Namida (джен)

«Племяннику старого знакомого» оказалось за пятьдесят — а Маркус в очередной раз напомнил себе, что понятия о времени у них с Дамблдором не могут не отличаться, причём не только оттого, что директор — маг, но и просто потому, что прожил уже век с лишним.

«За пятьдесят» ему оказалось только на вид — по паре обмолвок Маркус понял, что их с Дамблдором связывал в том числе некий общий проект, завершённый уже при Эттли⁽¹⁾, что даже навскидку позволяло прибавить к означенному возрасту ещё лет двадцать пять-тридцать. Невысокий сухопарый мужчина — язык не поворачивался назвать его стариком — кутался, словно от озноба, в странного кроя многослойную мантию, и до официального представления, казалось, Маркуса вовсе не замечал. Да и после — бросил на Блэка лишь один короткий цепкий взгляд желтовато-карих глаз и резко кивнул, словно припечатывая названное имя: Уильям Флатт.

Отчего он явился в замок не двадцать второго, как было обещано, а полторы с лишним недели спустя — не обмолвился и словом, да и Дамблдор воспринял это спокойно. Маркус так и не решил для себя, то ли директору что-то известно, то ли подобная необязательность — норма среди магов и ещё вопрос, одних ли только британских…

За эти полторы недели в замке всё осталось по-прежнему, если не считать того, что студенты всех лет потихоньку, казалось, сходили с ума в преддверии матча Гриффиндора против Рэйвенкло. Маркус попытался вспомнить, было ли так же в середине января, но не смог — тогда ему было точно не до квиддича. Да и сейчас, по правде сказать, тоже — по изучению «нулевой» стали приходить первые существенные, хотя и пока что довольно скромные по сравнению с объёмом запланированного результаты… но о квиддиче говорили везде: в коридорах, в Большом зале, на ступенях лестниц и переходах, где он встречал студентов, даже в преподавательской — Маркус своими ушами слышал, как МакГонагалл интересовалась у Флитвика относительно «метлы Поттера». Звучало это в устах всегда строго выглядящей дамы довольно сюрреалистично… как, впрочем, и ответ Флитвика: от перечня наложенных на эту «Молнию» заклятий, «не считая патентованных и секретных» складывалось впечатление, будто обсуждают сборку самолёта...

К слову о Поттере — нужно узнать, с каким мыслям пришёл Дамблдор насчёт необычной резистентности «героя магического мира» к способностям Рей. В конце концов, это его сфера…

Правда, была ещё одна тема, что не давала Маркусу покоя, и вот об этом он поговорит с Дамблдором как можно скорее. После того, как убедится, что вызванный «легилимент» не навредит Рей… и факт, что в прошлый раз директор отрекомендовал того, как «специалиста по маггловским практикам» — не успокаивал, скорее наоборот. Не так давно Маркусу попался на глаза учебник по Маггловедению — и из статьи об электричестве складывалось впечатление, что штепсельная вилка вкупе с розеткой — это такой составной артефакт, из которого электричество и получается…

…Пригласил их Дамблдор в ту самую лабораторию, куда вёл переход из кабинета директора — то ли доверял гостю, то ли наоборот, хотел иметь с ним дело в контролируемом окружении.

То, как Флатт повёл себя, встретив Рей, говорило, скорее, в его пользу — лишь мелькнул во взгляде интерес, мгновенно сменившийся спокойным участием. О Непреложном Обете, нужно отдать ему должное, тот напомнил сам, причём таким тоном, словно для него этот ритуал давно превратился в рутину.

Возможно, так оно и было: во всяком случае, Маркус, только сейчас понявший, что принимать Обет будет он сам — чувствовал, как дрожала рука, когда нити заклятия одновременно обжигали и леденили запястье, а рукопожатие его визави оставалось таким же твёрдым.

Едва угасли в воздухе последние искры, Флатт всё с тем же спокойным выражением лица преобразовал стоящий у одной из стен стол в удобный даже на вид диван, наложил на него ещё какие-то чары, полыхнувшие искристо-серым, а затем формальным тоном спросил, вновь повернувшись к Рей:

— Вы подтверждаете, что согласны на проведение одного сеанса гипноза, без пост-внушения, продолжительностью не более получаса, мисс Аянами?

Рей, со своим обычным видом следившая за этими приготовлениями, перевела на него ставший каким-то странным взгляд — словно смотрела не на человека, а сквозь него, и отрешённо проговорила:

— Да.

— Я лишь введу вас в состояние транса, а затем задам исключительно вопросы, список которых передал мне профессор Дамблдор. Вы согласны?

