Патронус Алекс (джен)

По субботам ученики спускались завтракать позже. Но в этот выходной не только мы встали пораньше. И если мы это сделали, чтобы успеть приготовить зелье, то остальные просто глазели на кубок. Он стоял в центре холла на табуретке, на которую обычно клали Волшебную шляпу. Мне даже стало интересно — это что, какая-то особенная табуретка? Хотя все мои мысли уже были в Тайной Комнате или даже сразу в Годриковой Лощине. Поэтому торопливо позавтракав, я утащил друзей варить зелье. Мы действовали привычно отработанными до автоматизма движениями: резали, тёрли и давили ингредиенты, мешали зелье точно по секундам, замедляя и ускоряя интенсивность вращения ложкой. Засекали время для перерыва заклинанием. Во время перекуса было особенно заметно, что нервничаю не только я. Но спасибо им, мои друзья ни разу не усомнились вслух в успешности плана.

Разлив по флягам зелье и в самый последний раз сравнив получившееся золотое панно со схемой на листочке, я его уменьшил, и мы побежали в Большой зал ужинать. И даже успели что-то съесть перед тем, как золотые тарелки засияли первозданной чистотой. Зал шумевший и гудевший вдруг смолк — Дамблдор поднялся с места. Сидящие по обе стороны от него профессора Каркаров и мадам Максим замерли в напряжённом ожидании. Людо Бэгмен, как всегда, сиял, подмигивая то одному, то другому в зале. У Крауча, напротив, вид был безучастный, почти скучающий.

— Кубок Огня вот-вот примет решение, — начал Дамблдор. Чёрт, совсем забыл… лучше б мы сразу к Сириусу убежали. Подумаешь, никто бы нас не потерял, да о нас бы и не вспомнили. А теперь жди, когда Кубок вот-вот примет решение.

— Думаю, ему требуется ещё минута. Когда имена чемпионов станут известны, попрошу их подойти к столу и последовать в комнату, примыкающую к залу, — Дамблдор указал на дверь позади профессорского стола. — Там они получат инструкции к первому туру состязаний.

Он вынул волшебную палочку и широко ей взмахнул; тотчас все свечи в зале, кроме тех, что горели в тыквах, погасли. Зал погрузился в полутьму. Кубок Огня засиял ярче, искрящиеся синеватые языки пламени ослепительно били по глазам. Господи, пусть этот Кубок уже родит.

— Осталась одна секунда, — сказал Ли Джордан.

Пламя вдруг налилось красным, взметнулся столп искр, и из Кубка выскочил обгоревший кусок пергамента. Зал замер.

Дамблдор протянул руку, подхватил пергамент, освещённый огнём, опять синевато-белым, и громким отчётливым голосом прочитал:

— «Чемпион Дурмстранга — Виктор Крам».

Зал содрогнулся от грохота аплодисментов и восторженных криков.

— Так и должно быть! — в самое ухо мне кричал Рон.

Виктор Крам поднялся с места и, ссутулив плечи, вразвалку двинулся к Дамблдору, повернул направо и, миновав профессорский стол, исчез в соседней комнате.

— Браво, Виктор! Браво! — перекричал аплодисменты Каркаров, так что его услышал весь зал. — Я знал, в тебе есть дерзание!

Постепенно шум в зале стих, внимание всех опять приковано к Кубку. Пламя вновь покраснело, и Кубок выстрелил ещё одним куском пергамента.

— «Чемпион Шармбатона — Флёр Делакур»! — возвестил Дамблдор.

Что же они так копаются. У меня дела, между прочим, и нервы не железные.

Девушка, так похожая на вейлу, легко поднялась со стула, откинула назад волну белокурых волос и летящей походкой прошла между столов Гриффиндора и Хаффлпаффа. Её соотечественницы, сидящие за столом Рэйвенкло, ей почти не аплодировали, а две девочки так даже разрыдались. Зато шармбатонцы мужского пола хлопали за четверых каждый. Флёр Делакур удалилась в соседнюю комнату, зал опять утих.

Осталось узнать чемпиона Хогвартса и можно сбегать!

Всё опять повторилось. Огонь покраснел, посыпались искры. Из Кубка вылетел третий кусок пергамента. Дамблдор поймал его и прочитал:

— «Чемпион Хогвартса — Седрик Диггори».

— Ну почему он?! Почему? — возопил Рон.

