Вересковый мёд (гет)

— Смотрите-смотрите! Видели? Ох, дети такие смешные! А ваш мальчик такой доброжелательный и открытый...

— Да, он такой, спасибо... — Редкие короткие реплики и рассеянная улыбка — это все, чем Лили готова поддерживать беседу со случайной знакомой. Кажется, та сказала, что зовут ее Рози.

Молодые мамочки часто обмениваются впечатлениями о своих и чужих чадах, пока сами чада играют на детской площадке. Эти мимолетные разговоры милые, но похожи один на другой практически до потери смысла. Собственно, Лили ничего не имеет против легкой болтовни ни о чем. Просто в последнее время в голове и без того мыслей невпроворот.

А раннее развитие, о котором взахлеб рассказывает Рози — это, конечно, хорошо, но Лили кажется, что заниматься с ребенком можно и по старинке: книжки, прогулки, конструкторы... Главное, чтобы рос счастливым. И Гарри для своего возраста вполне развит. Дочка Рози, конечно, знает и умеет больше, но она и постарше. Девчушка все пытается вовлечь других малышей в какую-то коллективную игру, чем и вызывает умиление и радостный смех собственной мамы. Но с двухлетками это сложно. В журнале про детей, который выписывает Туни, было сказано, что интерес к совместным играм у ребенка появляется примерно к трем...

К трем...

К трем годам у большей части маленьких волшебников проявляются способности к колдовству. Джеймс считает, что поэтому им необходимо как можно скорее вернуться в Годрикову Лощину и свести общение Гарри с магглами к минимуму во избежание проблем. Но, не считая ссор с сестрой, Лили не помнит, чтобы ее детская магия доставляла какие-то проблемы в общении с маглами. Что ж, возражений Джеймс не слышит и давит на то, что в случае чего их обвинят чуть ли не в умышленном нарушении Статута. Звучит как бред. И Лили не собирается закрывать сыну вход в маггловскую часть мира. Вот только... она прекрасно осознает, что это не единственная причина, по которой ей не в радость возвращаться в их старый дом.

— ...Я согласна с мнением, что с ребенком нужно разговаривать как со взрослым, а не сюсюкаться. — Вспомнив о собеседнице, Лили слушает ее с середины фразы. — Хотя они иной раз как скажут!.. Мы с дочкой недавно обсуждали, кем она хочет стать, когда вырастет. Представляешь, она сказала: космонавтом, врачом и официанткой! Хах! Конечно, ребенок есть ребенок. Но это же не повод отказываться от обсуждения серьезных тем, ты как считаешь?

— В целом, да... Но я еще не говорила с сыном о профессиях...

— Простите, а сколько вашей девочке? — К беседе присоединяется пожилая женщина, пятью минутами ранее присевшая на скамейку рядом с Рози.

— Уже три, — охотно отвечает та.

Пока словоохотливые соседки переключается на разговор друг с другом, Лили со спокойной совестью возвращается к обдумыванию проблем, назревающих давно и неумолимо.

Отношения с Джеймсом все хуже. Она честно пытается отыскать в себе былые чувства, увидеть в муже черты того порывистого, жизнерадостного и надежного парня, которые открылись ей в нем на седьмом курсе. Тогда казалось, что она буквально прозрела — разглядела его настоящего. Теперь иной раз кажется, что все было с точностью наоборот. Ей одно время мерещился кто-то... На поверку же рядом оказался раздражительный и капризный нарцисс, от упреков и обвинений которого она устала. Да, он отходчив и извинений не приходится долго ждать. Они всегда мирятся. Но осадок остается и накапливается на дне души. Легкости больше нет. Влечения — тоже. А ее попытки преодолеть себя ни к чему хорошему не приводят.

* * *

— Нет, все, с меня хватит. Может быть, объяснишь уже в конце концов, в чем дело?

— Что?..

