Традиции волшебного гостеприимства, или Гость из забытого прошлого (джен)

— А всё же, почему ты так ненавидишь свой дом? — спрашивает Мальсибер.

Они сидят на кухне и ужинают: собрание Ордена закончилось часа два назад, но сразу, как и обычно, никто не ушёл, и дом опустел только к полуночи. Ойген, как и обычно, отсиживался всё это время у себя, и спустился только после того, как Сириус, не утруждая себя разговором, просто постучал в его дверь. Сам Блэк не голоден — он, скорее, просто составляет компанию, не желая оставаться один и сам для себя аргументируя это обычной вежливостью. Когда он разливает чай, Ойген спрашивает:

— Хочешь пирожных?

— Хочу, — усмехается тот. — А нету.

— Есть, — он с улыбкой встаёт и уходит — и возвращается через минуту с коробкой. Ставит её на стол, открывает — в ней и вправду пирожные, и пары уже не хватает.

— Откуда? — изумляется Блэк.

— Понятия не имею, — улыбается Ойген, задумчиво водя над коробкой пальцами, кажется, никак не в силах решить, что же выбрать: все пирожные разные.

— В смысле? Ты где их взял?

— А… Северус принёс.

— Снейп? — Блэк совершенно обалдевает.

— Я его попросил, — смеётся Мальсибер, выбирая, наконец, одну из корзиночек. — Я люблю сладкое и скучаю по нему — он порой приносит мне что-нибудь.

— Снейп носит тебе пирожные? — изумлённо говорит Сириус.

— Ну что ты так удивляешься? — улыбается тот, откусывая кусок и пачкая кончик носа кремом — он этого не замечает, а Блэк не говорит, только смотрит на него смеющимися глазами.

— В моей картине мира они сочетаются плохо — Снейп и пирожные, — говорит Блэк и берёт пропитанный кофейным ликером бисквит.

— Я очень его просил, если тебе так будет легче представить, — подумав, говорит Ойген. — Не думаю, что это так сложно: зайти в кондитерскую и купить сладости.

— Наверное, — Сириус вдруг о чём-то задумывается, глядя на коробку — кажется, будто он пристально её разглядывает, но на самом деле даже не видит её, будто бы коробки в принципе не существует, он глубоко погружен в себя и напряжённо о чём-то думает. Из этих раздумий его выводит голос Мальсибера:

— Ты не ответил, почему так ненавидишь свой дом?

— Здесь мерзко, — помолчав, отвечает Блэк. — Я ненавижу всю эту тёмную извращенную магию, а он — просто её сосредоточение. Ноги бы моей здесь не было — но это самое защищённое место во всей Британии, я полагаю, так что…

Ойген открывает было рот, чтобы что-то сказать, когда Сириус яростно добавляет:

— И я не боюсь и не прячусь. Я не поэтому здесь, Мальсибер.

— Если тебя и можно в чём-нибудь заподозрить, — мягко улыбается тот, — то уж точно не в трусости, — он доедает пирожное, отпивает чай и опять заносит руку над коробкой. — Говоря откровенно, ты один из самых храбрых людей, что я видел, — он берёт большой шоколадный шар и, прежде чем откусить, слизывает с него посыпку.

— А вот дружок твой так не считает, — хмыкает Блэк. — У тебя нос в креме.

— Он пристрастен, — улыбается Ойген, вытирая костяшкой указательного пальца кончик носа. — Вы оба друг друга до того ненавидите, что не в состоянии ничего увидеть, кроме того, что придумали. Но мне не хочется с тобою ругаться, поэтому давай лучше поговорим про твой дом или тёмную магию,, — предлагает он.

— Не возражаю, — соглашается Сириус. Ссориться ему тоже не хочется: с Ойгеном это неинтересно, тот или меняет тему разговора, или просто уходит к себе — и всё.

