Twig / Твиг (джен)

Перерост⁽¹⁾,— подумал Перси. — Популяция находит себя в отличных условиях: без хищников и в изобилии ресурсов. Эта разновидность растет семимильными шагами, часто экспоненциально, и быстро достигает точки, когда оно значительно превышает доступное пространство и ресурсы.

Перси держал свой зонтик под углом, направляя его против дождя. Его взгляд был устремлён на Академию. В этот поздний вечер это была одна из редких точек света в темном маленьком городе, окруженном стеной, с достаточным количеством огней вокруг живой изгороди — для освещения передней стены.

Он отвернулся, крепче сжимая зонтик, и нежно дотронулся свободной рукой до собственного поврежденного лица. В тот момент, когда он был ранен, он решил преувеличить серьезность происходящего. Он доверял своей Мэри.

Его походка была быстрой — бег был ненадёжен, ходьба была слишком медленной, поэтому он выбрал некую золотую середину. Живя здесь, привыкаешь к дождю, ходишь по скользкому тротуару и дороге. Академия хотела дождя, они разработали метод его получения путем разведения водорослей, которые теперь были частью водной системы. Здания на окраине Редхэма испускали водяные пары, которые катализировали бактерии.

Когда случался Перерост, в конце концов это приводило к разрушительному коллапсу сформировавшейся системы. Зачастую подобное заканчивалось массовым вымиранием.

Ветер чуть не вырвал зонтик у него из рук. Ему пришлось остановиться, чтобы перехватить его с одной стороны, где ткань вывернулась, превратив одну сторону зонта в чашку, а не в щит. При этом он оглянулся через плечо, чтобы еще раз проверить.

Он не увидел никого лишнего. Он особенно внимательно следил за детьми, но ничего подозрительно не заметил.

Он почувствовал одновременно облегчение и разочарование. Увидев там Мэри, он бы воспрянул духом и почувствовал бы себя в большей безопасности. Если бы он увидел всех мальчиков с Мэри, это привело бы его в восторг. Дало бы ему надежду.

Но здесь были только дождь и тени, в равной пропорции.

Редхем очень усердно работал, представляя себя кем-то хорошим и правильным. Перси знал это — благодаря шести годам, проведённым в Мотмонте, — но ещё никогда он не бродил по улице в столь плохую погоду. Он знал о существовании таких шитых, но никогда не видел, как много шитых активны поздней ночью: они собирали мусор, тела или просто бродили по заданным маршрутам, особенно теперь, когда он очутился в окраинной части Радхэма.

Шитый ковырялся в мусорной корзине, оставленной снаружи, двигался как пьяный, вяло раскачивался. Когда он что-то находил — сломанные часы, детскую игрушку, ножницы, — то неловко складывал под водонепроницаемую ткань, которая была натянута на ящик, стоявший у него под ногами.

Перси хотел помочь этому. Уделить ему час своего времени или найти его владельца и рассказать им, как лучше содержать это существо. Некоторые люди были склонны жаловаться на то, как их родственников, друзей и соседей забирали еще до того, как те ложились в гроб, или их выкапывали грабители могил — при первой же возможности. Эти несчастные желали заработать немного денег, продавая трупы потенциальным студентам. Ох, но если бы они знали, что шитые иногда используются подобным образом, для раскапывания мусора в поисках всего, что может представлять ценность, чтобы доставить находки туда, где ценные вещи разберут или продадут.

Шить было непросто, но попытки и, в конечном счёте, частичное оживление было одним из первых проектов Уолстоуна, следовательно, процесс был наиболее подробно описан в его литературе. Всё, что требовалось, это найти материалы, контролируемые Академией, и следовать записям.

Материалы были недорогими, конечный продукт мог прослужить годы или дольше, если держать его в сухом состоянии и сохранять при нужной температуре. У данного экземпляра таких условий не было.

Немногое Перси ценил больше, чем хорошую работу. Ремесленник, заботящийся о своем ремесле. И этот шитый был не такой уж и хорошей работой.

Создатель, без сомнения, имел доступ ко множеству тел и думал, что проще пойти к третьесортному выпускнику Академии и заняться другими проектами, чем доводить до ума эту.

Плоть была дешёвой. Мертвая плоть ещё дешевле.

