Тайны Малого двора (гет)

Мужчинам свойственно делать вид, как будто у них ничего не болит

Ведь самых сильных и смелых самых мужчин пугает больничный запах

А после какого-нибудь недуга мужчины закапывают друг друга

Был человек — и нет, в поле торчит портрет

Дайте танк(!) — М

— Все ученики Багры терпеть не могут занятия с ней, — утешила Алину Женя, похлопывая её по спине.

Алина тайком утёрла слёзы. Говорить о Багре или тем более о Керамзине с кем-то, кроме Мала, не хотелось. Если бы только было возможно ему позвонить или написать… Подавив знакомое покалывание в носу — еще не хватало, разныться снова, — она упрямо спросила Женьку, можно ли восстановить доступ к старым соцсеткам.

Женька без колебаний покачала головой.

— Слежка во дворце, зайчонок, это что-то на уровне базы макияжа: выданный тебе твиттер-аккаунт будут просматривать так же буднично, как Её Величество делает трёхступенчатый уход перед сном. Если ты, конечно, не забыла.

Пришлось смириться.

Вечером, после ужина, Алина села за уроки. Не то чтобы ей очень уж хотелось их учить (совсем наоборот), но колкие слова сухонькой старушки преследовали её.

«Ох и лень же ты, дева красная», — шелестел насмешливый голос.

Алину передёрнуло. Перспектива выдержать еще один тет-а-тет с милой пенсионеркой, не выучив историю гришей, казалась настолько же взвешенной, как лезть на дно без акваланга.

«Брр! Как вспомню, так вздрогну».

Учебник по истории гришей был открыт на пятом параграфе, на картинке с Морозовым на коне. Лицо у Морозова было героическое: будто его бьют током, а он терпит. Старательно конспектируя учебник, Алина то и дело поглядывала на часы: шесть вечера! У себя в ИМОРе она в такую рань даже готовые лекции от Мала не открывала.

Вздохнув о прежней беззаботной жизни, Алина тоскливо выписала результаты поражения литславских войск под Раевостью.

Судя по нуднейшим абзацам из учебника, когда Яромир стал первым царём династии Ланцовых, Морозов сформировал первый «гришовский полк» для царской службы, публичные наказания за «ведовство» отменили, а также впервые был канонизирован гриш — мученица и целительница Людмила из Раевости. Канонизированных до этого Святых церковь гришами как не признавала, так и до сих пор отнекивается.

«Надо признать, нам и правда этого не читали», — про себя отметила Алина. На уроках истории в Керамзине про гришей говорили мало. Можно было и вовсе подумать, будто вся их роль сводится к тому, что один из них создал Каньон.

Она снова уткнулась в учебник. Вместе с уроком историка буковки абзаца почему-то обретали смысл. Хотя Семён Андреич, ясен красен, вещал куда лучше. Автор учебника же сухо подчёркивал, что во всём остальном мире охота на ведьм длилась вплоть до XX века.

«Слава богу, сейчас ничего такого нет», — с иронией подумала Алина, вспомнив дрюскеля, который волочил её по лесу, как мешок картошки. Кажется, она начинала понимать, что имели в виду Багра и Дарклинг. Глянула на год выпуска: странно, три года назад. Либо автор — погруженный в раннюю деменцию академик, не вылезающий из пропёрженного кабинета, либо… А, ну да.

Надпись на титульном листе гласила:

«Под ред. Дж. Янга, перевод с керчийского Назяленская Н. И.»

Нью-земец. Судя по году выпуска, переиздание. Видно, подразумевалось, что учебник будет соответствовать международным стандартам, но равский минобраз в очередной раз выдал лажу. Про что бы не писал нью-земец, у него всегда получится Нью-Зем, где у людей из проблем только слишком узкая улица для парада в День гласности.

Сколько копий в интернет-срачах было об это сломано?

Про себя Алина решила на досуге заглянуть в библиотеку: поискать старые равские учебники. Как минимум, там не напишут подобной херни.

Пощелкав минуты две автоматической ручкой, она не без труда вернулась дочитать параграф.

Во времена Александра Морозова никто не делил гришей на ордена, однако было понятно, что он — Заклинатель теней. Первый задокументированный и первый на царской службе. Черноволосый хмурый юноша, напоминающий Алине того, кого она искала среди лучших учеников лицея.

