Тот новый квартал за углом (гет)

Из тетради в потёртом синем переплёте

«Не знаю зачем вообще снова и снова возвращаюсь к писанине, но, очевидно — когда-нибудь это может показаться важным — обратиться к воспоминаниям. Вот зачем-то же я записываю, а спустя месяцы пытаюсь расшифровать собственный бред, понять, где конкретно и в какой момент свернула не туда. И сколько бы ни пыталась, сколько бы ни искала — ничего в этих страницах — простой набор букв, конспект потока сознания. И если где-то в начале прятался человек с признаками нормальности, то позже я — это просто я.

Впрочем, хватит нытья. Плакать вообще не по правилам, себя жалеть нельзя, особенно, когда во всём дерьме винить, кроме себя, некого, поэтому попробую просто вспомнить то, что получится.

Что касается двух-трёх первых дней — никаких подробностей, только обрывки фраз, смазанные картинки, на которых вижу как Джонни тащил меня в дом практически на себе, пытался разговаривать, подбодрять, впихнуть хоть какую-то еду. Вечером первого дня долбота была ещё вполне терпимой. Я приняла пригоршню снотворных, и таблетки взяли отлично — проспала всю ночь, но вот с утра…

Состояние казалось похожим на очень сильный грипп, когда суставы буквально выворачивает из суставных сумок. Ощущения были настолько реалистичными, что я пыталась ладонями вправить плечи, вернуть «разгибающиеся» колени на место. Проблема крылась в том, что и руки не очень-то слушались, и всё это сопровождалось волнами адского жара, сменяющегося холодными фронтами. Я зарывалась в одеяла, но при этом заливалась ледяным, липким и адски вонючим потом. Даже заложенный нос не спасал от этого смрада.

Джонни, видя, что мой организм теряет много жидкости, постоянно пытался влить в меня то чай, то молоко, то просто воду. Тело откликалось тут же, и после каждого глотка из меня выходила какая-то жёлтая, жутко липкая, и тоже не источавшая приятных ароматов пена.

Если честно, мне было очень жаль Джонни. Говорят, что люди, переживающие откол нарка рядом, часто не могут потом общаться с ним. Наверное, я даже обрадуюсь, если это случится. Хотя… вообще не представляю, что будет в том гипотетическом «потом», если я действительно отколюсь.

Да, и стоит сказать, что первая неделя оказалась действительно очень тяжёлой. Встать с кровати я не могла, да и «чистой» меня можно было назвать только условно. Ломку от я глушила просто невероятным количеством колёс. Боль казалась настолько невыносимой, что я готова была убежать и искать дозу даже голой. Останавливало только то, что я не могла бегать, да что там — вообще встать. Ни одна часть тела больше не была мне подконтрольна.

Я ждала, когда, наконец, станет легче, но ни одно правило относительно меня не работало. День ото дня становилось только хуже. Помню, как на четвёртый день начало казаться, что кто-то невидимый поддевает мои вены сквозь кожу ржавым крючком и тянет их наверх. Я прижимала их к костям, чтобы они не порвались и всё время выла. Я плакала и просила достать мне дозу, но Джонни оставался непреклонен. Он притащил что-то в баяне и уколол меня в задницу, прокомментировав, что это просто убойное снотворное, от которого любое живое существо продрыхнет не меньше двух суток, а то и копыта протянет, если переборщить.

Снотворное взяло, но слабо. Я провалилась в странное состояние полудрёмы, сквозь которое продолжала чувствовать боль. Я вообще больше в себе не находилась и словно плыла над собственным телом, с которым была связана тонкими и чертовски чувствительными к боли проводами под напряжением в тысячи вольт. Меня дёргало и дёргало бесконечно, по кругу и… самыми замечательными моментами становились те, когда от боли на какое-то время сознание меркло вовсе.

Могла ли я предположить, что следующие сутки станут ещё более кошмарными? Нет, но вместо крючков вдруг появились мыши. Они ползали по венам, грызли их и царапали когтями. Я блевала воздухом, рыдала без слёз, зато убойно потела и воняла, но вырубалась всё реже.

Казалось, что хуже уже некуда. Но ближе к ночи под кожей вместо мышей появились крысы, а какая-то тварь рассыпала там раскалённый песок. Я извивалась, орала и… продолжала истекать потом. Почти не соображала, пока не закинулась снотворным, но оно не вырубило, зато у меня появилась просто гениальная идея: я вскочила на ноги и заметалась по комнате. Джонни, к тому времени, наверное, уже окончательно измотанный и задремавший в кресле у окна, лишь чуть приоткрыл глаза. Он уже привык, что я частенько скачу, срывая с себя одежду, расцарапывая кожу.