Она в самом деле опешила. Он настоял на том, чтобы они вдвоем отправились в Годрикову Лощину приводить дом в порядок. Но стоило переступить порог, как выяснилось, что уборка может и подождать, когда в кои то веки выпала возможность уединиться. Лили не сопротивлялась. Позволила увлечь себя в спальню и постаралась не быть ледышкой. Она отвечала на ласки, сосредотачивалась на ощущениях, лелея искорки чувственности. Хорошо бы из них разгорелся костер. Брак, подкрепленный физической страстью, — лучше, чем тот, что держится на одном лишь долге. Возможно, ей удалось бы настроиться на нужную волну, но не успела.

— Ты будто не со мной, не здесь. Ты равнодушна. Я думал, это из-за того, что мы в доме твоих родителей, и из-за нависшей угрозы. Но нет: я вижу, что причина в другом. У тебя появился кто-то на стороне? Кто он?

* * *

Конечно, она возмутилась и посоветовала Джеймсу искать причину охлаждения между ними не в ком-то другом, а в себе. Но сколько в тех словах правды, а сколько лжи — самой бы еще разобраться.

Интуиция не подводит Джеймса насчет другого. Физически Лили верна своему мужу, но... так ли это важно, когда вовсе не о нем те мысли, которые то отзываются болезненным стуком в груди, то безотчетной улыбкой расплываются на губах. Когда от прикосновений другого — через одежду к плечу или локтю кажется, что электризуется воздух, а от соединения ладоней прерывается дыхание. Неудивительно, что недолго ей удавалось хранить секрет.

* * *

— Ну что, может, расскажешь уже сестре, кто он, м-м? — полушепотом поинтересовалась Петуния, хитро улыбаясь из-за кружки с горячим чаем.

— О ком ты? — изображая легкое недоумение, Лили надкусила крекер и в следующее мгновение им поперхнулась.

— О том, в кого ты так влюблена.

— Что ты выдумываешь? — просипела Лили сквозь кашель и выступившие слезы.

— Ты то уходишь мрачнее тучи, а возвращаешься как на крыльях, то витаешь где-то и ничего не слышишь, то улыбаешься сама себе, а я выдумываю? — Туни закончила шлепать ее по спине и откинулась на спинку стула. — Нет, сестренка: ничего я не выдумываю. Я даже почти уверена, что это тот самый незнакомец, который приходил повидаться с тобой сюда. Во всяком случае, примерно с того времени с тобой все это и началось. Я права?

И Лили ошарашенно отвела глаза:

— Я не могу быть в него влюбленной...

— Что значит "не могу"? — пожала Туни острыми плечами. — Ну хочешь — назови иначе, суть от этого не поменяется.

Хотела бы Лили ответить, что тут именно суть иная, а не одно название. Но, подумав, смогла только тихо переспросить:

— Неужели это так заметно?

— Хм, еще бы.

* * *

Да, конспиратор из нее, оказывается, так себе. И ведь, что самое смешное, лучше всего свои чувства она скрывала от самой себя. Удобно было думать, что Том ей просто интересен как собеседник... Как мужчина тоже, но, за исключением того первого и единственного поцелуя, упрекнуть себя в этом смысле ей было не в чем: ничего лишнего она себе не позволяла, и он — верный слову — тоже. Казалось, неоткуда ждать беды. И вот на тебе.

Одно слово Туни — и острые очертания правды прорезали тонкую пелену самообмана, ошметки того истаяли в воздухе подобно мыльному пузырю и оставили Лили один на один с осознанием невообразимого, но вместе с тем совершенно неопровержимого факта. Она влюблена. В Темного лорда. В того-чье-имя-нельзя-называть... Но ей — можно.

Да, Лили льстила ее исключительность, внимание Великого и Ужасного ласкало самооценку. В этом она себе тоже давала отчет. Мерлин! Во всем она давала себе отчет, кроме самого главного. Кроме того, что каждый раз, заходя в спальню сына, смотрит на ящик стола с надеждой увидеть струящийся через щели призывный свет. Что после любой, даже короткой переписки с Томом улучшается настроение, а от предвкушения встречи оно улетает в стратосферу. И наоборот: решение прекратить с ним видеться придавило к земле так, что стало больно дышать. Именно оно, а не сочувствие Марлин и не ощущение собственного предательства, ранило в тот момент сильнее всего. И столь очевидную истину Лили как-то умудрилась не замечать.

