Гости из будущего (гет)

У каждого своя правда. Нам кажется, что мы совершаем благо для всего человечества, однако же, на деле — это благо в первую очередь для себя самого. И даже смерть во имя чего-то очень большого и важного не может порой считаться до конца альтруистическим деянием. Любовь и ненависть — чувства, которые у нас вызывают другие люди, но это вовсе не значит, что они так же любят или ненавидят нас, как мы их. Мы сами растворяемся в своих чувствах и требуем от других совершенно такого же ответа, забывая: для одного любовь — это нежное и трепетное, а для другого — всепоглощающее, острое и пряное чувство. Все это говорит о том, что каждый видит мир по-своему. И что для одного благо, для другого может быть наивысшей мукой. Поэтому, идя по жизни, мы стараемся найти тех, кто сможет разделить нашу точку зрению, понять наше видение мира и, тем не менее, способных свободно высказать свое мнение, свои чувства и мысли. Таких людей мы и называем друзьями.

Ровена вздохнула и, как маленькая девочка, потерла глаза кулаком. Я, молча, протянул ей бокал с горячим вином. Горячим оно, конечно, было четверть часа назад, а теперь уже почти остыло. Мне не нужно было ничего говорить. Последнее время мы вообще мало разговаривали: не только с ней, но и с Риком, и с Хельгой тоже.

После той ночи нам тяжело было придти в себя. Проснувшись ранним утром на холодном каменном полу Астрономической башни, каждый неосознанно с недоверием вглядывался в чужие лица. Молчание повисло в воздухе, как утренний туман. И никому не хотелось разрубать его словом. Но через какое-то время в углу, у самого парапета, что-то зашевелилось, и нам с Годриком пришлось вскочить на ноги. Из тьмы вышел всего лишь Эппи с большой шишкой на голове и посиневшими пальцами на руках.

— Что случилось? Где Найт? — сиплый голос едва слушался меня.

— Эппи столкнул молодого хозяина с башни, — всхлипнул домовик, а потом кинулся на пол, оттягивая свои длинные уши тонкими ручками и начал биться распухшим лбом о холодные камни.

— Подожди, как это скинул? — Рик с силой оторвал малыша от его самобичевания.

— Господин Эрик хотел похитить молодую леди, — эльф указал пальцем на Хельгу, хлюпающую носом то ли от холода, то ли от страха. — Но Эппи не мог позволить ему загубить еще одну жизнь. Эппи толкнул молодого Эрика и тот споткнулся. А потом... потом...

Что было потом узнать было почти невозможно. Когда его спрашивали, домовик начинал свой рассказ с начала, останавливался на том же месте и снова начинал биться о пол или стены. В итоге, я отпустил его домой с запиской и несколькими золотыми монетами для художника Найта.

С тех пор потянулось странное время. Мы не знали, как называть друг друга, ведь с этой ночи в нас одновременно существовало по две личности — Основателей и Героев войны. Той далекой войны с Темным Лордом, которая свершится еще совсем не скоро.

Единственное, что мы сделали вместе после этого озарения — это попытались найти тело Эрика-Никоса Найта. Но ни на земле под башней, ни во рве мы так и не смогли его обнаружить. Хельга была безмерно напугана и не отходила ни на шаг от Годрика. Не знаю, почему, но именно его она выбрала в свои защитники. Она то ли боялась меня, то ли чувствовала в Рике большую силу и уверенность. А может быть, она просто пыталась понять в себе другую девушку, ту, что звали, точнее, будут звать, Джиневрой Уизли? Что творилось в ее душе оставалось для меня загадкой. С Гриффиндором мы поговорили тем же вечером и пришли к выводу, что нужно искать выход из этой ситуации. Стоит ли возвращаться обратно и, главное, как это сделать? Мы мужчины и должны найти путь решения проблемы. Но ни у Невилла-Годрика, ни у Гарри-Салазара никаких идей не возникало. Мы совершенно не помнили, как очутились здесь. Последним воспоминанием о будущем-прошлом у всех четверых была тяжелая победа у замка, который мы совсем недавно построили.