— Да.

Флатт чуть нахмурил брови, глядя на неё, словно что-то не давало ему покоя, и уже совсем иным, тёплым тоном добавил:

— Это не причинит вам никакого вреда, обещаю.

— Да, — чуть тише, но так же, без промедления, словно ни на секунду не задумываясь, ответила Рей.

Он явно не ждал ответа — никакого — и на мгновение потемнел лицом, прежде чем предложить ей поудобнее устроиться на диване.

Маркус, до этого с гипнотическим воздействием никогда не сталкивавшийся, хоть и изучивший теорию, едва узнав о задумке Дамблдора, поначалу не заметил ничего необычного — кроме, разве что, того, что в качестве способа индукции Флатт использовал, помимо речи, ещё и блестящую монету, будто саму по себе медленно вращавшуюся в воздухе.

— …Шесть… ваши веки всё тяжелее… пять… вы полностью расслаблены… четыре… три… — Флатт считал, но, вопреки спокойному, размеренному голосу, лицо его становилось всё напряжённее — что-то шло не так, как он рассчитывал.

Маркус не отрывал взгляда от Рей — и ему всё больше не нравилось происходящее. Чем глубже та погружалась в транс, тем заметнее было, что она не успокаивается: дыхание не замедлялось, а напротив, стало частым и неглубоким, на скулах и щеках выступил румянец, на лбу — капельки пота, а лицо застыло, словно маска — до этого Маркус видел такое только несколько раз у кататоников, эпилептиков… Ну и, довольно часто в бытность свою интерном — у кокаинистов после передозировки.

— …один, — так же размеренно, неторопливо договорил Флатт, и Рей, похоже, расслабилась — румянец начал исчезать, дыхание замедлилось, а лицо обрело какое-то уязвимое, беззащитное выражение. «Такой я её никогда прежде не видел».

— Вы меня слышите? — задал Флатт первый вопрос.

— Да.

— Вы помните, когда впервые оказались… в этом мире? — Маркус вполне сознательно встал сбоку, чтобы держать в поле зрения и гипнотизёра, и Рей — и ему точно не померещилось: во взгляде Флатта мелькнул жгучий интерес.

— Да.

— Вернитесь мысленно в ту ночь… что вы видите?

— Дождь. Вокруг только… дождь.

Флатт нахмурился ещё сильнее, бросил взгляд на Дамблдора — тот едва заметно кивнул — попросил:

— Вернитесь на несколько минут до этого… где вы находитесь?

— Я в капсуле.

Ещё один быстрый взгляд на Дамблдора — тот не рассказал ему?..

— Что происходит вокруг вас?

— Нулевая падает… управления нет. Внизу облака… свет слепит глаза. Управления всё нет… И я… я… — голос её сорвался, а затем в нём прозвучало что-то, чувство, которому Маркус так и не смог дать названия — не ужас, не восторг, не боль, а всё разом и ничего из этого: — Я не одна!

Глаза её широко распахнулись, видя что-то — кого-то? — зримого только ею, но уже мгновение спустя Рей поникла, будто в ней что-то надломилось. Маркус невольно шагнул вперёд, но вмешаться не успел — она выпрямилась с закрытыми глазами, словно ничего и не произошло, только…

Только на все следующие вопросы, сколько бы их не задавали — губы её чуть раскрывались, словно Рей хотела что-то сказать, ответить — но так и не произнесла ни слова о том, что происходило до момента, как её нашёл Дамблдор.

К удивлению Маркуса, никто не задал выведенной из транса после десятка минут безуспешных попыток Рей больше ни одного вопроса. Флатт, вновь нацепивший маску бесстрастности, так и вовсе не сдвинулся с места, задумчиво глядя куда-то в иллюзорный водоворот вместо потолка…

Сам Маркус, по безмолвному согласию других отправившийся проводить Аянами к её комнате, идя рядом и чуть ниже — вдруг потеряет силы или ещё что, так хоть успеет подхватить, никак не мог выкинуть произошедшее из головы — но и не знал, как спросить об этом. Да и вообще не понимал, о чём сейчас говорить. Уже почти спустившись на нужный этаж, наконец, нашёлся:

— Как ты себя чувствуешь? Может, мне побыть пока рядом?

Рей прошла мимо, остановившись на предпоследней ступеньке. Коротко ответила:

— Нет. — Сделала ещё шаг, быстро, но плавно развернулась — словно в танце — и, не отводя пристального взгляда, промолвила:

— Вы сохраните тайну.

Слегка опешив — не часто его об этом извещали — Маркус со всей серьёзностью кивнул.

— Знала, что ничего не получится.

