Нетерпение сердца (гет)

Северус

Северус размашистым торопливым шагом подходит к дому, где живет отец. Завещание, полученное в Гринготтсе, приятно греет карман. Гоблины смотрели на него как обычно свысока, но молча отдали документ. Конечно, на фоне богатого банка он выглядит кем-то вроде попрошайки. Все эти колонны, золотые узоры, натертая домовиками мраморная плитка. Да и черт с ними. Зато они живут в вечной ненависти и страхе.

Северус поднимается по грязной лестнице и стучит в дверь, но отвечает ему только тишина. Оглядевшись по сторонам, он открывает комнату заклинанием и осторожно заходит внутрь. Темно и холодно. Он включает свет и быстро обегает комнату взглядом: все на своих местах, на столе убрано, нигде не видны разбросанные бутылки. Отца нет, нет его верхней одежды, нет даже никакой записки.

Он чувствует, как холодеют пальцы. Что могло случиться? И кто за этим стоит: Лорд или обычная болезнь? Он спускается вниз и с трудом находит консьержа в какой-то грязной каморке.

— Меня интересует Тобиас Снейп, — холодно произносит Северус, глядя на старика в зимней жилетке. — Он съехал?

Старик сначала чешет спутанные седые волосы, словно вспоминая, потом говорит:

— А, этот, с желтоватым лицом? Так на скорой его увезли позавчера. Плохо ему стало, я нашел его на пороге, он…

— Куда увезли? — нетерпеливо перебивает Северус.

— В больницу, забыл название, сейчас в справочнике посмотрю, — старик исчезает в недрах каморки и появляется спустя три долгие минуты, в течение которых Северус пытается справиться с громко бьющимся сердцем. — Вот, возьмите, молодой человек. Вы ему кто будете?

Северус не отвечает, выхватывая листок из заскорузлых пальцев, и быстро вглядывается в мелкий почерк. Чаринг-кросс. А, это же почти бесплатная больница, куда свозят всех бедняков. Он был там однажды с матерью, и в памяти остались только осунувшиеся болезненные лица и впалые глаза.

Когда Северус заходит в обшарпанное здание, то сразу понимает, что здесь ничего не изменилось. Государство занимается всем, кроме больниц и школ — это он четко слышал от Дамблдора, — поэтому неудивительно, что многие магглы умирают от болезней, с которыми мадам Помфри справилась бы за полчаса.

Пройдя несколько кругов ада и заполнив десяток ненужных бумаг, Северус наконец попадает в общую палату. Отец лежит у самого окна, из которого явно поддувает, накрытый тонким синим одеялом. Он выглядит усталым и совсем больным.

Северус садится около его кровати и опасливо трогает его руку, бледную и горячую.

— Отец, — произносит он тихо, а потом добавляет: — Пап. Ты меня слышишь?

Слово звучит странно, относит его в далекое детство, в Паучий Тупик, к грязным кастрюлям и завывающему в трубах ветру.

Отец отзывается не сразу: он беспокойно ворочается, кряхтит, потом приоткрывает глаза:

— Сын, привет. Я немного сдал…

— Что случилось?

— Больная печень. Долго не протяну. Думаю, я отсюда уже не выйду. Как у тебя дела?

Северус сглатывает застрявший ледяной ком.

— У меня все хорошо. Я с Мэри.

Отец неожиданно широко улыбается.

— Эта девочка присмотрит за тобой, так что я очень рад. Держи ее крепко-крепко.

— Отец, что я могу сделать? — Северус сжимает его руку, и слабые пальцы отца сжимают его в ответ. — Какие лекарства нужны? Я все сделаю, что нужно, деньги есть.

Денег, конечно, нет, но он займет. У Малфоя или у Дамблдора, плевать, у кого. Отец не успевает ответить, потому что врач, зашедший в палату, мягко окликает Северуса:

— Молодой человек, пройдемте со мной.

Северус неохотно отрывает взгляд от отца и поднимается со скрипучего стула. Мерлин, тут еще пять человек! Как они существуют в этих условиях?

— Вашего отца спасет только пересадка печени, — врач смотрит на него серьезно сквозь толстые очки. — И времени очень мало. Нужно найти орган недели за две, иначе шансов не останется.

Северус мрачно смотрит в его круглое лицо с редкой бородой.

— И как его найти?

— Или у донора, мертвого или живого, или можно поделиться своей, или… Искать нелегально, но это уже совсем другая история. Вы хотите сдать анализы на совместимость?

Северус кивает и следующий час он переходит из кабинета в кабинет, покорно выполняя все указания. И только в самом конце он снова заходит к отцу, уставший и исколотый десятком иголок. Чертова маггловская медицина! Он рассказывает про дом, и отец на некоторое время оживает, думая, что можно там устроить, что посадить в саду. Северус выходит из больницы на свежий мартовский воздух, и его слегка шатает. Только потом он вспоминает, что ничего не ел с самого утра.

