Тот новый квартал за углом (гет)

Still thru the cloven skies they come

With peaceful wings unfurled,

And still their heav'nly music floats

O'er all the weary world.

Edmund Sears

Из тетради в потёртом синем переплёте

«Джонни вернулся спустя тридцать шесть часов, но за это время мы с Кристиной многое успели сделать. Например, после недолгих уговоров, ей пришлось тащиться в центр города, чтобы я могла совершить променад по магазинам. Такие прогулки, к слову, я всегда терпеть не могла, но на этот раз причин пойти было аж… до талии.

— Откуда у тебя деньги? — удивилась Кристина, и это прозвучало почти по-хамски, но, понимая, почему вообще могли возникнуть подобные вопросы, я снизошла до развёрнутого ответа.

— Отец оставил кое-что. Бабло лежит на счету в банке, но право воспользоваться им я получила только пару месяцев назад, да и то с ограничениями. Он хотел, чтобы я достигла строго определённого возраста. Не знаю откуда в голове у папы взялась подобная нумерология, но это такой факт. Однако. Мама всегда могла снимать со счёта по паре сотен баксов в месяц на мои расходы. Я этим пользовалась. Деньги прокалывала.

— А теперь, зная, она не боится, что, что ты… э… — начала было Кристина, но осеклась на полуслове.

— Что я продавлю эти деньги? — закончила я за неё.

Видя, что я остаюсь совершенно спокойной, она кивнула. И… с одной стороны это было противно — её любопытство. С другой — я понимала, что являюсь для неё неким инопланетянином, повадки и характер которого ей только предстоит изучить. Всё же их связь с Джонни казалась очень сильной, и Кристина хотела быть уверенной, что братец попал не в совсем уж в безнадёжные руки.

Ха!

— Ну, — начала я, — Пока я тут две недели переламывалась, мама звонила ежедневно. На четвёртые сутки я смогла говорить. Позавчера попросила перевести мне некую сумму на благие цели. Джонни, разумеется, был недоволен, но я ему объяснила, что вряд ли смогу найти здесь что-то так быстро. Наркоман, оказавшийся вдалеке от своих, беспомощен как младенец. Сомневаюсь, что Джонни поверил мне. Мама тоже не прыгала от восторга, когда перевела деньги. Впрочем, им приходится делать вид, что всё нормально, что они не сомневаются во мне.

— А зачем тебе такая куча денег? — снова удивилась Кристина. — Я ведь правильно поняла, что речь шла не об одной тысяче?

— Ты чертовски проницательна, старая обезьяна, — рассмеялась я, и… Кристина поняла шутку. Подхватила. Мы смеялись с ней, просто заливались чёртовым смехом, почти прижимаясь друг к другу под зонтом. И я вдруг подумала, что не смеялась вот так вот давным-давно. Что смеяться бессмысленно, до боли в животе — это как-то по-человечески что-ли.

Мы бродили по магазинам очень долго. Перекусывали на фудкортах, пили пиво (Кристина всё выспрашивала позволен ли мне алкоголь). В обед мы догнались ещё и виски. Я снова наркоманила. Но уже не эйчем, а бухлом и жратвой. Я действительно стремилась забить себя хоть чем-то, как старый моряк забивает трубку табаком.

Мы накупили охренелион пакетов всяких безделушек и украшений к празднику, которые в обычное время раздражали до зубовного скрежета. Мы даже ёлку запихали на крышу машины, и всё смеялись при этом, как сумасшедшие. Странно, при том что Кристина была пугающе похожа на Джонни внешне, я не задумывалась, о чём с ней можно поговорить. Мы то трещали ни о чём, то молчали, не испытывая дискомфорта. Она вообще была такой… лёгонькой, эмпатичной, приятной. И даже когда попросила её оставить меня одну в небольшом магазинчике, где я вознамерилась прикупить кое-что, она без вопросов вышла за дверь.

