Лед и Пламень (гет)

Королевская Гавань — СЕРСЕЯ​

— Больше огня! Больше огня! — выкрикнула Серсея, но ее никто не услышал.

Прежде она боялась спать одна, вечно брала к себе в постель своих служанок, приближенных леди. Прежде она делила свое ложе с Джейме… Даже Роберта она была готова терпеть.

Тогда ее пугали тени, пугали сны. Она боялась оставаться одна. Но теперь меньше всего Серсее хотелось хоть кого-то приблизить к себе настолько, чтобы оставить в темноте своей спальни. Теперь здесь не было места мужчинам. Не было места служанке, которая смогла бы подбросить дров в жаровню. Остался лишь бессменный Гора за дверью, охраняющий ее и днем, и ночью.

Прежде… Будто в какой-то иной жизни Серсея ненавидела ночь в Королевской Гавани. Эти ночи, когда на город опускалась тьма, а духота, полная зловония, отступала… Отступала совсем не надолго, всего лишь до рассвета, до того мига, когда жаркие лучи вызолачивали стены домов и раскаляли красные крыши, а вонь города устремлялась вверх, с новой силой окружая Красный Замок.

Днем Серсея была дочерью Тайвина, Королевой, матерью. Но по ночам, лежа в своей постели, она, как и все, слушала город, не засыпавший, кажется, ни на миг. Город шумел, наполняясь сливающимся в общий гул гомоном людей: их песнями, криками, драками, воплями боли и страсти. Город полнился ржанием лошадей, лаем собак, воплями кошек. Порой она могла расслышать даже плеск весел по воде и то, как ветер завывает в парусах.

Слышала она и сам Красный Замок: звон доспех стражи, голоса, крики, шум фонтанов в садах.

Море медленно, но неотвратимо замерзало… Но даже если бы оно все еще билось в берега гавани, капитаны кораблей не пожелали бы явиться сюда. Торговцы уплыли в другие места, а то и вовсе вернулись домой. Сначала Серсея решила, что торговцы трусливо предали столицу, их перекупили враги, но Квиберн шептал, что в порту корабли начали встречать не торговцы, желающие купить товар, пусть и втридорога, а железнорожденные и вооруженные банды, не собирающиеся платить.

С тех пор, как вода стала медленно, но неотвратимо замерзать, люди Эурона оставили корабли и хлынули в город. Награбленное у торговцев кончилось, а менять свои повадки железнорожденные не желали. Квиберн шептал и шептал на ухо Серсее, что моряки пьют в тавернах и не платят, а если им не наливают, то убивают всех, кого видят. А потом врываются в дома на той же улице, грабят, насилуют и убивают жителей.

Ни тогда, ни сейчас Серсею это не волновало. Ей не было дела до того, что творится в городе. Ее даже радовало немного, что с каждым днем становится все меньше и меньше голодных ртов среди бедняков. Грязь и сорняки никогда ее не волновали. Но потом люди Эурона ворвались в дом какого-то лорда…

Она никак не могла вспомнить его имя…

Лежала, лежала ночь за ночью и не могла вспомнить имя этого человека.

Он ее тоже не волновал, но он посмел заявиться во дворец и потребовать!.. Потребовать справедливости!

Серсея не стала слушать, сказала лишь слово и верный Гора вмиг избавил королеву от нахальной мошки, смевшей что-то требовать.

Но потом во дворец потоком пошли лорды и их голоса стали громче. Этих тоже мало волновала чернь, но за свою шкуру они тряслись. В их домах обосновались железнорожденные, забравшие себе все: ценное, еду, вино, жен и дочерей. Не всем из этих трусливых мужей удалось сбежать — многих железнорожденные убили за неповиновение. И теперь эти трусы пришли к ней, к Королеве, требуя урезонить Эурона!

Разве она могла это сделать?!

Сорок лет она училась у отца науке управлять страной и всегда верила, что выучила все хорошо. Как-то отец сказал ей, что она нравится ему вовсе не потому, что так умна, как ей казалось, а потому, что она дура. Серсея не поверила. Как она могла верить ему? Она всегда была умна, хитра, изворотлива. Она всегда получала то, что хотела: брата, корону, власть.