…Мэри встречает его встревоженно: она уже неделю после похорон бабушки живет в замке, в потайной комнате, прилегающей к его кабинету. Никакой комнаты там не было до того, как Дамблдор применил заклинание расширения, а замок подчинился. Директор тогда пошутил, что его кабинет уменьшился на такую же площадь, и тут же получил укоризненный взгляд от МакГонагалл.

Мать остается в Хогсмиде, без Мэри ей ничто не угрожает, да и она сама может постоять за себя.

— Я думала, что-то стряслось. Что с твоими пальцами?

— Брали кровь. В больнице на Чаринг-кросс, — брови Мэри взлетают, и ему приходится терпеливо все объяснить. — Я страшно хочу есть.

Пока он приходит в себя у камина, Мэри возвращается с кухни с целым блюдом еды, и они, усевшись у камина на скамеечку, поглощают пирог с почками, салат с тыквой и индейкой и запивают все травяным чаем.

Слова не идут, и Северус долго молчит, думая о том, что у отца нет теплого камина, а его одеяло слишком тонкое для такой погоды. Завтра нужно принести ему и одеяло, и еды, но завтра он должен быть у Лорда, а в замке полно дел, и пропустить занятия невозможно.

— У тебя завтра есть пара часов?

— Конечно, — Мэри понимает его без слов. — Завтра уроки начинаются только днем, думаю, с утра я успею появиться в больнице.

— У меня осталось немного оборотного зелья после вчерашних уроков. Побудешь пару часов мадам Пинс, ладно? Она, конечно, собьет отца с толку, но без оборотного появляться в Лондоне тебе нельзя. Просто вынужденная мера… Мне больше некого попросить, Мэри.

Она ласково проводит рукой по его щеке и кладет голову ему на плечо, пряча красноватые и еще опухшие от слез глаза. Ей непросто, и он это чувствует. Она старается держаться, но вчера он вернулся с обеда раньше и слышал, как она плачет, свернувшись комочком на мягкой софе. Северус сделал вид, что не заметил, потому что знает: ей хочется казаться, будто она справляется. Даже если это вообще неправда.

Он обнимает ее за плечи крепко-крепко и закрывает глаза. От камина тепло, и волосы Мэри пахнут полевыми цветами. Однажды наступит настоящая весна.

Мэри

— Мисс Макдональд?

Детский голос вырывает ее из мыслей и швыряет обратно в реальность. Мэри выпрямляется и открывает глаза. Она всего секунду назад оперлась щекой о ладонь и смотрела на весеннее небо. Туда, куда ушла бабушка. Мать на похороны так и не приехала, только прислала письмо.

— Работы на стол, — Мэри кивает удивленно глядящим на нее третьекурсникам. — Извините, ребята, задумалась.

С утра она была у мистера Снейпа, но еще не успела передать Северусу хорошую новость. Тобиас ее не узнал, и Мэри пришлось соврать, что ее прислали из замка. И сейчас, когда она смотрит в детские лица, ей вспоминается желтоватое усталое лицо с печальными глазами.

А потом она задает себе вопрос: а где сейчас ее собственный отец?

Северус ждет ее внизу лестницы, и его холодное лицо обманчиво спокойно. Только в черных глазах огоньками бьется нетерпение. Он кажется ей привлекательнее, чем обычно. Ей хочется прижаться к нему, услышать, что все будет хорошо, но сегодня эти слова нужны ему самому.

— Ты можешь быть донором, — произносит она радостно. — У отца пока что все стабильно, ухудшений нет. Я сказала, что ты сможешь приехать послезавтра, чтобы сдать еще кучу всяких анализов.

Северус усмехается и незаметно пожимает ее пальцы, отчего по спине Мэри бегут мурашки. Она давно забыла это приятное, волнующее чувство притяжения и желания. Со всеми заботами и опасностями она даже забыла, что она женщина. И теперь ей об этом ненавязчиво напоминают.

Вот только по ночам она еще почти не спит, полусидя в кровати и глядя на посапывающего во сне Годрика. А потом скидывает одеяло и решительно идет к двери, ведущей в спальню Северуса.

— Проходи, — произносит он слегка напряженно, и Мэри улыбается. — Что случилось?

— Не спится.

— Мне тоже. Уже третью ночь.

Мэри понимающе кивает и садится на краешек его кровати. На ней длинная ночная рубашка лавандового цвета, с глупым бантиком на груди. Блестящие глаза Северуса смотрят на нее внимательно, и от этого взгляда у нее снова бегут мурашки.

— Мэри.

— Что? — спрашивает она шепотом.

— Ты очень красивая.

— В этой дурацкой ночнушке?

— Именно.

Мэри немного краснеет, заметив, что сползшее одеяло обнажает его плечи.

— А без нее? — спрашивает она дерзко, и в спальне повисает тишина. — Прости, глупая шутка. Я пойду.

И она, вскочив с кровати, торопливо подходит к узкой двери. Северус догоняет ее через мгновение, разворачивает к себе, и Мэри отдается в этот яростный шквал поцелуев и ласк.

Они падают на кровать, не отрываясь друг от друга, и Мэри всего лишь на секунду становится стыдно.

— Северус...

— Что?

— Тут дети вокруг.