— Откуда? — вырвалось у него. — И… тогда зачем было соглашаться?..

Рей молчала и, когда он решил уже, что так и не услышит ответа, почти прошептала:

— Я дала обещание…

Чуть растерянно кивнув — он уже понял, насколько для неё важно держаться данного слова, Маркус проводил Рей до комнаты, и лишь развернувшись обратно к лестницам, сообразил — это могло быть ответом на оба вопроса. Обещанием Дамблдору о гипнозе, и… кому? Кому-то ещё, кто хотел, чтобы она не рассказала ничего о своём мире? О «нулевой»? О… себе самой? Не хотел — и сделал что-то, отчего даже под гипнозом она будет молчать!

Или — кому-то совсем другому?..

«И отчего, будь я проклят, меня точно морозом продирает по коже, стоит вспомнить это «я не одна»?!»

С этой мыслью Маркус ускорил шаг — Флатт не производил впечатления человека с избытком свободного времени, а расспросить о выводах его хотелось лично — не потому, что Дамблдор мог что-то упустить, хотя… «но прежде всего — чтобы ничего не скрыли от меня самого».

Однако тот, похоже, и не думал уходить. Они с директором стояли у одного из столов с оборудованием, негромко переговариваясь: подходящий ближе Маркус уловил несколько незнакомых имён, упоминание «Аравии» и какого-то зелья, да ещё пару ничего ему не говорящих терминов. Повернув голову в его сторону, Флатт сухо констатировал:

— Мисс Аянами не лгала.

Оценив, кажется, выражение лица Маркуса, разъяснил подробнее:

— Гипноз без пост-внушения используется чаще всего в трёх случаях: если пациент не помнит, лжёт другим, что не помнит, или — лжёт о том же себе. Но у нас… — он сделал жест рукой, словно отбрасывая что-то, — другой случай. Пациентка явственно помнит всё происходящее, но по какой-то причине гипнотическое воздействие не заходит дальше определённого, м-м, барьера.

— Насколько понимаю, это довольно необычно? — с явно различимым в голосе любопытством поинтересовался Дамблдор.

— Верно, — чуть склонил голову Флатт. — Я бы предположил Непреложный Обет, некий ритуал или притворство, но вы заверили меня, что первые два варианта следует отбросить, а третье… повторюсь: мисс Аянами не лгала.

— Потому что… — решил настоять Маркус. Флатт изобразил улыбку — у него это выглядело так, словно механически приподнял и тут же опустил уголки губ… жутковатое зрелище:

— Искушённый в искусстве окклюменции, как мне довелось выяснить, не подвержен и гипнозу. Но чтобы верным образом сымитировать гипнотический транс, нужны умения совсем иного рода.

Маркус понимающе кивнул — при всём её самоконтроле, заподозрить в Рей профессиональную актрису никак нельзя. И едва не выругался вслух, когда Флатт огорошил его вопросом:

— Как ваша подопечная переносит боль?

— Вы…

— Мерлина ради, нет! — поражённо воскликнул тот, впрочем, не отводя пронзительного взгляда, от которого ощущалось нечто вроде зуда за переносицей. — Я ни в коей мере не предполагал насильственных методов извлечения сведений!

— Тогда к чему этот вопрос?! — прошипел едва сдерживавшийся Маркус.

— Реакция мисс Аянами на подготовку к процедуре… она явно ожидала, что будет страдать. И когда я, заметив это, заверил её, что не причиню вреда — мгновенно согласилась со мной, хотя… — он помолчал, словно собираясь с мыслями. — Дело даже не в том, что она привыкла к болезненным медицинским или иным процедурам — я узнал это по реакциям, какие наблюдал у некоторых сильно травмированных пациентов…

Чуть успокоившийся Маркус мысленно согласился с ним — он тоже, пусть и не сразу, отметил у Рей эту своеобразную разновидность пластики: точность и даже некую скупость движений, словно она старалась обойтись минимумом их, заранее наметив наиболее эргономичный путь.

— …но и — мисс Аянами привыкла не показывать свою боль и соглашаться с теми, кто уверяет её, что боли не будет. Возможно, лгать, что верит.

Во взгляде Дамблдора проявилась смешанная с сожалением грусть, а Маркус мгновенно вспомнил, как обращался с Рей в первые дни и стиснул зубы. Флатт приподнял, словно в удивлении, бровь, и чуть более холодно высказался:

— Я говорил не о вас. С теми же, кто довёл девочку до такого… — в его взгляде вдруг вспыхнула какая-то мрачная ярость, — о, я бы пообщался.