— Леа? — тихо позвал меня он.

Но я не могла говорить, а только металась между кроватью, столом и шкафом, выворачивая наружу содержимое ящиков. Ура! То, что надо! И в руке моей оказались ножницы. Я не помню, о чём думала, когда подбежала к розетке и попыталась засунуть их в неё. Мне удалось бы это в секунду, если бы мои руки не дрожали так сильно.

Он успел схватить меня за запястье, прежде чем…

— Леа! Леа, ну зачем? Зачем ты это делаешь?

— Мне кажется, что эта боль поможет не чувствовать ту, что сейчас изнутри!

А после этого я не помню уже ничего. Мутные шевелящиеся тени. Откуда-то издалека голос Джонни. Я понимала, что ему приходилось привязывать меня к кровати и громко материлась. Я кусалась и царапалась, но он… был терпелив. Вот только не представляю сколько времени так прошло: день, неделя, год?

Да, и у меня не было того дня, когда почувствовалось улучшение. Легче не становилось вообще. По мере того, как тело очищалось от яда, говном стали заплывать мозги, и из болевого ада я скатилась в инфернальную всепоглощающую депрессию, усиливающуюся в геометрическом прогрессии. Всё ещё чувствуя долботу, я запросилась домой.

Так что всё это фигня, резких выходов не существует!

А существуют ли они вообще, эти выходы?»

От: Джонни-Фэлл@почта.страна

Для: Кристина-Фэлл@почта.страна

«Привет, дорогая Кристина.

Прости, что не писал тебе всё это время. На то были веские причины. И хотя я почти не выхожу из дома, разве что до магазина и обратно, дел просто невпроворот. Конечно, из-за Леа, покинуть которую даже на полчаса не представляется возможным. Да и предсказать её поступки, поведение — всё это очень сложно.

Кристина, без преувеличения это — ад! За десять дней эталонного кошмара под названием «ломка» я перестал спать, поворачиваться к Леа спиной и утратил способность о чём-либо конструктивно размышлять. Кажется, что это никогда не кончится. День похож на ночь, и на день предыдущий. Знаешь, я ожидал, что всё будет происходить более постепенно, что у меня будет возможность говорить с ней и быть услышанным, сочувствовать и получать отклик. Но вместо круизного лайнера в гипотезе, я получил утлую лодчонку в шторме в реальности. И пока пытаюсь сориентироваться, всё моё существо занято другим — не пойти ко дну.

Что касается физического состояния Леа — всё ещё хуже, чем мне представлялось. Те лекарства, что мне удалось добыть по рецептам, её почти не берут. И ей… очень больно. А мне мучительно смотреть, понимая, — ничем тут не поможешь, нужно просто переждать. Но несмотря на то, что кажется — болит каждая клеточка этого тщедушного тела, Леа иногда черпает дьявольскую энергию непонятно откуда.

Четыре дня назад я имел неосторожность крепко уснуть — вымотался слишком сильно. Проснулся от того, что через окно меня обдало потоком холодного воздуха (дверь я предусмотрительно закрывал и ключ держал при себе). Нужно было видеть, как Леа ловко спустилась по водосточной трубе со второго этажа под проливным дождём, и как есть — в одних трусах — припустила к воротам. Я, честное слово, не успел бы за ней, но в каком-то смысле мне повезло. Она не смогла забраться слишком высоко и упала, разбила затылок, ударилось спиной.

Я нес её — Афродиту, ступившую из пены морской, и чуть не сломавшую себе при этом шею, а она всю дорогу отчитывала меня на такой смеси наркоманской фени и шлюхаческого сленга, что я чуть не вернул её обратно «океану».

К счастью, я понимаю, что это не Леа — так из её тела и души выходит яд. Ещё не знаю кто прячется внутри, но, чёрт возьми, я должен буду с ней познакомиться.

Милая моя Кристина. Здесь стоит признаться, что не написал бы тебе и сегодня, но заставляют обстоятельства. Тех двух недель, в которые я планировал уложиться раньше, явно не хватит. Мне придётся вернуться и продлить отпуск, а потому вынужден сделать то, на что я раньше не пошёл бы никогда — попросить тебя побыть пару дней с Леа.