"Ты нужна мне, а я — тебе". — Зажатая отчаянием и безнадежностью радость от первой части откровения сверкнула на солнце и резанула по сердцу так, что вторую Лили благополучно пропустила мимо ушей. А Том, получается, тоже все про нее знает и понимает куда лучше ее самой.

"Это какой-то особый вид ментальной магии?"

"Никакой магии, Лили. Просто иногда ты принимаешь решения под влиянием эмоций, но стоит мне обратиться к твоему разуму, и все предстает в ином свете". — Какой же все-таки искусный манипулятор. Пусть решение порвать с ним и принималось на волне эмоций, но разве разум ей диктует жгучее желание встречаться снова?

"Невозможное, Ужасное и Прекрасное моё Чудовище, с каждым днем я все лучше и лучше понимаю, почему люди идут за тобой". — По-хорошему ей стоило бы негодовать, но Лили едва сдерживает улыбку.

"Ты нужна мне..."

И еще, под занавес, развеивая цепи, мешающие дышать: "Почему вы запретили атаковать ваших врагов в домах, где живут их семьи, полгода назад? Почему не раньше?"

"Ты, наверное, удивишься, но именно ты тому поспособствовала. Когда ты пришла, чтобы предупредить о бомбе... Я не хотел, чтобы из-за утечки информации у тебя возникли сложности в твоем привычном кругу. Чтобы свести риск к нулю нужно было немного подкорректировать воспоминания охранников о тебе в части имени и самых примечательных внешних черт. Но, заглянув в их память, я был... — тут он подбирал слова, — крайне... неприятно удивлен увиденным. К слову, пользуясь случаем, я приношу тебе свои личные извинения за поведение того ублюдка. Конечно, он получил по заслугам. Но, копнув дальше, я увидел, что такие выходки были типичными не для него одного. Я инициировал проверку, и она подтвердила худшие опасения. Моральный облик моих сторонников удручает. Не всех, к счастью. Иначе мне бы осталось только обсыпаться пеплом и уйти в монастырь грехи замаливать. — По лицу Тома скользнула мимолетная обезоруживающая улыбка. — Шучу, конечно. Но на самом деле и того, что вскрылось, было предостаточно, чтобы шутить в те несколько дней мне не хотелось совершенно. Я же был уверен, что наш неуклонно ухудшающийся со временем имидж — результат дамблдоровской пропаганды. Но, как выяснилось, кое-кто из моих подчиненных справлялся с очернением организации и меня самого куда успешнее моего главного оппонента. Когда я говорю о том, что намерен бороться с тлетворными веяниями маггловской цивилизации, а мои люди вытворяют подобное, неудивительно, что доверия мне становится все меньше, а ряды моих противников — все гуще. В общем, я принял меры воспитательного характера. Но, поскольку уверенности в быстром эффекте у меня не было, вместе с тем решил минимизировать и саму возможность причинения вреда кому-либо, кроме тех, кто представляет для нас непосредственную угрозу. Члены семей авроров и орденцев к таковым не относятся.

Вот так, — он развел руками, — твой визит запустил цепь событий. Просто невзначай ты поспособствовала тому, чтобы мне открылись некоторые очень неприглядные стороны моей организации, о которых я до того времени просто не задумывался. Я искренне тебе благодарен и за это тоже. Считаю — изменения пойдут нам на пользу. Но в то же время разве навредила ты тем самым своим друзьям из Ордена? Ведь нет, напротив. Обе стороны в выигрыше. Скажи, разве я не прав?"