— Плевать на них, — он сдирает с нее рубашку, и Мэри, вопреки всем своим ожиданиям, не хочется закрыться от него. — Так даже лучше. Без нее, я имею в виду.

Мэри тихо смеется и запускает руки в его еще влажные после душа волосы. Они слегка пушатся, и она с удовольствием пропускает их между пальцами. Северус совсем другой сейчас, в темноте, скрывающей их лица и фигуры, он не холодная закрытая статуя, а вполне себе живой молодой человек, которому не так давно исполнилось двадцать два. Они оба нетерпеливы, жадны до наслаждения, друг до друга, но Мэри это нравится. Она не помнит, который сейчас день или час или что ей нужно будет делать утром. Она только чувствует горячие руки Северуса на своем теле — везде, всюду — и отвечает им тихими приглушенными стонами. И почему только она не пришла к нему раньше, когда они так нужны друг другу!

— Я останусь, — Мэри отнимает у него подушку, лукаво улыбаясь.

— Ты и должна.

Он закладывает руку за голову и смотрит на нее искоса.

— Что?

— Ничего. Просто смотрю.

— Как ты будешь служить Лорду без части печени?

— Как Прометей.

Мэри смеется, уткнувшись ему в плечо. Пожалуй, похож, всем своим обликом.

— Мадам Помфри поможет, у нее наверняка есть что-то типа костероста для других органов. В конце концов, в Мунго занимаются этими проблемами.

Мэри обнимает его и мягко целует в щеку. Ей уютно и тепло, и она даже не хочет задумываться о своих чувствах. Любовь ли это? Или Северус просто нужен ее нетерпеливому сердцу, потому что ей нужна какая-то внутренняя опора? Может ли она позволить себе снова поверить в любовь?

Как много вопросов к самой себе!

— Если бы ты не появилась в замке, я бы так и сидел взаперти кабинета, живя в странных иллюзиях. Не общался бы с отцом. Во всяком случае, не так, как сейчас, — он находит ее руку под одеялом и крепко сжимает. — Будь осторожна. Ты не представляешь, насколько изобретательным может быть Лорд; его люди повсюду, и сейчас нужно оглядываться даже в Хогвартсе.

Мэри задумчиво натягивает одеяло до подбородка.

— Он сюда не сунется, пока здесь Дамблдор.

— Сам — нет. Но шпионов у него полно. Люди охотно предают ради денег и славы.

…Она просыпается утром, и часы показывают девять; Северуса рядом нет, и на столе лежит короткая записка. Мэри читает ее, натянув рубашку через голову: «Отвратительно спал без подушки, но не смог тебя разбудить». Улыбаясь, она кидает записку в еще горячие угольки камина. Никто не должен знать о том, что их что-то связывает. И, подумав, что домовики могут прийти убираться, она проскальзывает обратно в свою крошечную спальню. Годрик встречает ее радостным вилянием хвоста, и Мэри вдруг громко смеется, вспомнив перекошенное от злости лицо Филча при виде Годрика. Он вопил так громко, что пришлось улаживать этот вопрос через Дамблдора, которому щенок пришелся по душе.

Одевшись, Мэри садится за стол и вчитывается в работы, написанные вчера. Кто-то из третьекурсников даже нарисовал иллюстрации к своим определениям, и Мэри решительно ставит почти всем «Превосходно». Сегодня у нее пятый курс, а потом — совещание у Дамблдора, на которое совсем не хочется идти. Впрочем, Сириуса там не будет: директор отправил его домой, так что им вчетвером, считая Люпина, предстоит снова ломать голову над безопасным способом уничтожения крестража.

Перед тем, как выйти из спальни, Мэри достает из кармана маленький медальон и, раскрыв, долго разглядывает молодое лицо своей бабушки. Как та была молода однажды! И как быстро летит время…

Регулус

Сириус скрещивает на груди руки, глядя на Лили исподлобья. Щетина на подбородке и щеках добавляет брату несколько лет, и мать уже предлагала ему привести себя в приличный вид, но Сириус только махнул на нее рукой.

— Не знаю, чем именно вы там занимаетесь, но считаю это опасным и недальновидным, — мать складывает «Пророк», и Кричер тут же уносит его в библиотеку. — У тебя дите малое на руках, мужа нет. Что с тобой случится — ребенка куда? Думаешь, я его тут оставлю?

Гарри отпихивает ложку с яблочным пюре, словно вторя ее словам. Лили сердито трясет головой:

— А что мне остается, если Дамблдор никуда не спешит?

Сириус внезапно выдает, уставившись в потолок:

— Мать права.

Они обе поднимают на него удивленные и непонимающие глаза, и Сириус тут же взмахивает руками, чуть не расплескав апельсиновый сок.

— Ты знаешь, Лили, что я за тобой — в огонь и воду, хоть в самый ад, но Гарри не может остаться без защиты, а Гриммо хоть и защищено самой разной магией, но если этот урод сюда заявится…

— Ему придется иметь дело со мной, — мать поджимает губы. — Я всегда была на стороне тех, кто защищает чистую кровь, и не скажу, что передумала. Но чистота крови должна поддерживаться, а этот человек убивает всех без разбора, своих и чужих. Так и чистокровных магов не останется, как когда-то старая англосаксонская знать погибла при вторжении Вильгельма.