— Уильям… — покачал головой Дамблдор.

— Альбус, — в тон ему ответил тот, словно продолжая некогда начатый спор; небрежно вынул из кармана часы с тускло блеснувшим зеленью с серебром циферблатом. — Мне пора.

Без нужды одёрнул рукава мантии, и уже поднявшись причудливо изгибающейся лестницей к выходу из лаборатории, заметил, ненадолго остановившись у двери:

— Мисс Аянами совершенно не проницаема для легилименции, а вот вам, юноша, следует всё же озаботиться защитой собственного разума…

И вышел, не дожидаясь ответа.

Маркус, мгновенно сопоставив факты, вспыхнул от злости, резко развернулся к Дамблдору и сквозь зубы проговорил:

— Почему каждый, кто просто может, считает своим правом…

— Всё несколько иначе, — мягко оборвал его директор. — Я ведь предупреждал тебя, что Уильям — целитель-легилимент.

— И что это должно значить?!

— На определённой стадии освоения навыка легилименту становится сложнее не проникать в чужой разум. А целителю, вынужденному упорядочивать образы, возникающие в сознании пациентов, которые зачастую сами не контролируют своё сознание…

— И откуда же мне было знать?.. — процедил Маркус. — По-моему, Дамблдор, в своём стремлении сделать меня частью вашего мира вы забываете, сколько лет я прекрасно обходился без него!

— Пожалуй, — внезапно согласился тот, рассматривая какой-то из приборов на ближайшем столе, похожий на половину астролябии, подвешенной в воздухе над полусферой, — мне следовало выразиться более ясно.

Не ожидавший такой уступчивости Маркус недоверчиво покосился на него, но всё же решил расставить точки над «i»:

— Есть ли какой-то надёжный способ защиты? Я имею в виду — не тратя годы…?

— Не смотреть в глаза. И держать наготове палочку, чтобы вовремя отразить нужное заклинание.

Маркус подождал продолжения. Не дождавшись, спросил сам:

— Так просто? И это поможет?

— В восьми случаях из десяти — да. Другие же способы... — Дамблдор что-то сделал, отчего та самая «астролябия» задрожала в воздухе, издавая треск, словно лопается лёд, покрылась светящимися ярко-жёлтым чешуйками, словно «всплывающими» на её поверхности и упала на выдвинувшиеся из полусферы тонкие стерженьки. — Зелья дают лишь временный эффект и довольно вредны. Что до артефактов… универсальных почти не осталось: секрет их изготовления утерян, а индивидуальные вызовется делать не всякий мастер, да и — не всякий доверит мастеру изготовить столь тесно связанный с личностью предмет.

Поймав себя на мысли, что молчание затянулось, а он сам не отводит взгляда от происходящего — вся конструкция, повинуясь взмаху палочки, взмыла в воздух и сейчас стремительно меняла фактуру, похоже, слой за слоем превращаясь в нечто вроде синего с серыми прожилками хрусталя, Маркус помотал головой и вспомнил самое главное, о чём хотел узнать.

— Дамблдор… что на самом деле случилось первого ноября тринадцать лет назад?⁽²⁾

Застать директора врасплох, конечно, не удалось, хотя он и не ставил такой цели. Тот ответил почти сразу:

— Вижу, изучение газет того времени в библиотеке дало свой эффект… Признаться, — продолжая говорить, Дамблдор завершил превращение этого «непонятного чего» в другое «непонятно что», плавно ведя палочкой, опустил результат на стол, который от соприкосновения покрылся иглами, словно дикобраз, да ещё льнущими к объекту, как железная стружка к магниту... — признаться, я ждал именно этого вопроса несколько раньше.

…и только сейчас поднял взгляд на Маркуса, заставив его почувствовать себя очень неуютно — оттого, сколь многое сейчас было в обычно спокойном, добродушном взгляде: и гнев, и боль — застарелые, словно приглушённые временем, и совсем живое, острое сожаление вперемешку с сочувствием.

— Я уже спрашивал вас о брате, — почти пробормотал Маркус, и его словно ожгло — «я что, оправдываюсь?!»

— Да, ты прав. Но впервые спросил не о настоящем, а о прошлом.

— Вы ответите мне или нет?

— Я не знаю, Маркус, — устало («притворно или нет?») вздохнул директор. — Но тебя же не устроит такой ответ?

— Не поверю, что за столько лет не удалось узнать ничего.