Шитый повернул голову, глядя в сторону Перси. Глаза почти исчезли, зрачки и радужка затуманились молочно-белым.

Однако он смотрел не на самого Перси.

Тот проследил за взглядом шитого создания и увидел две фигуры под дождем.

Первым и самым очевидным был монстр. Четвероногий, высокий настолько, чтобы, идя мимо зданий, его плечи задевали верхний конец дверного проема, но он был достаточно узким, чтобы можно было пролезть в сам дверной проем, пригнув голову. На нем были части человеческого лица, черты которого скрывались длинными черными волосами. Местами, где плоти было недостаточно, к плоти и кости было прикреплено большое количество металла. Свет уличного фонаря отражался зеленым в его глазах.

Другой фигурой был мужчина в широкополой шляпе и длинной куртке. Свет уличного фонаря отражался зеленым и в его глазах. Он нес палку с закрепленным на одном конце ошейником, готовым захлопнуться, коснувшись горла; медвежий капкан без зубов. Перси знал, что иногда используют версию с шипами, но явно не сегодня.

Нет, Пес и Ловец хотели заполучить его живым. Чтобы допросить. Чтобы присвоить его работу, перепрофилировать ее. Это был только вопрос времени. Единственная причина, по которой они его не заметили, заключалась в том, что их отвлекло что-то другое. Казалось, Ловец что-то сказал, хотя воротник его куртки был достаточно высок, чтобы скрыть рот.

Пес кивнул, и звук, который он издал в ответ, был глубоким и достаточно громким, чтобы быть слышимым. Эта тварь не могла говорить, учитывая искореженный металлический обрубок, который был его нижней челюстью.

Как же тогда Перси мог описать то чувство, которое охватило его? Страх, страдание. Он представлял, это чувство очень похожим на то, что он мог бы испытать, столкнувшись с семьями детей, которых он заменил своими собственными. Если бы его остановили на полпути, прежде чем он достиг своих целей.

Как будто на него навалилась тяжесть, разбивая все, чем он был, вдребезги, оставив его тело нетронутым.

Страх ему не помогал. Он обошел мусоросборщика и использовал размеры и запах шитого, чтобы скрыться от ищущих глаз и носа.

С долей сожаления он сложил зонтик, столь хорошо защищавший его от воды, с гравированной костяной ручкой, и подставил себя дождю. Зонт был слишком большой, чтобы положить его в ящик, и слишком необходимой вещью, чтобы не расставаться с ним.

"Я надеюсь, что твой хозяин вознаградит тебя, заботой, — подумал Перси. — Поэтому, пожалуйста, прости меня за это".

Он снял водонепроницаемую ткань с верхней части ящика, где она защищала содержимое, накинул ее на голову и плечи, затем поднял ящик. Он подумывал о том, чтобы скинуть ботинки, но отказался от этой мысли.

Это должно было скрыть его от их взглядов. Но их глаза были наименьшей из его проблем.

Они могли видеть лучше, чем он, они могли выслеживать запахи так же хорошо, как любая ищейка. Они могли слышать, как лист оседает на землю в квартале от них, и у них хватало ума использовать эту информацию. Если верить слухам.

Если они были так близко, значит, у них имелся образец его запаха, а если у них был его запах, то можно считать, что капкан уже у него на шее.

Звук позади чуть не заставил его задрожать, но прыжок или подёргивание выдали бы его.

Пес исчез в переулке, двигаясь параллельно ему.

Перси, спотыкаясь, двинулся вперед с коробкой в руке, его мысли превратились в глухой рев. Хороших вариантов не было. Даже если бы Мэри или Клайд были здесь, лучшее, на что он мог рассчитывать, так это на то, что они выиграют ему немного времени. При должной удаче, возможно, они смогли бы сбить Ловца со следа.

Но победы не будет. О побеге не могло быть и речи.

Пес показался, издав стук, тремя этажами выше, прогуливаясь по соседней крыше. С каждым шагом черепица отрывалась и соскальзывала с крыши, чтобы упасть на землю внизу.

Между Перси и боевой машиной было всего три здания. Пёс остановился на краю крыши и теперь напрягся, подняв голову, раздувая широкие, как у летучей мыши, ноздри.

Пёс почти небрежно перепрыгнул с крыши на дорогу. Металлические скобы внутри и вокруг ног сомкнулись, подпрыгнули и встали в новой конфигурации, эффективно поглощая удар от падения. Мышцы и масса справились с остальным.