Сейчас ей уже легче. Физически. Орать она перестала, просто жрёт таблетки горстями и по большей части спит. Уверен — ты справишься. Тем более, что я спросил у неё, и Леа согласна. Только об одном прошу: не верь ни одному её слову. Никогда. И не спускай глаз. Ни на секунду. Это, кажется, первый и единственно верный пункт правил общения с Леа Фэлл. Об остальном при встрече. Да, я не планировал, но мне придётся. Я ведь могу рассчитывать на тебя?

Твой Джонни».

Из тетради в потёртом синем переплёте

«Джонни поступил максимально гадко. Изначальный план состоял в том, что при удачном отколе мы отправимся домой через две недели. К тому же, я знала — у него заканчивается отпуск, и ровно за неделю до Рождества Джонни просто придётся вернуться. Непонятно почему я испытывала что-то вроде облегчения и даже затолкала нехитрые манатки в сумку, с которой приехала, впервые за две недели помылась, хотя удовольствие и было весьма сомнительным.

В ту же ночь мы впервые за долгое время спали в одной кровати с Джонни и довольно долго занимались сексом. Казалось, что какой-то огромный этап был уже пройден.

— Тебе ведь не легче? — его тёмные глаза светились как радий в полумраке спальни, и казалось, что он успел неплохо изучить меня.

— Я хотела бы вернуться домой, к маме. Эти ежедневные сессии с ней по телефону разрывают мне сердце, — я не лгала, но не чувствовала, что мама — истинная и единственная причина. О другом я просто не могла помыслить.

— Ты останешься здесь, — твёрдо и очень уверенно заявил Джонни, нависая надо мной, гладя по щеке. — Пару дней с тобой побудет моя сестра Кристина, потом вернусь я. Слышишь? Я больше никогда тебя не покину.

— Уволишься?

— Пока продлю отпуск без содержания, позже будет видно. Мы вернёмся в город после Рождества.

— Рождество здесь?

— Почему нет?

— От этих ливней, кажется, можно сойти с ума.

— Я люблю тебя, Леа Фэлл.

— Это слишком очевидный факт!

— Ты о чём?

— Я же говорю, что сойду с ума здесь!

Сестре меня передали с рук на руки. Почти не сомневаюсь, что за спиной ей была вручена и письменная инструкция, как обращаться с матёрой нарколыгой, вроде меня. Но сестра Джонни оказалась неожиданно милой. Внешне они были почти полной копией друг друга. Я даже подумала, что так не бывает у мальчишек и девчонок. Но в противовес Джонни, Кристина была смешлива и очевидно легкомысленна. В тонких её руках всё спорилось и горело.

И стоило только Джонни покинуть нас, Кристина утащила меня в ту часть дома, которую мой друг за ненадобностью не показывал — здесь мы питались навынос. У Кристины вся эта труппа из поварёшек и медных кастрюль превратилась в коллектив большого театра. Тени плясали по стенам, пока она вспарывала синие животы огромным сливам и объясняла, что влажный бисквит нужно делать исключительно на масле максимальной жирности. «С маргарином получится дерьмо», — смеялась она так, что этот смех отдавался жутковатым эхом в огромном пустом доме.

Я представляла себе это дерьмо, пожалуй, слишком буквально.

—… а как ты относишься к детям? Хочешь своих? — вопросы, заданные Кристиной, выбрасывали меня на камни в шторм.

— А у тебя есть дети?

— Да, сын, он сейчас дома с мужем.

— Скучаешь?

— Да-да, конечно.

А утром Кристина отвела меня к океану. И я потом всё думала, что как это так: прожить на свете девятнадцать с половиной лет и ни разу не увидеть океана?

Берег в этом месте был широченным и в отлив, наверное, пришлось бы топать до воды сотни метров. Но она была близко и передавала песку пенные поцелуи, а там, за горизонтом, прятала себя в свинцовых облаках.

Небо казалось тяжёлым. Серо-чёрно-белым, с золотыми подвижными жилами, по которым текла тёплая солнечная кровь.

— Тут прошло наше с Джонни детство. А ты? Откуда родом ты?

— Я родом из очень далёкого прошлого…

Больше мы не говорили. Я нашла большой камень, то ли вынесенный на берег прибоем, а то ли вовсе упавший с неба. и уселась на него, как крупная птица. Немного неловко. Всё в том моменте.

— Простудишься, — предупредила Кристина, кутаясь в куртку.

Я не ответила. Я подставила лицо, накрапывающему дождю».