Рик очнулся в этом времени больше трех лет назад и уже свыкся со своим нынешнем положением — его многое роднило с этим миром. Но Невилл всей душой рвался назад, осознавая, что хоть здесь, конечно, хорошо, но дома лучше.

Джинни вселилась в Хельгу чуть позже, через несколько дней после смерти моих родителей. Ей «переселение» далось легче, чем нам всем вместе взятым. Домашние заботы, большая семья отвлекала ее от копаний в себе, а сны о прошлом-будущем приходили к ней всего несколько раз.

Ровена уже рассказывала, что очнулась с мыслью о своей двойственностью перед приездом в их поместье Гриффидора. Ее сны беспокоили чаще всех нас — почти каждую ночь. Она рассказала о том, что видела саму церемонию погребения Героев, оставшихся в двадцатом веке, видела, как приходят люди к хрустальным гробам, как с каждым днем они меняются, не только внешне, но и внутренне. Рыжеволосый парень, которого мы теперь вспомнили как Рона, через какое-то время начал бывать у своих друзей все реже, хотя, первое время, просиживал у постели Гермионы сутками, держал ее за руку, разговаривал, то молился всем известным ему богам и чародеям, то проклинал их и весь этот мир. Ровена чувствовала к нему что-то, но не могла вспомнить, кто же эти люди — спящие и те, кто к ним приходят. А потом, кто-то сказал, что нужно жить дальше и... Нет, Героев не забыли. Просто людям свойственно терять надежду, когда уже больше ничего не указывает на возрождение.

Разрываясь между предстоящим первым учебным годом в Школе и попытками найти путь в будущее мы, как-то даже не договариваясь, разделились. Годрик и Хельга занимались последними приготовлениями, развешивали по замку картины и гобелены, подбирали книги для библиотеки, украшали Главный зал, составляли расписания... Хельга растянула под куполом волшебное небо, такое же, как и в своем родовом замке, и долго смотрела в его бездонную синеву. Я даже догадываюсь, о чем она могла думать в этот момент.

— Зачем я это сделала? Потому что знаю — так должно быть в будущем? Или потому, что сама давно собиралась это сделать? И если все-таки собиралась, то кто внутри меня хотел этого? Хельга или Джинни? А если я сейчас не развешу его, то что случится в будущем? Сильно ли изменится мир?

Меня тоже иногда тревожили такие мысли. Я вспоминал Тайную комнату, которую сам и построил совсем недавно и василиска в ней. Наверняка, это был Вард. Значит, мне нужно перевезти мудрого змея в замок? Самому обречь на смерть Плаксу Миртл? Что будет, если я не сделаю этого? Как изменится мир? Станет ли он от этого лучше? Или быть может, оставшись без присмотра, Вард наделает больше бед? Пару раз в день, а то и чаще я «зависал», задумывался о чем-то таком, а выходя из ступора обнаруживал, что прошло четверть часа, а то и больше. Это странное состояние раздражало тем, что как такового разграничения внутри меня, как и раньше, не было. Я оставался цельной личностью. Просто одновременно помнил прошлую свою жизнь, где носил имя Гарри, и эту — где меня зовут Салазар. Иногда казалось, что одна из них — просто сон, очень яркий и отчетливый запоминающийся и долго преследующий наяву. Но зная, что в магическом мире почти нет ничего невозможного, я понимал, что это тело содержит одновременно две души. И что мне было с этим делать?

Пока Гриффиндор и Хаффлпафф занимались Школой, которая уже совсем скоро станет одним из самых известных магических учебных заведений мира, мы с Ровеной штудировали книги, пытались варить зелья, делали все возможное, чтобы вернуться в свое время и свои тела.