— Видишь ли, — помедлив, ответил Дамблдор, — один человек… уже задавал мне этот вопрос. Я отвечу тебе то же, что ему: да, естественно, я пытался разобраться в произошедшем. Вот только непосредственно во время тех событий у меня было множество других — и весьма срочных — дел, которые потребовали полного сосредоточения. И когда эти дела завершились так, как было задумано, я узнал, что случилось… Вот только уже не мог ничего изменить. Ко второму ноября Питер Петтигрю и ещё двенадцать человек были мертвы, а Сириус арестован и, после безуспешных попыток допросить его, отправлен в Азкабан без суда.

— Почему без суда? — выдавил из себя вспомнивший рассказы отца об Азкабане Маркус. — Как вообще можно приговаривать к такому, даже не пытаясь разобраться?!

— Из всех вопросов, которые рождают события того дня, на этот ответить проще всего. Страх. Страх и политика.

Пауза затянулась, пока Дамблдор взмахом палочки возвращал трансфигурированному дивану прежний вид, но задать следующий вопрос Маркус не успел.

— Поднимемся в кабинет. Там есть кое-что, что поможет мне объяснить.

Терпения Маркуса хватило на сам подъём и ожидание, пока закроется тайный ход — но ждать, пока заварится принесённый домовиком чай, он точно не собирался. Однако директор вновь опередил его, вынув из ящика стола плотно скрученный свиток — довольно длинный, судя по толщине, выглядящий старым, но совсем не потрёпанным. В ответ на вопросительный взгляд он только кивнул и Маркус отщёлкнул замочек на тонком кожаном ремешке. Свиток оказался слегка пыльным внутри и чуть выцветшим с одного края — словно его долго хранили на какой-то полке и лишь недавно вытащили на свет, но так и не разворачивали с тех пор. И… пустым.

— Ах, да… — словно спохватился Дамблдор и коснулся желтовато-белой поверхности кончиком палочки, от которого, словно от брошенного в пруд камня, «побежали», проявляясь, строки, зарисовки и какие-то схемы. Взгляд выловил дату — «31 октября 1981», смутно знакомое название — «Годрикова Впадина», несколько имён…

— Это…

— Это результат моих попыток разобраться в событиях, которые произошли вне моего участия — или даже ведома — в течение нескольких дней до и после того, как Волдеморт пал. Вряд ли тебе будут интересны они все — и должен предупредить, не все записи откроются.

— Дамблдор, если вы…

— Но что касается Сириуса и тех, кто видел его в последние дни перед заключением в Азкабан — здесь всё, что мне удалось узнать.

Маркус развернул свиток чуть дальше, открыв верхушку какого-то списка — но буквы не читались, постоянно искажаясь, меняясь местами... видимо, об этом и говорил так любящий тайны Дамблдор. Судя по объёму, тут ещё разбираться и разбираться…

— Я изучу его, но здесь работы не на один день. Может, расскажете хотя бы главное?..

Дамблдор взмахом палочки разлил какой-то необычный — в льющейся из носика красно-коричневой струйке вспыхивали золотистые искры — чай по чашкам и отозвался:

— Конечно, Маркус, — поднял чашку и, глядя поверх неё, предупредил: — Но начать придётся издалека. Возможно, тебе покажется, что рассказанное не относится к твоему вопросу, но я всё же прошу тебя выслушать, не перебивая.

«Даже если начнёт с истории Гарри Поттера, не страшно», — решил Маркус и неосознанно сделал глоток. Чай внезапно ожёг нёбо, нестерпимо защипало язык, а по горлу и пищеводу словно прокатилась волна пламени, выбивая дыхание из лёгких и через несколько очень долгих секунд обернувшись приятным теплом где-то в желудке.

— Что это?! — просипел он, когда смог говорить.

— Весьма неплохой цейлонский чай… и немного выдержанного огневиски Огдена. Не зря в краях к западу отсюда его называют «uisge beatha» или, на известном тебе языке — «aqua vitae». Огдены, к слову, берут воду из Loch a’ Bhaile-Mhargaidh⁽³⁾, а она и вправду непроста… То что нужно в такую погоду.

Своё мнение об этом «напитке» Маркус решил придержать — хотя бы на время. Тем временем Дамблдор отставил в сторону опустевшую чашку и немного сухо, с ровной интонацией, начал — и если бы с «легенды о Поттере»! Увы, с событий много раньше:

