не считая обильного количества железных ограждений, многие из которых являлись частью подъездов. Этакие решётчатые стены, в которых для полной картины не хватало дверей и замков. На ум мне сразу пришёл обезьянник в полицейском участке.

Догматов не обманул, припаркованный в отдалении старенький серый "Гольф" заморгал фарами. Оперативник притаился за рулём, отгородившись от мира солнцезащитными очками.

— Здорово! — поспешно бросил он руку, когда я занял пассажирское место рядом.

Я неуверенно пожал её.

— Наверное это доброе утро, — мой хитрый прищур не остался для Догматова незамеченным, мужик тактично откашлялся.

— И я надеюсь. Удостоверение не забыл? Ага, держи наготове. Видишь окна на первом этаже, у второго подъезда?

— Темные и грязные? — я уныло проследил за пальцем бывшего следователя.

Квартира выглядела как оцепеневший мертвец. Даже кирпичная кладка вокруг оконных проёмов выглядела темнее остальной.

— Они самые. Маленькое — это кухня, двойные — комната. Сашку нашли на кухне, видел же фото, я думаю, начинать поиски надо именно оттуда, — Догматов говорил странным монотонным голосом, смотря в пустоту перед собой.

Я понял: он был не напуган, он был в ужасе. Мистическом, благоговейном.

— Поиски чего? — я хотел прикоснуться к нему, но передумал в последний момент. Я не знал, как вылечить страх.

Догматов вздрогнул от моих слов, бросил резкий взгляд.

— Я не знаю, экстрасенс тут ты, возможно, его аура или дух еще остались в квартире. Как думаешь? — его голос сел.

Я отрицательно покачал головой.

— Если ему действительно помогли свести счёты с жизнью, надо искать физические следы, а я не следователь, я не знаю, на что обращать внимание. По идее, его дух действительно должен быть там, девяти дней же еще не прошло?

— Нет, неделя всего.

Теперь мы оба смотрели в тёмную бездну мертвых окон. Они шептали мне, чтобы я держался от квартиры как можно дальше. Мне надо было взять себя в руки и начать хоть с чего-то.

— Чем он занимался? Тоже на пенсии был?

— Да, сразу ушёл из органов, по сроку. Чем занимался? Да ничем, спивался бедолага, ты же видел по фото… Он почти всё пропил, жена ушла, детей не видел. Жил один, наверное, уже лет шесть.

— Вы часто были у него в гостях? — я нервно сглотнул. Наш суицидник еще и алкоголик с растерзанной в клочья энергетикой. Хорошо это или плохо? Скорее всего, сил на физическое воздействие у него уже не осталось, но и на какую-то конструктивную беседу можно было тоже не надеяться.

— Бывал, не часто. Всё пытался с ним разговаривать, вразумлял, предлагал ему закодироваться, даже готов был оплатить, но… — Догматов задумался и добавил, предвидя следующий вопрос: — После его смерти я тут не был.

— Почему? — я крутил корочку корреспондента в руках и старался не смотреть Догматову в глаза.

— Рома, я следующий, мне страшно, — ответил он чуть погодя, так крепко сжав руль, что затрещала потрепанная кожаная оплётка. — Когда я приехал сюда в первый раз и увидел эти окна, я даже не смог выйти из машины. Там внутри что-то есть, ты не видишь, не чувствуешь?

Несмотря на жаркий день, кожа моя покрылась мурашками. Я видел, конечно, видел, для этого мне не нужно было обращаться к Лимбу, вот только…

— Если это не самоубийство, тогда почему его могли убить?

— Я не знаю, если бы Сашку пристрелили где в переулке, я бы тебе сказал, а так… Случай у нас был однажды, в конце девяностых. На нашем участке, в Черёмушках вскрыли одну квартиру, за неуплату. Лет пять не платили за коммуналку. Участковый, понятые, приставы были, всё как полагается, а внутри обнаружили четыре мумии. Семья. Муж, жена, дети. Все умерли в своих кроватях, будто бы во сне. Ни запахов, ни подозрений соседей, ни начальство с работы, ни даже из школы никто не обратился, когда пропали люди, дети. Славка, наш патологоанатом, делал вскрытие и определил, что умерли они лет десять назад. Успел в последний момент. Через несколько часов после вскрытия дело у нас федералы отняли, всё засекретили. А знаешь, что было самым странным?

— Нет, — мой голос предательски сел. Я уже пожалел, что согласился слушать эту жуткую историю.

— Они были мертвы десять лет, а не платили за квартиру всего пять. Кто-то пять лет делал всё, чтобы не вызвать подозрения, чтобы не нашли трупы.

— Странный маньяк, — я поспешил отогнать от себя нахлынувший ужас.

Теперь Инферналы будут мерещиться мне повсюду, даже там, где их нет.

— Дело засекретили не зря, не думаю, что это человек сделал. Что-то вычеркнуло целую семью из истории этого мира. Но что-то мы отвлеклись, ладно, пойдём, я отдам тебе фотоаппарат.

