Не так страшен драккл, как его бабка (джен)

Разочаровавшись в женщинах, Рон принялся усердно наводить порядок в доверенном ему помещении. Мало-помалу мусор собирался в кучки, кучки пересыпались в ведро и выносились на гору всякого хлама в дальнем углу двора.

Время шло. Вот уже и половина курятника приведена в порядок. Вот уже и на две трети приятно поглядеть. А вот уже и весь курятник выметен дочиста. Рон окинул его хозяйским взглядом и довольно усмехнулся. Даже залети сюда самая скандальная гарпия с характером тетушки Мюриэль, все равно бы не нашла, к чему придраться: работа была выполнена качественно и в срок. Так что теперь Рон Уизли с чистой совестью мог выйти на вечернее солнышко, хорошенько отмыться у колодца и, растянувшись на травке под старым дубом, смотреть на бегущие облака и грызть невесть откуда взявшиеся в курятнике окаменевшие галеты.

За время уборки Рон снова успел проголодаться. Интенсивный физический труд на свежем воздухе всегда приводил его желудок в состояние боевой готовности, а пирожки, судя по всему, ему сегодня больше не светили. Поэтому, обнаружив на полке у двери, где стоял фонарь и лежали заплесневелые спички, запылившуюся пачку галет, Рон обрадовался ей, как родной. Рядом с галетами лежал еще и мешочек с орехами, но покуситься на него Рон не решился — мало ли с какого дерева сорваны эти орешки. Вот так раскусишь один — и превратишься в пушистую белку, будешь день-деньской сидеть в дупле и орехи щелкать. А галеты были самые обычные, маггловские, от «Хантли и Палмерс» (1), так что Рон, внимательно осмотрев, признал их условно пригодными для употребления, а, значит, вполне съедобными.

Когда-то, давным-давно, трое друзей сидели в палатке под проливным дождем и зябко жались друг к другу, поочередно грея руки над синим огоньком в стеклянной банке. Гермиона доставала из рюкзака пачку заплесневевших галет, найденных на одной из заброшенных ферм, вынимала из хрустящей упаковки три коричневых пластинки, похожих на аккуратно нарезанные кусочки картонной упаковки, и бережно прятала похудевшую пачку назад в рюкзак. Пока Рон и Гарри пытались размочить в воде свою долю, Гермиона рассказывала, что в давние времена моряки называли галеты морским хлебом, корабельным печеньем или мичманскими орехами. Во время американской войны Севера и Юга армейские повара часто клали в котел с горохом или фасолью немного бекона, маринованной говядины, прессованных овощей и обязательно — мешок накрошенных галет. Но есть такое блюдо было практически невозможно, и солдаты, как правило, разбивали свою порцию камнем или прикладом винтовки, а затем размачивали в воде или просто держали во рту, ожидая, пока эта адская смесь размокнет. Потому у солдат галеты носили более прозаические названия: "печенье из железного листа", "зубная боль", или "замок червей": жукам-долгоносикам, в отличие от солдат, армейские галеты пришлись более чем по вкусу.

В найденных Роном галетах долгоносиков, слава Мерлину, не обнаружилось, но на этом их достоинства и исчерпались. Однако Рон упрямо грыз каменные прямоугольники, запивал их колодезной водой и строил гениальные планы побега из этого заколдованного места.

Планы упорно не желали строиться. Наверное, мыслительному процессу гениального стратега отчаянно мешали доносящиеся из дома веселые голоса и издевательский запах печеного теста, разносящийся по всему двору с навязчивостью одуревшей от весеннего разноцветия пчелы.

— Руни, а ты любишь лимерики? — вдруг послышалось над головой Рона. Тот от неожиданности подскочил, выронив из рук галету, но, увидев, кто к нему пожаловал на этот раз, снова улегся на траву.

— Не знаю, не пробовал, — пробурчал Рон. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что вот этот паренек в очках и обычных маггловских кроссовках и есть их неуправляемый хогвартский полтергейст. — А что?