Кроме меня его, однако, никто не услышал: взорвался криками стол Хаффлпаффа. Все до единого хаффлпаффцы вскочили на ноги, топали, вопили до хрипоты, приветствуя, идущего к профессорскому столу, Седрика. Аплодисменты не смолкали долго. Дамблдор стоял и ждал, блин он же сейчас ещё речь говорить будет. И он, довольно улыбаясь, начал свою речь, стоило ученикам притихнуть.

Но речь директора неожиданно прервал Кубок Огня. Огонь вдруг покраснел. Посыпались искры. В воздух взметнулось пламя и выбросило ещё один пергамент.

Дамблдор, не раздумывая, протянул руку и схватил его. Поднёс к огню и воззрился на меня. Повисла длинная пауза. Дамблдор смотрел на пергамент, весь зал смотрел на него. Наконец, он откашлялся и прочитал:

— «Гарри Поттер».

Эх, и что мы попёрлись на этот ужин. Я осмотрел замерший в шоке зал и за доли мгновенья навсегда запоминал реакцию каждого. Дамблдор и Грюм знают, что сие безобразие не моих рук дело, а вот остальные преподаватели либо допускают подобную мысль, либо не сомневаются, что я бросил своё имя в кубок. Гриффиндорцы в восторге, за двумя исключениями, мы круче всех и Гриффиндор рулит. Рэйвенкло, Слизерин и Хаффлпафф возмущены, особенно Хаффлпафф — как же, у них хотят украсть славу. Среди гневных взглядов жёлто-знамённого факультета я вдруг поймал обеспокоенный и даже испуганный взгляд Светы Бэкингем. Меня будто накрыло непонятным, но приятным теплом. Не время — я с сожалением стряхнул с себя неожиданный дар.

— Гермиона, Рон, мне нужна ваша помощь, — почти прошептал я, обращаясь к двум исключениям с родного факультета. В звенящей тишине мой шёпот услышал весь стол.

Рон отвернулся, сделав вид что сильно занят.

— Хорошо, Невилл, примешь у меня Непреложный обет, Гермиона свидетель.

Когда мы вышли к Кубку тишина сменилась гулом.

— СОНОРУС, — поспешил я, пока кричать ещё есть смысл, пока не решил высказаться кто-то из взрослых. Невилл неловко взял мои руки в свои, Гермиона приготовила палочку и зашептала, подсказывая растерянному однокурснику. Невилл как эхо повторял за ней.

— Клянёшься ли ты, Гарри, что не бросал своё имя в Кубок?

— Клянусь, — сказал я. Из палочки Гермионы вырвалась красная лента и обвилась вокруг наших с Невиллом рук.

— Клянёшься ли ты, Гарри, что никого из совершеннолетних волшебников не просил положить своё имя в Кубок? — зашептала Гермиона, подсказывая Невиллу. Бедняга, думавший, что уже всё, на автомате повторил за девочкой. Было хорошо видно, что не только он не предположил такой вариант. Профессора растерянно переглядывались. У учеников, тех, которым не было семнадцати, невероятно огромными буквами ясно читалось на мордах лица «так просто»?!

— Клянусь, — сказал я, и вторая лента обвила наши с Невиллом ладони.

Всё ещё надеясь, что оно как-нибудь само рассосётся, я повернулся в сторону Гриффиндорского стола. Но Дамблдор меня развернул.

— Тебе в ту дверь, Гарри, — без улыбки произнёс директор.

Ну зачем, зачем мы попёрлись на этот ужин — в который раз думал я, идя вдоль преподавательского стола. Открывая дверь, я услышал вопль пришедших в себя близнецов:

— Почему ты нам не рассказала?!

Войдя в небольшую комнату, где находились чемпионы, я постарался запастись терпением, всё проходит и это пройдёт…

* * *

— Гарри, прости, я не подумал, прости, — Рон выглядел несчастным, нас слишком много связывало. Пусть сначала Уизли хотел дружить с Мальчиком Который Выжил, а я просто спрятаться за его спиной от диких поклонников, но потом был тролль, поход за философским камнем, шахматы МакГонагалл. Почти полугодовая травля, когда меня считали наследником Слизерина, и поход к акромантулам в Запретный лес. Было, было слишком много, поэтому я разозлился на Рона, как никогда бы не разозлился на кого-то постороннего. И поэтому простил его после первых же слов. Но моё прощение не отменяло серьёзного разговора.