Сладость власти…

Она вечно пыталась выскользнуть из пальцев.

Всегда был кто-то, кто хотел отобрать у Серсеи власть.

Рейгар, выбравший не ее.

Джоффри, возомнивший себя настоящим королем.

Целая вереница балаганных королей, плясавших свой танец смерти на земле Семи Королевств.

Ее Семи королевств!

Тирион…

Отец…

Маргери, которую с детства учили манипулировать.

Воробьи…

Беловолосая сука из Эссоса.

Ублюдок с Севера.

Серсея сражалась за свою власть. Она вырывала с корнем сорняки, она обманывала, подкупала, предавала…

Она потеряла всех своих детей ради власти.

Она потеряла брата ради власти.

Она все отдала за Железный Трон и пустила в свою постель воняющего морем убийцу…

Лишь раз, но сделать это пришлось. Она боялась, но не показывала свой страх. Готовилась в любой миг позвать замершего за дверью сира Григора. Ее вырвало сразу же после того, как Эурон ушел, а потом она долго отмывала себя, скребла, поливалась маслами, но морская вонь будто прилипла к ней. Ею пропитались простыни, кровать. Серсея велела все сменить, но запах все равно остался. На ней, в ней…

Больше к себе Эурона Серсея не подпускала и никуда не ходила без Горы. И верила, что заключенный с Эуроном союз даст эй преимущество, даст ей новые силы.

Она все время все контролировала, Квиберн неустанно шептал ей новости, пока она сидела в тронном зале и смотрела на пляску дикого огня. Серсея была уверена, что вот теперь, в этот самый миг, пусть Королевскую Гавань и засыпало снегом, она прочно держит власть в своих руках.

И она никак не могла понять, когда все изменилось. Когда? В какой миг? В какой день?

Когда и как?

Почему?

Может быть, в ту самую ночь, когда она долго лежала без сна и все никак не могла уснуть?

Даже после того, как зима достигла столицы и окутала все кругом, город продолжал жить по ночам. Пусть не так, как прежде. Пусть его гул стал тише многократно, но она все еще ощущала дыхание Королевской Гавани. Она слышала вой собак, моменты, когда кто-то устраивал драку на улицах. И вопли страждущих, пришедших под стены Красного Замка.

Но в одну ночь всего этого не стало. Пропали собаки, стихли драки, а люди или разошлись, или умерли там, под стенами. Город замолчал, затих.

Его больше не патрулировали Золотые Плащи, ведь любой королевский рыцарь, вышедший на улицы столицы в любое время суток, мог попасть в засаду из десятка голодных, готовых умереть, но напасть. Или напороться на озверевших от безделья железнорожденных. Даже отряды не справлялись, и когда Золотых Плащей осталось совсем мало, они перестали охранять покой города, безвылазно отсиживаясь за стенами Красного Замка.

Без охраны, без контроля люди перестали бояться наказания. Теперь по улицам без боязни мог пройти лишь нищий, ведь все знали, что взять у него нечего, но и нищих не осталось — их больше не кормили в храмах, им не подавали богачи, а холодные ночи довершили остальное.

Богачи заперлись в своих домах, не готовые выйти даже ради того, чтобы пожаловаться Королеве, из страха не дожить по дороге. Верные слуги их пока охраняли, но все измерялось лишь погребами и числом мешков с зерном в амбарах.

Люди пытались бежать из города, но многие понимали, что бежать особо некуда. Не на Север же?!

Каждый день Серсея требовала от Квиберна новостей с Севера, но тому не о чем было ей рассказать — снежные вьюги отрезали возможность получать вести.

В отсутствие реальных новостей, Квиберн рассказывал Королеве то, о чем говорили люди в самой Королевской Гавани, а говорили они о том, что хоть Север далеко, но там есть справедливые Королева и Король, готовые отплатить едой и кровом. Да, на Севере опасно, а дорога туда займет много недель, способных убить путника, но лучше уж прожить последние дни в бою или за работой, чем на что-либо надеяться в столице. Говорили, что на юге теплее и нужно идти в сторону Простора. Говорили, что в Штормовых землях появились какие-то иноземцы и скоро те двинутся на столицу, чтобы захватить ее. Говорили, что Дорн не простил убийство принца Оберина и то, что возлюбленная принца гниет в темнице.