Жора по-турецки умостился на ивовой ветке и, размахивая дудочкой, продекламировал:

Жил-был мальчик по имени Рон.

Он был просто безумно влюблен

В мясо, соус, картошку, в макароны немножко,

И, конечно же, в крепкий бульон. (2)

— А, ты об этом... — у Рона моментально пропал аппетит. Его снова бросило в жар, как и в тот момент, когда Тина объяснила, почему он с такой жадностью набрасывался на пищу, и он снова расстроился. Но не из-за насмешки над своим обжорством, нет — вкусно поесть любят многие, а вот спокойно воспринимать подшучивания над своими недостатками он, похоже, не научится никогда. Это только Тонкс умела первой посмеяться над своей неуклюжестью.

Молодой метаморф Нимфадора -

Идеальный образчик аврора.

С колдовством или без

Разнесет дом и лес

Ловкий быстрый боец Нимфадора.

Так, кажется, распевала она, собирая с пола осколки очередной свалившейся со стола чашки...

— Да, лимерики — это вам не примитивные новоделки! — важно заявил Жора. — Это древнейшее и ценнейшее наследие нашей цивилизации. Они использовались в величайших битвах наравне с боевым оружием. И я горжусь, что мои лимерики тоже внесли свой вклад в историю борьбы свободного народа с поработителями:

У могучего Темного Лорда

С воскрешения страшная морда.

Ей он магов страшит,

И ни кто не спешит

Встать под знамя того Волдеморта! — пафосно продекламировал он.

— Это вообще-то Ли Джордан сочинил, — возмутился Рон. — Что же ты, поганец, чужие стихи воруешь?

— Уизли, ты что, с ума сошел? — Жора постучал дудочкой по лбу. — Какой Ли Джордан? Это же лимерики, а не госпел. Мы на пару с Шеймусом его сочинили, а Ли только озвучил в «Поттеровском дозоре».

Рон озадаченно умолк. Он привык, что Ли Джордан обычно озвучивает собственные мысли, вот и не подумал, что лимерики о Волдеморте мог сочинить кто-нибудь еще. А Шеймус, оказывается, еще и поэт...

— Все, Уизли, я на тебя обиделся! — Жора сложил руки на груди и демонстративно нахмурился. — Не умеешь ты ценить настоящую поэзию. Может, хоть твои дети ее оценят? Или племянники? Сколько там вашей Мари-Виктуар до Хогвартса осталось?

Рон прошипел сквозь зубы что-то нечленораздельное. О мстительном характере Пивза и его злопамятности в Хоге не знали разве что мыши. И если Рон сейчас же его не умаслит, то малютке Вик в свой первый год в школе придется ой как несладко...

— Галету будешь? — брякнул Рон первое, что пришло в голову, и протянул Жоре раскрытую пачку.

— Давай...

Жора отобрал у Рона всю пачку, вытащил галету и бодро ею захрустел. — Ничего так ископаемое, в качестве перекуса сойдет.

Он стряхнул крошки Рону на голову и заявил:

— Ладно, Уизли, я сегодня добрый. Предлагаю договор: ты выслушиваешь три моих лучших лимерика, от души расхваливаешь их, и после этого я тебя прощаю. Идет?

Рон призадумался. Если судить по передачам «Поттеровского дозора», лимерики у Пивза, действительно, были хороши. В стихотворном плане, разумеется. Что же касается их содержания, то для него у Рона других слов, кроме неприличных, не находилось.

— Я похвалю твои лимерики, если они не будут оскорблять мою семью и друзей, — выдвинул Рон встречное условие. — Годится?

— Годится! — легко согласился Жора. Он спрыгнул с дерева, оглянулся вокруг, выбрал местечко поживописнее, встал в позу Локонса и завел:

На штанах у курсанта Уизли

Сзади дырочку мыши прогрызли.

И домой бедный Ронни

Мчит, как загнанный пони,

Чтоб зашила их миссис Уизли.