— Нужно заклинание, — тяжело вздохнула француженка, залпом выпивая предложенное мной вино. — Зелья не дадут требуемого эффекта.

— Новое заклинание? — догадался я. Выучить уже давно используемые чары, повторить пассы, сделать нужное ударение в слове — все это не так уж и сложно. А вот придумать новое, высчитать нужный наклон палочки, сопрягая его со звуковым рядом, для получения нужного эффекта — это в сто раз сложнее.

— Хуже, — нахмурилась Ровена. — Нужно придумать контрзаклинание на еще несуществующее проклятье.

— Почему ты уверена, что оно еще не существует? То, что мы в... то время не знали ничего подобного, не значит, что оно не существовало. Может быть, оно такое древнее, что все уже забыли о его существовании. Или его просто не было в школьной программе.

Во взгляде Ровены промелькнуло что-то до боли знакомое — по-гермионовски упрекающая искорка. Казалось, что она сейчас произнесет что-то вроде: «Ты разве не читал историю Хогвартса?» или «Надо быть внимательнее на уроках Биннса». Но она промолчала. Уж если Гермиона-Ровена не слышала ничего о возвращении в прошлое, то с большой вероятностью можно сказать, что его действительно нет.

— Понимаешь, сначала нужно придумать проклятье отправившее нас сюда, чтобы потом к нему найти контрзаклятие.

— Но, как мы сможем это сделать, если даже не помним, как и кто нас проклял?

— Это сложно, — девушка неосознанно пыталась убрать со лба растрепанные каштановые волосы, которых у этого тела не было и в помине. Черные локоны были убраны в простую прическу, заколотую сапфировым гребнем. Тонкая белая шея будто светилась в лучах белых шаров, висящих в воздухе, созданных для нас Хельгой. — Но возможно. Сначала нужно вычислить траекторию движения палочки, а затем подобрать нужные слова. Каждый тип заклинаний характеризуется своими элементами. Трансфигурация металлических предметов — ровные полукружья концом палочки, левитационная магия — зигзагообразное горизонтальное движение кистью, вызов стихий или явлений (свет, огонь, вода) — взмах вверх, их погашение — вниз, «одушевление» предметов, ну, например, заставить записки в Министерстве летать к адресату — замкнутая в круг система рваных линий...

Она еще долго перечисляла особенности разных видов заклятий. А я, как завороженный слушал знакомые менторские интонации гриффиндорской отличницы, и погружался в странное полузабытие-полутранс. Мне думалось, что ничего бы не было так хорошо, как вернуться назад, обнять Рона, миссис Уизли, Луну и самому утонуть в объятьях Хагрида. А еще лучше, вернуться в более раннее время, туда, где был Дамблдор, Сириус, Клювокрыл... Стоп! Сириус и Клювокрыл!

— Гермиона! — я мгновенно очнулся и вскочил на ноги. — Маховик! Маховик времени. Ты знаешь, как они создавались?

— Н-н-нет, — испугавшись, девушка широко открыла глаза и смотрела на меня, как на сумасшедшего.

— А когда его изобрели и кто?

— В 1502 году, кажется, или в 1602, Вольфган... — зазубренные слова понемногу возвращали ей уверенность.

— Уже не важно, — расстроено опустился в кресло я. — Нам так долго не прожить. А порталы?

— Порталы известны так давно, что никто не знает кто и когда их придумал. Я размышляла на эту тему, но они перемещают только в пространстве, а не во времени. И, что более важно — перемещают тело вместе с душой, а не по отдельности.

— Но у них есть же характерные элементы?

— Да, — она задумалась и нарисовала в воздухе петлю вверх, затем горизонтальную волнистую черту. Потом, немного подумав, добавила два штриха, будто рисовала кавычки. — Как-то так. Делается, конечно, все немного быстрее, и некоторые движения иногда...

— Погоди, там был горизонтальный зигзаг?

— Нет, волнистая линия.