Взгляд Алины опустился ниже, на голубую сноску:

«Современники писали о Морозове, что «нравом он был буен, аки молодой медведь, страху Божьего не ведал, а от меча и стрелы заговорён волшбой. От диавола в нём вся сила была» [Керамзин, «История государства Равскаго», т 2, с. 26].

«Александр Морозов погиб в 22 года при пожаре в Астафьевском монастыре неподалёку от Керамзина» [Там же, с. 28].

Мэр Керамзина, выступавший главным спонсором приюта, при любом удобном случае, на любой школьной линейке охотно вспоминал, что его предок был автором монументального труда по истории Равки. Огромные тома этого опуса в библиотеке под стеклом каждый год протирали.

Однако что-то не давало ей покоя. Если верить Дарклингу, Заклинатели Теней встречались реже краснокнижных барсов. И надо бы спросить у генерала при случае, не этот ли Морозов его предок.

«Товарищ генерал, а ваш прапрапра случайно пол-Равки не сносил? А то так вышло, что я из-за него сиротой осталась. Мне, товарищ генерал, материальная компенсация положена и всё такое».

* * *

Дни потянулись за днями. Учёба в супер-пупер лицее оказалась такой же, как и в любой шараге мира. Если не считать, что Алина отправлялась по вечерам не в общагу, а в Малый. Те же доклады, рефераты, конспекты, ответы у доски и домашние задания.

Иногда, фоном, Алина листала ленту гришанета, но и там попадались вещи, теперь окружавшие её отовсюду.

«Союзные обязательства Равки и Литславы…»

«Ярл Брум заявил, что…»

«Эммет Росс, глава керчийской разведки, указал на…»

«Лошадь царевича Василия выиграла забег в…»

Странно: в ИМОРе у неё лучше получалось их игнорировать. Может, потому что Мал был рядом.

Утро всегда начиналось с того, что в спальню врывалась Женя и будила Алину на завтрак. Кое-как Алина чистила зубы, умывалась и натягивала безразмерные шмотки под привычный вздох Сафиной, чтобы спуститься в таком виде в столовую. Там её окружали кефты старост, учителей, иногда — кого-то из Второй армии. Алина ловила осуждающие взгляды. Удивительного в этом было мало: она по-прежнему не носила форму.

«Как думаешь, она из Шухана?» — слышались шепотки со стороны красных кефт.

«Может, внебрачная дочь какого-нибудь посла или олигарха», — отвечали им синие.

Всё это до зубовного скрежета походило на обед в столовке Керамзина, после того как Ксана наплела всем, что Алина и Мал встречаются. Знали бы эти холёные морды, как они похожи на обычных беспородных детишек из городка с населением в сто тысяч человек!

Казалось, вот-вот кто-нибудь из старост обронит:

«Смотри! Вон там эта странненькая идёт».

Алина дёрнула себя за рукав Маловой клетчатой рубашки, прогоняя мысли о Керамзине, и плюхнулась на свободное место рядом с Пашей и Полиной в углу столовой.

— Заняли места плебса?

Близнецы недоумённо переглянулись. Алина только махнула рукой:

— Проехали.

Еда, к слову, была подозрительно простой. Никаких вам фондю из лосося: гречка с тушёнкой и хлеб с маслом.

— Экономит он, что ли?

— Кто? — не понял Паша.

— Дарклинг, — Алина кивнула в сторону тарелок. — Кефты все из себя крутые, местные пальцы гнут, шарага элитная, а хавка как в МБОУ СОШ.

— Как в армии. — поправила Полина. — Чтоб те, кто гнут пальцы, не забывали, кому обязаны крутыми кефтами и элитной шарагой.

Алина взглянула на мажоров, сидящих за столом напротив. Те, позабыв про неё, говорили о том, что в керчийских школах в это время подают горячий шоколад, выращенный в сулийских колониях.

— Кажется, на них это не особо действует.

Алина отвернулась и уткнулась в тарелку. В новостях показывали гришей-беженцев на границе Равки и Фьерды, в учебниках писали о гришах-героях, мучениках и политиках, а в морозовском лицее тем временем сидели холёные детишки богатых родителей.

— Очередная вермишель на уши, — объяснила она близнецам. — В янговском учебнике Морозов ради гришей сдох, а тут…

Близнецы синхронно фыркнули.