Облегчение вскипало пузырьками шампанского и почти с тем же эффектом туманило голову. Едва сдерживая улыбку, Лили кивнула:

«Прав, пожалуй…» — а за спиной расправились крылья.

Их-то и разглядела Туни. И отговорке про давнего просто-знакомого не поверила. Да, не предполагала Лили в сестре такой прозорливости. Но это ладно. На том, чтобы Лили выложила всю правду, Туни, к счастью, настаивать не стала. Довольствовалась рассказом, где Лили носит с ее новым... приятелем. Да, а как его еще назвать? Он не бойфренд, не любовник. Да и другом его назвать сложно. Неравнодушный к ней приятель, в которого она влюблена. И что ей теперь с этим делать?

Мысль о том, что общение с ней помогает Темному лорду посмотреть на некоторые вещи под другим углом и из-за этого его решения становятся мягче и гуманнее, заманчива. Она успокаивает совесть и брезжит надеждой на то, что так Лили приближает конец войны. Поспособствовать наступлению мира в стране и быть счастливой с Томом — слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Только понимание: "вокруг люди" — удерживает от того, чтобы упереться головой в ладони и застонать. А память услужливо подсовывает ей аргументы: он не причинил вреда Гарри; он не стал мстить за бомбу; он изменил свое отношение к магглорожденным; он пытается обезопасить семьи своих врагов... Что, если мечты ее не так уж беспочвенны и напрасны, а, пожертвовав радостью видеть Тома, она лишь убьет шанс на возвращение к мирной жизни? Или отдалит... Он сказал, что продолжит искать способ прекратить кровопролитие в любом случае. Значит, все изменения к лучшему не плата за общение с ней, а побочный эффект, но тем лучше. Это только доказывает, что Том вовсе не воплощенное зло, не монстр. Он умный, образованный, честный. У него свои цели и принципы, большую часть которых Лили даже готова принять. И почему она в самом деле не может стать посредником, который поможет Тому и Дамблдору понять друг друга? Или хотя бы услышать... Удивился же Том, когда узнал, что Дамблдор называл его человеком чести.

И все-таки кидаться в мечты, как в омут, она не может. Не имеет права. В первую очередь, потому что у нее есть Гарри. Рисковать собой — одно дело, совсем другое подвергать риску сына. Хотя и его жизнь от разговоров матери с Волдемортом изменилась к лучшему. Носится вон румяный, улыбка во все двадцать молочных, и чубчик в мыле...

— Гарри! Подойди ко мне, я тебе шапочку поправлю! Сам? Ну давай сам. — Набекрень, но ушки спрятал. Пусть дальше бегает. — Что? Два... и три месяца. Да, самостоятельный... Спасибо...

Пока что все говорит ей и дальше доверять интуиции. Однако истинных целей Тома она доподлинно знать не может. Ей кажется, что он тоже искренне в нее влюблен. Но его послужной список пугает жестокостью. Да он и сам признает: если жестокость необходима, то она оправдана. Он позволяет быть жестоким себе и потому не осуждает за аналогичные действия членов Ордена. По крайней мере, это звучит, как проявление честности и справедливости с его стороны. Он не чудовище. Но он умеет манипулировать и играть. Что если весь его благородный имидж, сложившийся в ее глазах, лишь иллюзия? Думать так неприятно... Да что там — невыносимо! Но она обязана. Правда, на ум не приходит ни одной сколько-нибудь правдоподобной версии, которая бы объясняла, зачем ему все это, если только не по им же озвученной причине. Либо ему в самом деле нужна и важна Лили, либо один Мордред знает. Расправиться с Гарри или похитить его — возможность была и не раз. Затащить Лили в постель?.. Да не фиг делать, если уж откровенно. Держать ее в качестве шпиона? Ценой таких ухищрений? Смешно. И тем не менее, ее неспособность представить некую таинственную причину еще не доказывает, что таковой нет. Лили обязана как-то перепроверить слова Тома. Поговорить о нем с кем-то, кто видит его по другую сторону магбританского общества, расколотого войной. Сев...