— Но она похожа на зигзаг!

— Немного...

— А петля, что значит петля вверх? Если брать ее в отдельности от связки?

— Ничего не значит. Этот элемент иногда встречается в трансфигурации живого в живое. Например, при силовом обращении анимага в человека. Еще, она ставится в конце разделения. При отчистке овощей, различной сортировке...

— А последние штрихи?

— Они тоже не встречаются отдельно. Применяются при создании материи. Ну, например, из ничего сделать вазу для цветов. Там связки еще сложнее, чем эта. И «кавычки» встречаются по нескольку раз за движение.

— Ну, — я уже радостно смотрел на нее, не веря, что озарение пришло ко мне раньше, чем к Гермионе.

— Получается, создание портала — это сначала разделение, расщепление человека, затем перемещение его в пространстве, а затем снова создание материи, — когда до нее дошло озарение, я услышал фразу, по которой соскучился, наверное, больше всего на свете: «Это же так просто, как я раньше не догадалась».

От переполняющих чувств, я вскочил на ноги, подхватил девушку и закружил, повторяя: «Эврика! Эврика! Эврика!»

И, как это обычно бывает в маггловских фильмах, мир вдруг остановился, замер, живыми и настоящими остались только ее глаза, а еще губы. Теплые, нежные, а потом горячие и страстные. На несколько секунд она отстранилась, будто пыталась высвободиться, но потом, словно не выдержав напряжения, обмякла в моих руках.

Какая все-таки не удобная в этом веке одежда. На полпути к освобождению от различных лоскутов ткани, завязочек, крючков и прочих препятствий, я понял, что не выдержу больше ни секунды, и с силой рванул шелк сорочки Ровены. Она застонала. То ли протестующе, то ли от нетерпения. Бархатная, белоснежная кожа, так привлекающая мое внимание весь вечер, на ощупь оказалась чуть теплой и необыкновенно нежной. Под моими грубыми, нетерпеливыми пальцами она чуть краснела, и это еще больше пробуждало во мне зверя. Жадного, изголодавшегося, страстного зверя, желающего обладать этим телом. Кем был этот зверь Салазаром Слизерином или Гарри Поттером, я не задумывался. Знал лишь то, что если не утолить его жажду, то сердце мое разорвется на части.

* * *

Ровена сидела, закутанная в тонкую голубовато-белую шаль и молча смотрела на меня. Этот взгляд обжигал кожу и будоражил все внутри. А я не спешил открывать глаза. Нужно было что-то сказать, как-то объяснить свой внезапный неистовый порыв. Но слова не находились.

Терять сейчас еще и ее, замыкаться в себе не было никакого желания. Но девушка оказалась мудрее меня, боящегося даже встретиться с ней взглядом. Она оделась, села за стол и сделала вид, будто ничего не произошло. Не думаю, что это был лучший выход из ситуации. Но Ровена-Гермиона, видимо, решила дать мне время на раздумье.

Я все лежал на полу, ощущая спиной грубый ворс ковра, а за столом уже перо шелестело по пергаменту.

* * *

— В мою теорию не вписывается только одно, — грустно закончила француженка, собирая со стола чертежи. — Почему нас переместило в разное время? Теоретически, если принять время за прямую линию, а нас — за точки на ней, то при единовременном заклинании все мы должны были переместиться в эти тела в один и тот же день. Как же получилось так, что Невилл стал Риком в одно время, а Гарри — Слизерином почти через три года?

— А почему ты берешь за основу теорию линейного времени? — Хельга встала с кресла и взяла в руки перо.