Серсея слушала. Слушала. А потом приказала запечатать ворота города так, чтобы никто не мог сбежать из него. Власть ускользала из рук, но Королева не собиралась ее терять.

— Я Королева Семи Королевств! — выкрикнула она во тьму.

«Человек, который говорит, что он король — не настоящий король!» — ответила ей тьма голосом Тайвина Ланнистера.

— Я Королева! — повторила Серсея.

«В это удобно верить, не так ли?» — ответила тьма голосом Его Воробейшества.

— Вы все глупцы!

«И при этом все равно умнее тебя», — ответила тьма голосом Тириона.

— Я никому не позволю отобрать у меня власть, — выдохнула Серсея в ночную тьму, встала и сама бросила в чашу жаровни полено. — Никто! Никто не отберет у меня власть! Я Королева Семи Королевств.

«Трех», — ответили ей всполохи на потолке голосом брата.

— Я Королева!

Замершая и замерзающая столица безмолвствовала.

Винтерфелл — БРАН​

— Это настоящее, — прошептал Бран. — Это настоящее.

Его никто не услышал, но юноша и не хотел этого. Зачем кому-то видеть, как мальчик-калека все больше и больше бледнеет, как временами на его лбу выступает испарина? Как всякий раз он все с большим трудом возвращается назад, к себе, в себя, в настоящее?

Бран вздохнул, пытаясь ощутить себя собой, даже растянул губы в улыбке, но ничего не ощутил. Как всегда. Как всегда теперь.

Словно ничего уже не имело значения.

— У меня осталось совсем мало времени, — прошептал он, невидяще глядя перед собой. — Совсем мало времени. Я должен успеть. Я должен успеть.

Когда они с Мирой покинули пещеру, Бран еще долго пытался понять, почему Трехглазый Ворон показал ему так мало. Он, Бран, должен был научиться управлять своим даром, должен был узнать истину, увидеть прошлое. Но Ворон почти не показывал ему далекого прошлого, а если пускал туда, то совсем ненадолго, не давая Брану разобраться в событиях тех времен.

Бран покинул пещеру, так толком ничему и не научившись. Он лишь видел несколько эпизодов, смысл которых становился ясен в тот миг, когда Бран перемещался и смотрел продолжение тех событий. Ворон словно защищал юношу от правды, жалел его.

— Да, — прошептал Бран. — И нет.

Ворон не хотел, чтобы Бран раньше времени узнал всю правду. Не хотел, чтобы Бран испугался до того, как станет сильнее. И, в тоже время, Ворон не вмешивался в происходящее сверх меры, позволяя Брану самому увидеть события, самому на них повлиять.

История написана, говорил ему Ворон. Чернила высохли.

Да, все так. Теперь чернила высохли.

Пытаясь разобраться, понять хоть что-нибудь связанное с семьей, с восстанием, с Белыми Ходоками, Бран вновь вернулся в пещеру, чтобы, если выйдет, поговорить с Вороном. Но тот оставался безучастен к пришедшему через видения юноше. До прихода в пещеру Брана во плоти, Ворон будто спал, а дерево поддерживало в нем силы.

Бран ничего не понял и снова пришел в прошлое, но заглянул еще глубже. И вновь увидел дремлющее в корнях тело пожилого мужчины. Тот оставался там и не шевелился даже, будто был не живым человеком, а частью самого дерева.

Удивляясь этому, Бран решил взглянуть на себя в прошлом. Понять, почему Ворон не приходил к нему раньше, почему не учил дару с самых ранних лет жизни, и увидел маленького мальчика. Маленького, неуклюжего, мечтательного.

Тот мальчик много улыбался, обожал своих старших братьев и с открытым ртом слушал истории отца. Вместе с собой маленьким Бран подсматривал за играми Джона и Робба, посмеивался над тем, как Санса пытается во всем подражать матери, а Арья недовольно морщится, потому что ей тяжело управляться с длинным платьем, подол которого вечно пачкается в дворовой грязи.

