Цветок ацеласа (джен)

С орчьей пакостью в этот раз разбирались ничуть не меньше, чем шесть с лишним лет назад, потому как стаи их были так же многочисленны и вооружены, пожалуй, даже лучше прежнего. Но теперь никому из живущих в тесном соседстве народов не приходило и в голову отвлекаться на распри друг с другом; действовали они на редкость слаженно, и никакие темные твари не могли бы им противостоять…

Все это Фродо знал лишь от Торина, и то лишь из оговорок, потому что Король-Под-Горой как-то уж очень яростно взялся за то, чтоб держать ребенка в безопасности и избегать лишних волнений. Когда было решено, что Фродо уже вполне может доехать до Горы, то к человеческому дому, где временно гостили Фродо и вернувшийся вместе с Торином Бильбо, были поданы закрытые сани, запряженные шестеркой козлотуров. Человеческий лекарь так и не понял, что все и на самом деле было куда хуже обычной простуды — он только посмеялся, но и хоббитенок тут возмутился:

— Я думал, верхом…

— Накатался уже, хватит!

Фродо опечалился — он подумал, что Торин сердится из-за охромевшего на всю жизнь Резвого. Тут и возразить было нечего, потому что сам кругом виноват. Да еще из-за поднявшихся было орков и из-за собственной болезни он пропустил Зимнее Солнце. То есть, в Дейле его тоже праздновали, но совсем не так, как, по рассказам, весело отмечали в Эреборе или как радовались празднику в Шире. Внизу на хозяйской кухне стояла в кадке с водой еловая ветка в ленточках, а наутро под подушкой Фродо нашел узелок со сладостями, но кроме папочки здесь не было ни одного знакомого лица. Это было грустно — даже когда хозяйская дочка позвала Фродо поиграть, он только сердито отмахнулся:

— Иди сама со своими куклами играй! — а потом еще и нарочно опрокинул ей чернила на листок со школьным заданием, чтоб не приставала. Потом, правда, сам же про это рассказал и извинился, но подружиться у них не получилось. И когда, наконец, на быстрой упряжке и завернутый в две шубы, он вернулся под своды Горы, то, кажется, именно тогда почувствовал себя в Эреборе именно что дома.

Сора и Йорра приходили в гости и, соскучившись, долго тараторили, перебивая друг друга:

— А мне папка сережки на Зимнее Солнце подарил, вон какие красивые!

— А еще она и из моей коробки тоже все сладости сожрала, пока я без нее гулять ушел! Вообще все! И миндальные карамельки, и эльфийские конфеты, и даже сушеные винные ягоды, которые не любит! И у нее так заболел живот, что даже позвали целителя, и он вкатил ей касторки, ха!

— А его мамка потом выпорола веником по заднице, потому что смеялся надо мной!

— А у Гимли еще один узор на руке, а мне папка не разрешает все еще, говорит, маленький…

А тетя Дис мало говорила и много плакала, так что Фродо принимался плакать вслед за ней. Она все говорила, что чуть не уберегла было, и это было еще стыднее, чем хромой на веки вечные Резвый — уж лучше б тоже сердилась и веником отлупила!

В довершение всех несчастий Кили и Тауриэль поругались. Не так, как обычно, когда поругаются, немного побьют друг друга — и снова дружат, а даже не смотреть друг на друга старались. Начали они ругаться еще в человечьем доме, где лежал и болел Фродо: Кили пришел навестить и принес в кармане немного мятый пряник с черносливом внутри, а хоббитенка к вечеру мутило от лекарств и на еду даже смотреть не хотелось. Кили маялся, неловко поправлял сбившуюся подушку:

— Эх, братец-братец, герой ты теперь, но лучше б ты геройничал поменьше, честное слово…

И Тауриэль:

— И няньки из нас вышли совсем дерьмовые что-то, ладно хоть своих наделать не успели…

Вместо ответа эльфийка влепила гному по лицу, у него даже зубы лязгнули:

— Тау, ты чего?

