Хроники профессора Риддла (джен)

7 февраля 1969 года

У Минервы недавно опять случился приступ великолепных идей, и на этот раз мне выпало вести свой курс в театр. По мнению Минервы, детей следовало приобщать к прекрасному, хотя ее методы я не могу назвать ни гуманными, ни эффективными: для приобщения был выбран любительский спектакль на Диагон-аллее по пьесе какого-то местечкового драматурга. Чтение этих монологов стихий с репликами на две страницы довело меня до точки кипения за рекордные семь минут, и от моей стихийной магии книга с пьесой обуглилась, а в лаборантской завыли инферны.

— Мисс МакГонагалл! — воскликнул я, на правах школьного друга довольно бесцеремонно врываясь в комнату Минервы. — Вот это, — я потряс в воздухе книгой, — это черт знает что такое! Это горячечный бред! Это пособие для психиатров! Но это не искусство!

— Слушай... — повернулась ко мне Минерва, и я с неудовольствием заметил колдографию Дамблдора у нее на столе. Когда Минерва отвернулась, Дамблдор жеманно поморщился и подмигнул мне.

— Погоди, — я постарался не обращать на Дамблдора внимания, — я понимаю, что по законам матстатистики магическое население численностью в пару десятков тысяч человек не способно порождать хорошую актерскую труппу, сильного режиссера и талантливого драматурга в каждом поколении. Но я категорически отказываюсь подвергать студентов этой ереси. Ты понимаешь, что после такого они возненавидят театр, драматургию, философию и литературу, и все это совершенно напрасно?

— Что ты предлагаешь? — оскорбленно спросила Минерва, встав передо мной и скрестив на груди руки. Дамблдор за ее спиной пялился на меня с явным романтическим интересом, словно забыл, как я отшил его на моем выпускном.

— Минни, я так не могу, — не выдержал я. — У меня такое ощущение, будто нас трое.

— Том, не смей его трогать! — вспыхнула Минерва, но я оказался проворнее и засунул Дамблдора между книгами. Минерва пару минут пыталась прорваться к своей полке, но моя магия была сильнее.

— Я предлагаю, — объявил я, — отвести детей на нормальный спектакль. Например, Королевский Шекспировский театр, бывший Шекспировский Мемориальный...

— Маггловский театр? — потрясенно спросила Минерва, забыв про мою выходку с колдографией Дамблдора и смотря на меня так, словно у меня за спиной выросли крылья, а над головой затеплился нимб. — Том, но ты же...

— Я же? Нет, вы же! Вы ютитесь в нескольких деревнях и одном квартале Лондона! Вы отдали магглам весь мир, который по праву принадлежал вам, причем с магглами и их потрохами впридачу! Какого эльфа ушастого я не могу смотреть хорошие спектакли, есть лучшую еду, путешествовать, не скрываясь, по миру? Какого Хагрида, прости за выражение, я могу аппарировать, но не могу выбирать между Вест Эндом, Сити и Вестминстером, а должен постоянно шататься по Диагон-аллее? А теперь вы и эти жалкие остатки, которые вы называете «волшебным миром», хотите переделать в угоду грязнокровкам! Вы же!

Минерва была, конечно, потрясена, но решение свое менять отказалась, ссылаясь на возможную реакцию чистокровных семей. И это наши реформаторы!

8 февраля 1969 года

Построились! Построились, негодяи! Ну что такого сложного в том, чтобы построиться по двое, объясните вы мне? Вас что, дикий программист укусил, вы кроме нуля и единицы чисел не знаете?

Мистер Малфой! Команды на взлет не было. И немедленно отдайте мисс Скитер ее перо. Впрочем, отдайте его лучше мне, без пера она как-то безопаснее. Мисс Скитер, не стройте из себя обиженную девочку. С меня довольно и статьи в прошлом номере стенгазеты про мою небольшую размолвку с министерской комиссией. «Какая боль, какая боль, Вольдеморт — Министерство — 5:0!» Может, вы себя еще и поэтессой считаете?

