Все будет хорошо... (гет)

Гермиона осталась с Джорджем одна. Долго смотрела на неподвижно лежащего друга и думала… Что если позволить себе, на чуть-чуть, на несколько мгновений, слабость? Сейчас, здесь опуститься перед его кроватью на колени и, глотая слезы, произнести вслух то, о чем девушка даже подумать лишний раз боялась? Ведь он её не услышит, а значит, не узнает. Ей нечего бояться. Джордж не отвернется смущенно, не посмотрит с жалостью, не станет мучительно долго подбирать слова — ведь всё равно не услышит!

Но, наверное, в том-то вся и штука, что ведьма хотела быть услышанной. Где-то в глубине души она отчаянно надеялась, что он тоже относится к ней не просто как к другу. И Гермиона гнала от себя необоснованные надежды: ей казалось, будь это действительно так, испытывай Джордж к ней что-то большее, нежели теплые братские чувства, он бы не стал молчать… Он сказал бы прямо в глаза — не боясь отказа, не ожидая ответа. Просто сказал бы…

Нет-нет… Она не станет в пустую сотрясать воздух. Она не станет ничего ждать. Ведь уже то, что он будет продолжать жить, для неё будет счастьем.

Так странно. Вчера на берегу Черного Озера ей было горько и больно осознавать, что её любовь, которую она так долго отказывалась замечать, безответна. А сегодня ей уже всё равно. И совершенно не важно, увидит ли ведьма когда-нибудь в ясных голубых глазах друга отражение своей любви… Главное, чтобы он просто жил. Чтобы он просто был где-то рядом. Чтобы иногда иметь возможность поговорить с ним, увидеть его улыбку с налетом печали, просто ощутить его. Услышать, что все будет хорошо и поверить в это…

— Ну, скажи мне. — Прошептала Гермиона, зная, что ответа не будет.

А ей чертовски необходимо было услышать сейчас эту фразу для того, чтобы, не сомневаясь, начать работу, для того, чтобы не стоять сейчас здесь и не закусывать губы. Чтобы не чувствовать это страшное отчаяние и ужас от возможности больше никогда не увидеть немного лукавый взгляд таких родных глаз.

Ну почему, почему это должно было случиться именно сейчас? В тот момент, когда до Гермионы наконец дошло, что на всём свете нет другого такого же близкого человека, нет другого настолько необходимого?

Девушка всё же подошла к постели, опустилась на самый её край, бережно взяла в свои ладони прохладную руку…

— Если ты мне скажешь, я поверю… Ты же знаешь.

— Все будет хорошо, Герм, обещаю.

Она вздрогнула, подняла полный надежды взгляд на бледное лицо Джорджа, но он все также лежал без сознания под мягким светлым пледом, и его губы были все также плотно сомкнуты. Да и голос прозвучал совсем с другой стороны.

Гермиона оглянулась. Над камином висел портрет — странно, что она не заметила его раньше. С темного холста на неё внимательно смотрел Фред.

— Ты ведь это хотела услышать, да?

Ведьма судорожно кивнула, чувствуя, как глубоко в груди зарождается отчаянный крик, как становится почти непереносимо больно. Она никогда не думала, что это настолько страшно: видеть давно погибшего друга, говорить с ним и не чувствовать его присутствия. Ей всегда казалось это разновидностью мазохизма — вешать в домах волшебные портреты любимых, ушедших навсегда. Ведьма не могла даже представить себе, что испытывают люди, глядя на тень дорогого человека и не имея возможности прикоснуться. Они могут лишь говорить с ним. Но ведь это обман… Страшный самообман — говорящий холст никогда не заменит живого человека, ведь портрет это всего лишь отпечаток души, гипсовый слепок мертвого лица, сохранивший каждую пору на коже, каждый маленький шрам, но не обладающий теплом…

Девушку вдруг прошиб холодный пот, она неожиданно ясно представила себе, что если у неё не выйдет, если не получится найти антидод, то всё, что ей останется — это говорящий портрет… Глазам стало больно и горячо, по щеке стекла слеза, упав на плед и моментально впитавшись в него, оставив после себя маленькое темное пятнышко.

— Фред…

Гермиона отказывалась верить в то, что этот стон сорвался с её губ. Человек с лицом Джорджа, человек, который являлся когда-то частью его, без которого никто не представлял Джорджа, как не представлял одного Фреда. Они всегда были вместе, всегда рядом, они были единым целым, и Фред, погибнув, унёс с собою часть Джорджа, оставив ему крупицу себя…

— Ты мне не поверишь, Герм. Я, увы, не Джордж, а из нас двоих ты верила только ему.

Видеть грустным и печальным Джорджа ведьма уже привыкла. У неё было целых три года на то, чтобы принять это. Но Фред, которого даже хоронили с шальной улыбкой на устах, взирающий на неё с этого чертового портрета с такой серьезностью, что ум заходил за разум — это было чем-то откровенно ужасным.

— Если я не смогу, Фред? — Шепотом произнесла девушка.

— Тогда он уйдет. Всё останется, как и прежде, просто не станет его, как не стало однажды меня. Мир не рухнет, Герм. — Задумчиво произнес портрет.