Вместо ответа в Кили прилетело еще и тарелкой.

— Это что, ваш главный-рогатый так тебя перебаламутил или сказал чего-то?

Тогда Тауриэль все-таки снизошла до речи — и накричала на Кили ровно теми же словами, которыми иногда говорили Элладан, Элрохир и Эстель, когда думали, что их никто не слышит.

А уже в Горе, видно, пришла очередь Кили — вот он и орал, как побитый, правда, куда проще:

— …вот дура! Какого варжьего хера тебе дома не сиделось?!

И дверью грохнул, как обычно ругался папочка, как в сарае. Фродо еле открыл эту дверь, чтоб просочиться в комнату, а потом страшно испугался, потому что Тау как раз успела вытащить ножик — он даже испугался, а не кинет ли снова в Кили, но Тау всего-навсего зачем-то попыталась обкромсать свои косы и заколки. И даже успела срезать немного…

Совсем остричься она не остриглась, а за еще одной заколкой даже заметно не было, что тут почти половины волос не хватает, и больше никто ни на кого не кричал, но и мириться они не спешили.

Кататься на воле никто бы Фродо больше не отпустил, но Фродо и сам не стал бы проситься. Все сладости, что ему перепадали… ладно, почти все, потому что нугу все равно пони не едят, он уносил на конюшню и отдавал Резвому. И просто побегать в снегу на террасах хоббитенку не разрешали: говорили, что не стоит гулять на холодном ветру, но он сам понимал — наказан. От скуки Фродо даже взялся за книжки! Он быстро уставал читать — и тогда ему читал Бильбо, а когда уставал и Бильбо — принимался читать Торин. Это было самое веселое, потому что он начинал доказывать, что все было совсем не по написанному, увлекался и начала рассказывать сам, а то и пел… Фродо тоже как-то попробовал цеплять струны на старой арфе, но вместо звона у него получалось какое-то комариное дребезжание. Тетя Дис снова была занята шитьем и у станка, но она делала что-то особенно красивое, потому что от сунувшегося посмотреть Фродо не отмахивалась, а вот когда Тауриэль предложила помочь перемотать нитки (Тау после того, как разогнали немного орков, тоже болела, не ходила даже почти на стены и тоже не знала, чем себя занять), только руками замахала:

— Нельзя! Нельзя нитки мотать и стричь!

Ну нельзя и нельзя.

— Тау, — шепотом предложил Фродо, — а давай убежим от всех на террасу, а? Там ребята собирались снежками кидаться…

— Если только на террасу! — все прекрасно услышала Дис. — Вправду, затомился совсем. И ты ступай лучше воздухом свежим подыши, чем сидеть и киснуть…

* * *

А на Овечье Солнце сюда, в Гору, вдруг потянулись гости.

То есть, кто-то в гости, а кто-то просто возвращался — например, вместе с оставшимся гномьим отрядом и будто домой к себе из Железных Холмов вернулся Леголас. Был эльф изрядно потрепан, а правая рука его вовсе была скована лубками, но веселости он не растерял. Смеялся, что теперь он — самый что ни на есть с золотыми руками, потому что в пылу сражений сломал в предплечье сразу все кости, и эти кости на золотую проволоку были собраны. Принесенный кормилицею Флинн отца не узнал и разревелся — вот, может, это немножко эльфа поостудило. По привычке он начал было тормошить Тауриэль, но получил только злую просьбу отстать, а глядя на царящее уныние, сам сник окончательно. Так, что только отмахнулся от Фили, призывавшего пойти в город к веселым гулящим девицам.