Дожидаться завершения прогулки становится нелегко. Усидеть на месте невозможно, и оставшиеся полчаса Лили проводит, играя в догонялки с Гарри и другими малышами, которым тоже захотелось, с хохотом и восторженным визгом побегать от взрослой тети. Тетя слегка опасается возможной реакция других мамочек. Однако вскоре ее инициативу поддерживает Рози — в компании избыточная энергия выплескивается свободнее и веселее. Ручеек минут, положенных детям по праву, истекает, мамы тепло прощаются, берут недовольных чад за руки и расходятся по домам.

Гарри не в восторге от того, что веселье закончилось, однако утешается тем, что уходить приходится не ему одному. Он соглашается помахать ребятам в обмен на обещание прийти снова и чтение интересной книжки дома. Прогулка свое дело сделала: доедая обед, Гарри уже клюет носом, безропотно позволяет переодеть себя в пижаму и уложить в кроватку. Только уже почти уснув, он вдруг открывает глаза и сонно спрашивает:

— Мама, а это я один раз посплю и мы будем делать лампы Джека?

— Нет, мой хороший. Лампы Джека мы будем делать завтра, то есть надо будет поспать сейчас и еще ночью.

— Два раза поспать? — переспрашивает Гарри, подумав. Пока он понимает только "один", "два" и "много".

— Да, моя умничка! — Лили целует сына в лоб. — Спи.

Не проходит и пяти минут, как сложенные на подушке ручки сладко расслабленно обмякают, маленький носик мерно посапывает, а Лили может тихонько выскользнуть из детской.

Легко сбежав по лестнице, она заглядывает в гостиную.

— Джеймс не дома? — спрашивает она отца, сидящего перед телевизором и внимательно слушающего что-то про затонувший эсминец и ядерное оружие, которого не было на борту.

— Нет, — бросает он через плечо, — как с утра ушел — не видели.

— Я тогда тоже пойду пройдусь.

Кажется, отец ей ничего не ответил. Но это неважно. На ходу застегивая куртку, Лили пересекает уютный дворик и выходит на улицу. Она вдыхает немного пряный осенний воздух и, разглядывая пожелтевшие кусты и зеленые газоны перед домами соседей, доходит до развилки, на которой сворачивает в сторону городского сквера. Под прикрытием древесных крон она колдует Патронус. Полупрозрачная и чуть светящаяся тонконогая лань легко выскакивает из острия палочки и уносится вверх, в пышное кружево листьев, играющих всеми оттенками цвета от желто-зеленого до бурого и темно-красного. "Сев, мне нужно с тобой посоветоваться. Мы могли бы встретиться на нашем месте?"

В ожидании ответа Лили неспешно бредет по пестрой от опавших листьев аллейке, ведущей к реке. Под дубом она наклоняется, чтобы подобрать несколько желудей: из них получаются забавные игрушки — Гарри такие любит. В этот момент сверху опускается силуэт. Лили поднимает голову и непроизвольно раскрывает рот. Она ждала увидеть такую же лань, как собственная. Но перед ней конь. С неровной гривой и тощими ввалившимися боками, он тем не менее выглядит сильным. Мимолетные сомнения относительно принадлежности Патронуса развеиваются почти сразу, потому что разговаривает тот голосом Сева:

— Конечно, Лили. Буду через пять минут. — Удивление сменяется благодарной нежностью и легким уколом совести. Сев всегда откликается по первому зову, но встречаются они только тогда, когда Лили что-то от него нужно.

Она бы и рада видеться чаще. С ним легко. Однако со своей стороны она может предложить лишь дружбу, а он? Он сказал: для него главное, чтобы с ней все было в порядке, его же чувства почти прошли. Почти. Значит каким-нибудь неосторожным словом или взглядом она рискует их разбудить и дать ложную надежду. Это жестоко. Поэтому Лили кажется, что она не в праве встречаться с Севом просто так — поболтать. Но и по-другому выходит свинство. Однако...