— Привыкай.

«За право находиться здесь гриши платят жизнями», — говорил Дарклинг, и сейчас Алина могла бы с ним поспорить, потому что местные герои платили исключительно деньгами.

— Интересно, как давно сам Дарклинг был в лицее?

Она ожидала услышать Полину, и даже повернулась к ней, но, к её удивлению, ответил Паша:

— Не спрашивай. Лет десять как не. По слухам, когда в лицее ещё сильные ученики водились, ну и типа тебя кто-то был, с индивидуальным учебным. Нина Зеник типа, Каминский, ну и ещё по мелочи.

Алина невольно оглянулась на каменную рожу Ивана. С тех пор, как Фёдор, после того самого разговора в библиотеке, уехал куда-то в Западную Равку, Гейбель выглядел особенно угрюмым.

* * *

После завтрака Алина вместе со старостами и учителями шла к лицею по гравийным дорожкам мимо облетевших, укрытых снегом кустов и позеленевших медных статуй.

Расписание было стабильным. Теория международных отношений и языки стояли каждый день, заставляя Алину стабильно закатывать глаза. На большой часовой перемене, толкая ногой качельку, она ныла.

— Суки, вот я так матешу не хейтила в своё время! Фьерданский — это не просто пытка, начиная с произношения и заканчивая грамматикой, это первый звоночек к логопеду! И, возможно, кукухологу, если я это переживу.

— Не переживешь, — задорно отвечал Пашка, за что был тут же послан.

Полина, хмыкнув, покивала и пообещала помочь с домашкой. Алина даже испытала лёгкий укол зависти: им-то, блин, что! Билингвы, сволочи. Остальное расписание было не легче.

— Право, история и литература по три дня в неделю! Поля, я повешусь на лампочке!

— Ты забыла. У нас еще риторика, дипломатия и философия — по вторникам, четвергам и пятницам, — безжалостно напомнила инферна.

Алина возопила в небо и кинула в неё перчаткой. Кашемировой, кстати.

Без Мала, у которого всегда можно было скатать, Алине приходилось тяжело. Женька помогала, как могла, по тем предметам, которые хоть как-то помнила, но на уроках приходилось выкручиваться самой.

На обед Алина уходила вместе с Наденькой в столовку для обычных учеников. Там было куда веселее, чем у старост. Вместо чинных сплетен обеденной залы кругом стоял обыкновенный школьный галдёж. «Дай списать? Есть сиги? Математичка спалила, что я скатала домашку с ГДЗ».

— Тоже индивидуальное расписание? — спросила Наденька, ломко улыбнувшись и поправив замочки от энергетиков на шее. Ей пришлось наклониться близко-близко, чтобы её голосок не потерялся в хаосе звуков. Стрекозьи глаза в огромных очках внимательно смотрели сквозь Алину. — Я здесь, потому что была на домашнем обучении. А в моём классе я отстану по программе.

— А как ты узнала? — спросила Алина.

Наденька воззрилась на неё удивлённо.

— Ты приехала на месяц позже, чем надо, и, по слухам, запорола половину тестов. Учителя не делают тебе замечаний. При этом ни известной родни, ни спонсоров или опекунов у тебя нет.

Вот тебе и «одуванчик». То ли у всех местных детишек развита эта чуйка на чужаков, то ли Алину хорошенько так полощут за спиной. Здесь подсирают не плохие мальчики и дрянные девчонки, а благовоспитанные выходцы из хороших семей, или как там говорила фьерданка?

— Это большой секрет.

На ум сами собой пришли слова Дамблдора, продолжающие сказанное: «Неудивительно, что об этом знает вся школа».

Со злополучного урока у Багры Ильиничны прошло около двух недель. В расписании она так и не появилась, видимо, решив, что от Заклинательницы не будет никакого толка. Мысль об этом вызывала у Алины какое-то постыдное, трусоватое облегчение.

Кто знает, что ещё бабка могла вытащить из её головы? Картинку с папой, который вместе с ней роет ямку на песчаном берегу Истинноморя? Неловкий поцелуй с Малом после танца на выпускном? Слёзы бессилия в подсобке паршивой кафешки, когда Алине вдруг показалось, что именно так и пройдёт вся её жизнь? Удушающую черноту Каньона, похожую на ночной кошмар?

«Нет уж, спасибо».

