Не так страшен драккл, как его бабка (джен)

Повернувшись к огороду и приставив руку рупором ко рту, Тина позвала:

— Рина-а-а!

— Что-о-о? — донеслось ей в ответ.

— Иди сюда-а-а!

— Заче-е-ем?

— Презента-ацию провести!

— А те-ема?

Тина хихикнула.

— Взгляды Элоизы на иску-усство!

— Иду-у-у! — ответила Рина, взяла одну из стоящих у края огорода наполненных капустой корзин и направилась к овчарне.

— А я-а-а? — понесся ей вслед обиженный вопль.

— А ты уже сегодня вы-ыступила! — крикнула Тина.

— И ка-ак? Ему понра-авилось?

Тина подмигнула Рону и крикнула:

— Клиент до сих пор в шо-о-оке!

— Это хорошо-о-о! — удовлетворенно протянула Элоиза.

Рон только головой покрутил. Такая маленькая, а уже такая кровожадная.

— Позировать бу-удет? — снова донеслось с огорода.

— Не-е-ет! — взревел Рон так громко, что с крыши овчарни вспорхнула стайка испуганных воробьев.

— Жа-а-аль! — в голосе Элоизы прозвучало неприкрытое разочарование.

— Что, настойчиво приглашает позировать? — сочувственно поинтересовалась подошедшая в этот момент Рина.

Рон присмотрелся к ней повнимательнее, и почувствовал, что глупеет на глазах. Мешковатая рубашка смотрелась на девушке изысканным вечерним нарядом. Ковбойские сапоги сверкали, как хрустальные туфельки, нежный голос услаждал уши, словно медовуха пересохшее горло, а рассыпавшиеся по плечам длинные волосы сияли чистейшим золотом и благоухали чем-то невероятно притягательным.

Рон прикрыл глаза и блаженно замер. Ему больше не хотелось никуда бежать. Он был готов сейчас расстелиться ковриком у ног этой самой обворожительной в мире девушки, голыми руками задушить стадо громмамонтов и даже принести ей на блюде голову какого-нибудь местного Волдеморта, при условии, что ему укажут, где тот живет.

— Очнись, курсант! — острый локоток Тины больно врезался Рону под ребро. Рон дернулся и нелепо захлопал глазами, как человек, которого разбудили в самый разгар глубокого сна. — А ты... — Тина повернулась к подруге, — прекрати фокусничать, я тебя не за этим сюда позвала.

— Как скажешь... — Рина пожала плечами, и в этот же миг Рона резко выдернуло в реальность.

«Драккловы дракклы — мысленно выругался он, досадуя больше на самого себя, чем на пытавшуюся околдовать его девушку. — Снова на удочку попался. Зато теперь понятно, почему этот их Менелай не смог перед ней устоять. Тут, наверное, даже сам железобетонный Снейп не устоял бы. Ну и как я теперь буду жениться, после такого-то удара по восприятию?»

— Рина, это Рон! Рон, это Рина, — с профессионально широкой улыбкой произнесла Тина. — Разговаривайте, дети мои, а мне пора на кухню. Напоминаю: тема разговора — Элоиза и ее художественные пристрастия.

— Ах да, Элоиза... — Рина сгрузила уходящей Тине корзину с капустой и изящно присела на освободившийся валун. — Занесло однажды нашу Элоизу в Лувр. Слышал о таком?

— Умгу, — неопределенно бурнул Рон, все еще пребывая в расстроенных чувствах.

— Ну-да, ну-да, — Рина скептически глянула на него, но развивать тему не стала. — Так вот, есть в этом Лувре одна картина. Небольшая — примерно вот такая, — девушка обрисовала руками прямоугольник размером с зеркало, висевшее в комнатушке, где поселили Рона.— Потемневшая, потрескавшаяся. Портрет одной женщины, не особо юной, при этом довольно упитанной и без бровей. Для тебя — ничего интересного.

Рон согласно кивнул. И в самом деле, ничего особо привлекательного.

— А без бровей почему? — спросил он. — Вылезли после болезни или сбрил кто?

— Сейчас расскажу, — улыбнулась Рина. — Не перебивай.

Рон молча кивнул.

— Так вот. Вокруг этой картины всегда вились разные слухи — мол, на картине изображена не жена заказчика, как значится в описях, а то ли сам художник в женском обличии, то ли его мать, то ли любовник, то ли любовница. А некоторые вообще ухитрялись разглядеть в ее лице мужскую спину со всеми прилегающими снизу округлостями.

— Это как же? — не выдержал Рон, силясь совместить в своем воображении лицо и место, на котором сидят.

— Да вот так же, — засмеялась Рина. — И это, кстати, еще не самые дикие версии. Сразу скажу, что большинство из них придумала Элоиза.

— А... — разочарованно протянул Рон. — Ну, если Элоиза, то тогда мне все ясно.