Мы вышли на солнце, и я неподдельно порадовался его согревающим лучам. Интересно, сколько подобных историй видел Федорович за свою службу? Теперь понятно, почему он так напуган.

— Фотоаппарат-то мне зачем?

Догматов всучил мне спортивную сумку, молча вернулся к водительской двери.

— Я знаю, что ты не оперативник, что-то может ускользнуть от твоего внимания, поэтому наделаешь фоток, а я потом сам погляжу, что там да как… — он сел в машину, и я понял, что даже со мной он не хочет идти внутрь квартиры.

— Думаете, я не смогу вас защитить? — в этот раз я остался на улице: мне требовалось погреться, прежде чем продолжить.

— Не в этом дело. Там сосед, у которого ключи от квартиры, дотошный тип. Знает меня в лицо, наверняка что-то заподозрит, если мы завалимся к нему вместе. К тому же моё присутствие может помешать тебе. Сделай всё один, хорошо? — Догматов хмурился, но он явно что-то недоговаривал.

А вот это совсем неприятно, мне хотелось бы знать всё, все подробности и нюансы, но делать нечего. Я шёл вслепую, в любом случае. Я кивнул, выдавив из себя улыбку. Накинул сумку на плечо и направился к зловещим окнам.

— Позвони, как закончишь, я уеду по делам, не могу тебя тут ждать.

— А если я ничего здесь не найду?

Логичный вопрос заглушил рёв заведенного двигателя. Догматов высунул голову из окна, чтобы расслышать его.

— А если здесь ничего не будет, у нас есть еще две квартиры, будем исследовать их. Кстати, знаешь, кто такой Амундсен?

— Понятия не имею, но похоже на какое-то древнеегипетское божество, — я нервно усмехнулся.

— Нет, Руаль Амундсен — это норвежский полярный исследователь, тоже ходил везде, высматривал всякое интересное. Правда, забавное совпадение? — Догматов подмигнул мне и тронулся с места.

— Да уж, забавное… — задумчиво ответил я, провожая его автомобиль грустным взглядом.

Ну что ж, Долг и Честь звали меня на поле боя, и я не мог не принять этот вызов.

* * *

— Молодой человек, вы к кому?

Прав был Догматов, внимательный сосед, скорее всего, увидел меня ещё на подступах к подъезду, его квартира напротив, а значит, окна так же выходили во двор. Мне стоило только один раз постучать в дверь нехорошей квартиры, и его сосед появился у меня за спиной, как вызванный томным потиранием джинн. Он словно ожидал этого визита.

— Здравствуйте, а родственников тоже нет? — я беспечно улыбнулся.

Когда не знаешь, с чего начать, притворись лохом: люди помогут из жалости, ну, или добьют по той же причине.

— Да не было никого у него, даже на похороны мы подъездом скидывались. А вы, собственно, кто?

Мужчина был на голову ниже меня, одет в майку-алкоголичку и старые, растянутые тренировочные штаны. На голове у него клоками росли седые волосы, а на носу сидели очки с толстыми линзами. Он был очень похож на интеллигента на пенсии, но на вид ему едва перевалило за пятьдесят.

— Простите, совсем забыл представиться, — я раскрыл удостоверение спецкора, мужчина внимательно считал информацию и хитро ощерился редкими зубами:

— Роман Валерьевич Ярцев? А это правда вы?

— Конечно, — я закопался в карманах и, выудив паспорт, так же показал его внимательному соседу. — А вы?

— Все зовут меня тут Геннадичем, я так полагаю, вы не за этим сюда пришли, не за тем, чтобы узнавать, как меня зовут. Хотите написать материал про Сашу Иванова? Герой нашего времени или что-то типа того?

— А что, он не был героем?

Странный настрой у этого соседа, он по-прежнему смотрел на меня с недоверием и словно пытался в чем-то уличить.

— О нет, что вы, конечно, был, — тут же открестился мужичок. — Преступников ловил, обществу помогал.

— У вас нет ключей? Мне по заданию надо хоть пару фоток сделать внутри, — я осторожно подбирал слова, лишь бы Геннадич не сорвался с крючка. Он как-то странно посмотрел на меня.

— Ключи-то есть, и впустить я вас могу, вот только… — он замялся, и спросил как-то неуверенно: — А вы приукрашивать умеете?

— Конечно, — тут же отреагировал я. — Напишу в заметке, что ключи от квартиры мне дал добродушный сосед покойного, не молодой, но атлетически сложенный и явно смотрящий за своим здоровьем. Его друг и соратник.

Геннадич улыбнулся уголками губ.

— Ну хорошо, убедили, сейчас принесу ключи.

Он скрылся в чреве собственной квартиры, а я бегло оценил состояние подъезда. Жильцы явно радели за то, чтобы он выглядел пристойно. Ни одной грубой надписи или рисунка, никаких граффити. Стены покрашены в мягкий телесный цвет, краска даже на ступеньках. В подъезде тишина и покой, мне на мгновение показалось что даже слишком тихо, но прислушаться к своему подсознанию мне не дал появившийся с ключами Геннадич. Один большой, второй маленький, скорее всего, от почты. Ключи перетянуты черной бечёвкой.