Увидев себя совсем маленького, Бран удивился, сообразив, что лазил по стенам не с пеленок, как ему казалось. Наблюдая, юноша все пытался рассказать себе о том, что нужно спешить. Он переносился к чардреву, куда приходил отец, и надеялся дозваться до него, но его голос был не громче шелеста красных листьев.

Тогда, чуть позже, вновь отправившись в свое детство, Бран попробовал вселиться в птиц и привлечь свое собственное внимание их криками. И маленький Бран заинтересовался, полез по стене вверх, чтобы увидеть воронов поближе. Но, хоть он и слушал крики воронов, Бран из будущего не мог заговорить сам с собой. Не получалось.

Теперь, думая о тех временах, Бран мог вспомнить, как ему чудились слова в криках воронов.

Юноша долго надеялся достучаться до себя, но потом понял, что время еще не пришло. Он из прошлого был еще слишком мал. Даже если бы Бран смог заговорить с собой, то лишь напугал бы.

И Бран перестал заглядывать в самые ранние годы своего детства. Тем более, что у него оставалось совсем мало времени и следовало узнать всю правду.

Тогда Бран отправился в ночь, когда Сэм встретил Белого Ходока. Сотней и сотней воронов Бран сел на раскидистое чардрево рядом с маленьким полуразрушенным домиком, где остановились на ночлег люди. Бран смотрел глазами воронов во все стороны и первым приметил появившуюся среди деревьев тень. А люди ничего не замечали… И тогда Бран стал звать их, вороны каркали, шумели, но люди не сразу услышали.

Вблизи Белых Ходок напугал Брана, и юноша замер, оцепенел от ужаса. Стихли вороны, не моргая наблюдая за короткой схваткой.

«Зачем Ходокам маленькие дети?» — удивился юноша.

Он заглянул в ту ночь, когда он вместе с Ридами, остановившись невдалеке от замка Крастера, слышал детский плач. И вновь он воронами следил за теми событиями, даже попытался предупредить человека в черном. И в ту ночь Бран видел, как Ходок забрал младенца.

Страшась того, что делает, Бран вошел в малыша, разум которого был почти таким же, как разум Ходора, и потому проникнуть в него не составляло труда. Глазами ребенка Бран смотрел на везущего его Белого Ходока, но мало что понял. А потом, скакнув вперед во времени и вновь оказавшись в этом ребенке, Бран своими глазами увидел Короля Ночи, и что-то показалось ему странным, но понять это юноша не успел, страшась остаться в крохотном теле на руках странного создания слишком надолго.

Выныривая из видений прошлого, Бран долго отдыхал и пытался понять события, их причины и всякий раз все больше опасался задерживаться в прошлом, ощущая, как его затягивает туда. Все больше и больше он переставал быть Браном и все больше и больше становился кем-то другим, глядя на мир сотнями глаз.

Бран глубже и глубже ходил в прошлое Крастера, надеясь понять, кто научил его отдавать своих сыновей Ходокам, пока не увидел еще молодого мужчину, поселившегося отдельно от других одичалых. Бран внимательно следил за ним, помня, что в какой-то миг этот человек станет отдавать своих сыновей. Но в какой миг? Когда? Когда?

В одно из видений он вдруг увидел, как к Крастеру пришел сам Король Ночи. Тот, похоже, собирался убить Крастера и его семью, и Брану стало даже жаль такого странного и не слишком приятного типа, как Крастер. Увидев Короля Ночи, люди бросились к дому, а жена Крастера даже побоялась вернуться за корзиной, в которой спал ребенок. В ужасе Бран наблюдал, как Король Ночи забрал младенца. Совсем недавно в похожем видении так Король Ночи держал его самого, Брана, притаившегося в теле последнего сына Крастера.

Зачем Король Ночи пришел именно за этим малышом, а после другие Ходоки приходили и забирали сыновей Крастера?