Услышав первую строчку, Рон было напрягся, но затем расслабился. Ну и что, что он до сих пор иголку с ниткой в руках держать не умеет? Не мужское это дело — штаны зашивать. Для этого хозяйственные заклинания есть. До появления в Норе заплатка прекрасно держится, нечего и заморачиваться со всяким шитьем.

— Ну как, понравилось? — поинтересовался Жора.

— Очень! — проникновенно произнес Рон, прижимая руки к сердцу. Подобным образом мать всегда благодарила тетку Мюриэль, когда та спрашивала, понравились ли Джинни ее столетние обноски.

На самом деле все подаренные теткой шали и пледы мать бережно распускала, а затем вязала из них свитера и носки, благо что шерсть на них всегда была самого высшего качества. А из чепчиков и остатков ниток Джинни плела шикарные раколовки. Но тетке, конечно же, знать об этом не полагалось. Вот и Жора без подробностей вполне обойдется.

— Все очень складно, — изобразил литературного критика Рон и, подумав, добавил: — И в рифму.

— Слабенько, конечно, — скривился Жора, — но что можно взять с человека, который никогда не слышал ни о Геро, ни о Колридже. (3) Ладно, слушай дальше!

Раз девица по имени Лавгуд

Переела чудеснейших ягод,

И с тех пор кизляки,

Нарглы и хомяки

Постоянно преследуют Лавгуд.

— Э, нет! — подскочил Рон. — Это я хвалить не буду.

— Почему? — искренне удивился Жора. — Тебе не нравится рифма «кизляки-хомяки» или не устраивает созвучие «Лавгуд — ягод»? Так это классическая бедная женская рифма с использованием ассонанса. Что тебе в ней не так?

— Мы договаривались, что ты не будешь оскорблять моих друзей! — твердо сказал Рон. — А Луна Лавгуд — мой друг.

— Нет, Уизли, — хохотнул Жора и вгрызся в галету. — Твои друзья — это Поттер, Томас, Джордан и прочие господа мужского пола. А вот Луна Лавгуд — это подруга, а не друг. А о подругах в нашем соглашении не было ни слова, галета свидетель! — Он для убедительности тряхнул пачкой. — Так что, или хвали, или я начинаю подбирать рифму к имени Виктуар. Как тебе нравится изысканное словечко «пеньюар»? Или, лучше, «будуар»? Есть, конечно же, еще такие приятные мужскому сердцу слова как бар, омар, портсигар и перегар, но, думаю, до таких крайностей у нас с тобой дело не дойдет.

— Мне понравилось! — сцепив зубы до хруста, прошипел Рон. Сам виноват — не стоило ему связываться с Пивзом. Знал же, что какую-нибудь подлянку тот да подкинет. Но ради спокойствия малышки Вик он должен молчать. Что он, не сможет перетерпеть какие-то там пять строчек?

Жора скривил губы.

— Слабовато... — манерно протянул он. — Рональд, ты знаешь, что для автора фидбэк, то есть, отклики на его выстраданные произведения — это как... как лимонные дольки для вашего покойного директора. Жить без них можно, но вместе с ними всё же веселее. (4)

— Мне очень понравилось! — Рон сделал ударение на слове «очень». Ничего более подходящего ему в голову не пришло.

Жора покачал головой.

— Руни-Руни... Сразу видно, что ты не поэт. Будь ты поэтом, понял бы, что читательские отклики — это топливо для последующего творчества, нектар небесный, душу поэта услаждающий. Это живительная вода с органическим удобрением для цветка поэзии...

Он зло прищурился и прошипел:

— Это, мать вашу, как минимум уважение к автору, который не спит ночами, пытаясь натянуть вдохновение на анатомию стихотворной фразы.

— Я безумно впечатлен! — так же, сквозь зубы, проговорил Рон. Хвалить лимерики Пивза оказалось не легче, чем жевать сухую галету. Но деваться было некуда. — И эти твои... бедные рифмы, они совсем не бедные, а очень даже богатые. Этими... — он поднапрягся и выдал: — Эпитетами и риторическими восклицаниями.