— Ты жесток…

— О, нет, Герм, я просто реалист… Смотри: меня нет, а мир стоит, Земля по прежнему вертится, небо не обрушилось… Боль утихла, люди продолжают идти вперед, оставив нас позади — это нормально. Такова жизнь.

— Но он же не может уйти! — Сорвалось с губ.

— Почему? Думаешь, там его никто не ждет? — И Фред улыбнулся, игриво, совсем так, как когда-то, и эта улыбка так не соответствовала его словам, так резко контрастировала с их жестокостью и циничностью. — Что держит его здесь, Герм? У него нет любимой, которая ждала бы его… У него нет частицы самого себя, эту пустоту смогла бы заменить девушка, но её нет, Герм, нет. — Нарисованный Фред беззаботно пожал плечами.

Гермиона открыла было рот, ей вдруг захотелось крикнуть в это цинично ухмыляющееся лицо, что у Джорджа есть такой человек, что она его любит, что она его ждет, что без него она просто не сможет дышать. Что её сердце разрывается сейчас от его вида, такого беззащитного. Что одна только мысль о том, что его не станет заставляет её почти выть от отчаяния и боли… Но все эти пафосные фразы были совершенно ни к чему. Они не нужны магическому портрету Фреда, они не помогут вылечить Джорджа. Это просто слова, ничего не значащие звуки; ведьма сама верила лишь делам — этому её научила жизнь. Только дело заслуживает доверия, сказать можно всё, что угодно. Всё, что угодно можно пообещать…

Девушка внезапно успокоилась, поднялась с постели; холодным неэмоциональным голосом она поинтересовалась у портрета:

— Я только одного не могу понять, Фред, чем ты так доволен?

— А с чего ты взяла, что я доволен? — Вопросом ответил молодой человек. — Я всего лишь портрет, забыла? Мне чужды простые человеческие чувства… Я не разумен, не жив. Я просто результат чьего-то гения. Слабая замена живого человека, призванная создать иллюзию присутствия. Ты же никогда не относилась к портретам серьёзно, ну а мои слова вообще в расчет не принимала, что вдруг изменилось? Или я тебя чем-то задел? Ну, так прости глупый холст, что с меня возьмешь.

— Фред, тебя не изменила даже могила! — Раздраженно ответила Гермиона.

— А что, должна была? — Деланно наивно поинтересовался парень.

— При жизни ты не был такой сволочью. — Выдохнула девушка.

— А ты знала меня при жизни? — Изумился парень. — Что-то я не помню, чтобы мы с тобой вели душещипательные беседы. Если мне не изменяет память, любой наш разговор ограничивался скучными нотациями о несерьёзности моего поведения, общей безответственности и опасности наших с Джорджем проделок. А чаще всего ты просто говорила: «Отвали, Фред, твои дурацкие шуточки утомляют!» — Передразнил ведьму парень.

— Фред, вы с Джорджем постоянно устраивали балаган. Изо всего совершенно, даже из серьёзных вещей!

— И что? Это было весело! Если бы не мы, вы бы вечно сидели со скучными, кислыми минами. — Совершенно не смутившись, ответил Фред. — А меня порой подташнивало от твоей серьёзности. Маленькая, а такая правильная, что зубы болеть начинали.

— Мерлин, вы же совершенно не похожи, как вас с братом вообще можно было перепутать? Джордж, он совсем другой, он чуткий и добрый, а ты… Ты…

— А что я? — Вдруг очень серьезно спросил Фред. — Ну что я, Герм? Злой? Ну-ну… Циничный? А ты, Герм, ты не цинична? Это качество присуще всем, кому-то больше, кому-то меньше. Кто-то тщательно его скрывает, считая чем-то постыдным. Кто-то кичится им, нарочито выставляя напоказ, а кто-то, я, например, просто принимает как должное.

— Да, Фред, но не при таких же обстоятельствах! С твоим братом случилось несчастье, а ты снова устраиваешь цирк! — Яростно проговорила Гермиона, несколько повысив голос.

— А что я могу ещё делать? Я — портрет! Я не могу ему ничем помочь! А ты можешь, но вместо того, чтобы пойти и сделать что-то, стоишь и споришь с заколдованным холстом. А до этого сидела и жалела саму себя! Что, скажешь, нет?

— Я не жалела себя! — Откликнулась девушка.

— Ой-ли! «Ну, скажи мне… Если ты скажешь, я поверю…». — Жестоко передразнил Фред. — От меня ты чего хочешь?

— Зачем ты вообще со мной заговорил?

Он не ответил, некоторое время молчал, будто прислушивался, а потом произнёс.

— Все, Герм, аудиенция закончена. Сюда идет Ронни, у тебя больше нет причин откладывать визит в лабораторию. Слабо верится, что у тебя получится, но, чем черт не шутит?

— Ты невозможен!

— О, да. Я такой. — Негромко произнес портрет, обращаясь к захлопнувшейся за девушкой двери.

— Нет-нет, братишка, я всё-таки был прав… Эта девчонка не даст тебе умереть спокойно. — Покусывая большой палец правой руки и хитро улыбаясь безмолвно лежащему на кровати Джорджу, произнес Фред. — Можешь даже не благодарить. — Парень довольно хмыкнул, развернулся и ушел в темноту…

Иллюстрацию к главе можно посмотреть здесь: http://hog-life.ucoz.ru/forum/31-54-6790-16-1302244754