— Ты знаешь, — говорит Мальсибер, задумчиво откусывая маленькие кусочки от шоколадного шара — тот немного подтаивает в руках и пачкает его пальцы, — я на днях беседовал с твоей матерью…

— И как? — насмешливо интересуется Блэк. — Насладился беседой?

— Ну… я могу пошутить — а могу рассказать. Как ты хочешь?

Он задумчив и почти что серьёзен, хоть и улыбается, как обычно, и Сириус, подумав, говорит вдруг серьёзно:

— Расскажи.

— Мне кажется, ей было очень страшно жить здесь последние годы, — он откладывает оставшуюся часть пирожного и вытирает руки салфеткой. Пьёт чай, ставит локти на стол, сплетает пальцы и опускает на них подбородок. — Она… мы полночи проговорили. Она удивилась, увидев меня здесь…

— Ну конечно, — не удерживается от желчной реплики Сириус, — наконец приличный человек в доме, впервые за столько лет.

— Да, — он слегка улыбается. — Знаешь, я когда разговаривал с ней — всё думал о своих родителях… как они умирали, пока я сидел. Я боюсь, с ней было что-то похожее… представь: она последовательно потеряла всех: сперва младшего сына, после — тебя, а потом и мужа, — он неслышно вздыхает. Блэк молчит, не сводя с него тяжёлого взгляда, и Ойген продолжает негромко: — Она ведь не поверила в то, в чём тебя обвиняли…

— Нет? — переспрашивает Сириус с какой-то болезненной жадностью.

— Нет, — качает он головой. — Она хорошо знала тебя… она не верила, что ты мог бы предать.

— Забавно, — с горьким смешком говорит Сириус. — Только она, кажется, и не поверила.

— Мы тоже не верили, — негромко напоминает Мальсибер.

— Вы точно знали, что я не из вашей компании, а кто-то даже про подвиги Питера знал, — возражает он. — А она просто… не поверила. А может быть просто не считала способным…

— Она любила тебя, — совсем тихо говорит Ойген.

— Она никого не любила, — отрезает Блэк. — Ей было нечем. У старухи не было сердца.

— Сердце у всех есть, — помолчав, возражает Ойген.

— Она тебе понравилась, что ли? — удивляется Сириус.

— Нет, — честно отвечает Ойген. — Но она… я просто представил, как она ходила одна в этих пустых комнатах, только она — и эльф этот… Это же страшно — пережить своих сыновей… наверное…

Он умолкает и проводит несколько раз кончиком указательного пальца по ободку чашки.

— Я думал уничтожить её портрет, — после долгой паузы говорит Сириус. — Или выбросить. Видеть ее такой…

Мальсибер кивает. Берёт чашку, делает несколько глотков, ставит обратно — и вновь начинает водить пальцем по её краю. Потом говорит вдруг очень серьёзно:

— Тебе обязательно надо выжить, — он слегка улыбается, но улыбка трогает только губы, никак не отражаясь в чёрных его глазах.

— Почему?

— Ну… кто-то же должен, — легко говорит Ойген. — Вот и крестник у тебя есть… должен же этот дом ожить. Ну и Поттер был бы рад, если бы у его сына был ты, — он опять улыбается, на сей раз по-настоящему. — В этой войне уже столько семей погибло…

— Тогда ты тоже должен, — усмехается Блэк.

— А у меня, увы, нет шансов, — он смеётся и хлопает себя по левому предплечью. — Мы с тобой это уже обсуждали: мне теперь всюду смерть. Как и всем нам. Но мне приятно было бы думать, что кто-то остался.

— Неужто твой приятель тебя не вытащит? — напряжённо спрашивает его Сириус.

— Северус? — слегка удивляется Ойген. — Я не знаю… никогда не думал об этом. Ему бы самому дожить, для начала, — пытается он отшутиться, но Блэк вовсе не склонен сейчас шутить:

— Вы не обсуждали с ним это?