Рон понятия не имел, богаты ли эпитетами и риторическими восклицаниями лимерики Пивза, но это были единственные подходящие к случаю слова, которые он смог вытащить из памяти. Гермиона не раз упоминала эти термины, разбирая старые свитки с выступлениями членов Визенгамота. Правда, говорила она о них в несколько ином ключе, типа: «Одни эпитеты и риторические восклицания, Мерлина вам в печенку! И хотя бы один конкретный факт где-нибудь упомянули, сволочи козлобородые!»

Да, не один Рональд Уизли после войны страдал избыточным красноречием. И Гарри, и Гермиона, и даже Джинни время от времени тоже позволяли себе употребить то или иное нелитературное выражение. Но почему-то лишь одному Рону Уизли посчастливилось оказаться в мире собственных словесных изощрений.

Хотя, страшно подумать, где могли оказаться Дин или Гарри с их маггловскими выражениями. Впервые услышав, как Дин ругается медвежьими ногами, выросшими из того места, откуда берутся дети, Рон не знал, восхищаться ему или ужасаться. Даже ему, с его привычкой сквернословить, такие обороты были недоступны.(5) Подобная трансфигурация в магическом мире, наверное, не снилась даже самому извращенному маньяку. Да он сам на Лаванду три дня после этого смотреть нормально не мог...

— М-да... — Жора окинул его скептическим взглядом.— Не Хэззлитт, что ни говори.(6) Но, впрочем, что я хочу от человека, который ни разу в жизни не был на уроке литературы и понятия не имеет, что фалеков гендекасиллаб есть сложный пятистопный метр, состоящий из четырёх хореев и одного дактиля, занимающего второе место. Ты вообще в курсе, что античная метрика требовала в фалековом гендекасиллабе большой постоянной цезуры после арсиса третьей стопы? Нет? Вот и молчи тогда, невежда, и внимай настоящему шедевру классической английской поэзии!

Он пакостно усмехнулся и Рон напрягся, предчувствуя недоброе. Откуда-то изнутри начало подниматься стойкое убеждение, что этот самый шедевр ему очень и очень не понравится.

— Гриффиндорке какой-то там Грейнджер... — нараспев произнес Пивз и умолк, испытывающе глядя на Рона.

«Не дождешься!» — сцепив зубы, мысленно ответил Рон.

— Стало скучно однажды под вечер... — донельзя похабно добавил Пивз. И гаденько улыбнулся.

Рон коротко замахнулся и ударил, целясь в издевательски поблескивающие очки. Однако рука его прошла сквозь Пивза, как сквозь воздух, и с размаху врезалась в крошащуюся каменную кладку.

Рон взвыл от резкой боли, пронизавшей руку, а бессовестный дух, как ни в чем не бывало, материализовался у него за спиной, кошкой вскочил ему на плечи, а затем, с силой оттолкнувшись, прыгнул прямо на крышу овчарни и, ловко балансируя на самом краю, завопил во все горло:

— Оборотки глотнула,

Превратилась в манула,

И теперь очень весело Грейнджер.

— Ах ты ж, дракклово племя... — не помня себя от злости, Рон схватил с земли первый попавшийся под руку камень и запулил его в кривляющегося на крыше Жору. Вот теперь он был точно уверен, что это Пивз: жорины приплясывания и ужимки один в один повторяли знакомые с детства повадки хогвартского полтергейста.

— Я тебе сейчас за манула копыта поотбиваю! — донеслось из открытого кухонного окна. — Тоже мне, Эдвард Лир (7) доморощенный!

— Я — не манул! — проорал Пивз и ловко уклонился от брошенного Роном камня. — Манул — не я!

Рон подобрал с земли еще один камень.

— Ну что, Уизли, видать, достойного ценителя поэзии из тебя не получится! — Пивз выбил на краю крыши звонкую чечетку. — Иди, пожалуй, дворничай дальше! А я, посижу здесь, на солнышке погреюсь, да рифму, которая поскладнее будет, подберу. Имя Виктуар — очень оригинальное, и рифма к нему должна быть соответствующей. Например, писсуар. Как тебе?