— А вы его хорошо знали? — я терпеливо ждал, пока сосед расправится с тугим замком. — Почему спросили о приукрашивании?

— Даже слишком хорошо. А приукрашивать… — Геннадич закряхтел, прижимая дверь хрупким плечом, после чего засов замка наконец поддался. Он отступил, и мы с замиранием сердца смотрели, как, скрипя петлями, дверь в квартиру медленно отворяется. В нос тут же ударил противный запах, и запах тлена тут был не основным. Стоило догадаться по фотографиям Догматова, что исследовать мне предстояло далеко не южный полюс, как доблестному Руалю Амундсену, и даже не квартиру бравого следователя, каким я запомнил Иванова, а самую настоящую помойку.

— Я думаю, вы понимаете, почему надо будет приукрашивать, — наконец закончил сосед и достал из кармана сигарету.

Он волком смотрел в маленькую прихожую, словно видел там среди теней силуэт погибшего. Я не ответил, лишь тяжело вздохнул.

— Да, нелегкая ему доля досталась. Скажу честно — ненавидел он свою работу, от того и спился, — Геннадич говорил мне в спину, я уже перешагнул порог, но он не спешил идти следом.

Я слушал его и примерял описание на тот образ, который остался у меня в памяти. Иванов действительно был малообщительным, сидел в своём углу, но часто смеялся над шуточками коллег. Его они тоже не обижали. По крайней мере, при нас. Помню, он все время носил свитер невообразимого размера, вязаный такой, шерстяной. Выглядел в нём смешно, и коллеги часто подкалывали его по этому поводу. Его связала то ли его мама, то ли бабушка. Я напрягал память, но вспомнить такие подробности через десять лет — крайне тяжело.

— Вы не зайдёте? — я обернулся на Геннадича и поймал его испуганный взгляд.

Он рефлекторно сделал шаг назад.

— Простите, но нет. Понимаете, можете смеяться надо мной, да и Сашка смеялся, но я ему сто раз говорил, чтобы священника вызвал, чтобы освятил квартиру, — сосед перешёл на доверительный шёпот. — Понимаете, это квартира его убила, она проклята. Нет, не смейтесь, я сам в такое по большому счёту не верю, но что-то тут нечисто. Вы еще не почувствовали это? Побудьте здесь хотя бы часок, я думаю, всё поймёте. Вот Сашка не верил, до конца не верил. Я покурю на лавочке, а потом к себе вернусь, как закончите, просто постучите два раза, я открою.

Я нервно сглотнул и кивнул ему. Мне совершенно не хотелось смеяться над его предостережением, но версия, что Иванова убила квартира, будет неубедительна для Догматова. Одинаковые предсмертные записки тут никак не уживались. Геннадич прикрыл за мной дверь, и его шаги отдалились.

Я несколько минут стоял в прихожей, не решаясь сделать даже шага внутрь "нехорошей" квартиры. В моей целительской практике было многое, даже мёртвых подселенцев приходилось изгонять из живых людей, и я не боялся их гнева. Но здесь, чувствуя чужое присутствие, меня неожиданно сковал лютый страх. Я долго прислушивался к обстановке: скрип половиц из квартиры этажом выше, гудение холодильника за стенкой, даже шуршание крыс в подвале. Сама квартира не издавала ни малейшего звука. В странном вакууме я сделал несколько шагов. Позвать Яра? Навряд ли он появится, а если и появится, отругает меня, и мы как обычно поссоримся. Несколько глубоких вдохов и выдохов, привели меня в чувство. В любом случае задерживаться тут я не планировал, а значит, надо обследовать квартиру как можно быстрее, сделать фотки и свалить подобру-поздорову.

Я поставил сумку на пол, долго искал относительно чистое место. Линолеум почти везде вздыблен, местами порван и облез. То же самое происходило и с зелеными выцветшими обоями. Они отслаивались от стен и свисали огромными сухими лопухами. В районе туалета один такой лист, отклеившись до половины, касался пола.

Не спуская с открытых проходов двух комнат глаз, я на ощупь достал из сумки фотоаппарат. Догматов заботливо подготовил его, батарейки и пленка уже на месте. За окном проехала машина, звук мотора и шелест шин был настолько отдален, что я едва его расслышал. Несмотря на то, что улица заливалась светом, внутри квартиры царил зловещий полумрак. Я сделал несколько фото. Вспышка фотоаппарата разбавила неблагоприятную атмосферу и придала мне уверенности. Комната слева — это спальня, я зашёл в нее затаив дыхание и слыша, как под ботинком неприятно трещит и крошится мусор. В небольшом помещении крайне неуютно, кровать односпальная, старая и уже порядком обветшалая. Постельное бельё в ужасном состоянии, всё скомкано, подушка валялась на грязном полу. Я поднял фотоаппарат на уровень груди. Как ни крути, ведьмачего чутья у меня не было, так что, возможно, со сбором улик действительно поможет Догматов. Я сделал несколько фотографий, на всякий случай заглянул и под кровать, но и там не было ничего, кроме пустых консервных банок и пары дохлых тараканов. В голову пришла идея использовать видеозапись на телефоне, но куда её потом отсылать и где Догматов её будет смотреть? У него даже телефон старый, кнопочный. Не той формации этот человек.