Теперь же, в третий понедельник октября, Алина вместе с другими тринадцатыми просиживала штаны на последнем сдвоенном уроке фьерданского, который вела худенькая и курчавая Генриетта Ивановна.

С улицы за окном доносились крики, ругательства и звуки ударов по обшарпанному мячу — освободившиеся младшеклассники гоняли в футбол. Если чуть приподняться со стула и вытянуть шею, заглядывая за заросли классных цветов, то можно было увидеть, как дети с красными лицами и соплями до подбородка носятся в лицейском дворе в расстёгнутых пальто и кефтах.

В классе фьерданского языка стояли три ряда парт. Алина сидела на предпоследней парте первого ряда, возле окна. Стена напротив была увешана огромными цветными таблицами «Спряжение глаголов», «Падежи», «Времена». На доске был написан какой-то фьерданский глагол, который употреблялся в вопросительных предложениях прошедшего времени.

«Мда, — вздыхала Алина, конспектируя правила из сокращённого учебника, — керчийский как-то попроще будет».

На керчийском в прошлую пятницу Алина даже умудрилась заработать похвалу от препода за короткий ознакомительный рассказ о себе.

«Меня зовут Алина. Мне 20 лет. Я родилась и выросла в городе Керамзин в Крибирской области. Никому из вас не советую там бывать. У меня есть друг по имени Мал и нет домашних животных. Я люблю разную музыку, разные фильмы и разные книги, то есть смотрю, слушаю и читаю всё подряд. О своих родителях я вам ничего не скажу».

Паша с Полиной на задней парте за её спиной играли в карты. Могли себе позволить: на фьерданском они шпарили, что называется, как на родном. Гансы, что с них взять.

На передней парте над тетрадкой сгорбился Ахматов. На уроках керчийского и литературы он был куда уверенней. Он учился на военном направлении, но на совпадающих уроках обе параллели могли сидеть вместе.

После того, что о нём сказала Полина, Алина предпочитала Ахматова игнорировать. Может, фьерданка и была резка, но она хотя бы не тусовалась среди мажоров, обсасывающих Алинино происхождение у неё за спиной.

Из других знакомых Алина узнала Машу Игнатьеву и проливного с синим ирокезом, которого звали то ли Валя, то ли Валера. Он качался на стуле, пожёвывая резинку на конце карандаша.

— Пс-с! — Алина почувствовала, как ей тычут в спину ручкой.

Она обернулась.

— Тут распис кинули на тебя, — объяснила Полина, кивнув на телефон. — В чат зайди.

И впрямь. В гришовском мессенджере висело непрочитанное сообщение от старосты. В обновлённом расписании на сегодня, в самом низу, появилась строчка «доп. занятие (Малый)».

Ну, ебли козла, а тут ты приползла.

— Это с Багрой? — обречённо спросила Алина.

Последнее, чего ей хотелось, это идти унижаться в душную избушку в компании чокнутой старушенции.

— Багра в Малый не ходит, — Полина бросила взгляд исподлобья, тасуя потёртую колоду. — Так что это ты мне скажи.

И тут Алина припомнила, что ей пару недель назад, на прогулке, в учителя набивался ещё кое-то.

«Только не падайте в обморок от счастья».

Да уж. Занятие стояло в нечеловеческие десять вечера, когда все нормальные люди ложатся спать.

После фьерданского в школьном коридоре её ждала Наденька. Едва увидев, как Алина выходит из класса, та соскочила со скамейки.

— Гутен таг, мелочь, — бросил ей проходящий мимо Паша, засовывающий колоду карт в карман кефты.

Толпы старшеклассников покидали кабинеты. Мальчики с грохотом переворачивали стулья и ставили на парты.

Алина с Наденькой отошли к стене, под ламинированную табличку с планом эвакуации.

Наденька что-то произнесла, но за грохотом, хохотом и шарканьем ног её было не разобрать. Алина наклонилась пониже.

— Я говорю, ты не против немного погулять?

* * *

— Занятие с генералом Дарклингом будет проходить в его покоях, — сообщила побледневшая от усталости Женька, едва Алина вернулась с прогулки.

На самом деле, они с Наденькой посидели всего ничего. Поднялся ветер, закапал противный дождь, и девчонкам пришлось сворачивать скетчбук и разбегаться по домам.