— Лили! — Сев машет ей с середины мостка.

— У тебя поменялся Патронус?! — выдает она вместо приветствия, шагая навстречу.

— Сам офигел, — совсем как в детстве отвечает он, и от этих слов почему-то пробирает смех.

— Но он же не сегодня сменился? — Она останавливается в шаге от него и с радостью для себя отмечает что-то новое в черно-карих глазах: уверенность? Спокойную удовлетворенность? "У тебя появилась девушка?" — Вопрос вызревает мгновенно, но Лили прикусывает себе язык.

— Наверное, не сегодня. Но я им редко пользуюсь. — Сев пожимает плечами и мягко обнимает Лили. — Привет.

— Привет. — Она ненадолго прижимается щекой к жесткому плечу, обтянутому черной маггловской водолазкой. Но пахнет от друга как всегда — зельями.

— Так о чем ты хотела поговорить? — Отстранившись, он внимательно на нее смотрит.

— Обсудить хотела кое-что по поводу безопасности. Но не стоять же здесь. Может, мы где-нибудь присядем или пройдемся? — Не сговариваясь, они направляются от берега в сквер. — Кстати, как у тебя со временем? Ничего что ты вот так сорвался? Твой Лорд тебя не накажет?

— Мой Лорд? — переспрашивает Сев, вскидывая густые брови.

— М-да, а что? Вы же так его называете?

— Да, просто это прозвучало как-то неожиданно... — Сев озадаченно хмурится. — Как будто ты уже не... — прервав себя на полуслове, он с усилием моргает и чуть встряхивает головой. — В общем ладно. Короче. Темному лорду не нужно, чтобы я в каком-то конкретном месте отсиживал жопа-часы, так что нормально все.

— Жопа-часы?! — звонко переспрашивает уже она.

— Да, — губы Сева растягиваются в немного сконфуженной кривой улыбке, — подцепил у Долохова. Это наш инструктор по боевке. Русский он. Вечно как выдаст что-нибудь, — заканчивает он, но вдруг кивает в сторону. — Качели...

— Надо же, еще живые, — рассеянно отмечает Лили, окидывая глазами место их первого разговора. Но пора переходить к делу: — В общем, Сев, я хотела узнать твое мнение. Как ты считаешь, для нас теперь действительно безопасно? Я имею в виду себя и Гарри. Ты ведь наверняка в курсе, что Фиделиус снят, потому что Волдеморт вроде бы больше не охотится за моим сыном. И, с одной стороны, это здорово — наконец оказаться на свободе. Но я немного волнуюсь, можно ли верить в столь внезапные перемены, особенно с учетом того, что сообщил о них Петтигрю? — Имя предателя все еще вызывает злость и отвращение.

— Понимаю о чем-ты, — нахмурившись, Сев кивает. — Но я... Я практически уверен, что вам ничего не грозит. Иначе я бы первым делом тебя предупредил. Но Лорд действительно каким-то образом пришел к выводу, что пророчество — ложь, попытка увести нас от решения насущных проблем. Он объявил об этом ближнему кругу, приказал прекратить поиски и запретил даже приближаться к ребенку, которого называли Избранным. Честно говоря, он был тогда в гневе, и даже удивительно, как Крыс ухитрился остаться в живых. Наверное, заглянув в его память, Лорд все-таки убедился, что выслуживался бывший дружок твоего... прости... короче, искренне выслуживался, а не поручение Дамблдора выполнял.

— Но не может это быть хитростью с его стороны? — приблизившись к старым качелям, Лили в задумчивости толкает их, отчего воздух, пронизанный тонкими ниточками осеннего тепла, царапает ржавый скрип.

Сев опирается на стойку качелей с другой стороны.

— Хм... Нет. Такие ухищрения не в его духе.

— Вот как? А что тогда в его духе?