— Славы захотелось, хочешь поменяться со мной местами? — почти спокойно спросил я. — Представь взмах волшебной палочки и всё… ты — Мальчик Который Выжил. Один. Никого нет, ни матери, ни отца, — я говорил вкрадчиво, следя, чтоб он прочувствовал каждое слово, — ни Билла, ни Чарли, нет Перси и близнецов, нет Джинни. Зато есть слава. Много славы, её хватает, чтобы собрать кучу неприятностей, но недостаточно, чтоб помочь единственному родному человеку.

После каждого моего слова Рон всё больше бледнел, пока его кожа не приобрела синеватый оттенок. Я глубоко вздохнул и сбавил обороты. Нервы. Сначала непонятно о чём больше получаса ругались преподаватели. Потом совершенно дурацкие наезды Делакур. Её высокую духовную организацию, видите ли, оскорбляет необходимость соревноваться с младшекурсником. Добил меня Седрик, когда нас уже отпустили, он где-то даже доброжелательно поинтересовался, как мне удалось бросить своё имя в Кубок. Ну конечно, Седрик же мой непреложный обет не слышал. Зато я после его вопроса ясно увидел, как легко могла повториться травля второго курса.

— Ладно, проехали, надеюсь, в следующий раз ты будешь сначала думать, а потом обвинять, — чуть успокоившись, сказал я Рону.

Друг, всё-таки друг усиленно закивал бледной мордахой и, стремясь забыть с концами неприятный момент, воспользовался безотказным способом, напомнил о Плане.

— Пошли уже, там, наверное, Сах с Римусом гадают, куда мы запропастились.

— Действительно, пошли, — заметно расслабилась всё ещё слегка напуганная Гермиона. — Надеюсь, тебе ничего не нужно взять из спальни, потому что мимо празднующих гриффиндорцев ты не пройдёшь даже под мантией-невидимкой. Поэтому мы с Роном и ждали тебя здесь, возле Большого зала.

Просачиваться мимо празднующих не пойми что гриффиндорцев мне совершенно не хотелось. Но всё же конец октября — это далеко не май, и я смущённо напомнил друзьям о необходимости взять тёплую одежду.

— Я взяла, — порадовала меня Гермиона. — Вон на подоконнике лежит.

Мы, быстро одевшись, скрылись под мантией-невидимкой, добавили заглушающие чары, чары, устраняющие запахи, и побили все рекорды по командному бегу, не высовываясь из-под покрывала. Не знаю уж, проводят ли где-нибудь такие соревнования.

— Надеюсь, нас не станут искать, — озвучила причину своего беспокойства Гермиона. Когда мы уже вошли в тоннель за Дракучей ивой.

— Поищут и перестанут, — напрягся Рон, не желая вспоминать ни про Кубок Огня, ни всё остальное.

— Действительно, — согласился я. — К МакГонагалл они не пойдут, а если пойдут, мы всегда можем сказать, что ходили в Тайную Комнату стресс снимать.

— Это как? — деловито уточнил Рон. Может, не знает, как стресс снимают, и любопытничает. А может, чтоб в показаниях не путаться.

— В дуэлях практиковались.

Гермиона серьёзно покивала, одобряя предполагаемое алиби.

— Что там у вас случилось? — поприветствовал нас Сах. То есть Сириус в гриме. Был он основательно на взводе, и мы, переглянувшись, решили не вдаваться в подробности.

— Еле вырвались, — ответил за всех я.

Римус как самый спокойный взял организацию нашего перемещения в Годрикову Лощину на себя.

— С-Сах, бери Гарри, аппарируй к калитке, я аппарирую Рона с Гермионой по очереди.

Сириус резко кивнул, кажется, даже мысленно сосчитал до десяти, и мы аппарировали. В очередной раз успокаивая свой организм после этого увлекательного занятия, я напомнил себе, как ещё Рем говорил, что самостоятельная трансгрессия неприятных ощущений не вызывает. Очень на это надеюсь. Осознав, что мысленно отдаляю момент, я собрался и посмотрел на свой дом. Живая изгородь успела здорово разрастись за тринадцать лет, прошедших с того дня, когда Хагрид забрал меня из развалин, что лежали среди высокой, по пояс травы. Большая часть коттеджа устояла, хоть и была сплошь оплетена плющом, но правую часть верхнего этажа снесло начисто, возможно, именно там ударило отражённое заклятие. Мы с Сириусом стояли у калитки и смотрели на разрушенный дом, каждый находился в плену своих страхов. Отвлекла нас Гермиона.

— Не понимаю, почему его не отстроили заново? — шепнула она.

— Из него сделали памятник, — так же шёпотом ответил Сириус и взялся за ржавую калитку.