Теперь, когда Пёс был ближе, Перси видел трубки, ведущие от ног и уходящие в окантованные металлом разрезы на боках. В двух пробирках была кровь, а в третьей — то, что могло быть водой.

Пёс был уродливой работой, что было странно, учитывая, что он был одним из самых известных "секретных" проектов Академии. Были эксперименты, которые создавались аккуратно, продуманно с самого начала. Этот был не из таких. Это был проект с явными ошибками, изначально обреченный на провал. Когда структурная целостность нарушалась, её заменяли грубым металлом. Когда не справлялись вены и артерии, их заменяли трубками, изменяли маршруты, некоторые детали располагали вне тела.

Трудно сказать, были ли еще и другие проблемы. Академия, вероятно, была рада, что обошлась только имеющимися в нём "улучшениями". Пёс не существовал бы, если бы ему требовались регулярный диализ или особая диета.

Академия села в лужу. Этот случай был ярким примером.

Пес повернул голову, уставившись на Перси теми глазами, что отражали свет; веки шевельнулись, выдавая улыбку, которую не могла изобразить пасть.

Было бесполезно сопротивляться или даже пытаться бежать, но Перси злило осознание того, что именно эта штука положит ему конец. Он повернулся и собрался бежать, но увидел приближающегося Ловца.

Тот поигрывал с капканом, ошейником на палке. Часть инструмента с ошейником крутилась, вертясь настолько быстро, что казалась лишь размытым пятном во мраке, разбрызгивая капли воды в стороны.

Голос ловца был резким, как у человека, который курил или сипел из-за сильной простуды.

— Вы дважды меняли одежду, ходили по глубоким лужам. Даже носили одеяло, покрытое личинками.

"Личинки?"

Перси потянул за кусок ткани, который он накинул на голову, но его глазам все равно потребовалась секунда, чтобы привыкнуть. Он увидел, как извиваются личинки, и вздрогнул, отбрасывая ткань.

Теперь по его голове поползли мурашки, по шее и лицу. Как только он почувствовал это, каждая капля дождя, которую он не мог проверить своими глазами, воспринималась потенциальной личинкой, паразитом, грязью.

Ловец перехватил палку с капканом, и Перси отшатнулся, только чтобы обнаружить, что Пёс стоит позади него, открыв пасть; зубы готовы были укусить.

Перси все еще держал ящик. Использовать его против Пса было бы бесполезно, но...

Ловец сделал выпад, целясь Перси в горло, и тот поднял коробку навстречу оружию.

Ящик был вырван у него из рук сильным ударом шеста и отброшен на большое расстояние.

Слишком сильный. Одного Ловца было бы достаточно, но их было двое.

Работа Уоллстоуна захватывала его с раннего детства. Определила жизнь Перси. Теперь его работы, в некотором смысле, могли закончить жизнь Перси.

Он подумал о своих творениях. О Клайде и о Мэри.

В тот же самый момент, когда Перси осознал свою собственную смертность, он понял, что его наследие ушло.

Он почувствовал импульс ярости.

Перси лелеял это чувство, использовал его, чтобы набраться храбрости, и полез в карман куртки за пистолетом.

Ловец схватил его за запястье, затем остановился, посмотрев вниз.

— Это же... — спросил Ловец, замолкая. Он повернул голову.

Пес зарычал и ринулся в том же направлении.

Вокруг поднимался туман.

Нет, это был газ. Густое, цвета горохового супа, облако неуклонно поднималось, несмотря на ливень.

Ловец потащил Перси, оттаскивая от набухающего облака. Перси другой рукой потянулся за пистолетом, но Ловец тут же ткнул его капканом в руку.

Ошейник захлопнулся, он был широковат для руки Перси. Отверстие было достаточно большим, чтобы он мог высвободить руку, если бы ему дали шанс, но такую возможность ему не предоставили. Оружие прокрутилось, края капкана впились в его руку; пытаясь освободится, Перси почувствовал, как рвётся кожа.

В той же вспышке гнева, что заставила его потянуться за оружием, Перси обнаружил, что ему удаётся оказывать сопротивление Ловцу. Его противник был достаточно силен, чтобы поднять свою жертву, Перси потянул себя вниз, усложняя каждый шаг своего соперника, упираясь ногой в бедро Ловца. Он пытался приблизиться к газу, который встревожил этих двоих.