— В тысяча девятьсот шестьдесят третьем году издательством «Dust and Mildewe»⁽⁴⁾ была опубликована разошедшаяся довольно заметным тиражом книга профессора Мордикуса Эгга «Философия мирского: почему магглы предпочитают не знать». Интересный труд, который, однако же, был упрощённо воспринят многими, как ещё одно указание на превосходство происхождения над развитием и косвенно — как указание на необходимость ещё большего отделения магического мира от «маггловского». В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году Волдеморт посетил Хогвартс, в качестве причины назвав желание занять должность преподавателя Защиты от темных искусств. В следующем году Магическую Британию всколыхнули сразу два события: так называемые «Марши за права сквибов» и, в ответ на них — «Бунты чистокровных». Подтверждений практически нет, но некоторые факты косвенно свидетельствуют, что за одним или обоими этими событиями стоял именно Волдеморт. Два года спустя по всей стране начали пропадать без вести люди — как маги, так и магглы — или, скорее, даже раньше, но действительно заметными эти исчезновения стали именно тогда. В тысяча девятьсот семьдесят третьем году Министерством Магии была отклонена апелляция в отношении решения о юридическом закреплении рабства домовых эльфов — по весьма любопытной причине: никто из рассматривавших дело не смог вспомнить самого акта, которым статус домовых эльфов был закреплён... Два года спустя Министр Магии покинула свой пост под давлением общества, как не сумевшая справиться с действиями Волдеморта, а затем то же повторилось в тысяча девятьсот восьмидесятом.

Не прекращая говорить, Дамблдор направил палочку на чайник — невольно последовавшему взглядом за движением Маркусу показалось, что тот мелко вздрогнул — и из носика пошёл пар. И что чайник стал другим… Но следующие слова директора выбили из его головы все мысли о чае:

— Примерно в тысяча девятьсот семьдесят шестом году Сириус в последний раз видел свою кузину — Беллатрикс… до того, как они встретились в Азкабане. Ей при той встрече было двадцать пять, ему семнадцать. Я не знаю, где и при каких обстоятельствах это произошло, но Джеймс упоминал, что они едва не убили друг друга. А три года спустя умер отец Сириуса, и он остался единственным мужчиной в семье...

— У него же был брат! — вырвалось у Маркуса.

— Регулус, — спокойно подтвердил Дамблдор. — Но он пропал без вести в том же году, а затем Сириус узнал о его смерти.

— К чему вы рассказываете мне об этом?

— Немного терпения: мы уже практически подошли… В те долгие одиннадцать лет открытых действий Волдеморта многие потеряли всё — но другие приобрели. Как Бартемиус Крауч.

Маркус невольно вскинул голову — он знал это имя! «Но откуда?.. слышал от отца? Или…»

— Несмотря на чистокровность, более того — на принадлежность семьи к «Священным двадцати восьми» — он не только отверг идеи Волдеморта, но и смог, благодаря своей настойчивости, организовать и согласовать действия нескольких департаментов Министерства с целью систематического противостояния его последователям. Основная причина, по которой Бартемиус не стал Министром Магии что в семьдесят пятом, что пятью годами позже — нежелание погружаться в бюрократические дрязги, теряя настоящее влияние. Именно он добился не просто разрешения, но полного сокрытия информации о применении Авроратом методов, не слишком отличающихся от методов Пожирателей смерти. Именно он стоял за официальным санкционированием применения аврорами Непростительных заклятий. Именно Бартемиус подтолкнул Министра Минчума к разрешению — впервые за несколько столетий — дементорам покидать Азкабан⁽⁵⁾. Наконец, именно он сформулировал и обосновал возможность заключения в Азкабан единоличным решением Министра на основании подозрения в причастности к Пожирателям смерти, а в случае поимки на месте преступления — не собирая и даже не уведомляя Визенгамот.

Дамблдор помолчал немного, словно погрузившись в воспоминания о тех временах, и продолжил:

— Именно такой человек принимал решение, что делать с найденным — схваченным, как ему сообщили — на месте убийства тринадцати человек и немалых разрушений магом, который вёл себя совершенно безумно и которого не удавалось даже допросить, потому что в ответ на все вопросы он повторял лишь: «Это моя вина!»…

— Так он признался?.. — почти прошептал Маркус внезапно пересохшим горлом.

— Барти — Бартемиус — счёл это признанием. Но, говоря откровенно, — Дамблдор покачал головой, — он отправил бы Сириуса в Азкабан в любом случае. Его же собственные соратники и подчинённые не поняли бы, поступи он иначе. Не в дни, когда взбешённые гибелью своего господина Пожиратели устроили ещё одну — и теперь полностью явную — волну насилия и убийств…

— Вы оправдываете его?

— Я лишь отвечаю на твой вопрос, Маркус. Страх — и политика. Именно они привели к тому, что Сириуса и многих других поспешно отправили в Азкабан: чтобы успокоить общественность и как можно скорее забыть.

— Вы хотя бы пытались?..