Я отошёл к шкафу, что стоял у противоположной стены, с дверцами, перекошенными от времени. Верхние были раскрыты, внутри святая пустота, ну, не считая пыли. В отделении для верхней одежды висели несколько рубашек, кофта с растянутыми рукавами и странным рисунком на груди. Внизу расположилась батарея пустых бутылок из-под водки. Здесь всё заросло паутиной, похоже, Иванов редко выходил на улицу. Спивался от горя? Может быть, в его смерти замешана какая-то личная, глубокая трагедия, о которой не знал Догматов? А, чёрт! Записки же! Все мои умозаключения разбивались об один неприятный факт. Федорович говорил, что ребята покончили с собой один за другим, за считанные дни. Чёртова аномалия!

Внизу, в шкафчиках, я обнаружил несколько обувных коробок. Часть из них была пуста, в одной нашлись вырезки из газет на политическую тему, а в другой непонятные личные вещи: лоскуток тряпки с вышитыми инициалами или частью рисунка, до неприличия старый блокнот, с непонятными записями и расчётами, пара фотографий незнакомых мне людей и пустой футляр, обитый ярко-красной бархоткой. Я протянул к нему руку, но вовремя остановился. На футляре не было пыли. Я поспешно сделал несколько фотографий. Похоже, покойный трогал его перед смертью, ну, или это сделал кто-то после неё. Надо будет как бы между делом спросить у соседа, был ли кто из родственников тут. Естественно, что внутри футляра я ничего не обнаружил. Он был вытянутой формы и выглядел дорого, скорее всего, покойный хранил тут часы, может быть, наградные или подарочные, об этом должен знать Догматов.

Я несколько раз чихнул от поднявшейся в результате обыска пыли и поспешил вернуться в прихожую. Дверь в квартиру осталась нетронутой, на всякий случай я прижал её к косяку плотнее и оглядел замок. Трудно сказать, были ли на нём следы взлома или нет, всё выглядело настолько плачевным, что я сделал фото без какой-либо надежды прояснить этот момент. Догматов утверждал, что следов взлома квартиры нет, поверю ему на слово. Я не хотел проверять туалет и ванную, предполагал, что столь скверный запах в квартиру шёл как раз оттуда, но обыск без них был бы не полным, да и Догматов выставит мне ноту протеста.

Я заглянул в ванную, что подвернулась первой. Света здесь не было, я поводил по сторонам фонариком из телефона. Ещё одно жуткое место. Занавеска с ржавыми потёками от воды искромсана, её обрывки на полу и на дне самой ванны. Плитка на стене уже давно потеряла блеск, а местами терялась и сама плитка. Я сделал фотографию ванны, стены над ванной и умывальника. Ничего другого тут и не было. В туалет я даже не рискнул заходить, придерживая дверь ногой, сделал фотоснимок с безопасного расстояния. Ну что ж, оставалось обследовать кухню, так сказать, непосредственное место преступления.

И первое, что бросилось мне в глаза, это сама дверь. Она отсутствовала на своём законном месте, но лежала вдоль стены, жестоко разломленная пополам. Тут же на полу, россыпью, блестели осколки её витража. Что-то хорошо прошлось по двери. Я сфотографировал её с нескольких ракурсов. Догматова это могло заинтересовать. Водопроводная труба, на которой повесился Иванов, встречала меня облезшей по краям краской и ржавой заглушкой водостока, за которую была привязана петля. Вообще странный выбор места для суицида, не слишком удобно, но история знала и более изощренные методы самоудушения.

Заходя на кухню, я рефлекторно покосился на люстру. В старых домах за крепление люстры можно было подвесить слона. Зачем использовать трубу, для меня откровенная загадка. Да и сама труба водостока не спрятана в стене, как это бывало обычно, похоже на просчёт архитекторов. Я сфотографировал трубу, сделал снимок люстры. Она свисала с потолка больше чем на метр, вместо классического стеклянного плафона тканевый абажур телесного цвета, изрядно сдобренный грязью и плесенью. Плесени на кухне вообще было неприлично много. Квартиру явно затапливало и не один раз. А вот и кухонный стол, ободранный угол которого попал на фотографию Догматова. Я задумчиво провёл по нему рукой. Ума не приложу, как выйти на связь с покойником? Я уходил в транс, обостряя чувства, но не получал никакого отклика.