Регулус пожимает плечами, наблюдая за Лили. Он знает, что она не отступит, и сам считает, что нужно быстрее расправиться с крестражами, быстрее отомстить за Марлин. Она все еще снится ему иногда. И ему все время кажется, что у него осталось мало времени. Странное, навязчивое ощущение преследует его по пятам и не отступает.

— Он убьет тебя, — произносит Сириус, не поворачиваясь к матери.

— Не думаю, что тебя это сильно огорчит, — язвительно отзывается та, пригубив вино.

— Взаимно, не правда ли? — Сириус ухмыляется, и Лили тут же закатывает глаза, но Регулус внимательно наблюдает за лицом матери. Ее ресницы едва заметно вздрагивают.

— Нет, не взаимно. Я не желаю смерти никому из моей семьи, и ты не исключение, олух бестолковый. Ты пошел в своего дядьку, в Андромеду, черт знает в кого. Но упрямство у тебя от меня, и мне это нравится. Вы придумали, какие ингредиенты вам еще нужны?

Лили быстро достает из кармана смятый лист пергамента. Они с матерью делают вид, что не знают, кто из них кто, и это слегка облегчает ситуацию. Матери скучно, она давно живет одна в огромном доме, и присутствие Гарри ее немного забавляет.

— Васильки, наперстянка, ребра кролика, глаза совы.

Мать морщится, но хлопает в ладоши, и Кричер тут же появляется рядом.

— Собери нужные ингредиенты, эльф, — она тяжело поднимается со стула и, подойдя к Гарри, берет его за руку. — Пойдем, я покажу тебе твои любимые серебряные кубки.

Гарри хватает ее липкими пальцами и покорно идет, оглядываясь на Лили. Та только шлет ему воздушный поцелуй, но в глазах ее мелькает тревога.

— Чтобы она со мной так возилась, — фыркает Сириус и залпом допивает сок.

В гостиной повисает тишина.

Северус

Отец улыбается, когда Северус заходит в палату и садится напротив, накинув на плечи тонкий белый халат. Удивительно, что отец действительно рад его видеть. Никогда за прошедшие годы он не чувствовал этой радости. Наверное, для этого стоило повзрослеть.

— Как дела у матери?

— Нормально. Вчера ездила в Косой переулок, купила себе новую шляпку. Даже не знаю, что на нее нашло. Ее никогда не интересовали вещи.

Отец усмехается.

— Она почувствовала, что такое свобода. Сначала на нее давила семья, потом — я со своим нищенским заработком, а теперь она может делать что хочет. На работу, что ли, устроилась, или ты деньги даешь?

Северус вспоминает мать в большом белом переднике за прилавком «Сладкого Королевства».

— Помогает временно в кафе. Пап… — Северус торопливо скрещивает пальцы. — Ты должен пообещать, что выздоровеешь. Я уже представил, как мы будем сидеть в том яблоневом саду все вместе: ты, я и Мэри. Может быть, мама. И пить яблочный сидр.

Тот медленно кивает, потом задумчиво переводит взгляд на окно. За грязным, с потеками, стеклом не чувствуется дыхание весны, а она уже близко: в голубом небе, в набухших почках, в розовых и голубых гиацинтах, что цветут в теплицах у Стебль. Отец поворачивается к нему и похлопывает его по ладони.

— Моя жизнь все равно прожита не зря, — произносит он печально, но глаза улыбаются. — Я уже думал, что в ней только темнота и нищета, безысходность и боль, когда вдруг появился ты — взрослый человек — и переступил через себя. Протянул мне руку, а рядом с тобой появилась эта чудесная девочка Мэри, и все встало на свои места.

Перед глазами проносятся моменты позапрошлой ночи, и Северус отводит взгляд.

— Я горжусь тобой, — отец снова касается его руки. — Я все еще не понимаю тебя до конца, всю эту магию, и школы, и движущиеся фотографии, но я теперь вижу, что все это — не зло, что у тебя просто свой путь. Жаль, что долгое время я был слеп. Я никогда не жил по-настоящему, все откладывал на завтра, думал, что там будет лучше, а лучше не наступало. Отказывал во всем себе и твоей матери, не смог даже выбить приличную должность, потому что никогда не видел себя на ней. Не повторяй этих ошибок, Северус, всегда думай о себе хорошо и следуй тому, что действительно хочет твое сердце: не вопреки, не в доказательство, а по желанию. И тогда ты точно не окончишь свою жизнь в вонючей больнице среди бомжей и бедняков.

Северус кивает, против воли разглядывая лицо отца: теперь чуть одутловатое, болезненно-желтое, совсем неживое. У него снова встает ком в горле.

— Мне пора на анализы, — произносит он глухо. — Завтра увидимся, пап. Если разрешат, то операцию назначат уже на субботу. Я принес тебе немного фруктов, больше ничего не разрешают.

— Волшебных?

Северус усмехается.

— Волшебных.