— Несколько раз за последние годы. Увы, я не смог добиться пересмотра его дела — никто не хочет ворошить прошлое.

А причины всё те же, понял Маркус. В голове царил хаос: слишком много фактов, слишком много нового, слишком много… злости. В том числе на себя — из-за червячка сомнения, появившегося вслед за словами Дамблдора о признании Сириуса. Мерзкого, ненавистного сомнения, с которым он обязан справиться до того, как увидит брата. «Ведь как я для него, так и он для меня — теперь единственная родня. И я встречу его открыто, не пряча глаз».

* * *

Белое и холодное почти не хрустит под лапами, хотя даже здесь, в тенях под пушистыми елями, оно почти сухое — а впереди, на поляне, куда заглядывает солнце и где то и дело неведомо откуда берётся ветер, и вовсе невесомое, словно пыль. Нос недовольно морщится — даже воспоминание о запахе пыли не нравится ему, хотя вместе с ним приходят другие — о приглушённом свете, тепле огня-в-камне, о том, как там уютно и мягко. Но сейчас не время: он на охоте, а охота — не время для воспоминаний. Осторожный шаг вперёд на мягких лапах, ещё один — и замереть, когда намеченная добыча-в-пятнах рывком поднимает голову. Заметив какое-то движение сбоку, он чуть поворачивает голову — рядом, совсем близко, из-под низкой ветки, усыпанной остро пахнущими иголками, на него смотрят блестящие глаза и беззвучно скалится пасть с белоснежными клыками — намного больше его. Конечно, тот не рычит — на охоте не место шуму, но понятно и так — злится, как бы его брат-по-добыче не спугнул жертву. Кончик хвоста пару раз недовольно дёргается от такого недоверия, но на этом всё — потом, не время…

Добыча, не почуяв ничего опасного, вновь опускает голову, выискивая под белым-холодным себе странную-твёрдую-мягкую-еду, и когда на время отворачивается — он неслышно перебирается чуть дальше, под соседнее дерево. Добыча слишком велика для него, она — для его спутника, он здесь — чтобы вовремя спугнуть и заставить побежать, куда нужно. Замерев, выжидает нужного момента, и когда добыча-в-пятнах вновь опускает голову, зарываясь носом в белое-холодное — прыгает вперёд, вбок, снова вперёд, и добыча разворачивается — медленно, слишком медленно, но успевает пробежать немного, пока в ногу ей не вцепляется брат-по-охоте. Добыча падает, и тяжёлые лапы с острыми когтями да огромные клыки, впившиеся в горло, делают остальное. Он гордо задирает хвост и подходит вплотную, поднимая лапу и впиваясь когтями в пятнистый бок — добыча и его тоже! Брат-по-охоте фыркает, отходит чуть назад, меняется — становится выше и тоньше, но главное — пахнет теперь, как племя Той-что-приняла его…

…Сириус, вновь приняв человеческий облик, с минуту стоит, прикрыв глаза — привыкает. Он давно не охотился в анимагической форме, и хотя навыков не растерять, это каждый раз тяжело — сдерживаться… особенно если месяцы напролёт питаешься впроголодь. Сплёвывает, морщась, чтобы избавиться от вкуса крови во рту и поднимает глаза на своего неожиданного помощника. Рыжий кот подруги Гарри, гордо поставив лапу на круп небольшого — фунтов двести, наверное — пятнистого оленя, выглядит, словно лев, торжествующий победу.

— Да, да, — негромким каркающим голосом произносит Сириус — порядком отвык говорить вслух, — конечно, поделюсь. Ведь и твоя добыча тоже.

Рыжий довольно топорщит усы и, кажется, ухмыляется. Конечно, это не ему тащить тяжеленную тушу добрых четыре мили до пещеры, где временно обосновался беглец из Азкабана… Сириус пару минут раздумывает, не легче ли будет делать это в анимагической форме — солнце давно перевалило за полдень и в его лохмотьях, несмотря на украденный плащ, становится всё холоднее, как вдруг понимает, что выбора-то и нет. В Запретном Лесу водится немало хищников и приводить их к своему пристанищу, оставляя шикарный след из запаха человека и свежей крови мысль точно не из лучших…

Выругавшись, он перебирает в памяти выученные когда-то заклятия, пока не понимает, что — нет, отец, даже когда брал их с собой на охоту, поручал разделку слугам. Что ж, придётся обходиться тем, что есть...