Глупость, безрассудство и уродство — всё то, чему он себя противопоставлял и против чего работал годами. На каждом шагу своего пути он боролся с течением и на каждом шагу своего пути он делал все с осторожностью. Не всеми своими работами он гордился, но он взвешивал свои возможности и никогда не делал ничего такого, о чем, как ему казалось, он мог бы потом пожалеть, лелея свой великий план.

Даже в его работе с детьми.

В итоге ему это удалось. Его голова откинулась слишком далеко назад, и газ обволок его лицо.

В одно мгновение он ослеп, зрение накрыло пеленой. Отвратительный, едкий вкус и запах заполнили его нос и рот.

Его борьба с Ловцом продолжалась, но менее эффективно, так как он был ослеплен.

Когда его уронили, он брыкнулся и полетел в размытую темноту.

Чья-то рука зажала ему рот, он нанес удар и почувствовал, что попал в плоть. Он ударил снова и нащупал длинные волосы.

Его рука более мягко провела по волосам, на этот раз с некоторой осторожностью.

"Мэри?"

Он открыл рот, чтобы спросить, но не смог: то нечто, что он вдохнул, наполнило его рот отвратительным вкусом; оно было похоже на густую муку, запекшуюся на его языке и внутренней стороне щек, заставляя их прилипать к зубам. Его губы слиплись вместе, потрескались и закровоточили, когда он раздвинул их.

Рука, закрывавшая его рот, убралась и прижала один палец к его губам.

Пальцы схватили его за кровоточащую нижнюю губу и потянули. Его вели, как дворняжку на поводке, и он понял, что это не его Мэри.

Но все равно повиновался.

Несколько неуверенных шагов в неизвестном направлении. Позади раздался шум.

Рука взяла его за запястье, и он следовал за ней, как ему казалось, бесконечно долго, но, скорее всего, на самом деле лишь несколько минут.

Рука отпустила его запястье.

Прошла минута. Он начал чувствовать, как учащается его сердцебиение. Страх, стыд, беспокойство. Он был грязным, покрытым личинками, окровавленным и, если не считать его молчаливого спутника, он был один.

Он услышал женский вздох, не от раздражения, а от облегчения.

— Это вода, — сказала она, голос был приглушенным. — Прямо перед тобой. Ополосни лицо, постарайся также почистить нос и уши, иначе ты еще долго будешь плохо видеть и слышать.

Он повиновался, пошарив рукой, пока не нашел дождевую бочку и воспользовался водой, протирая глаза, убирая длинные нити слизи. Она легко разваливалась. Он отодрал сколько мог, проверил своё зрение, и оно всё равно оказалось размытым. Его вторая попытка ни к чему не привела, зрение не прояснилось.

— Он использует слизистые оболочки, — объяснила она. — Связывает саму слизь. Она накапливается, и приходится долго вытаскивать комочки этой дряни из носа и рта. Через час или два слизь затвердеет. Умойся, прополощи горло.

— Как долго? — спросил он. Ему все еще казалось, что его язык покрыт воском. Он моргнул и разглядел черноволосую красавицу в облегающем жакете.

— Достаточно долго, чтобы ты начал думать, что я солгала, и вред был причинён навсегда. Промывай регулярно, и станет лучше.

Он оглянулся через плечо.

— Они ушли, — заверила она его. — Им досталось больше, чем тебе. Они все равно полезли в драку, я не ожидала. У меня было с собой три шитых, и Ловец разорвал их в клочья. Академия проанализирует проблему и восстановит этих двоих в течение дня, а затем они разработают средства для предотвращения, по...

— Зачем ты спасла меня? — спросил Перси.

Он мог достаточно прозрел, чтобы видеть улыбку.

— Ты спасла меня, пожертвовала тремя шитыми и козырем, чтобы сделать это. Ты с ними.

— Да.

Впервые с тех пор, как в анонимной записке ему сообщили, что за ним идёт Академия, он почувствовал, что немного расслабился.

Он снова сполоснул лицо, затем потряс им в воде из стороны в сторону, плескаясь, разбрызгивая воду, пытаясь освободиться от прилипшей субстанции.