— Что? Что будет, если мистера Риддла всё-таки удастся отправить туда, откуда он так некстати вернулся? Представь, нет, — он упрямо сводит всё к шутке, но мальсиберовскому упрямству устоять перед блэковским нет ни единого шанса:

— Почему?

— Ну нельзя же быть настолько занудным! — смеётся Ойген. — Мне представляется, что ему есть, чем заняться помимо того, чтобы ещё и за меня брать на себя ответственность. И я не желаю её на него вешать — полагаю, ему вполне хватает всего остального. Ты понимаешь, что если я с ним об этом заговорю — он сочтёт себя обязанным позаботиться ещё и об этом?

— Боишься услышать ответ?

— Сириус, — мягко говорит Ойген, кажется, впервые называя его по имени. — Я ни разу ничем не оскорбил в разговоре никого из близких тебе людей. Я готов терпеть подобное от тебя, но не мог бы ты на сегодня притормозить? Пожалуйста. Понимаешь, — продолжает он, — у меня почти не осталось близких. В общем-то, у меня есть только два друга, и оба сейчас в огромной опасности: это Маркус и Северус. И мне больно, когда ты пинаешь одного из них. Хотя я тебя понимаю и признаю за тобой это право. Просто я сегодня устал. Давай объявим перемирие? Временно?

Тот молчит. Манера Ойгена говорить в лицо подобные вещи выбивает его из колеи, и сколько бы раз тот так ни делал, адаптироваться у Сириуса не получается.

— Давай я лучше расскажу тебе что-нибудь? — предлагает Мальсибер. — Что угодно.

— Пожалуй, и у меня найдется вопрос, — медленно говорит Блэк. — Он давно меня занимает…

— Я отвечу, — кивает Ойген. — Если сумею, конечно.

— Помнишь, в Азкабане у тебя в камере всё время толкись дементоры?

— Ещё бы, — смеётся тот. — Умирать буду — не забуду.

— Что они там делали?

— В смысле? — очень удивляется Мальсибер. — К тебе они разве не заходили?

— Первый год — да… но у тебя они торчали всё время. Не может же быть у тебя столько хороших воспоминаний.

— А, в этом смысле… ну, — он снова смеётся, немного смущённо. — Это прозвучит странно, наверное… но… мы с ними общались. Ну понимаешь, — начинает он объяснять в ответ на брошенный на него Блэком взгляд, — я правда очень не люблю одиночество. А тут всё же… компания. И они вполне умеют общаться, правда, не так, как люди. Я первые дни как вышел — вспоминал, как это, говорить словами. Ты знаешь, это было забавно, — он улыбается, — я как сейчас помню: эльф меня спрашивает, что я хочу на завтрак, а я представлять — представляю, а сказать не могу… машу-машу руками — а толку чуть. Он, бедный, перепугался… а вообще мне было их жалко.

— Кого жалко? — хмурится Сириус. Ему совсем не смешно…

— Дементоров же. Они такие… замёрзшие, — говорит он задумчиво. — Мне кажется, они просто пытаются отогреться… но по какой-то причине не могут. При этом они вполне разумны… но как последние алкоголики: едва чуют тепло — перестают что-то соображать. И ты знаешь — это ещё одна причина, по которой я тебе благодарен за кров.

— Ты так говоришь, будто бы ты тут от своего господина скрываешься, а не в плену сидишь, — фыркает Блэк.

— А я совмещаю, — легко говорит Ойген. — Два в одном — очень удобно. Такая многозадачность. И я тебе очень за это признателен и благодарен.

Он встаёт и потягивается.

— Я ужасно хочу спать, — говорит он виновато и снова садится. — И буду проситься снова к тебе — потому что я уже три ночи почти что не сплю, и четвёртая будет явно излишней. Пожалуйста?

— Ну идём, — неожиданно легко соглашается Сириус. — Я сам устал, — признаётся он.

И хотя не говорит ничего больше, на самом деле он рад компании.