Мистер Уизли, что за чертовщину вы прицепили сзади к метле? Зачем вам мерять давление под крылом и давление над крылом? Слушайте, ну посчитайте вы хоть площадь метлы. И поделите на нее свой вес. От такого давления под крылом вас разнесет вместе с метлой. Что закон сохранения энергии? Артур, так мы никогда не взлетим. Объясню по дороге.

Мистер Гойл, что вы смотрите на метлу как Мерлинова борода на бритву? Долетите, не маленький. Поверьте, мне тоже поперек горла этот кавалерийский бросок. Но наш дражайший директор пожалел нам летучего порошка, пригнать Хогвартс-экспресс вообще отказался наотрез и даже на маггловский поезд денег не дал. А делать портшлюз ему, видите ли, нужно разрешение.

Белла, просто, знаете ли, больно смотреть на ваше романтическое одиночество. Неужели на всем курсе вам не нашлось на этот вечер достойного кавалера? И не думайте, что я не разгадал вашу игру. К вашему сведению, на курсе четное количество учащихся, и потому в романтическом одиночестве сегодня буду я. Что же касается вас... мистер Малфой! Подойдите-ка сюда. Будьте добры составить сегодня компанию мисс Блэк. А вы, Беллатрикс, приглядите за этим разгильдяем.

Двенадцать, пятнадцать... господа, постойте смирно хоть одну минуту! ... шестнадцать, девятнадцать? ... Ах, ну конечно! Ну разумеется! Дети, давайте хором позовем Артура и Молли!

9 февраля 1969 года

Стоит ли говорить, что вчера мы долетели только до Эдинбурга, выстроившись по дороге клином, как вороны, и за эти сорок минут я тринадцать раз облетал строй, возвращал отстающих, разнимал Скитер и Прюэтт (Скитер в отсутствие пера принялась устно составлять фельетон о романтических полетах на древних метлах-развалюхах), ловил пикирующего в крестьянский сарай Малфоя, который сказал Беллатрикс дерзость и получил Ступефаем в упор, выговаривал Беллатрикс за ее обычный сплав слизеринской жесткости и гриффиндорского безрассудства, отнял у Крэбба и Гойла в сумме семь бутылок пива и подумал, не стоит ли в волшебном мире ввести санкции за полеты в пьяном виде, чуть было не сошел с ума и в конце концов сотворил портшлюз до Диагон-аллеи.

Признаться, я рассчитывал, что лишние три часа на Диагон-аллее станут отдыхом. Мы даже правильно расселись в «Дырявом котле»: я во главе стола, Белла и Люциус одесную, Молли и Артур ошуюю, вроде как для симметрии со Страшным Судом. А дальше была тьма внешняя, которая получила задачу на подумать и скрежетала зубами.

К своему несчастью, я слишком увлекся разговорами со своими любимцами, и пропустил тот момент, когда число сидящих за столом стало стремительно уменьшаться. Из благодушных размышлений о применимости супергрупп к защитной магии меня вывел разъяренный рев хозяина «Дырявого котла».

— Да ты видела хоть раз, чтобы я яблочки свои какой гадостью поливал? — рычал трактирщик, гонясь между столиков за Скитер и пытаясь отнять у нее пергамент. Прытко пишущее перо тем временем вырвалось из сумочки Скитер, зашло трактирщику в тыл и писало ему на спине непристойности.

— Да у меня все продукты чистейшие, журналистка ты чертова! — вопиял разобиженный трактирщик. — Да моя вода Луи Пастеру в страшных снах снится, в ней же кроме воды нет ничего! Да моим пивом святой Патрик бы не побрезговал! Ух ты, погоди! — с этими словами трактирщик остановился, опершись на стул, чтобы перевести дыхание, и я использовал паузу, чтобы отловить Скитер за шкирку, отнять у нее пергамент и начать беспристрастное разбирательство.