Выпрямившись, он поднес руки к волосам, а затем расчесал их пальцами.

Его зрение все еще было вполовину хуже нормы.

— Пойдем, — сказала она, улыбаясь.

Пунктом назначения, как оказалось, был невзрачный магазин со старой ковбойской шляпой над дверью.

— Ты когда-нибудь бывали- в подобном месте? — спросила его спутница, поднимаясь по лестнице впереди него, и бросила ему легкую улыбку через плечо.

— Я, э-э, никогда, хотите верьте, хотите нет.

— Верю, — сказала она. — Ты, скорее, из тех, кто находит кого-то, нежели зовёт и приглашает в подобные места.

Она так хорошо его знала?

— В дневное время, по крайней мере, — сказала она.

"Ага".

— Значит, ты наблюдала за мной настолько хорошо.

— Человек, что ходил вокруг вашего дома после школьных часов, тащил тележку? Наш.

— Понятно.

Они поднялись по лестнице на два этажа выше и подошли к двери, над которой висела еще одна ковбойская шляпа. Вместо того, чтобы открыть, спутница обернулась к нему, вытерла его лицо, коснулась его волос.

Его кровь все еще пульсировала, а лицо пылало после тщетной борьбы с Ловцом, и от интимных тем, поднятых вот так в лоб, он разволновался.

Судя по улыбке на ее лице, она знала это. Возможно, она наблюдала за ним даже более внимательно, чем он предполагал. Достаточно, чтобы знать, что ему нравится контролировать ситуацию, управлять ею, а она добилась противоположного.

Прежде, чем он успел задать вопрос, она открыла дверь.

Стены были задрапированы красным бархатом, или шелком, или чем-то очень близким к нему, с золотыми узорами. У колонн были ветви, тянущиеся вверх и вокруг них, и на одной ветке была маленькая птичка. Свет был электрическим, лился сквозь красное стекло.

По комнате в очень беспорядочной манере располагались восемь или девять человек — в креслах, на диванах или стоя.

— Синтия, — приветствовал ее старик. — И мистер Перси.

— Там были Ловец и Пёс. Я использовала свой ослепляющий порошок, в следующий раз они будут готовы. Луис скажет вам, что я помешала ему поджечь Пса Академии, мне это казалось слишком рискованным. Каждый раз, когда мы издавали звук, Ловец бросался на нас. Я позволила шитым издавать звуки, и мы ушли. Это был лучший вариант, потому что Ловец не замедлился.

— И не должен был, так он был задуман, — сказал старик; Перси моргнул, пытаясь разглядеть получше. Изменив тон, старик снова заговорил: — Ты хорошо поработал.

"Разговаривает со мной".

— Я потерпел неудачу. Мои творения мертвы.

— М-м-м, боюсь, что да, — сказал старик. — Мы сами это проверили. Трое мальчиков и девочка убиты группой Академии.

Перси почувствовал боль в груди. Ему удалось сохранить спокойное выражение лица.

Это было хорошо. Сознательный акт контроля помог ему сосредоточиться. Он чувствовал себя более похожим на самого себя.

— Что вы делали? — спросила другая женщина. Она была окружена клетками. Силуэты внутри напоминали птиц.

Перси открыл рот, чтобы сказать, но затем закрыл его.

— Не хочешь рассказать? — спросила Синтия, и ее тон был дразнящим.

— Ты привела меня сюда не просто так.

— Мы привели, — сказал старик.

Перси тщательно подбирал слова.

— Я чувствую себя так, как будто меня испытывают.

— Мы все это делаем, всегда, — сказала женщина с птицами. — Слабый ли ты, сильный, полезный, подходящий для романа партнёр, друг, враг?

— Я перефразирую. Я на экзамене.

— Нет, — сказал старик. — Не то слово.

— Важно, что я говорю, как я это говорю. И не говори, что это всегда имеет значение. Ты знаешь, что я имею в виду.

— Да, — сказал старик. — Я знаю. Расскажи нам о своей работе.

Перси молчал, размышляя.

Когда Синтия заговорила, ее голос был мягким, но в нем не было ни малейшей неуверенности.

— Что бы ты ни сказал, это будет лучше, чем молчание.

Перси заговорил не сразу, но он принял решение сказать.