— Но больше всего споров у всяких там искусствоведов вызвала ее странная улыбка. Каждый видел в ней что-то свое: одни — презрение, другие — нежность, третьи — издевательство.

— А на самом деле? — спросил Рон и прищурился. — Ее хоть не с Элоизы рисовали? Я бы тогда точно знал, что эта улыбка означает.

Рина расхохоталась.

— Ну ты и шутник. Нет, ее не с Элоизы рисовали, хотя она и там отметиться успела. Этот художник очень любил экспериментировать с красками, добиваясь неожиданных эффектов. Вот Элоиза и помогла ему немножко. Если коротко — то на момент передачи портрета заказчику все брови и ресницы были на месте. Дальше продолжать?

— Не надо, — выдавил из себя Рон, раздираемый одновременно жалостью и желанием рассмеяться. Он представил себе, как заказчик, собрав в гостиной всех домочадцев, торжественно снимает с картины покрывало и застывает в ожидании восторженной реакции. Хорошо еще, если чужих в доме не было, или каких-нибудь почетных гостей. А уж как радовалась, наверное, тетка, с которой этот самый портрет рисовали...

— Тогда слушай, что было дальше... В общем, повесили эту картину в Лувре. И чем-то она Элоизе так приглянулась, что наша сестренка возле нее дневала и ночевала, никак налюбоваться не могла. То ближе подойдет, то дальше отодвинется. То при утреннем освещении ею любуется, то при вечернем. А по залу все время экскурсанты расхаживают. Туда-сюда, туда-сюда. По две тысячи человек ежедневно, можешь себе представить?

Рон кивнул.

— И все они останавливаются у этой картины и пытаются на ней что-нибудь разглядеть. В общем, Элоиза не выдержала и начала потихоньку чудить. Одному туману в глаза напустит, другого нечаянно подтолкнет, третьему подножку поставит. А однажды ухитрилась целого писателя уронить. Ох и скандал же был... Он, когда очнулся, сказал, что это его так искусство по тонко чувствующей натуре ударило. А психологи сразу же за это ухватились, и всем, кто в дальнейшем нашей Элоизе под руку попадался, приписывали синдром этого самого писателя, то есть, повышенную восприимчивость. Видел бы ты, сколько народу после этого специально возле картины в притворные обмороки падали...

Рон затрясся в приступе беззвучного смеха.

— И все-е ты врё-о-о-шь, — донеслось с огорода. — И все было совсем не та-а-ак!

— Конечно не так, — согласно кивнул неслышно подошедший кот. — И не в Лувре Элоиза этого писателя уронила, а во Флоренции, и не сразу на портрете брови исчезли, а через несколько десятилетий.

— А улыбка? — невинно округлила глаза Рина. — Скажешь, Элоиза и здесь ни при чем?

— Ни при чё-е-ом, — снова донеслось с огорода. — Тот орех она подобрала сама-а-а.

— Какой орех? — не понял Рон.

— Обычный грецкий орех, — пояснил кот. — Никто этой Лизе передние зубы не выбивал. Она сама выбрала на блюде орех и, поленившись взять молоток, попыталась его разгрызть, за что и поплатилась. А сам понимаешь, в те далекие времена сломанные зубы лечили только одним способом: молоточком тюк — и болеть больше нечему.

В этот момент в домке раздался взрыв, из окна кухни повалил черный дым, и что-то внутри оглушительно затрещало.

— Горит! — воскликнул Рон и, схватив ведро, высыпал мусор на землю, чтобы рвануться к колодцу за водой. Но Рина вовремя поймала его за полу рубашки.

— Сядь, — сказала она, — это не пожар, это у Тины в духовке гремучая кукуруза на десерт запекается.

— А дым? — Рон кивнул на окно кухни, откуда до сих пор дымило, словно из жерла вулкана.

— Так по рецепту полагается, — пояснила Рина. — А вот если дым станет зеленым и кукуруза засвистит — тогда и начнем паниковать. Но, надеюсь, Тина не станет дожидаться, пока кухня и в самом деле взлетит на воздух. Пойду-ка я ей помогу.

Она поднялась с камня и помахала Рону рукой.

— Увидимся на ужине!

— Пока! — Рон тоже взмахнул рукой и улыбнулся. Вот и еще один нормальный человек в этой полоумной компании. Когда не пытается его насильно очаровать, конечно же.

В этот момент на крыльцо вышла Тина с большой миской в руках. Рина что-то сказала, обе девушки весело рассмеялись и Рон невольно подался вперед, словно пытаясь услышать, о чем они сейчас говорят.

— Я бы на вашем месте не стал этого делать, — промурлыкал кот, тоже глядя на девушек. — Если жизнь и рассудок дороги вам — держитесь как можно дальше от женских разговоров и тайн. А уж если вас застукают за подслушиванием — то я за вашу жизнь не дам и ломаного медяка.