Так. Что у нас тут еще? Старый холодильник, ещё советский, штекер вытащен из розетки, внутри ничего, кроме банки недоеденных и заплесневелых бобов, бутылка водки, ещё одна. Всё пустое. Кухонный гарнитур так же представлял из себя жалкое зрелище, везде засохшие пятна от еды, крошки, огрызки. Газовую плиту вообще невозможно описать цензурными словами, что тот туалет, ей-богу… Я положил сумку на скатерть стола, прошёлся по кухне, разминаясь перед сеансом вызова духа. Логика подсказывала мне, что достаточно будет влить в призрака немного направленной живой энергии, но я никогда не делал этого на практике. Да и никогда бы не сделал, если бы не Догматов, будь он неладен, со своими просьбами. Я выставил левую руку перед собой, упёр её в пустоту. Вливать энергию в окружающее пространство проще простого, вот только был бы от этого толк… Я притаился и вслушался в обстановку. Может быть, звук или голос? Ну хоть малейшее дуновение ветерка, сквознячок? Я повторил процедуру, на этот раз влив в пространство больше энергии. Дух ещё в квартире, это очевидно, но он не спешил идти на контакт. Суицидник, обиженный на мир, может, он просто не хотел начинать общение первым?

— Саш Иванов, ты здесь? — прошелестел я пересохшими губами.

— Да… — сдавленный шёпот в ответ, в самое ухо.

Какая удача! Я замер без движения, боясь её спугнуть.

— Кто это сделал? Кто подвёл тебя под петлю? — я оголтело вливал в пустоту перед собой энергию.

— Платёжки! — взвыл призрак и захныкал.

— Платёжки? Стой, какие платёжки? — я открыл глаза, чувствуя себя полным идиотом.

Яр стоял сбоку и шептал, злорадно скаля зубы:

— За коммуналку, ты вообще видел, какие там цифры? Это же грабёж! — его шёпот сошел на нет, едва предок встретился с моим озлобленным взглядом.

— Блин, Яр! — я сплюнул на пол и, корректируя выброс адреналина, пнул мусор под ногами. — Ты вообще охренел! Я тут как бы работать пытаюсь!

— Во! Правильно, и ключевое слово тут “как бы”!

В глазах Яра бушевали огоньки мелкой пакости. До ужаса знакомый мне взгляд.

— Ты чего вообще тут делаешь, говорил же, что не придёшь! — я окончательно успокоил сердце и теперь улыбался. Все-таки с Яром это задание выглядело намного проще, да и веселее.

— Ага, да за тобой глаз да глаз, вляпаешься опять в какую-нибудь чертовщину, не дай боги, помрёшь, — призрак махнул рукой и брезгливо осмотрел кухню. — Это его добрые родственники уже всё так обнесли?

— Нет, много лет он спивался здесь в полном одиночестве. Дух, должно быть, очень зол на мир, — я поморщился, всматриваясь в ржавчину трубы. — Он вот тут повесился, видишь что-нибудь?

Яр бросил на крышку стока мимолётный взгляд.

— Ну да, висит голубчик и да… он очень зол, — предок отошёл в глубь комнаты, ближе к выходу.

— Серьезно, ты его видишь? — я было протянул руку, чтобы коснуться трубы, но в последний момент передумал.

— Серьезно. Ты в него столько энергии влил, что он едва не светится. Лимб его, конечно, уже изрядно подожрал, да и было бы что жрать, — Яр болезненно смотрел на трубу, туда, где, судя по фото, висело тело покойного. — Но он всё еще здесь, дня два осталось до полного усвоения.

— Ничего не вижу, — я сокрушенно покачал головой, но на всякий случай поднял фотоаппарат и сделал еще несколько фото.

— Не мудрено, тут только я твой предок по крови, а он просто мертвец, да к тому же ещё и беспокойный. Растрачивал себя при жизни, продолжает растрачивать и после смерти, — Яр вполне детально, но без интереса описывал покойника. — Ты думаешь он что-то тебе расскажет?

— А что он делает?

— Каждую секунду снова и снова переживает момент собственной смерти, дергается в петле, как бабочка на булавке, за веревку хватается, но петля длинная, не может достать рукой до стока. Хочет подтянуться, но руки срываются, хватается за горло. В общем, задыхается. Он не сломал себе шею сразу, худой очень. Умирал долго…

От этих описаний заболело и моё горло, я невольно откашлялся, прекрасно понимая это состояние перед самой смертью, когда ты уже ничего не можешь изменить, хотя ещё вроде жив.

— Ты видишь рядом с ним еще кого-то? — я подавил спазм и снова обратился к Яру.

Предок, не отрывая от трубы заворожённого взгляда, покачал головой.

— Он сделал это сам. Сейчас жалеет, но слишком поздно. Он рычит, он видит нас. Тебя ненавидит за то, что ты жив, а он нет. Он тянет к тебе руки, но снова задыхается и хватается за верёвку.

— Хватит, всё, — моя голова закружилась, я не мог всё это слушать дальше.