— Я не горжусь. Я начал с того, что хотел проявить себя перед ними. У меня была идея, я хотел довести ее до конца и показать им, что они были неправы, отказавшись от нее.

— Твои клоны.

— Да, — сказал Перси.

— Твоя работа казалась безупречной, учитывая ограниченный доступ к ресурсам Академии. Они защищают свои тексты и диаграммы с опасной страстью. Половина того, что делают Пёс и Ловец, это собирают тех, у кого есть тексты или копии книг Академии. У каждой Академии есть проекты, которые делают это, их выставляют патриотами и защитниками Короны.

— Были учителя, приносящие части текстов в школу. Я улавливал заметки, удерживал фразы и цифры в своей голове, пока не удавалось их переписать, иногда часами позже.

— Впечатляет, — сказал мужчина в углу. — Зачем? Сначала ты хотел проявить себя в Академии, а потом начал убивать. Причинить вред Мотмонту и Академии тоже?

— Чтобы стать директором. Как только я смогу диктовать политику, я планировал начать массовое производство.

— Клоны массового производства?

Перси сумел улыбнуться потрескавшимися, запекшимися губами.

— Представьте, пожалуйста, новый метод ведения войны. Один человек или клон проникает и нацеливается на детей, заменяет их, клоны учатся вести себя как дети и медленно, но бесшумно замещают целое поколение. Одна команда или приказ, и целый город поставлен на колени.

— Мне действительно нравится твоё воображение, — сказал старик. — Академия нравится её оружие, как можно было заметить на примере Пса.

— Академии не понравилось мое оружие. И не из-за того, чем это оружие было, а из-за того, что у них в головах было другое представление о группе детей, работающих вместе. Моя идея была слишком медленной для Хейли.

— Ты хотел, чтобы это сработало. Жизни детей для тебя ничего не значили, ты продавал их, не заботясь о том, как мы их используем?

"И всё же это экзамен?"

— Жизни моих детей что-то значили для меня.

— Ты хочешь отомстить за них, Перси?

— Да.

— Тогда мы поможем. Ты воплотишь свой план.

— Они знают, как я действую. Они будут проверять, на всякий случай.

— Тогда пусть они тратят свое время впустую. Есть и другие маршруты.

Перси прищурил глаза, почувствовал в них пленку, и потер один их костяшкой большого пальца.

— Что за другие маршруты?

В ответ Синтия вытянулась и легко хлопнула по одной из красных ламп.

Перси понимающе кивнул.

— Мы будем работать вместе, — сказала она, — чтобы создавать красивые произведения искусства.

— И вы будете делать это с большим количеством ресурсов, — сказала женщина с птицами.

— Оставаясь при этом вне поля зрения, — сказал старик с чуть большим акцентом. — Я уверен, что ты понимаешь.

Перси медленно кивнул, обдумывая все это. Он позволил себе улыбнуться.

— Я надеюсь, не потребуется много усилий, чтобы заставить тебя действовать против Академии? — спросил старик.

Перси на мгновение задумался.

— Всякий раз, когда я думаю об Академии, я думаю о концепции Перероста. Вы знакомы с этим, я полагаю?

— Я был профессором, — сказал старик, — концепция мне знакома.

Перси слегка улыбнулся.

— Они ступают на опасную почву. На грани краха. Хейли тоже это видит, но он думает, что может сделать умы достаточно блестящими, чтобы решить проблему. Я думаю, что он только поспособствует этому. Нет, у меня точно не будем проблем в борьбе с ними.

По поведению остальных в комнате он понял, что прошел это испытание.

— Могу я умыться? — спросил он, когда остальные устроились поудобнее, и гул разговоров усилился. — Еще раз.

— Сюда, — сказала Синтия. — У тебя будет комната.

Она повела Перси в его покои. Его глаза расширились настолько, насколько позволяла слепящая пленка.

Полный набор академических текстов. Большие чаны, достаточные для размещения человека.

— Вода в той стороне, — сказала Синтия. — У тебя есть дополнительная ванная.

Он почти не слышал ее. Его палец провел по ближайшему чану.

Он создал бы жизнь, сыграл бы самого маленького из богов.

"Клоны, — подумал он. — От древнегреческого Klon. В смысле, Ветвь".

Он улыбнулся этой мысли и пошел умываться.

1) Overshoot

Вернуться к тексту