«Будто он знал, что в одном из этих младенцев буду я, — подумал Бран. — И именно меня он надеялся достать… Но зачем? Он знал, что я войду в сознание одного из младенцев? Но как, ведь еще недавно я и сам этого не знал…»

Вопросы копились, и Бран летел еще глубже в прошлое, к Ворону, всякий раз находя того неподвижным, словно тот чего-то ждал. Или кого-то. Видя эту неизменную картину, Бран погружался еще глубже.

И в какой-то миг он увидел человека. Живого. Сильного. Не помышляющего о том, чтобы зачем-то уходить за Стену и там оставаться.

Но тот все равно однажды стал Трехглазым Вороном…

Как?

Почему?

Что же случилось?

Бран искал ответ. И не мог его найти. Тот, кто стал Трехглазым Вороном, ведь должен был уйти. Но мужчина жил, воевал, любил и совсем не походил на того старца, которого встретил Бран.

Как же так?

Как?

Но, наблюдая, Бран чувствовал не только непонимание, но и зависть. Этот человек мог ходить и делать все, что заблагорассудится. А Бран не мог. И однажды Бран решил войти в голову этому человеку, надеясь, что так сможет разобраться, увидеть момент перемен, узнать хоть что-то новое, и едва не свел человека с ума. Тот изменился. Увидел ли он видения Брана, ощутил ли его желания, но внезапно он засобирался на Север, за Стену. И тут Бран понял... Понял, почему и как появился Ворон. Понял, почему тот ждал его за Стеной. И, похоже, в тот миг он понял все…

Не было какого-то другого Ворона. Там, в пещере, Брана ждал он сам. Было ли жестоким отбирать у живого человека его жизнь, обрекать его на вечный сон в корнях чардрева лишь ради того, чтобы однажды через это тело начать учить самого себя пользоваться даром? Да, это было жестоко, но Бран уже знал, что ждет всех людей. И знал, что должен был это сделать.

Так же как он должен был очень многое сделать в прошлом, пытаясь хоть как-то помочь людям. Те должны были понять.

Бран все лучше и лучше овладевал своим даром и раз за разом проникал в прошлое. Он спешил, очень спешил. Он искал в прошлом своего дядю Бена, еще надеясь как-то ему помочь, но опоздал… И смог лишь привести Детей Леса к умирающему человеку, чтобы те не дали Бенджену превратиться в вихта.

Через Детей Леса Бран рассказал дяде все, что успел узнать. И он предупредил его о том, что однажды Брану понадобиться помощь… Как и Джону…

Бран все лучше и лучше понимал события, случившиеся в прошлом и случавшиеся теперь. Он боялся не успеть, страшился того знания, которое ему еще только предстояло отдать Королю Ночи. Для него, мальчика-калеки, существовало лишь настоящее и прошлое, но для иных его прошлое и настоящее и было будущим.

Раз за разом погружаясь в прошлое, Бран пытался подать людям сигнал, предупредить их, но людей он мог лишь свести с ума… И тогда Бран пытался оставлять сигналы, предупредить всех о смерти, что идет за каждым. Он хотел рассказать людям, что тем следует объединиться, сплотиться и вместе встретить великую угрозу, но люди видели лишь странные рисунки и ничего не понимали.

Бран возвращался и возвращался к себе маленькому, лежащему неподвижно после падения и пытался пробудить собственный дар, представая перед самим собой птицей, чтобы не пугать. Он пытался предупредить себя об отце, о железнорожденных… С горечью и тоской звал Теона, когда тот приходил в Богорощу.

Ошибался, наблюдая за тем, как брат совершает свой первый поход за Стену, тем самым дав Ходокам знать, где искать воинов Ночного Дозора. Ошибался, наблюдая за вторым походом Джона и давая Королю Ночи знать, что тысячи и тысячи людей разбили лагерь у Сурового дома. И ошибся теперь, едва не погубив брата в третий его поход за Стену.

Теперь Бран знал, что его видения — не тайна для Короля Ночи. Проснувшись после долгого сна, тот вернулся в этот мир, уже зная все, что когда-либо видел Бран.

— Ничего уже не изменить. Все уже случилось. Я не могу бездействовать лишь потому, что опасаюсь вновь ошибиться, — прошептал юноша и поднял взгляд на белое дерево.