Ни на мгновение не сомневаясь в правдивости описаний, которыми сыпал Яр, я схватил сумку, кинул на дно фотоаппарат. Мне срочно требовалось на улицу, подышать воздухом.

— Всё, уходим? — скучающе переспросил предок.

— Да, нахрен! — прохрипел я ему из прихожей, растирая виски от разрастающейся боли.

Закрывая за собой входную дверь, я постучался в соседскую квартиру условленным стуком. Геннадич открыл дверь и несколько секунд молча смотрел на меня. Представляю, как я выглядел в этот момент.

— Набрали материала? — он не улыбался, выглядел озадаченным.

— Да, спасибо, всё получилось, — я выдавил из себя улыбку.

— Я вижу, что получилось, вижу, что почувствовали на собственной шкуре проклятие той квартиры. Надеюсь, следующие хозяева послушают моего совета и осветят её.

— А кто будет следующими хозяевами? — я всё еще приходил в себя.

Яр исчез, но теперь меня волновал другой вопрос. Проклятие. Не имело значение, проклята та квартира или нет, меня больше волновало, куда делся Прокл, он ни разу не появился, пока я был внутри.

— Да кто ж его знает. Квартира отойдёт муниципалитету, а они её потом выставят на торги, как и бывает в таких случаях.

— А родственников вообще здесь не было? Никаких? Даже дальних?

— Последние годы Сашку все сторонились, вёл он себя странно.

— Это как? — я надеялся, что получу еще одну зацепку в этом деле.

— Он жил один, но часто с кем-то разговаривал, бывало, ссорился, до крика. Один раз даже подрался, в синяках ходил потом, — Геннадич недобро усмехнулся.

— С кем подрался? — в моей спине разрастался огонёк боли — потраченная энергия давала о себе знать. — Были свидетели?

— Да какие свидетели?! — откровенно рассмеялся сосед. — Говорю же, жил он один, даже животных не держал, с кем он там дрался, никто так и не понял.

Я многозначительно кивнул и спустился на несколько ступенек:

— Спасибо за помощь, я напишу о нём только самое хорошее.

Геннадич не ответил, зашаркал по бетону в тапочках. Выходя на свет, я услышал, как он кряхтит, прижимая дверь плечом. Всё, хватит. Я стряхивал с себя остатки чужой энергетики.

— Куда теперь? — Яр нагонял меня сзади.

— Чёрт знает! Догматов уехал, сейчас позвоню ему, узнаю дальнейшие инструкции.

Я поставил сумку на лавочку, мысленно призвал Прокла. Малыш не появился в моей ладони. Я призвал его ещё раз и еще.

— Ты чего? — Яр обходил меня, заглядывая в глаза. Они были расширены от удивления.

— Смотри! — я показал ему раскрытую ладонь, на которой материализовался Прокл.

Черныш сжался в комок и дрожал от страха, не решаясь даже взглянуть на меня. Яр удивленно заморгал. Мы не обменялись с ним ни словом, как по команде повернули головы в сторону темных, зловещих окон нехорошей квартиры.

* * *

— Ну что там? — Догматов раздражённо пыхтел в трубку.

Я позвонил ему, отойдя от дома по улице Руаля Амундсена на безопасное расстояние. Норвежский полярник, конечно, не виноват в том, что в Москве назвали в его честь улицу, но осадочек у меня остался.

— Я разведал обстановку, можете приезжать, — мне хотелось как можно быстрее покинуть Свиблово, но, как я и предчувствовал, Догматов что-то темнил.

Он тяжело вздохнул и неохотно затянул знакомую песню:

— Я пока не могу приехать Ром, давай пока сгоняй по второму адресу, а как закончишь, так встретимся и обсудим результаты. Договорились?

Я терпеливо не перебивал его, но закатил глаза. Таскаться по метро с сумкой не самый лучший вариант, но следователь не оставил мне иного выхода, единственное, если второй покойный жил не так далеко, я мог бы раскошелиться на такси.

— Диктуйте адрес.

— Улица Берзарина, дом один. Там такая белая панельная двенадцатиэтажка, пятый этаж, четвертый подъезд, квартира, — Догматов говорил обрывисто, желая как можно быстрее отделаться от этого разговора. Это разозлило меня, я перебил его, грозно прикрикнув:

— И что там будет? Очередной шизофреник? Почему вы не предупреждаете, что у ваших коллег были психические отклонения?

Федорович осёкся и замолчал на несколько секунд. Он заговорил, осторожно подбирая слова:

— Какие отклонения, Ром? Я тебе рассказал всё, что знал. Что ты нашёл в квартире Сашки Иванова? Он чем-то болел?

— Не важно! Я, конечно, посмотрю вторую квартиру, но нам надо будет серьезно поговорить после этого! — я прорычал это в трубку.

Терпеть не могу, когда меня держат за дурака.

— Да, конечно, как скажешь, — Догматов был готов согласится со всем на свете, лишь бы я успокоился, но успокаиваться я не хотел.

— Где эта улица Берзарина? Куда мне ехать? С сумкой в метро таскаться, между прочим, не очень удобно! Где вы есть? Куда уехали?