Рон зарычал. Глаза его заволокло алой дымкой и он, не помня себя, подхватил с земли тяжеленный валун, на котором недавно сидела Тина, и с ревом запустил его в кривляющегося Пивза. Сзади кто-то вскрикнул, Рона плотно обхватили за плечи, а над ухом раздался надрывный женский вопль:

— Жора-а-а!

— Ну чего вам снова неймется? — из стены высунулась знакомая кудрявая голова. — Чего кричишь? У меня там хемотронный датчик по ниточкам (8) разобран, а под дверью Ося ошивается.

Рон опустил руки и ошалело смотрел на двух абсолютно одинаковых Жор: одного — приплясывающего на краю крыши, и другого — в белом халате, до половины высунувшегося из стены.

— Это как? — тупо переводя взгляд с одного на другого, спросил Рон.

— Что «как»? — переспросил Жора. — Как датчик разобран или как Ося ошивается?

Джулия, — а это именно она придерживала сейчас Рона за плечи, молча указала Жоре пальцем на крышу.

Жора полностью вылез из стены, подошел к Рону и тоже задрал голову вверх.

— Тэкс, — сказал он и вытащил из кармана какую-то короткую сплюснутую трубочку, похожую на свисток. — С вами все ясно, дамы и господа.

Он поднес трубку ко рту и подул в нее.

— Курлык-курлык, — сказала трубочка. Жора на крыше перестал приплясывать и посмотрел вниз.

Жора, стоящий внизу, снова дунул в трубку.

— Бяк-бяк-бяк, — донеслось из трубочки. — Бяк-бяк-бяк.

Жора, стоящий на крыше, вдруг мечтательно улыбнулся и начал преображаться. Исчезли очки, кудрявая шевелюра распрямилась и позеленела, а за спиной выросли и затрепетали ажурные крылья.

— Душой я бабочка! — нагло ухмыляясь, заявил «младшенький», — а это, как теперь дошло и до Рона, был именно он. — И мне летать охота. И пирожков.

Он взмахнул крыльями и вспорхнул с крыши. В воздухе мелькнули острые копытца. На голову Рона один за другим свалились тяжелые маггловские кроссовки.

Настоящий Жора погрозил улетающему в сторону дома братцу кулаком, спрятал трубку и снова растворился в стене.

У овчарни остались только Рон и так вовремя подоспевшая Джулия.

— Значит, это был не Жора, — выдавил из себя Рон, до глубины души уязвленный тем, что его снова провели, как первокурсника.

— Нет, — покачала головой Джулия. — Это был наш младшенький. Его, кстати, Фавном зовут. Нам с тобой еще повезло, что он повелся на Жорин манок и не сыграл нам на своей дудочке что-нибудь паническое. Мы бы сейчас с тобой не стояли тут и не разговаривали, а сидели бы на верхушке дерева, трясясь от страха, или, сломя голову, бежали куда-нибудь подальше по чертополоху. Паника — это страшная сила, сам знаешь.

Рон только буркнул что-то нечленораздельное, но вслух ничего не сказал. Он не понаслышке знал, что такое паника, но зайцем по чертополоху скакать вовсе не собирался. Он Герой войны, как-никак, а не нежная фиалка.

Все еще ворча себе под нос, Рон отправился к овчарне и начал собирать свой инструмент, чтобы отнести его обратно в сарай.

— Ой, моя любимая метелка... — девушка взяла прислоненную к стене метлу и, перевернув ее, провела пальцем по оперению. — Сколько лет прошло, а она все еще как новенькая. Сколько же мы с тобой налетали вместе...

Рон, услышав это, моментально воспрянул духом.

— Как? — выдохнул он, — Значит, на ней, все-таки, можно летать?

— Конечно же, можно! — пожала плечиками Джулия. — Это же метла. Тем более, сделанная из птичьего пера.

— И... И я тоже смогу на ней полететь?