Мы вчетвером сидели в нашей общей гостиной, которая через какую-то тысячу лет станет кабинетом директора. Я и Ровена окончательно сформировали два заклинания и даже опробовали одно из них на крысе. То, что перемещение в прошлое удалось, оказалось необыкновенно легко проверить. Такая же крыса с полуотрубленным хвостом чуть ли не до смерти напугала Ровену в первый день пребывания в поместье Хаффлпафф. Оставался, конечно, вопрос перемещения именно души, а не тела, но француженка, кажется, решила и эту проблему. Оставалось только несколько вопросов, на которые надо было найти ответ как можно скорее. Через неделю должен был начаться первый учебный год в истории Хогвартса. А как поведут себя очнувшиеся от дремоты Основатели, мы не знали. Вспомнят ли они то время, что в их телах жили мы?

Кроме всего прочего, Ровена-Гермиона каким-то сложным, совершенно непостижимым для меня образом, вывела формулировку заклятия, переместившего нас в десятый век. Теперь оставалось всем вчетвером решить еще несколько вопросов и можно было отправляться в путь. Назад, в будущее, как говорится.

— Может быть логичнее опираться на теорию о том, что время — спираль? — продолжала Хаффлпафф. — Смотри...

Она нарисовала большую загогулину, похожую на скрученную раковину улитки.

— Если предположить, что время раскручивается вовне, — она обвела пальцем несколько витков изнутри наружу, к расширяющемуся диаметру. — То мы, находясь в одной точке в своем настоящем 1998 году и перемещаемся в прошлое, в более узкий виток. А значит, можем оказаться в нескольких точках этого витка.

Хельга нарисовала на конце лини четыре жирные точки, провела прямые линии к центру фигуры и снова нарисовала четыре точки. Если сохранить пропорцию, они действительно оказались разделены большим пространством, чем в начале.

— Хорошо, — Ровена внимательно разглядела рисунок, и загадочно улыбнулась. — Кажется, у меня есть последний элемент движения палочки. Теперь осталось самое сложное. В момент заклинания, мы все должны спать. Таким образом, мы сможем контролировать процесс возвращения, чтобы не перепутались тела, времена или не появилась еще какая-то проблема.

— Мы можем перенестись куда-то «раньше»? — спросил я, уже давно думающий над тем, чтобы оказаться в дне смерти своих родителей или еще раньше. Чтобы всего того ужаса, что пришлось пережить магической Англии, не случилось вовсе.

— Маловероятно, — Ровена понимающе взглянула на меня. — Для начала нам нужно вернуться в собственные тела. Я боюсь здесь и сейчас экспериментировать над временем. Велик шанс того, что наши души просто не найдут себе тела или снова забудут кто они... Сначала нужно вернуть все на круги своя.

— А вернемся мы в день, когда «уснули»? — спросил Рик, все это время меланхолично наблюдавший за нашей дискуссией.

— К сожалению, нет, — ответила Ровена. — Это может нарушить логичность бытия. Временной континуум, как говорят ученые в нашем времени.

— По-моему, мы уже его нарушили, отправившись сюда, — фыркнул Гриффиндор.

— Возвращаясь к нашей основной проблеме, — продолжила она, не обратив внимания на высказывание Рика. — Нам вчетвером нужно уснуть, и чтобы кто-то пятый произнес заклинание. Нам нужно кому-то довериться. Оставить кого-то здесь, чтобы он проследил за тем, как Основатели придут в себя. Если они что-то не вспомнят — он должен будет им все объяснить и рассказать.

— И кто это будет? — Годрик, кажется, стал серьезнее.

— Я думаю, рассказать все Селене, — мой голос прозвучал глухо и тоскливо.

Мы все понимали, что возвращаться надо. Но и этот мир для нас стал чем-то очень важным и родным. Больше всего я не хотел оставлять тут свою сестру, которой в будущем у меня никогда не будет.

— Она хорошая и умная девушка, думаю, она справится, — кивнула Ровена.

— Тогда я сейчас же вызову ее, — предвкушая серьезный и тяжелый разговор, ноги отказывались уверенно ступать по ковру, руки спокойно — зачерпнуть горсть летучего пороха, а голос — четко выговорить название собственного поместья. Но справляться с этим пришлось не мне одному. Салазар Слизерин будто добавил мне сил.