Следующие два часа он снова переходит из кабинета в кабинет и, получив полное подтверждение о возможности стать донором, незаметно трансгрессирует из больницы в Хогсмид. Мать встречает его около «Сладкого королевства», и руки ее испачканы сахарной пудрой, а угрюмые глаза немного тревожны.

— Все в порядке.

— И слава Мерлину, — она поворачивается к нему спиной и толкает дверь в кафе. — У Мэри как дела? Как Годрик?

Северус закатывает глаза. Чертов щенок! Он уже порвал две его мантии и обслюнявил третью, сожрал работу второкурсника, которому пришлось поставить «Выше ожидаемого», а потом оставил лужу около ботинок. Мэри защищала его так отчаянно, что Северус сдался.

— Отвратительно, — произносит он мрачно. — Хорошего вечера.

Отец сказал, что он повзрослел, и это, наверное, действительно так. Уметь признавать свои ошибки, понимать, что сам прятал себя в несуществующем мире, прийти к тому, кого ненавидишь — это и есть шаг вперед. Никогда не поздно его сделать, самое главное — успеть.

Мэри еще ведет последнее занятие на опушке Леса, и Хагрид присматривает за ней, что-то записывая в толстый блокнот. Шестикурсники, продрогшие от весенней прохлады, кутаются в шарфы, и на их лицах проступает очевидное нетерпение. Да, фестралы — это, конечно, замечательно, но их видят не все.

— Как быстро они летают? — Джонсон, дуя на пальцы, указывает на черные крылья. У нее прошлым летом умерла бабушка. — Десять, шесть миль в час?

Мэри задумчиво поводит плечом. Математика — не ее сильная сторона, и это почему-то забавляет Северуса. Какой он был бы дурак, если бы не позволил себе поддаться тому чувству, что притянуло его к Мэри! Но она в опасности, и в огромной. Он играет роль убедительно, но Пожиратели рыщут по всему городу и за его пределами, и в Хогсмиде они были совершенно точно.

— По милям не скажу, — Мэри переступает с ноги на ногу. — Но достаточно быстро.

Северус хмыкает. Единственный минус в его отношениях с Мэри — это трудность сдерживать чувства. Раньше он ощущал себя лет на сорок, был вещью в себе, равнодушным и замкнутым, не хотел ничего и никого. Теперь все его естество отчаянно напоминает, что ему все-таки двадцать два, и с этим невероятно трудно бороться.

— Примерно тридцать, мисс Джонсон.

Мэри улыбается уголком рта.

— Всех отпускаю, — произносит она быстро, взглянув на наручные часики. — У вас на две минуты больше, чем у других курсов, чтобы добежать до Большого зала.

Они оставляют Хагрида наедине с блокнотом и неторопливо идут к замку. Северус подавляет в себе желание взять Мэри за руку, но кажется сам себе ледяной статуей, которая понемногу тает, и это плохо. Сердце бьется сильнее, пальцы реагируют на прикосновения, про тело он вообще молчит. Плохо это лишь потому, что опасно. Пока война, а он на обеих ее сторонах, все в нем должно оставаться ледяным.

Северус украдкой смотрит на Мэри. Что она чувствует к нему? Не любовь, наверное. Им некогда влюбляться. Просто влечение? Он думает о том, что его никто еще не любил. Ни мать, ни отец, ни Лили, и если бы Мэри… Но не слишком ли она хороша для него? Он и сам до конца не понимает своих ощущений, только знает, что это — другое, не то, что он испытывал к Лили, но он уверен, что влюблен. Ему нравятся ее волосы с золотинками, и ее глаза, и то, как она улыбается, и ее маленькие руки — все! Такого не бывает, когда кто-то просто нравится. Это — глубже. Просто сейчас им все время некогда разбираться в себе, ни ему, ни ей. Все происходит на бегу.

— О чем ты думаешь? — спрашивает она тихо.

— О тебе.

Ее щеки едва заметно розовеют.

— А именно?

— Ты красива, и ты мне нужна, — говорит он четко, чтобы она поняла. Но Мэри и без этого понимает и кивает в ответ. — И я благодарен за поддержку.

Она вопреки всему быстро сжимает его запястье и тут же выпускает. Если закончится война… И внутри его обжигает холодом. Ему, наверное, придется остаться в школе еще некоторое время, да и куда возьмут бывшего Пожирателя Смерти? А Мэри вернется к курсам мракоборцев. Он встряхивает головой. Нечего об этом думать сейчас, у них еще есть время.

День тянется долго, и на какое-то время Северус полностью погружается в пучину уроков, котлов, разлитых зелий и неудачных ожогов. Придется написать технику безопасности и заставить всех ее выучить, от первокурсников до старших. И когда он добирается до диванчика напротив камина, Мэри уже его ждет. Он садится рядом и устало целует ее, и она живо отвечает на поцелуй. Все внутри него сразу вспыхивает: новое, приятное ощущение. У него были девушки на одну ночь — ничего особенного, он даже не помнит их лиц, да и были они лишь для самоутверждения пару лет назад.

— Я очень хочу, чтобы твой отец выздоровел.