— По делам, Ром, я тоже навожу справки, встречаюсь с людьми, я тоже занимаюсь этим делом, — тон Догматова стал жалобным, скулящим. Зараза, знал, на что давить, я сразу смягчился. Он продолжил: — Это Хорошевский район Москвы, на западе. Ближе всего к дому остановка МЦК "Зорге". У тебя под боком, там в Свиблово есть станция "Ботанический сад", оттуда пара остановок, и будешь на месте. Выручай старика, Ромка!

Я был готов придушить Догматова, но под рукой только Яр, а душить его дело не благодарное, да и бесполезное.

— Хорошо, как мне открыть дверь, там наверняка домофоны, к каким соседям обращаться?

— Мне удалось раздобыть ключи от квартиры Стаса, они в сумке с фотоаппаратом, в боковом внутреннем кармане, проверь.

— Ага! Так вы знали, что не заберете меня. Очередная подстава?

Мои глаза наливались кровью, я вопросительно смотрел на Яра, что мельтешил перед глазами, прошептал ему название ближайшей станции МЦК. Предок наугад и шуточно тыкал в разные направления, пока не указал одно конкретное. Не теряя времени, я двинулся следом за ним.

— Нет! — взвизгнул Догматов. — Ни в коем случае! Это не подстава! Я просто перестраховался. Ромка, мне некогда разговаривать, ты делаешь свою работу, я делаю свою, кто первый освободится, тот первый и позвонит, давай!

Он бросил трубку раньше, чем я успел что-то возразить.

— Ну Догматов, ну пройдоха! — я судорожно вбивал в карту на телефоне адрес следующей цели.

Федорович не обманул. И ещё одна новость в копилку хороших за сегодня: оказывается, всё это время Яр вёл меня правильным путём. Так вот кто воровал GPS-сигнал из моего телефона.

— А я тебя предупреждал, что не стоит с ним связываться, — предок нудил всю дорогу, которую до станции МЦК мы срезали вдоль Капустинского пруда и примыкающего к нему скверика.

— С Догматовым я еще разберусь лично. Ты лучше скажи, что думаешь по поводу суицидника, — я еле поспевал за Яром: идущих рядом людей он проходил насквозь, а мне приходилось лавировать в потоке. В выходные на прогулках много пожилых людей.

— Пока ничего. Странно всё это, да еще и что-то напугало твоё проклятие, да так, что оно убежало поджав хвост.

— А ты ничего не почувствовал? Никакой опасности?

— Опасность я учуял с самого начала этой твоей авантюры, — Яр не преминул воспользоваться ситуацией, чтобы еще раз уколоть моё самомнение.

— Может быть, со следующим покойником будет попроще? Он вроде не был обиженным на мир алкоголиком, или они все ненавидят живых после смерти?

Станция МЦК "Ботанический сад" находилась в конце подземного перехода, долгий спуск под землю, несколько пунктов контроля, и вот я уже ожидал поезд на платформе.

— Не все ненавидят живых, и не всех живых, но тут получается замкнутый круг. Там в квартире ты влил в полуистлевший призрак жизненной силы, что несомненно дало ему этой самой силы, но и продлило его агонию. Сам понимаешь духу проще побыстрее раствориться в Лимбе и стать потоком, чем маяться на земле до бесконечности переживая собственную смерть, — Яр расхаживал у меня за спиной деловито заведя руки за спину.

— Так значит подпитывать их энергией нельзя? Как тогда проявить дух? — я закопался в сумке Догматова, выискивая потайной карман с ключами. Федорович не обманул, я подбросил связку в руках и спрятал в карман брюк. Подъехавший поезд прервал нашу беседу о бренности бытия. Двери открылись, я быстро занял место у бесплатного туалета. Содержимое мочевого пузыря рвалось наружу после пережитого стресса. Яр остался на платформе, махнул мне рукой:

— Я буду ждать тебя на Зорге.

* * *

Посещение туалета благоприятно сказалось на моём настроении, я развалился в удобном кресле и, откинув голову, сосчитал остановки. До Зорге их семь штук. Название одной станции особенно привлекло моё внимание: "Стрешнево". Именно там я гонялся за Фадеевой, именно там её квартира. Дыхание перехватило, могло ли быть, что так замысловато вела меня судьба? Мне даже не придётся выкраивать время для посещения Жанны, эта встреча приближалась сама, в такт несущемуся по рельсам поезду. Когда я вышел на станции, Яра я не увидел. Не удивительно, ведь он все ещё ждал меня на Зорге. Может быть, это тоже к лучшему, если попаду в очередную ловушку от Фадеевой, без зазрения совести использую силу тьмы.