Должно быть, его прикосновение привело в действие чары. Над калиткой возникла вывеска, поднявшись из зарослей крапивы и сорной травы, словно странный быстрорастущий цветок. Золотые буквы на деревянной доске гласили:

Здесь в ночь на тридцать первое октября

Тысяча девятьсот восемьдесят первого года

Были убиты Лили и Джеймс Поттеры.

Их сын Гарри стал единственным волшебником в мире,

Пережившим Убивающее заклятие.

Этот дом, невидимый для маглов, был оставлен

В неприкосновенности как памятник Поттерам

И в напоминание о злой силе,

Разбившей их семью.

Вокруг аккуратно выведенных строчек доска была сплошь исписана. Здесь приложили руку множество волшебников и волшебниц. Кто-то просто расписался вечными чернилами, кто-то вырезал свои инициалы, многие оставили целые послания. Более свежие выделялись на фоне наслоений магических граффити, скопившихся за тринадцать лет, а содержание было у всех примерно одно и то же.

«Удачи тебе, Гарри, где бы ты ни был!», «Если ты читаешь это, Гарри, мы с тобой!», «Да здравствует Гарри Поттер!».

— Свинство — портить вывеску! — возмутилась Гермиона.

— Ну почему же, — возразил я. — Мне нравится, что они так написали. Но раз из дома сделали памятник, получается, он не мой?

— Нет. Джеймс его снял, когда Упсы уничтожили семейный особняк. Тогда погибли родители Джеймса, твои бабушка и дедушка, удачно, что Лили вместе с тобой гостила у своих родителей, — ответил мне Сириус, при этом так смутился, будто это он у меня дом потырил. — В Годриковой Лощине почти все дома принадлежат Министерству и сдаются в аренду. Построить же свой дом в то время было не так быстро и просто. Потом было заклятье Доверия и Джеймс с Лили уже не могли покидать дом…

Сириус замер не договорив, впрочем, все и так знали, что было потом.

— А ты хочешь, чтобы этот дом был твоим? — неловко спросил Рон, оглядывая развалины.

— Видишь ли, друг мой, — изобразил я нравоучительный тон, — раз этот дом не мой, то мы сейчас собираемся проникнуть в чужой дом, а в чужом доме можно нарваться на охранные чары или хотя бы сигнализацию.

— Ну это как раз не проблема, — встряхнулся Сириус.

И они с Римусом, переглянувшись, приступили к взлому министерской собственности.

Действительно, через несколько минут мы без проблем вошли в дом. По словам Римуса, там не было ничего серьёзного, и если б мы не собирались использовать дом, снимать чары вообще не было необходимости. Зайти почтить память или просто поглазеть может любой.

А вот двигать стенку, чтобы разместить наше золотое панно, уже нельзя. Нет, моя первая детская была совсем немаленькой, но нам было нужно, чтоб место смерти мамы было точно в центре знака бесконечности. К счастью, Сириус хорошо помнил месторасположение тел. Я невольно усмехнулся превратности судьбы, когда самый страшный кошмар становится «к счастью». Здесь, в разрушенном доме големы, изображающие родителей, производили более сильное впечатление, чем в доме Саха в Хогсмиде. Бедняга Сириус, бледный даже сквозь чёрную краску, безумным взглядом шарил по комнате: по местами обожжённым и разрушенным стенам, по частично рассыпавшейся в труху мебели, по дырам в полу. Лишь бы не смотреть на рыжеволосую женщину, стоящую в переплетении рун, в кругу, окружавшем центр знака бесконечности, но спиной к знаку. Сам я встал позади неё также в круг, в отведённое рунами место. Рон и Римус встали в кольца бесконечности. Сириус, вспомнив о своей роли, встал позади меня вне схемы для подстраховки. Гермиона также заняла своё место вне панно и приготовилась, её задачей будет усыпить извлечённого из прошлого человека во избежание. И пусть сейчас у нас лишь пробный заход, Гермиона не сочла возможным расслабиться, а без маминого голема схема и вовсе не заработает.