— Я тоже.

— Знаешь, — Мэри прижимается к нему и обнимает за шею. — Я почему-то с самой первой встречи почувствовала, что хочу быть возле тебя. Ты всегда был для меня человеком, на которого можно положиться и которому можно доверять, а это самое главное. Чувства вырастают из уважения.

У него пересыхает в горле.

— И что ты чувствуешь?

— Я не знаю, Северус. Мне сделали очень больно, мне разорвали сердце, и я только начала его склеивать. Я не могу сказать прямо сейчас, что люблю тебя и что буду с тобой навсегда. Но я знаю одно: рядом с тобой я ощущаю себя нужной, хрупкой, настоящей девушкой, и мне хочется остаться. Но я не верю, что ты до конца забыл Лили и что если бы она вдруг…

Мэри обрывает сама себя и переводит взгляд на огонь.

— Я должна быть уверена, понимаешь? С меня хватит одного разочарования.

Годрик пытается залезть к ним на диван, и Северус незаметно отпихивает его ногой. Дурацкий щенок!

— Я имею в виду, что я верю тебе, правда. И глаза, и губы не умеют врать, но иногда мы врем сами себе и не признаем это, и только потом понимаем, что запутались. Но нам необязательно думать о том, что случится. Есть настоящее, есть ты и я. Не нужно стараться прикрепить ярлык ко всему, что чувствуешь, главное — сама суть.

Северус поджимает губы: Мэри не подозревает, что у него пунктик на любви. Ему нужно знать, что его любят. Но он только молча наклоняется и целует ее полураскрытые губы, и его угольно-черные волосы касаются ее золотистых волос.

… В ночь на субботу они оба с Мэри не спят, вполголоса разговаривая у пылающего камина. За окном — конец марта, а в окна бьется холодный северный ветер. Годрик спит на ковре, дергая задней лапой. Обсудив все, что можно, они ложатся спать перед рассветом, а через два часа их уже поднимает писклявый старый будильник.

— Спи, — он укутывает Мэри одеялом, и та не собирается возражать. — Я вернусь к вечеру.

В больнице суета. Северус с трудом протискивается сквозь посетителей, пришедших навестить своих близких, и стучится в кабинет врача. Тревожно и нервно, но назад не отступить. Впрочем, мадам Помфри сказала, хмурясь, что что-нибудь обязательно придумает, потому что человек без части печени — это не человек вовсе.

— А, мистер Снейп, — врач встречает его безрадостно. — Вы немного опоздали. Утром у вашего отца случился сердечный приступ. К сожалению, он умер.

Северусу требуется минуты две, чтобы его услышать, но даже когда слова прокручиваются у него в голове, он отказывается в них верить.

— Сердечный приступ?

Врач слегка разводит руками.

— Я и сам ничего не понимаю. Томограмма была в порядке еще вчера вечером. Он сейчас внизу, в морге, вот, возьмите ваш пропуск и держитесь. Соболезную, мистер. Вам нужна помощь в организации похорон, или займетесь сами?

Северус растерянно дергает плечом, и врач, сочувствующе кивнув, исчезает за дверью. Становится очень тихо, хотя вокруг снуют туда и обратно люди, кричат дети, и медсестры возят мимо него больных на колясках и каталках. А потом среди этой тишины раздается ненавистный голос:

— Допустим, с сердечным приступом я ему помог.

Северус медленно оборачивается, сдерживаясь из последних сил.

Мальсибер.

— Что ты сделал? — Северус мгновенно входит в роль равнодушного человека, который беспрекословно следует Лорду. — Он был сильно болен.

Мальсибер обходит его по кругу, как акула, и пристально вглядывается в его лицо.

— Что, вдруг проникся к этому алкашу? Ты его ненавидел.

— Не проникся. Мать послала меня узнать, как его дела, они не так давно развелись.

Мальсибер усмехается, но в его узких глазах сквозит недоверие. Он очень хочет выслужиться, но Северус не собирается ему в этом помогать.

— Я просто слегка поспрашивал, не знает ли он чего о твоей личной жизни, а он взял и умер, — Мальсибер нарочито спокоен. — Не думаю, что ты или твоя матушка сильно расстроитесь, вы же так мечтали от него избавиться.

Северус отвечает ему холодным взглядом, но внутри слегка вздрагивает, вспоминая о Мэри. Они хотят выяснить, кто Хранитель, но никак не могут подобраться к истине, и Джонатан, которого он убрал так вовремя, не успел передать информацию. Или успел?

— Помнишь Макдональд? — Мальсибер следит за выражением его лица.

— Кого?

— Девку такую, лучшую подружку твоей обожаемой Эванс. Я как-то залез ей под юбку, а Эйвери услужливо держал за руки. Ничего такого не случилось, уж слишком громко она заорала, но, думаю, я бы захотел повторить. Мне кажется, я ее недавно видел в Лондоне, и уж она точно вступила в Орден.

Северус с безразличием пожимает плечами, и даже кончики его пальцев не холодеют. Мальсиберу повезло, потому что если бы Северус не играл роль двойного шпиона, невероятно трудную роль, он бы прикончил эту сволочь на месте. Не сразу. А потихоньку. Час за часом.