* * *

Селена слушала все внимательно и сосредоточено. В нужных местах кивала, ничему не удивлялась, будто была готова к такой странной новости.

Пока они с Ровеной репетировали сложную комбинацию взмахов палочки и трудно выговариваемое заклинание, Хельга отвела меня в сторону.

— Почему ты бегаешь от меня все это время? — я опешил от этого вопроса.

— Бегаю?

— Да. Вы с Рейвенкло с того самого дня засели за книги и пергамент. Когда я приходила к тебе, чтобы поговорить, ты только отмахивался и что-то бурчал в ответ.

— Что? — я совершенно не помнил ни одного визита Хаффлпафф.

— Вот так вот, — в глазах ее заблестели слезы. — Ты ничего не видел и не слышал. А мне так нужно было поговорить с тобой. Обсудить все, что произошло. Мне так нужен был ты! А приходилось общаться с Риком. Он не плохой, нет. Но он — не ты!

— Хельга, — я обнял ее за плечи. — Ты же понимаешь, как все сложно. Давай решим все вопросы, когда вернемся назад. Сейчас не лучшее время, правда.

— А вдруг мы все забудем?

— Нет, не забудем. Я тебе это обещаю.

* * *

— Все готово? — спросил я, от нетерпения ерзая на кровати. Спать не хотелось совсем, да и жажда действия не унималась.

Час назад мы сидели с Селеной во внутреннем дворике Школы и говорили в последний раз. Я рассказал, кем был, точнее, буду, в другой жизни. Не вдаваясь в подробности, конечно. В общих чертах. Сестричка держалась молодцом, но чувствовалось, что еще немного и она заплачет.

— Ну, что с тобой, Селена? Я же не умираю. Просто возвращаюсь в свой мир. А на моем месте снова будет твой настоящий брат.

— Но я уже так привыкла к тебе.

— Милая, я тоже к тебе привык, полюбил. И ты не представляешь, как бы мне хотелось остаться. Но там... там тоже есть люди, которым я нужен. Мы все нужны. И я, и Гермиона, и Джинни, и Невилл.

— А вдруг ты забудешь меня?

— Нет, милая, не забуду. Я тебе обещаю.

Теперь я думал о своих обещаниях, данных Хельге и Селене. Мне казалось, что забыть все это было бы лучше, чем помнить. Но они нуждались в поддержке. И я сказал то, что должен был сказать мужчина.

— Готово, — Селена кивнула нам и села у окна, дожидаясь, когда мы все уснем.

Пить зелья было нельзя. Сон должен был быть естественным и настоящим.

Но мне не спалось.

Я повернулся к лежащей на соседней кровати Ровене, а она смотрела на меня долгим, немигающим взглядом. И одними губами прошептала: «Мы все забудем?»

— Надеюсь, что нет, — шепнул я в ответ.

Через четверть часа я сквозь сон услышал тихий голос Селены: «Efficitur in anima, per tempus et spatium».* * *

В гроте было необыкновенно светло и людно. Первого, кого я увидел, был Рон. Сутулый, лысеющий Рон. Он стоял во главе моего гроба и что-то говорил. Слов я не слышал, уши словно набили ватой. Повинуясь порыву, я метнулся к нему, но внезапно мою бесплотную душу будто всосало в холодное безжизненное тело. С шумом вздохнув, словно выныривая из глубины озера, я попытался встать и больно ударился лбом о стеклянную крышку гроба.

Снаружи началась суета и крики удивления, с трудом пробивающиеся в мое сознание. Голова раскалывалась, а в глазах плавали цветные круги.

Я вернулся. Нет. Мы вернулись. Все четыре гроба были открыты и в них уже сидели семнадцатилетние Герои Войны, проснувшиеся спустя почти двадцать лет.

_________________________

* Свое место найдет душа, сквозь время и расстояния.