Полчаса спустя, оставив, наверное, немало хороших частей на туше, завернув добытое в более-менее целый кусок шкуры и повесив украденную далеко отсюда палочку в плотно завязанном мешочке на шею, он вновь обернулся псом. Уже подхватив импровизированный свёрток, вспомнил о коте, разжал челюсти и вопросительно гавкнул. Тот, до этого почти неподвижно сидя на ближайшем дереве — словно часовой — спрыгнул вниз и, неторопливо подойдя, со всей своей кошачьей наглостью бесцеремонно устроился прямо на холке. Сириус недовольно зарычал, но рыжая морда и не подумала слезать. «Мордред с тобой, как хочешь, так и держись», — в сердцах решил он и побежал, путая след, по направлению к Хогсмиду.

…в пещере, несмотря на зиму вокруг, даже немного тепло — если поддерживать огонь. Дрянной уголь всякий раз разгорается с трудом, а чужая палочка отчего-то более-менее слушается, только исполняя боевые или приближённые к ним заклятия, при применении бытовых — того малого числа, что Сириус вообще знает — едва не вырываясь из рук и нагреваясь так, что кажется, вот-вот вспыхнет. Всё чаще думается, насколько её вообще хватит и не лишится ли он дополнительного шанса выжить в самые холода.

Сириус невесело смеётся: в начале, едва та досталась ему, он радовался этой «особенности», в красках представляя, что сделает с проклятой крысой — даже с чужой палочкой!.. Но чем больше проходило времени, тем чаще стал ловить себя на мысли, что даже просто дожить до момента, когда предатель окажется в его руках: с дементорами вокруг, Авроратом на хвосте и поистине собачьим холодом — будет непросто… Если бы ещё не этот слишком умный для обычного кот — явный полукровка-низзл, продержаться стало бы ещё тяжелее.

Губы вновь кривит мрачная усмешка — надо же, Лили тоже любила котов, а теперь и подруга Гарри… Сириус надеется, что у его крестника хорошие друзья.

А вот остались ли они у него самого? Вернее — остался ли тот единственный, кого он ещё может считать другом? Ведь Ремус не просто так оказался именно здесь, в Хогвартсе, именно в этот год! Сириус дюжину раз почти решался показаться ему, но останавливал себя. Раньше бы он устыдился самой мысли о недоверии другу… раньше. До Азкабана. До того, как дементоры отучили его надеяться и вспоминать хоть что-то светлое.

Протяжный мявк словно выдёргивает из невесёлых воспоминаний. Рыжий котяра, до того забравшийся на колени и даже упершийся передними лапами в грудь глупого человека, пытаясь отвлечь его, тут же спрыгивает наземь и устраивается чуть поодаль, делая вид, будто его интересует только мясо, уже начавшее подгорать на углях. Сириус сглатывает ком в горле — он уже и забыл, каково это, когда о тебе заботится хоть кто-то, и выбирает самый лучший кусок.

«Нет, — думает он. — Зря я сомневаюсь. У Гарри точно хорошие друзья. Самые лучшие. Настоящие. Дело даже не в том, что ни один пусть и полуниззл не станет терпеть ложь и почует фальшь».

Этот рыжий охотник — просто не мог выбрать ненастоящего человека.

Сириус подкладывает ещё несколько кусков угля, чтобы хватило если не до утра, то хотя бы на пару часов, оборачивается собакой и кладёт голову на лапы, глядя в пламя.

«А ещё, — вдруг понимает он, — я отчего-то чувствую, что мне придётся довериться не только Гарри».

1) «завершённый уже при Эттли» — Клемент Эттли был премьер-министром Великобритании с 1945 по 1951 годы, между первым и вторым сроками Черчилля. Если кому-то проще ориентироваться по таймлайну Магической Британии — примерно в то же время Министром Магии стала Вильгельмина Тафт.

Вернуться к тексту

2) https://www.hp-lexicon.org/event/circa-november-1-1981-peter-pettigrew-fakes-his

Вернуться к тексту

3) http://www.islay.org.uk/2015/02/23/loch-a-bhaile-mhargaidh-on-jura-and-the-sound-of-islay

Вернуться к тексту

4) «Dust and Mildewe» — это, собственно, «Пыль и плесень». Несколько самоироничное — либо же и вправду выбранное с «двойным дном» — название для издательства.

Вернуться к тексту

5) Ходили слухи, что вследствие усиления Азкабана большим количеством дементоров и особенно из-за расплывчатости разрешения дементорам «размещаться вокруг Азкабана» их замечали даже вблизи Бререя и Фетлара (Шетландские острова), а также что их случайными — или нет — жертвами стали экипажи нескольких судов и смотритель маяка на Макл-Флагга, что вызвало непростой разговор между Министром Магии и премьер-министром Каллаганом.

Вернуться к тексту