— Работай дальше, Северус. Нам нужен этот чертов ребенок, не забывай. И ради того, чтобы его найти, Лорд не пожалеет никого.

Плевать на Мальсибера. Сейчас в его душе зреет другое чувство: ярость. И она, родившись из уголька, растет и превращается в огромный огненный шар, который он не в силах потушить. Разойдясь с Мальсибером и пройдя несколько кварталов, трансгрессировав несколько раз и удостоверившись, что за ним не следят, Северус отчетливо произносит:

— Кричер!

…В доме на площади Гриммо тихо, и Регулус, слегка приподняв брови, указывает на широкую лестницу. Северус даже не отвечает ему, взлетая вверх по скрипучим дубовым ступеням, натертым до блеска. Он никогда не позволял себе ни одной эмоции после окончания школы, после того, как они перестали разговаривать с Лили. Он всегда запихивал все глубоко внутрь, в бесконечные карманы своей души. Бывают моменты, когда эти карманы заканчиваются.

— Ты обвинила меня в смерти Джеймса, — он повышает голос, едва войдя в комнату. — Ты подняла на меня палочку и хотела убить, чтобы отомстить за него. Ты знала, что я тебя любил, Лили, только делала вид, что ничего не понимала. Я ходил за тобой как верный пес, я боготворил тебя, я даже был настолько ослеплен, что хотел добиться хоть чего-то, чтобы ты меня заметила. И знаешь, что? Ты свободна от моей любви. Я тебя ненавижу.

Лили, бледная и непонимающая, смотрит на него ошарашенно, и ее глаза занимают пол-лица. Гарри позади нее начинает громко плакать.

— Что случилось, Сев?

«Сев» ранит его — не так больно, как раньше, просто слегка надрезает кожу, и от этой боли Северус морщится.

— Моего отца убили из-за тебя, довольна? Око за око, Эванс. Радуйся. Да, я пришел тебе сказать, что ты отомщена, можешь спать спокойно. Мне так же больно, как было тебе. Надеюсь, эта мысль будет греть тебя одинокими ночами.

— Ты не любил отца…

— Я хотел все исправить. Но не успел.

Она пытается сделать к нему неосторожный шаг, вся дрожа, но он тут же выставляет вперед ладони.

— Не смей.

— Сев, я хотела…

— Мне плевать. Я тебя ненавижу, ненавижу всем своим черным сердцем, в котором, как ты однажды сказала, нет ни капли любви и понимания. И…

Он не успевает договорить, потому что сзади на него обрушивается Блэк, развернув к себе и ударив прямо по лицу. Северус отвечает ударом на удар, и спустя несколько минут, растащенные по разным углам комнаты, они смотрят на окровавленные лица друг друга с нескрываемым презрением.

Лили пытается заговорить с ним, но Северус, расплескав всю свою ярость, всего себя, только молча отворачивается от нее. Осознание того, что отца больше нет, наконец заполняет его целиком, и он просто оседает на пол, сползая по стене вниз. Он отказывается куда-то идти, и только Мэри, появившаяся спустя два часа, уговаривает его вернуться в замок.

Он долго стоит под ледяным душем, а потом запечатывает дверь в спальню и накрывается одеялом. Сразу приходят образы отца: из детства, из юности, из этих последних дней, окрашенных золотом надежды. Северус переворачивается на живот и, уткнувшись в подушку, долго пытается прийти в себя.

Он не знает, что Мэри всю ночь сидит у его дверей на полу, обхватив колени руками.

Мэри

— Дайте ему время прийти в себя, Мэри, — Дамблдор потирает лоб. — И не обольщайтесь, что он как ни в чем не бывало сегодня пришел на завтрак и отправился на занятия. Северус отличный шпион именно потому, что великолепно скрывает все свои эмоции: он научился этому с самого детства.

— Я понимаю, сэр.

Мэри сама еще иногда плачет, вспоминая о бабушке. Слезы застают врасплох в самые неподходящие моменты, но она быстро их смахивает. Только разница в том, что она за последний год уже была мысленно готова к этому, несмотря на все отрицания. С травмой, которую получила бабушка, долго не живут, а ингредиенты в зелье от Мунго не добавляли здоровья. Северус же был совершенно уверен в благополучном исходе, и смерть обрушилась на него неожиданно, а это всегда — шок.

В галерее третьего этажа она сталкивается с высокомерной Олридж, которая последний месяц демонстративно ее избегает.

— Мисс Макдональд, у вас послезавтра занятие с шестым курсом. Я могу подойти после?

Мэри не нравятся ее подозрительно блестящие глаза, но она только пожимает плечами. Что нужно этой девочке?

— Да, конечно. Номер класса помните?

Олридж кивает и тут же ныряет обратно в стайку шестикурсниц, которые ждут начала урока у кабинета Флитвика. Мэри даже оборачивается, но не может разглядеть выражение лица Олридж. Стоит поговорить об этом с Северусом, он за это время должен узнать их несколько лучше.