— Ну, я, конечно, не могу похвастаться тем, что много знаю про Темного лорда, но исходя из того, что я мог наблюдать, ясно, что в его духе скрытность, — поначалу Сев говорит, поглядывая на Лили с опаской, но, по-видимому убедившись, что она больше не та чуть что вспыхивающая праведным гневом гриффиндорка, какой бывала в школьные годы, успокаивается. И рассказывает о своем лидере дальше: — Он редко посвящает Пожирателей в свои планы. Уверен, что даже самые приближенные не в курсе всех его намерений. Но если что-то объявлено, то значит, так оно и есть. Правда, ситуация с твоим сыном показала, что намерения Темного лорда могут меняться. Однако в последнее время все перемены к лучшему.

— Что ты имеешь в виду?

— Понимаешь... вообще я не должен говорить об этом, но тебе скажу. — Сев отводит глаза. — Пока Темный лорд верил в пророчество, он был как будто одержимым и... страшным. Точнее, страшным он был с самого начала, но в тот период — особенно. Каким-то неадекватным. Честно, Лили, — говорит Сев, разглядывая собственные ботинки, — я тогда думал, что совершил фатальную ошибку, примкнув к нему. Но теперь его поступки стали логичными, а решения — справедливыми. Возможно, ты меня убьёшь, но... — Взгляд искоса, а потом прямо — озадаченно и удивленно. И в продолжение явно не то, что изначально планировалось: — Но ты сейчас выглядишь так, как будто сама не против перейти на нашу сторону, — заканчивает Сев.

— Да ну тебя! — возмущенно восклицает Лили, одновременно думая, что шпионкой ей не быть однозначно. — Даже если бы я вдруг действительно настолько прониклась твоим рассказом, думаешь, я не помню, как у вас относятся к таким как я? К магглорожденным?

— А ты знаешь, это тоже переменилось. — Сев расплывается в столь нехарактерной для себя широкой улыбке. — В самом деле переменилось, Лили! Вопрос отношения к магглорожденным обсуждался на совещаниях несколько раз. И в конце концов Темный лорд принял решение, что определяющим следует считать не статус крови как таковой, а то, насколько маг готов уважать традиции нашего мира и приносить пользу обществу. Поэтому теперь при желании в наши ряды может вступить и магглорожденный.

— Говоришь, этот вопрос обсуждался? И что, у такого решения нашлись сторонники?

— Представь себе, — в интонации закрадывается узнаваемое снейповское ехидство.

— И какой же позиции придерживался ты? — интересуется Лили полушутливо. Но Сев становится серьезным.

— Угадай.

Она отвечает ему теплой улыбкой.

— Спасибо.

— Не за что. Я иначе не мог.

На душе и в мыслях становится легко и немного пусто. Чтобы чем-то заполнить паузу, Лили окидывает взглядом качели и вдруг решает на них присесть.

— А что ты мне хотел сказать вначале? — спрашивает она, глядя на Сева снизу вверх, и, отталкиваясь ногами, отодвигается кзади. Шаг, другой, третий, пока в землю не упираются мыски кроссовок. — Когда ты говорил, что, наверное, я тебя убью, ты ведь что-то другое собирался сказать?

Поняв ее намерение, Сев заходит сбоку и, когда Лили, качнувшись вперед, распрямляет ноги, он подталкивает тяжелые качели, помогая их раскачать.

— Я собирался сказать, — он сопровождает ее взглядом на обратном ходу, — что, возможно, ты меня и убьешь, — толкает качели вперед и потом — обратно, — но я доверяю Темному лорду.

— Доверяешь? — она опускает ноги и тормозит, оставляя подошвами длинные следы.

— Да. — Сев заходит спереди и упирается в качели, окончательно останавливая их.

В недавнюю легкость пробирается внезапная грусть и прорывается невольным вздохом.

— Если все так, как думаешь, может, война скоро закончится?

— Я очень на это надеюсь, — отвечает Сев после непродолжительных размышлений.

— Я тоже. — Лили вскидывает голову, подставляя лицо мягкому солнечному свету. Все-таки в моменте ей хорошо.