Он видел и другое, замерзшее, мертвое дерево там, где когда-то Дети Леса превратили человека в иного. Они отдали своему творению огромные силы, заключавшиеся в чардреве. Служи иной Детям так, как должен был, эта сила, возможно, не стала бы причиной стольких бед. Но… все сложилось совсем не так, как рассчитывали Дети Леса. А Бран… он не знал, что вмешается и сам станет частью страшной сказки старой Нэн.

Один из замков Севера​

— Сейчас день или ночь? — спросил маленький мальчик, прижимаясь к ноге матери.

— Сейчас ночь, маленький, — как можно мягче ответила та и улыбнулась ребенку, стараясь не показывать истинных чувств. — Тебе нужно поспать.

— Но почему она такая длинная? — удивился малыш. — Не хочу. Не хочу спать!

Мать не ответила, лишь сильнее сжала зубы, стараясь не показать младшему свою панику. Но от старшей дочери, присевшей на стул у камина, не укрылся затравленный взгляд матери.

— Все будет хорошо, — улыбнувшись брату, сказала девушка. — Но если ты хочешь, чтобы настало утро, то нужно спать. Вот поспишь — и проснешься с первыми лучами солнышка.

— Холодно, — прохныкал малыш.

Мать укутала его в одеяло и прижала к себе. Переглянулась с дочерью. Малыш продолжал хныкать, но эти тихие звуки не могли заглушить громких голосов мужчин где-то за пределами большого замка.

Жены и дети из некоторых семей уехали в более безопасную сейчас Белую Гавань, в замок Толхартов и другие более южные крепости Севера, а то и ближе к Перешейку, где их готовы были принять жители болот. Но куда больше людей осталось. Многие чувствовали, что не могут сейчас покинуть родину, пусть людям и грозила смертельная опасность.

— Мать, — позвал женщину мальчишка лет десяти, просачиваясь в жарко натопленную комнатушку.

— Тише, — шикнула она на него и плотнее прижала к себе младшего сына, надеясь, что тот уже успел уснуть и ничего не слышал. Но тот не спал, помалкивал и внимательно следил за родными темными глазками-бусинками.

— Что происходит? — спросила паренька сестра. — Что… там?

— Разведчики вернулись, — прошептал паренек. — Они видели… они видели мертвых милях в десяти от нас. Мейстер уже отправляет птицу в Винтерфелл, чтобы сообщить Королю.

— Неужели Винтерфелл пал, раз теперь эти… Иные идут на нас? — перепугалась девушка.

— Никто не знает, — покачал головой паренек. — Мейстер даже не уверен, что хотя бы один из шести воронов, которых он собирается отправить, долетит сквозь такую пургу. Но люди собираются защищать крепость.

— Большая часть наших солдат сейчас у Винтерфелла, — прошелестела мать бесцветным голосом. — Тут слишком мало мужчин, способных защищать стены.

Ее дети промолчали, маленькая семья ближе придвинулась к камину.

Они не видели, как пожилой седовласый мужчина в черной мейстерской мантии с длинной цепью окоченевшими пальцами открывал клетки с воронами и отпускал птиц в полет с посланием. Не видели они, как одна из птиц кувырнулась в налетевшем порыве ветра и с криком была унесена пургой. Но, когда где-то совсем рядом раздался сначала тихий, а потом все нарастающий волчий вой, каждый в крепости услышал эту песню…

… Сытые, мощные, бесстрашные, волки сотнями двигались из Речных земель через Перешеек, по мерзлой северной земле пересекали Курганы Первых Людей и многими стаями углублялись в густые леса. Волки помалкивали, но услышав свирепый и мощный вой, разносившийся на мили и мили окрест, они навостряли уши и против воли подчинялись призыву двигаться дальше.

Вскормленные войной, бесстрашные и огромные, волки шли на Север. Годами они очищали Речные земли, кость за костью раскатывая убитых и умерших от голода, предавая их земле, лучше любой могилы ограждая людей от сомнительного посмертия в рядах армии Короля Ночи. Теперь же что-то звало их на Север, и противиться этому зову волки не решались.