В конце концов, правда, Фили же и вытряс из эльфа правду: кроме увиденного здесь у лучника имелся теперь совсем личный повод для расстройства. Звался этот повод не то Хад, не то Хади, Фили так и не понял. Зато понял другое — кажется, эльфийская природа таки дала о себе знать, и теперь Леголас основательно предался одному из любимых эльфийских занятий: тосковал. Нет, не так — он Тосковал. И заодно изводил окружающих рассказами о том, как встретился ему в отряде Даина воин столь юный, что хоть и бороду носил, и разговаривал так, как не все ругаются, но голос еще совсем звонкий — и тогда подумал Леголас, что не иначе совсем дитя это и сирота, ибо не место детям среди воинов; но юный воин, сняв шлем, оказался девицей. За бороду же эльф простодушно принял как-то хитро убранную косу, толстую и тяжелую, словно связки лука по стенам в кладовке… Девице среди грубых воинов тем более не место было, и все те дни, что случилось Леголасу оказаться рядом, старался он по возможности уберечь ее и от орчьего оружия, и от гномьего внимания. Что на это говорила сама девица, однако, не пересказывал. Зато принимался расписывать, как хороша она была, — и тогда гномы сочувственно кивали: похоже, не только сломанной рукой тут пахло, но и хорошим сотрясенем мозга. «Если там есть, что трясти!»

Вести о возвращении остроухого лучника добрались и до Лихолесья — и тогда в Эребор лично примчался владыка Трандуил. Должно быть, по дороге все обросло невероятными подробностями, оттого-то и спешил хозяин Лихолесья, будто к умирающему. А потом, наверно, решил, мол, не пропадать же заготовленной речи:

— Леголас, сын мой, я был неправ и несправедлив к тебе!

Леголас даже поронял все, что держал в руке — корзинку с мокрыми детскими вещами, которые нес развешивать на террасе. И даже утратил всякую речь:

— Э?

— Когда на этот раз сюда пришли орки, эльфийские войска вышли еще до того, как услышали гномьи рога, потому как к воротам пришел чужой эльф, многажды раненый орчьими клинками. Он только и успел сказать, как несколько дней назад оставил на пороге нашего дома своего сына, надеясь, что тут о нем позаботятся, и отправился мстить за смерть супруги, и отомстил идущим сюда оркам по мере сил — и испустил дух… А я был так несправедлив со своими скоропалительными выводами! Ну а теперь — поскорее возвращайся домой, дитя!

— Ну… — эльф пожал плечами, — спасибо, наверно. Только я здесь вроде как пока на службе — потом как-нибудь соберу Флинна — и приедем…

— Флинна? Ах, этого… Может, о нем позаботятся и здесь?

Леголас быстренько сообразил, к чему клонит отец — и колюче усмехнулся:

— Не обеднею. Да и не отрекаться же теперь!

И принялся собирать упавшее из корзины, прикинув, что не так уж все успело испачкаться — не полоскать же заново!

— Тьфу, опять вся история заново…

— Отец?!

— Да я про подругу твою — бросили на порог, как котенка! Смотри, хлебнешь еще…

Неизвестно, кто там и чего хлебнуть был должен, а самого Трандуила выловила Дис и утащила пробовать свежий, специально к грядущим праздникам приготовленный и дозревший сыр и молочный ликер по собственному рецепту:

— Ваши лесные такого сроду не приготовят! Потому что это еще моя свекровь в секрете держала, и я теперь храню, а как соберусь помирать — тогда перешепну Тау на ушко…

— Вот уж кому что совой о пень, что об стенку горох.

— Не ругайся остроухий, девочка она умная и старательная, справится.

Тауриэль и вправду в последнее время гораздо чаще, чем в брюках и сапогах, ходила в платье, и больше времени проводила под крышей, чем где-то на стенах и террасах, — правда, там такие метели кружились, что делать и вправду снаружи было особо нечего. И вообще она была какая-то чересчур притихшая. Из-за своего тоскливого нездоровья она и ела что птичка клевала — это та самая эльфийка, что обычно уплетала за обе щеки все, что не приколочено, а на свою любимую рыбу вовсе посмотрела издали с плохо сдерживаемым отвращением и вежливо попросила унести подальше… С шитьем или готовкой не помогла особо, но и в оружейных залах теперь трудилась безо всякого усердия. Чаще, чем за все это время раньше, играла с Фродо или читала ему книжки, но иногда замолкала на полуслове, будто прислушиваясь к чему-то, а могла и расстроиться без особых причин. Но маленький Фродо будто всегда чувствовал или знал чего-то — и потому не спешил убегать к приятелям и был особенно тихим и ласковым, лез обниматься. Так и сидели — и Кили, видя склоненные друг к другу рыжую и черноволосую головы, все стены обстукал собственными кулаками, так ни разу и не подойдя.