А я без раздумий и махом потратила всё бабло до последнего цента. У меня могла остаться двадцатка, но мозг тут же перевёл её в дозу, а я заорала на всё заведение.

— И упаковать надо. Обязательно. И пакетик. И пакетики. На двадцатку. Без сдачи.

Позже мы встречали Джонни в аэропорту, и я всё смотрела на самолёты, ползающие внизу, как огромные мухи по куску блестящего мяса. Бесконечный дождь всё накрапывал и накрапывал, а я прижималась носом к стеклу и разглядывала мутное облачко, образующееся на стекле от моего дыхания. Оно расплывалось широко, но почти сразу исчезало, снова напоминая о мгновеньях.

О мгновеньях, в которых я могла быть чиста.

Джонни появился очень скоро. Он стоял и ерошил мокрые волосы ладонью. Глупо улыбался в ответ на одну из тупейших моих улыбок.

— И всё же ты упырь, — я сдвинула брови на переносице. — Мы могли бы отметить Рождество и дома.

— Дома точно не могли бы, — пожал плечами он и… рассмеялся.

Кристина улетела на на следующее утро, несмотря на мои уговоры остаться. Джонни тоже просил, но не на день-два. Он очень хотел, чтобы вся его семья воссоединилась во флоридском доме на праздники.

— Муж не сможет. Ему уже двадцать шестого на работу. Для мамы Флорида на Рождество — вообще, страшный сон после заснеженного Ванкувера. Приезжайте лучше вы к нам. Будет и мама, и отец. Олив и Дэн с детьми тоже приедут.

— А может и впрямь стоит поехать? — Джонни не смотрел на меня, когда спрашивал, но я понимала, что это не просто риторический вопрос.

— Думаю, нам и здесь будет неплохо. Вдвоём, — ответила я, промолчав, что просто боюсь офигеть от такого количества «джоннифэллов».

Из тетради в потёртом синем переплёте

«Я думала, будет хуже. Да, моё состояние, разумеется не было коробкой, наполненной трюфельками, но всё же как-то я держалась. Держалась за скрипучие виниловые пластинки, которыми в доме Фэллов были заполнены десятки полок, но больше за горлышко бутылки с виски и за вилку.

На смену баяну пришла еда. И если раньше меня выворачивало практически от всего, то теперь я жрала по поводу и без. Естественно, я тут же перестала помещаться в собственные брюки. Не беда! Одолжила другие у Джонни и, совершенно не переживая по этому поводу, заполняла их.

Впервые за долгие годы у меня появились щёки. И жирный блеск у корней волос. А ещё чисто женские истерики со слезами, соплями и извинениями, ведь за неимением альтернатив я срывалась на Джонни.

Вообще не знаю почему и как держался он. Хотя… к помощи виски Джонни стал обращаться гораздо чаще. Я чувствовала себя виноватой, но снова ничего не могла с собой поделать, разве что с огромным трудом, будто каждое проговоренное слово было раскалённым углем, падающим с языка, сказала Джонни то, что он хотел услышать.

Нет. Снова я вру. Не было слов «люблю», «ценю», «доверяю», «хочу». Только: «мне с тобой хорошо», «я рада тебе», — вот те жалкие заменители, которые получал Джонни, а иногда и поток неконтролируемых бранных слов и ударов кулаков в грудь.

Он терпел. И не выглядел таким уж несчастным, ставя мне вместо эйча, прививки эдакого мещанского счастья. Пару дней мы пытались нарядить ёлку, но я была такой неловкой, что расколотила какую-то древнюю стеклянную игрушку, являвшуюся чуть ли не семейной реликвией. Джонни бережно собрал осколки, сказал что-то вскользь о своей бабушке и… вынес всё это в ведро. Пришлось сделать вид, что я расстроилась, не понимая, как вообще можно переживать из-за вещи, какой бы антикварной она ни была.