Лиловых кругов под её глазами не было, но Алину это не обмануло. Где-то жутко зачесалась совесть. Не настолько, конечно, чтобы надеть кефту этих мажоров завтра, но всё же шальная мысль мелькнула.

Алина кинула рюкзак у двери.

— Что, вот так сразу? И без «Рафаэлло»? — хрюкнула Алина, придирчиво осматривая ногти. Те были обкусаны в мясо: перспектива особых занятий изрядно мотала нервы.

Она остро посмотрела на Женьку.

— От кальмара приказов больше не поступало?

— Только проводить, — развела руками та. — Алина, очень тебя прошу, не нарывайся! Твоё поведение и так в последнее время кажется демонстративным…

И тут же прикусила губу, точно сболтнула лишнее.

— Кому кажется? — резко спросила Алина, скрестив руки на груди. — Да ты не стесняйся. Я же странненькая

Женька потёрла веки кончиками пальцев. По всему было видно: она пыталась отсрочить разговор.

— Завтра надень, пожалуйста, кефту, — раздражённо сказала она и на вопросы больше не отвечала.

Алине ничего не оставалось, кроме как ждать.

Когда время на новеньком телефоне замерло на отметке 21:50, пришлось собираться. Угрюмо доев йогурт с овсянкой, занесённый горлицами, Алина решительно накинула футболку с КиШом.

«Врёшь, не возьмёшь! — Она придирчиво оглядела себя в зеркало. — Вот так должна выглядеть та, кто завалила все тесты. К сожалению, здесь за такое не исключают».

В покои генерала этажом выше вела двойная чёрная дверь. Вокруг потёртых ручек красовался символ затмения.

«Интересно, на двери в сортир у него такой же?»

Алина толкнула дверь.

— Са-амбади ванс толд ми!..

Но было тихо. В тесном полумраке пахло стариной, как в музее. Откуда-то тянуло сигаретами и слабым запахом хвойного мужского одеколона.

— Ау? — позвала Алина, вглядываясь в даль коридора. — Эм… Господин генерал?

Ответа не последовало, и Алине пришлось пробираться на ощупь, поминая нехорошим словом генеральскую скупость.

«Что Багра, что этот! Заклинатели, блин, теней! Ходят по своим сычевальням, видимо, используя эхолокацию, как летучие мыши».

Как назло, под руку попадалось всё, кроме выключателя — кожаный плащ, пыльная рамка от картины, оленьи рога, тумбочка, дверца от шкафа. Наконец попалась дверь.

— Да ёбаный в рот! — сказала Алина, вваливаясь в проём и чудом не грохнувшись на пол.

— И вам добрый вечер, Старкова.

На другом конце кабинета стоял Дарклинг, подпирая косяк причудливой арки. В одной руке у него была папка с загнутым под оборот титульником, а в другой он держал стакан с янтарной жидкостью, издалека похожей на яблочный сок.

Алина огляделась. Помещение, в котором Дарклинг, по-видимому, работал, было бы довольно просторным, если бы не тёмные стены и тяжёлые шторы. Добрую половину кабинета занимал круглый деревянный стол, застеленный военными картами. Похожие она видела в ИМОРе на парах по военной картографии.

«В качестве музейных экспонатов», — подумалось Алине. Что-то из истории равско-фьерданской войны.

Ещё на столе были стопками навалены газеты на керчийском и фьерданском и какие-то документы, в которых Алина ничего не понимала.

На стенах — несколько блёклых светильников-бра, будто бы сошедших с журналов из XIX века, но работал всего один.

— Вы б хоть свет включили. Там темно, как у нью-земца в жопе.

— Проводка в коридоре перегорела, — бесцветно объяснил он. — Завтра починю. Кстати… как поживает ваш гербарий?

Подняв голову, Дарклинг наконец взглянул на Алину.

«Опа. А чё это рожа красная?» — недоумённо заметила она.

Мигом вспомнились ночные смены: в неоново-синих тонах и окрики: «Эй, дэушка!». В «Камин», который был больше пивнушкой, чем кафе, приходили не поесть, а нажраться. Туда приходили таксисты, курьеры, дальнобойщики, плиточники и прочие работяги после двенадцатичасовых смен. Забегавшие порой студенты были не лучше.

Там же она научилась безошибочно определять пьяных посетителей. Ей хватило одного взгляда на Дарклинга, чтобы понять: он пьян.