Римус и Рон прочли заклинание, указывая палочками в центр знака. Я вслед за ними направил туда же свою палочку и произнёс заклинание. Сегодняшняя Реальность потеряла чёткость очертаний, расплылась миражом. Зато реальность тринадцатилетней давности была видна яснее ясного, и сквозь мерцающую статую я видел живую, родную женщину, загораживающую собой кроватку с ребёнком. Из-за этого я не видел того, кто говорил ей:

— Отойди… Отойди, девчонка…

Мне и не хотелось его видеть, мне хотелось протянуть руку и забрать маму, пока зелёный свет не достиг её. Но не сейчас… не сейчас… Впрочем, руку я всё же протянул на пробу. Рука, исчезнув по локоть из сегодняшней реальности, в прошлом не проявилась. Но я почувствовал, как кончиков пальцев коснулись колыхнувшиеся в движении волосы. Медленно, мучительно, словно срывал с руки кожу, я возвращал её в сегодня. Но на смену почти невыносимой боли пришло ликование. Получилось! У нас Получилось! Мы переглядывались неверяще, безумно, дико, счастливо! Получилось!

— Вниз быстрее, — воскликнул Сириус, подхватывая заклинанием золотое панно, стряхнув с него нас, не заметив. Хотя мы также не склонны были обращать внимание на подобные мелочи, ведь у нас получилось!

Внизу разместить наше гигантское ювелирное творенье было несколько сложнее, чем в детской. Пришлось, предварительно отметив нужное место, наложить чары расширения на довольно тесный коридорчик. Как и там наверху, сегодняшняя реальность потеряла чёткость, и сквозь неё проступила реальность тринадцатилетней давности.

— Лили, хватай Гарри и беги! Быстрее! Я задержу его… — кричал мужчина, даже со спины так похожий на меня.

Он кричит, навстречу зелёному свету, закрывая собой проход. Я протягиваю руку… и ничего… мне преграждает дорогу тонкая, будто стенка мыльного пузыря, плёнка. Я надавил сильнее… но дрожащая плёнка даже не думала поддаваться. Я уже стучал по ней… А дальше не помню… кажется, меня обнимал Сириус… Кажется, Гермиона таки потренировалась в усыпляющем заклинании…

Проснулся я на диване в доме Саха, в Хогсмиде: вполне спокойный, слегка смущённый за устроенную истерику, и имел приблизительный план дальнейших действий.

— Завтра попробуем снова, только папиного голема сделаем не из третьего варианта зелья, а из первого, как и мамин. И вообще, третий и второй варианты больше не варим. — Познакомил я друзей с программой ближайшего будущего.

— Мы тоже об этом подумали, — кивнула Гермиона.

— Только не завтра, а в следующие выходные, — внёс поправку Сириус. Я вскинулся, но наткнулся на четыре пары глаз, более чем убеждённых в своей правоте.

— Ребёнок, — Сириус сел рядом со мной на диван. — У нас голем Джеймса получился с третьей попытки. И нет ни одной причины полагать, что в следующий раз получится с первого раза.

— На вот лучше выпей. Это успокоительное, — Римус сунул мне в руку склянку и видя, что я всё ещё медлю, добавил: — мы все уже выпили.

Что удивительно, в замок мы вернулись не так уж поздно, некоторые особо упёртые гриффиндорцы ещё праздновали чем-то явно покрепче сливочного пива.

— Безобразие! — возмутилась Гермиона. — Интересно, где старосты.

— Наверное, их связали, засунули во рты кляпы и отлевитировали в постели, — предположил Рон.

— Зачем такие сложности, неужели никто из старшекурсников не знает усыпляющего заклинания? — выступил я против жестокого обращения со старостами.

— Придурки, — неубедительно обругала нас Гермиона. Неубедительно потому, что во время разговора и она, и Рон искоса поглядывали на меня, проверяя состояние.

Ладно, пьянствующие гриффиндорцы, но Невилл посреди ночи читающий невероятно толстую и умную книжку — это уже серьёзно.

— Ты чего не спишь? — ошалело спросил Рон.

Невилл, вместо того чтобы послать нас или хотя бы спросить «а вы где были», поднял рассеянный взгляд от книжки и ответил.

— Мне профессор Грюм дал почитать. Он сказал, я молодец не растерялся, — смущённо покраснев, не так часто его уж хвалят. Невилл добавил, показывая нам обложку. — Это о магических средиземноморских водных растениях и их свойствах. Наверное, профессор Спраут сказала ему, что я хорошо разбираюсь в гербологии.

— Ну, молодец — это звучит по-детски, но ты действительно мне здорово помог, — и тут меня осенило, как будет лучше всего поблагодарить одноклассника за помощь, и я спросил: — Хочешь с нами по утрам зарядку делать?

Невилл согласился, но, по-моему, не очень обрадовался. Кажется, он просто не смог подобрать слова, чтобы отказаться. Но когда подобные мелочи останавливали желающих причинить добро и творить мир?