Те времена (джен)

Бринден никогда не портил ей настроение, даже когда заставал целующейся с другим. Видимо, считал, что ревность ниже его достоинства.

* * *

— Мама! Помоги!

Мелисса раздраженно вздыхает, но всё-таки опускается на корточки рядом, подбирая платье. Видят боги, она устала. Бриндену уже целых четыре года, но он всё ещё плачет, как маленький, от каждой неурядицы.

— Ну что случилось? Разве мужчины плачут? — Мелисса улыбается той улыбкой, что предназначена его отцу.

Бринден хнычет и трёт лицо, размазывая кровь по щеке. Мелисса со вздохом отряхивает пыль с его красной куртки и думает, что неплохо бы отправить его принять ванну — на этих волосах любая грязь видна слишком хорошо.

— Успокаивайся уже, ну. — Мелисса улыбается. Сын смотрит на неё недоверчиво, но пристыженно замолкает, пока Мелисса достаёт носовой платок. Видят боги, её ребенок и так не красавец, и кровь на щеке не делает его лучше.

— Опять подрался?

— Нет, — он мотнул головой. Наверняка, конечно, солжет. Слишком худой для своих лет, слишком слабый, младший ребенок в замке — немудрено, что сделал ложь своим оружием. — Я упал. С лестницы во дворе.

— Тогда будем считать, что ты подрался с лестницей. И лестница победила. — Мелисса смеётся, но Бринден так и смотрит настороженно, пока она пытается расчесать его волосы. Мелисса решила не стричь ему волос: будет неплохо зачесывать их набок, чтобы они прикрывали пятно. — Ну что, даже не улыбнешься маме?

Малыш смотрит так, будто хочет что-то сказать, но не знает для этого слов. Мелисса мягко ткнула пальцем в уголок его рта.

— Улыбайся, Брин. Боль приходит и уходит, но никогда никогда не полюбит того, кто не улыбается.

Бринден кивает, в последний раз трет глаза и старательно улыбается, и их улыбки так похожи.

* * *

Бринден никогда не портил настроение никому, кроме себя самого. Он правда считал, что ревность ниже его достоинства.

— Я уста-а-ала… — Шира валится на постель, улыбаясь, неловко скидывает туфли. Такой он и хотел бы её запомнить: счастливой, слегка встрепанной, в его постели, с улыбкой на губах и алыми следами на шее. Только алые следы в этом воспоминании обязательно были бы от его губ.

— Вина? — Бринден улыбается. Он хотел сказать: «Долгий день?», но вовремя понял, что не хочет слышать ответа.

Шира отводит руку от лица. Её щеки горят румянцем. Её глаза смеются.

Бринден знает, она специально. Бринден не хочет, чтобы она знала, что он знает.

— Да, вина. А ещё я хочу фруктов.

Бринден кивает, отсылает слуг за вином и фруктами, бесцельно перекладывает бумаги на столе. Ему, казалось бы, и незачем выносить документы из кабинета — но в такие моменты они всегда пригождались, и поэтому, наверное, и хранились в спальне в таком количестве.

Шира следит за ним, он чувствует это затылком. Поэтому он улыбается только ярче.

— Если устала, можешь отдохнуть здесь, никто не потревожит. — Он думает, добавить ли, что пойдет работать. Хочет ли он пойти работать, он не решил. — А если будет желание, можем даже уехать на несколько дней. Или на несколько недель.

— Куда? — Шира любопытно склоняет голову набок. Она прекрасно смотрится среди подушек в лучах закатного солнца — но Бринден навряд ли скажет ей слова, которыми её описал бы. Он научился играть в её игру.

— Куда пожелаешь. — Он садится на край постели, а Шира поворачивает к нему голову. Её волосы укрывают подушки будто вторым покрывалом. — Во Вранодрев, в Штормовой предел, в Ланниспорт, если надоело смотреть на Узкое море, но Морская звезда без моря не может.

Он касается её лодыжки так уверенно, что Шира позволяет эту вольность. Она никогда не отказывает ему так — она никогда не отказывает ему в постели, если речь, конечно, идет не о браке.

— Даже Винтерфелл, если захочешь, — улыбается Бринден, пока Шира укладывает босые ноги ему на колени. Ему не хочется знать, с кем ещё она так делает. — Помнится, его леди как раз моя кузина.

— Не хочу. Там холодно и пусто.

— Холод тоже можно любить.

Уж это Бринден знает не понаслышке.

— Нет, не хочу никуда. Разве ты не занят своим местом в совете? — Она щурится, как котенок, и ластится, как тысяча котят. Бринден улыбается и целует её в коленку, целомудренно придерживая платье. Разгадала.

— Пожелай ты всерьез, я бы освободился.

— Какое великодушие.

Он тоже разгадал — он прекрасно знает, отчего она не пожелает уезжать.

У Бриндена нет дрожи в руках, нет сбитого сердцебиения, нет жажды крови и смерти, когда он видит её с кем-то ещё, когда касается чужих следов на её теле. Он даже не слишком-то хочет её придушить — он знает, вместо него её всегда удушит прелестное сине-зеленое украшение.

— Дашь знать, если передумаешь.

— О, и переспрашивать не будешь? На тебя не похоже.

Бринден и сам не знает уже, чего хочет. Поэтому улыбается.

Целует её и в пустой надежде улыбается.