— Это еще почему? — не поверил Рон. — Заболтают до полусмерти или просто побьют ногами?

— Женщины такие загадочные существа... — задумчиво произнес кот, наблюдая, как Тина выплескивает из миски воду и обе девушки заходят в дом. — К тому же, Рональд, народная мудрость не зря гласит, что тот, кто подслушивает, может услышать о себе очень много нелестного.

— А я бы все равно рискнул, — сказал Рон. — Пусть даже они гадостей обо мне каких-нибудь наговорят. Предупрежден — значит, вооружен, не так ли?

— Логично, — мурлыкнул кот. Подняв с земли кружку, он поднес ее к морде и постучал снизу по дну когтем.

— Раз, раз! — проговорил он прямо в кружку. — Дайте мне кухню, пожалуйста.

В кружке зашипело, затрещало, и вдруг из нее донесся незнакомый женский голос.

— Вот когда он заусивает усы и шубастится — я его просто обожаю, — произнесла невидимая женщина. — Но когда он начинает козлиться — мне сразу хочется ему гуталином хвост наперчить.

Кот поспешно перевернул кружку и снова постучал по ней.

— Нашу кухню, я имею в виду! — рявкнул он.

В кружке снова затрещало, и до Рона донеслись перестук ножей и звяканье посуды.

— Посмотри, какую я себе новую тушь отхватила, — заговорила Тина, — просто потрясающая. Радикальный черный цвет.

— А я обожаю их розово-зеленую. Для дневного макияжа она просто идеальна, — ответила Рина, и Рон чуть не потерял отпавшую челюсть. Это как же может быть: верхние ресницы надо красить розовым, а нижние — зеленым, что ли?

— Недавно перебирала гардероб и обнаружила в шкафу сто тридцать восемь палантинов, — сказала Рина. — Теперь понятия не имею, что с ними делать. Ну вот зачем мне столько?

Палантины... Рон наморщил лоб. Насколько он помнил из курса профессора Биннса, палантинами назывались верные рыцари короля Артура, воспитанника великого Мерлина. (1) Но их было не так уж много — дюжина или две. Откуда сто тридцать восемь? И что они могут делать в шкафу у приличной девушки? И, главное, как они все могут там поместиться?

— Элоизе отдай, — посоветовала Тина, — она из них гламурные подстилки для своего питомца устроит. Он у нее с особо изысканным вкусом, что попало не грызет.

«Элоизе?» — Рон даже рот открыл. Использовать рыцарей в качестве подстилки для питомца с изысканным вкусом?

Он быстро зажмурился и помотал головой, разгоняя полезшие в голову непотребные мысли.

— А почему сразу питомцу? — обиделась Рина. — У меня палантины самые качественные, Элизе и самой не грех будет с такими на людях показаться. Знаешь, как они хорошо с вечерним платьем смотрятся? А греют как?

Рон вспомнил кровожадный блеск в глазах Элоизы, и от всей души посочувствовал несчастным палантинам.

— Элоиза их все равно сразу порвет или изрежет в порыве вдохновения, — фыркнула Тина. — Она еще маленькая и не умеет ценить подобные вещи.

— Не беда! — не сдавалась Рина. — У меня есть красивое иллюстрированное издание «50 красивых узлов для палантина». И памятки по уходу тоже сохранились. Любую девушку можно научить бережному обращению со своими вещами, было бы только желание. В крайнем случае, я ее сама проинструктирую.

Рон аж побледнел, представив себе Элоизу с ножом и веревкой в руках, а рядом — Рину, заботливо приговаривающую: «Осторожней, Элоиза, не так сильно! Ты ему так сухожилие перережешь! И веревку возьми другую, эта слишком стягивается при высыхании». О значении же слова «порвать» ему думать и вовсе не хотелось...

— Желаете послушать еще что-нибудь? — прервал его размышления кот, — или на этом закончим?

Рон помотал головой, а потом отчаянно закивал, не в силах выразить словами обуревающие его чувства. Слушать подобные разговоры было не в силах даже для будущего аврора, закаленного двумя неделями практики в анатомическом театре. Да еще от кого? От таких очаровательных и совсем безобидных на вид девушек.

— И что скажете? — мурлыкнул кот, наслаждаясь произведенным впечатлением.

— Лучше пускай меня забьют ногами, — искренне признался Рон и поспешно схватился за метлу. От него никак не желало уходить видение Гермионы с правым глазом, накрашенным в зеленый цвет, а левым — в розовый, и узенького шифоньера в ее маленькой съемной квартирке, из которого один за другим выползают связанные ободранные палантины...

_____________________________________________

1. Рон по своему невежеству путает два созвучных понятия. Палантин — это широкий нарядный шарф, который женщины набрасывают на плечи. Паладин (лат. palatinus — рыцарь чести) — рыцарь, беззаветно преданный определенной идее или определенному человеку. Все рыцари Круглого Стола тоже назывались паладинами.