— …оба хороши, что уж там, и оба как два барана упрямых. Сами себя изводят.

— Хотел бы утешить, но мне тут пока нечем: знал двух немного раньше, обе так же ушли от эльфов — и одна уже лет триста как исчезла за Мглистыми горами, и о другой уже лет семьдесят ничего не слышал. Обе сгинули!

— Типун тебе на язык, остроухий! Не наворожи тут мне!

— Полноте, госпожа Дис, разве это ворожба. Это лишь то, что мне известно — разумеется, не считая истории о Берене и Лютиэн, которая давно успела стать легендой…

Матушка Дис опасалась, что главные гости не успеют до праздника добраться сюда по выпавшему глубокому снегу, но еще за неделю прилетела весть, что совсем на подходах караван из Железных Холмов. Вот уж начался переполох так переполох!

Все было весело и шумно, а суета стояла на кухне такая, словно праздник наступал уже завтра:

— Гномья еда считается самой вкусной в Арде!

— А я бы поспорил, — почти обиженно заявил полурослик, — вы вечно овощей в горячее недокладываете и десертов выбор небогатый, потому что фруктов почти нет! Уж не в обиду, дорогая Дис…

Иные гномы только усмехались, мол, обжился, мохноногий, распоясался — ох, хорошу же «жену» привез себе Торин! — но тут и осекались, рассмотрев в хобичьих светлых кудряшках бусину с синим сапфиром. По ведь всему выходило, что и вправду! И вот досада, все-то потихоньку, нет бы погулять, как полагается, не меньше трех дней...

Тауриэль успела столкнуться с кем-то — и стопка тарелок из ее рук полетела на каменный пол, рассыпавшись в тонкое фарфоровое крошево, а сама эльфийка разрыдалась над тарелками так горько, словно оплакивала павших товарищей. Кили потер ушибленный лоб, кинулся подбирать осколки, бросил собранное обратно, и потихоньку, бочком, хотя уж куда ближе, притерся к эльфийке:

— Ну не нарочно ж я… Не хотел же… Ну, ерунда ж такая…

— Ничего… ничего у меня не получается! А они были красивые…

— Хочешь, остальные тоже побей, там по шкафам еще десятка три найдется таких — только не расстраивайся, не надо!

— Еще пять я вчера уронила… потому что руки не из того места…

Руки у Тауриэль были как руки, бледно-розовые, тонкие, с веснушками по тыльным сторонам ладоней — и Кили, не сдержавшись, добравшись наконец, перецеловал каждую из этих веснушек, и мокрые после посуды ладони, и мокрые щеки:

— Не надо, хорошая моя, не надо…

А уж настоящим их поцелуям аплодировала вся главная кухня, и потом им вслед еще неслось немало самых похабных пожеланий. И не факт, что эти пожелания в тот вечер не сбылись.

— Вот теперь и вправду праздник, — проронила Дис вдогонку, прежде чем вернуться к веселому кухонному поединку.

— И то правда, а то надоели бродить тут потерянными тенями.

И немного грустно здесь было только двоим.

Фродо, которого в комнатах Кили в этот вечер ждала накрепко запертая дверь. И не просто запертая, а, похоже, еще и стулом изнутри для надежности припертая.

И Фили, который из слухов знал, что вместе с Даином Железностопом едет сюда его старшая дочь. Пока что только в гости, но знаем мы такие «гости»!