Джулия критически окинула его взглядом.

— В принципе, ноги у тебя длинные, — проговорила она. — Должно получиться.

— И что мне делать? — требовательно спросил Рон. — Я уже пробовал на ней взлететь, и у меня не получилось. Что надо сделать, чтобы она меня послушалась?

— Да ничего особенного. — Джулия вручила Рону метлу и отошла на несколько шагов.

— Слушай сюда! — уперев руки в бока, скомандовала она. — Садишься, значит, на метлу.

Рон поспешно оседлал свою метелку.

— Берешь разгон...

Рон набрал побольше воздуха и качнулся вперед, готовый к взлету.

— Делаешь несколько шагов...

Рон, не удержав равновесия, немного пробежался вперед.

— И громко-громко кричишь: «Ко-ко-ко!»

Рон от неожиданности споткнулся, запутался в ногах и свалился на землю. Не веря своим ушам, он поднял голову и посмотрел на Джулию. Та стояла в нескольких шагах от него и заливалась обидным смехом.

— Ты... — прошипел Рон, не находя подходящих слов. — Ты... кошка облезлая...

— Ко-о... — смеялась девушка. — Ко-ко-ко...

Рон, не помня себя, подскочил на ноги и бросился на обидчицу, занеся метлу для удара.

Но Джулии на месте уже не было. Только на вершине дуба затрещали ветки, и на подбежавшего к дереву Рона обрушился дождь прошлогодних листьев.

— Ко-о-о... — донеслось с раскачивающейся макушки.

Рон с разбега подпрыгнул, ухватился за нижние ветки и, подтянувшись, одним ловким движением оказался на дереве.

— Ко-о-о... — снова издевательски произнесла Джулия и захохотала.

Рон только заскрежетал зубами. Наверное, за сегодня он их уже до половины сточил, если не на три четверти.

Один, второй, третий ярус... Ветки под ногами трещали и опасно прогибались, но Рон этого не замечал. Он стремился вверх и только вверх, охваченный жаждой мести и неистовым желанием поймать коварную девчонку и оторвать ей хвост, уши и все остальное, до чего только дотянется.

Вот уже и верхушка кроны недалеко. Вот уже среди ветвей мелькнули подошвы мягких домашних шлепанцев с помпонами. Вот прошелестел и растворился в пожухлой листве очередной издевательский смешок. И вот Рон уже совсем рядом со своей жертвой. В отчаянном рывке он протягивает руку, чтобы схватить подлую обманщицу за тонкую лодыжку, но ловит только воздух. Одно мгновение — и вместо тонкой девичьей фигурки на тонкой ветке в нескольких ярдах оказывается юркий зубастый зверек. И, пока Рон оторопело хватался за ветку, чтобы не свалиться после своего неудавшегося броска, мохнатая драккла шустро скользнула по стволу вниз, напоследок мазнув Рона по щеке кончиком длинного пушистого хвоста.

— Ну, ничего-ничего, — хмуро пообещал Рон и, обняв качнувшийся от неожиданного порыва ветра дубовый ствол, погрозил кулаком вслед беглянке. — Мы еще посмотрим, кто кого.

_______________________________________________________

1. Речь идёт о популярных галетах Thin Captain's Biscuits, которые выпускались

английской фирмой "Хантли и Палмер" (Huntley and Palmer) до 1939 года

2. Лимерики авторства Мышиллы и Олега Воли.

3. Джон Геро и Семюэл Колридж — известные английские литературные критики.

4. Рассуждения о фидбэке — DarkFace и Tina Triksi.

5. Cunt with bear legs — самое непристойное английское выражение.

6. Уильям Хэзлитт — популяризатор творчества Шекспира. Его стиль отличают энергия, энтузиазм, ясность изложения при взволнованности тона.

7. Эдвард Лир — английский художник и поэт, один из основоположников «поэзии бессмыслицы», автор многочисленных лимериков.

8. Хемотронный датчик, иначе «химический сторож» — прибор, созданный на стыке электроники и химии.