— Как думаешь, что ей от меня нужно?

Северус зло морщится: его мысли заняты совершенно другим, и Мэри отвлекает его какой-то ерундой. За один миг он стал холодным и отстраненным, хотя еще пару дней назад она чувствовала тепло его сердца. И его глаза сейчас — ледяной черный оникс, через который невозможно пробиться, но она понимает, что там — боль.

— Может, хочет извиниться.

— Сомневаюсь.

— Или попроситься обратно на курс?

— Зачем это ей?

Северус нетерпеливо встряхивает головой, и на его лице проступает раздражение.

— Встретитесь — спросишь у нее сама. По остальным предметам она учится хорошо, у преподавателей нет никаких жалоб на нее, даже по моему предмету она периодически хватает «Превосходно», хотя талантом она не наделена.

Мэри хмурится, отворачиваясь от него и раскрывая книгу. Не хочет разговаривать — не нужно, действительно, пусть некоторое время побудет сам по себе. Всю люди реагируют на шок по-разному.

Она уходит в книгу с головой и когда выныривает обратно, Северуса рядом уже не оказывается. Мэри пожимает плечами и, закрыв книгу, решает заглянуть к Дамблдору, чтобы переговорить насчет крестража. Годрик, как обычно, увязывается за ней, шлепая лапами по каменным плитам.

Часы показывают за полночь, и в галереях пусто и зябко. Натянув теплый палантин на плечи, Мэри тихо произносит пароль и поднимается вверх по винтовой лестнице. Дверь в кабинет почему-то немного приоткрыта, и Мэри, вытащив палочку, осторожно заглядывает внутрь.

Лили стоит посередине комнаты и не сводит глаз с зажатой в руке диадемы Кандиды Когтевран. Лицо у нее искажено разными эмоциями, но среди прочих — ярость.

— Где Дамблдор? — спокойно спрашивает Мэри, и Лили чуть не выпускает диадему из рук.

— Он уехал в Министерство, — Лили облизывает сухие губы. Волосы ее взъерошены и спутаны, и она выглядит не совсем нормальной. — А я тихонько стащила у него диадему, которую он случайно оставил на столе. Ты же знаешь Дамблдора: он наверняка изучал ее вдоль и поперек, вот только результатами не спешит делиться.

Мэри убирает палочку в карман. Сражаться с Лили она точно не станет, нужно попытаться ее уговорить, но только как?

— Мы же договаривались подумать об уничтожении этой вещи вместе.

— Да, только прошло уже две недели, а воз и ныне там, — Лили сердито щурится. — А позавчера еще Сев…. Мне очень жаль его отца, Мэри, веришь? Я не знала, что они стали общаться, я ничего не знала, я действительно потеряла голову с этой мыслью отомстить. Как он на меня смотрел! Он не врет, он меня ненавидит! Я не могу спокойно с этим жить…

Мэри чуть приподнимает плечо.

— А ты не пробовала просто извиниться?

— Он не станет слушать, Мэри, это же Сев. Если он что-то вбил себе в голову, выбить из нее это обратно невозможно. Единственное, что я могу — уничтожить крестраж, чтобы сделать еще один шаг к свободе.

Она достает из сумки, видимо, измененной заклинанием расширения, котел и две колбы с зельями. Одно из них — изумрудного цвета, другое — сапфирового. Лили взмахивает палочкой, и котелок повисает над каминным огнем. Не глядя на Мэри, она кладет диадему в котелок, а потом заливает изумрудным зельем.

— Это то, что было в пещере. Но его можно залить зельем отравления, и тогда ингредиенты смешаются так, что крестраж погибнет.

Мэри делает к ней пару шагов. Если выбить у нее из рук палочку…. Но Лили сразу замечает эти движения:

— Даже не думай.

— Это опасно, Лили. Нужно сначала узнать у Северуса, можно ли смешивать эти зелья. Одно — охранное, другое — ядовитое. Что, если охранное победит, и крестраж впитает яд? Он станет еще сильнее.

Лили отрицательно качает головой.

— Из-за меня умирают люди. И я устала с этим жить, устала убеждать себя, что они умирают не по моей вине. Дамблдор боится использовать Адский огонь, меч Гриффиндора достать из Шляпы невозможно без момента нужды, а он, видимо, еще не наступил, по мнению Шляпы. Что остается? Импровизировать. Мы с Регулусом считаем, что должно сработать.

— А если нет? — Мэри делает еще один шаг. — Что будет с Гарри?

Лили не слышит: она медленно выливает ядовитую жидкость в кипящий котел с изумрудным зельем. Сначала ничего не происходит, потом жидкость становится фиолетовой, затем красной и наконец — кислотно-желтой. Лили отстраняется, и в это мгновение зелье словно оживает: кипя и выплевывая само себя через стенки, оно вдруг поднимается над котлом и всей горячей массой с силой обрушивается на Лили. Мэри кажется, что она слышит недовольное шипение и тонкий писк, а потом Лили, побледнев, падает на пол. Все ее тело превращается в одну сплошную дымящуюся язву, но диадема на дне котла зловеще тускнеет.