Не пришлось мне и вспоминать, где жила Жанна. Второй Войковский проезд, дом семь квартира тридцать семь. Пять этажей, которые мне придется преодолеть на цыпочках. Не было и речи, чтобы использовать домофон. Я прождал десять минут, прежде чем кто-то вышел из подъезда. Это была не Фадеева, на её же счастье. Я незаметно юркнул в закрывающуюся дверь. За дверью тридцать седьмой квартиры тишина, я приложил к холодному железу ухо, но не услышал ничего, как не прислушивался. Наконец собрался с духом и позвонил в звонок. Тонкая трель раздавалась раз за разом, но за дверью все та же пустота, ни малейшего движения. Неужели Фадеева вышла прогуляться? Я сверился с часами: обед в самом разгаре. Еще несколько настойчивых трелей, и я услышал, как щелкнул замок соседской двери за спиной. Невысокая, пухлая женщина лет сорока пяти, укутавшись в махровый халат, вышла на площадку. Она странно улыбалась.

— Здравствуйте, вы к Жанне?

— Да, я её коллега, с работы. Она уже несколько дней не выходила на работу, вот меня послали узнать, что с ней. На телефон тоже не отвечает. Вы давно её видели? — я не стал рисковать, подставляя под удар ксиву Догматова. Мало ли кто кому чего шепнёт.

— У Жанны последнее время так много гостей, прям диву даюсь, — женщина сверкнула глазами. Женская зависть — страшная штука. — И все красавцы. Один лучше другого. Так говорите, вы коллеги?

— Да я из "Москва-Сити". Роман.

— Роман? — многозначительно хмыкнула барышня, смерив меня слащавым взглядом. — Я так и подумала, что роман.

Это была старая, детская и неуместная шутка, но я заставил себя улыбаться.

— Нет, я не тот роман, я другой. Так давно видели Фадееву?

— Это Жанку, что ли? Дай подумать… вчера её видела, нервная она какая-то последнее время, носится туда-сюда как угорелая, и эти её новые знакомые… Стрёмные какие-то.

— А что за знакомые? Их несколько?

— Да, тоже коллеги, наверное, ходили тут неделю, тёрлись, что-то вынюхивали, а потом к Жанке стали захаживать. Там мужик и баба какая-то, молоденькая.

— Не сможете их описать?

— Обычные мутные типы, все в чёрном, бабёнка все время в очках темных ходит, больших таких, на полморды.

Соседка Фадеевой достала из кармана пачку Беломора и прямо на моих расширяющихся от удивления глазах закурила.

— Понятно, — я озадаченно тёр подбородок. — Значит, сегодня она не приходила?

— Да фиг её знает, говорю же, носится туда-сюда, как будто шило в одном месте, её не предугадаешь. Может в любую минуту вернуться или на сутки пропасть.

— А куда она ходит, вы не знаете? — глупо было надеяться на помощь столь уважаемой особы, но попытка не пытка.

— А как не знать, знаю, конечно! К хахалю она своему заезжает, — соседка недобро рассмеялась и закашлялась дымом.

— Ну да, тот, что Михаил? — я не понимал, что происходило с Фадеевой: те цепи из сна, черный дым из ритуала в туалете Империала, неужели Жанна по неопытности заколдовала сама себя?

— Какой Михаил? Арсений!

— Ох, блин… — не удержал я обреченного вздоха.

Почему Арсений? Какой Арсений, был же Михаил! Соседка увидела моё удивление и хитро прищурилась.

— А что, у неё и какой-то Михаил есть?

— Пока у неё только проблемы есть, — грустно вздохнул я и, развернувшись, зашагал к ступеням. Эту информацию надо было обдумать в тишине.

— Эй, постой, а номер телефона?

— Чей?

— Ну твой же, глупыш! — женщина улыбалась рядом ровных зубов, и только сейчас я заметил, что часть из них с золотыми коронками. — Куда я буду звонить, когда она появится?

Я окинул мадам оценивающим взглядом с ног до головы и обратно. Нет, судьба Жанны конечно, меня интересовала, но не настолько.

— Э-э, я сам найду вас, когда придёт время, — я поспешно отступал.

Еще одну Мирошкину я просто не переживу.

— Хм, подумаешь тоже, — она гордо вильнула толстым задом и скрылась в своей обители.

Я выдохнул и перекрестился. Пора штурмовать квартиру на улице Берзарина, тем более Яр, наверное, уже ищет меня. Я коснулся перстня, что покоился в кармане джинсов, и мой предок не заставил себя ждать.

— Ну ты где застрял? — он появился в дверях подъезда. Встречал меня с распростёртыми руками, но было далеко не для объятий.

— Здесь живет Фадеева, я думал поговорить с ней, но её нет дома, — не сбавляя темпа, я шёл от пятиэтажки прочь. — Давай поторопимся, надо закончить всё это как можно быстрее.

Визит не оставил ничего, кроме раздражения. Я окончательно запутался в происходящем с Жанной, её соседка лишь добавила тумана в эту историю. Я надеялся, что за выходные мне удастся разобраться хотя бы с одной проблемой — страхом Догматова, но тогда я еще ничего не знал о его природе, и во всем этом деле шёл по ложному следу. Мой враг ликовал.