В Сочельник мы даже не стали выходить из дома. Телевизор, еда навынос, рождественские гимны с пластинок. Мы валялись на ковре возле камина и болтали, вспоминая прошлое. То, в котором было что вспомнить. Ну, если говорить совсем честно, гулять мы не пошли вовсе не из-за погоды. Она, кстати, была очень даже неплохой для зимней Флориды. Мы остались только потому, что с самого утра были безобразно пьяны. К вечеру просто как свиньи.

— Знаешь, а ведь частенько те, кто бросил, заменяют наркоту алкоголем. Помнишь, я показывала тебе интервью со Стеллой — героиней книги «Дети со станции Цоо?»

— Помню, — Джонни закрыл глаза и придвинулся ближе. Я положила голову к нему на плечо, ноги закинула на диван.

— Интересно, будешь ли ты любить меня так же сильно, если моё лицо станет таким же, как у неё?

— Планируешь валяться на вокзалах и вступать в пьяные драки с поножовщиной?

— Именно так. Ты раскрыл мою стратегию.

— Не пытайся подловить меня или спровоцировать. Я просто не понимаю пока, что делать дальше. Но пройдёт день или неделя — будет план. Мне просто нужно время.

— А ты не думаешь, что я, мать твою, могу сорваться? Что я только и делаю всеми днями и ночами, что думаю о наркоте? Джонни, очнись, ничего не произошло, я наркоманка, только теперь ещё и спиваюсь.

— Алкаши гораздо более предсказуемы, — Джонни со смехом перекатился на живот, а я грохнулась затылком об пол.

— Э-эй, больно вообще-то.

— Прости. Я просто вспомнил кое о чём. Рождество же.

С большим трудом он поднялся на ноги и ненадолго исчез за дверью. Пользуясь его отсутствием, я снова наполнила бокалы до краёв, понимая, что эта порция должна просто добить нас.

Он вернулся, когда я, старательно завинчивая бутылку, всё же запуталась в собственных пальцах и уронила её на пол. Чертыхнувшись, я подняла взгляд и столкнулась с его внимательными почти чёрными очами, буквально буравившими моё лицо.

— Вот, возьми, это важно, — он протянул мне небольшой свёрток, упакованный в простую бумагу, безо всяких алых бантов.

— Мне? — на всякий случай уточнила я, уже шелестя упаковкой.

Он кивнул.

Пальцы не слушались, но, кое-как справившись, я обнаружила в руках книгу.

— С ума сойти, — выдохнулось как-то само собой, когда я прочитала название и… имя автора. Джонни Фэлл.

— Важно, чтобы ты прочитала до того момента, как мы вернёмся домой, хорошо? Понимаешь, это действительно важно. В этой книге про тебя. Только если бы мы были знакомы много лет назад. Да, спойлер… и я тебя не уберёг!

Помню, что отложила книгу в сторону, пообещав севшим от торжественности момента голосом, обязательно прочесть.

— А знаешь, у меня тоже кое-что есть для тебя.

Джонни открывал коробочку, прикрыв глаза от предвкушения и восторга так, как это обычно умеют делать только дети. А увидев содержимое, он сначала захлопнул крышку, изумлённо воззрился на меня и снова её открыл.

— Леа, ты… ты, мать, совсем сдурела, да? Признайся честно!

Я дёрнула плечами и от этого чуть снова не повалилась на ковёр. Всё же тащило меня от виски круто.

Подарок он рассматривал долго, любуясь как блики тёплого света от огня из камина растворяются в жёлтом металле, как замирают на кончиках стрелок, будто пытаясь соскочить в тёмный омут циферблата в последний миг.

— Там есть гравировка, — на всякий случай отметила я.

Надо было видеть, с каким азартом он расстегнул браслет и погрузился в чтение, а потом уставился на меня влажным неподвижным взглядом.

— Это трогательно. И это…

— Не обольщайся, — рассмеялась я. — Надпись только для того, чтобы ты не подумал, что я их спёрла.

— Дурочка.

— Мудрец…»