Сев чему-то усмехается, и она переводит на него вопрошающий взгляд.

— Знаешь, Лили, я хочу тебе кое в чем признаться, — неожиданно выдает он. — Смотрю я на тебя и понимаю, какой раньше был дурак.

Она вскидывает удивленно брови.

— Было время, я считал... мне казалось, будто мне нужно, чтобы ты стала моей девушкой. А сейчас понимаю, что ты всегда была мне нужна как друг. Просто я думал, что вот появится у тебя кто-то, и все — я тебя потеряю. А ведь все совершенно наоборот. Это девушку могут увести, за нее все время надо бороться, потому что она либо твоя, либо чужая. А подругой ты мне можешь быть вне зависимости от того, кто с тобой еще.

Он говорит это с таким философским спокойствием, что Лили невольно смеется:

— Сев, ты такой! Ты лучший. Нет, правда: я безумно рада, что ты мой друг!

— Правда?! Ну тогда держись! — весело заявляет он и тянет качели на себя.

— Эй, нет! Так не пойдет! Давай вместе! — Смеясь, она вскакивает и становится на служащую сиденьем деревянную доску ногами. — И посмотрим, научился ты в конце концов раскачиваться или нет!

— Ладно! Я тебе сейчас покажу! — Став одной ногой на качели, он сильно отталкивается другой от земли. Конечно, в детстве он так бы не смог, а тут отрастил ходули. Сгибает и разгибает колени он, как и раньше, невпопад, но качели тем не менее раскачиваются исправно.

— Да ты мухлюешь!

— Да? А ты докажи? — ехидно лыбится он. — Хотя на твоем месте я бы лучше крепче держался.

— Ах, вот как?! — притворно негодует она. — Да я, если ты забыл, отсюда и вылететь не боюсь. Так что это ты лучше держись!

Качели взлетают все выше и в крайних точках уже принимают горизонтальное положение. Как-то невзначай Лили отмечает, что, зависая над Севом или под ним, совершенно не испытывает ни сексуального возбуждения, ни неловкости. Он, судя по беззаботному смеху, тоже. И это здорово! Мелькнув, мысль улетучивается, вновь уступая азарту: что этот наглец скажет, когда подруга детства устроит ему "солнышко"?!

Внезапно что-то вклинивается в ход качелей, останавливает их в неподходящий момент и швыряет вниз. От неожиданности Лили едва не падает и озирается в испуге. Но источник помех сам заявляет о себе истерично-возмущенным возгласом:

— Вот! Вот я вас и застукал! — кричит Джеймс, направив на Сева палочку. — Мерзавец! Так и не оставил ее в покое! А ты!.. — бросив полный отвращения взгляд на Лили, выплевывает он. — Ты! Сказал бы! Да сама знаешь! — Видно, насколько сложно ему сдержать рвущиеся с языка оскорбления.

Упреждающе придержав Сева за локоть: "Я сама разберусь", — Лили спрыгивает с качелей.

— Джеймс! — шипит она сквозь зубы, решительно направляясь к своему благоверному. — Ты ведешь себя как придурок! И позоришь этим и себя, и меня!

— Неужели! А по-моему, это тебе в таком деле нет равных! — отвечает Джеймс с нервным хохотком и пытается ее обойти. — А я всего лишь сейчас проучу твоего сопливого ухажерчика!

Краем глаза Лили замечает, что Сев стоит возле качелей с опущенными руками. Палочки в них нет, но, судя по каким-то неуловимым, выдающим полную концентрацию и готовность признакам, она понимает, что выхватить оружие он успеет. Только вот драки ей не нужно. Она преграждает Джеймсу путь.

— Или мы немедленно идем и выясняем отношения дома, как нормальные люди, — цедит она ледяным тоном, — или я ухожу одна и больше знать тебя не желаю.

На мгновение в глазах Джеймса что-то меняется. Воспользовавшись его мимолетным замешательством, Лили хватает мужа за руку и аппарирует в Годрикову Лощину.