В ходе разбирательства выяснилось, что Скитер, как всегда, заскучала за работой, стащила у меня свое дрессированное перо и отправилась на поиски сенсаций, маскируясь под заинтересованного интервьюера и стреляя глазками. Разумеется, пока трактирщик, молодцевато подбоченясь, рассказывал ей истории из своей длинной жизни, в которой нашлось место даже Луи Пастеру (врет, не дарил ему Пастер рецепт пастеризации пива, со дня смерти Пастера уже восьмой десяток лет пошел), прыткое пишущее перо по наущению Скитер записывало на пергаменте совсем другое: что в углах трактира такая грязь, что там наверняка сами собой тараканы завелись, Пастеру на посрамление (между прочим, сущая правда), что пиво в заведении разбавлено водой (вранье, разбавлено водкой, причем настолько безбожно, что я в него однажды медальон Слизерина уронил, так хоркрукс в медальоне потом всю ночь буянил и песни орал), что фрукты и овощи в своем небольшом хозяйстве трактирщик поливает запрещенными зельями, и они от этого светятся по ночам... И вот примерно на этом интересном месте оказалось, что трактирщик за годы работы наловчился читать вверх ногами газеты, которые посетители клали на стойку.

Не успел я примирить стороны, едва не оглохнув от их прений, на том, что Скитер напишет для «Дырявого котла» хороший рекламный слоган, а трактирщик за это подгонит нам на выпускной два бочонка своего чистейшего неразбавленного пива, как в дальнем конце Диагон-аллеи громыхнуло, и в трактире дрогнули стекла.

Я аппарировал на звук с отчетливым намерением убить Уизли за его опыты, но моим глазам предстал Косой переулок с пугающей пустотой вместо магазина Борджина. На абсолютно чистой площадке на месте магазина стоял славянский шкаф, а в нем сидел Малфой, вывесив наружу ноги и крепко задумавшись.

— Упс, — пробормотал Малфой, не заметив меня, — опять минус перед якобианом забыл поставить...

— Физик Якоби был великий экспериментатор, — с сарказмом сказал я, — но магазины не взрывал.

— Понимаете ли, милорд, — все так же задумчиво продолжал Люциус, бросив на меня невидящий взгляд. — Вот этот шкаф — это жутко занятная вещица. Работает почти как каминная сеть, только основное отображение в нем какое-то странное... — Люциус повернул ко мне исписанный пергамент, — как думаете, оно сжимающее? Мне бы неподвижную точку доказать, а то как-то не по себе...

Мне и самому стало не по себе, когда я представил, что магазин Борджина в полном составе был трансгрессирован не с компакта на компакт, а, например, размазан тонким слоем по пространству Дирихле, но я взял себя в руки и уверенно предположил, вслед за Люциусом, биективность отображения.

— Поздравляю вас, Люциус, вы балбес, — строго сказал я, сопротивляясь соблазну вникнуть в интересную задачу. — Во-первых, для теоремы Брауэра сжимаемость не нужна. Во-вторых, верните на место магазин Борджина, он мне дорог как память. В-третьих, марш в «Дырявый котел», и остальных однокурсников, кого встретите, гоните туда же.

Словом, отдых перед спектаклем задался настолько, что мое терпение истощилось до предела еще до третьего звонка. В первом действии по сцене шлялась Мировая Скорбь и старалась говорить значительно. Во втором действии к ней прибавилась Сила Любви, и я заподозрил Дамблдора в литературной бездарности и бесчеловечных опытах над студентами.

— Милорд, неужели магглы любят эту чепуху? — прошептала мне Беллатрикс в начале третьего действия, коварно наклонившись ко мне сзади и щекоча мою шею своим горячим дыханием и прядью своих волос.

— Магглы любят другое, Белла, — твердо ответил я. — Передайте по своему ряду, что мы уходим.

Шестой курс встал по моей команде как один человек, и я злорадно отметил повисшее у нас за спиной растерянное молчание горе-артистов, оставшихся наедине с тремя дремавшими в зрительном зале старушками. Мое левое ухо еще немного горело от шепота Беллатрикс, в прозрачном весеннем небе над Диагон-аллеей подмигивали первые звезды, и я внезапно почувствовал себя молодым.

— Мы отправляемся в Шекспировский театр в Олдвиче, — объявил я своему курсу. — Летим по координатам. Сегодня мы будем смотреть прогремевшую на весь Вест Энд «Войну роз», а не эту тягомотину, черт меня побери!