— Э-э, неплохо, спасибо, — Алина засунула руки в карманы и принялась усиленно разглядывать кабинет.

За две недели Алина и сама успела подзабыть, как ползала под деревьями по первому снегу, выискивая кленовые листья. Казалось странным, почти неправильным то, что генерал Дарклинг это запомнил. У него же миллион важных дел на каждый день, разве нет?

В тот вечер она позвала Женьку с Наденькой, чтобы вместе по туториалам собрать что-то вроде хэллоуинского венка или ловца снов, но получилось только развести на столе грязь из сухих раскрошенных листьев.

Впрочем, самый красивый лист Алина и впрямь припрятала в один из учебников, где тот теперь и находился.

«Надо сматываться», — подумала Алина, глядя, как Дарклинг вертит в пальцах стакан.

— Что читаете? — спросила она с преувеличенным энтузиазмом, чтобы перевести тему.

— Отчёт о потерях среди личного состава.

— Оу, — Алина ощутила некоторую неловкость. — Блин, большой.

— Второй армии.

Алина застыла. Неловкость можно было черпать поварёшками. Дарклинг оттолкнулся от косяка и слегка неровной походкой дошёл до стола. Отбросив папку, он взялся за бутылку и налил себе ещё, едва не расплескав мимо стакана.

— Вы ведь ничего не знаете о том, что творится вокруг, да? — негромко и как-то печально спросил он.

Алина сдержала вздох, ожидая очередной лекции или отчитывания.

— Куда уж мне, я девочка тёмная, — бросила она, не переставая наблюдать за нетвёрдыми движениями.

Дарклинг обернулся. В его улыбке не было ни капли веселья. Общество его, и без того не самое приятное, сделалось ещё неуютнее, будто Алина, сама того не зная, стала соучастницей неизвестного ей преступления.

— Счастливый вы человек. Говорят, для счастья нужно мало знать, но это не совсем правда. Для счастья надо быть равнодушным. Мне вот не всё равно, поэтому и так паршиво.

Если бы это сказал кто угодно другой, Алина бы вставила, что он переигрывает. Но при Дарклинге почему-то не хотелось.

— А что именно случилось? — осторожно уточнила она.

— Голицын нарыл кое-что про моих литславских гостей. Марк Тротцев, литславский монархист, оказывается, около четырёх месяцев назад побывал в керчийской клинике по пересадке органов. В этом лживом, трусливом, поганом уроде бьётся сердце кого-то из этих ребят.

Дарклинг зло ткнул пальцем в сторону лежащей на столе папки.

— А я должен жать ему руку и умолять открыть литславский фронт. Посмотрите на меня хорошенько, Алина. Перед вами человек, который не добился ни хрена.

Алина подошла ближе и раскрыла папку. Что говорить? Она не знала никого из этих людей, и всё же не ответить Дарклингу было бы… грубо? Жестоко? Она и сама не знала.

— Пиздец, — ёмко подытожила Алина. В мозгу коротко вспыхнуло воспоминание о Тарковском лесе.

Она и раньше слышала, что фьерданцы те ещё мрази. Что они убивают гришей, а Керчия с радостью торгует их органами. Но всё это было в воздухе, как-то абстрактно. Никто из ИМОРа не знал и не видел такого лично. А после сухих, как протокол, слов Дарклинга ей стало не по себе.

— Но ведь он же не один приехал. Этот ваш… как его? Наверняка среди литславцев есть и нормальные люди, а не гондоны.

Голос у Алины, казалось, тоже стал тише. Дарклинг кивнул, глядя в пол.

— Есть. Но это один чёрт выбор между жабой и гадюкой.

Алина нашла ближайшее кресло и забралась на него, поджав ноги.

— Ну… жабы хотя бы не ядовитые. Не все, по крайней мере.

Дарклинг задумался, прикидывая что-то в уме. А затем снова поднял на неё глаза и одобрительно заметил:

— Далеко пойдёте, Старикова.

— Меня так ещё не посылали, — с улыбкой заметила Алина. Тишина комнаты больше не давила. — А вам бы таблеточку и на бочок. Я могу и в другой день прийти. Ну, знаете, когда пробки заменят. И вообще, что за манера ставить занятия так поздно? Вы устали, я устала. Пробкам так вообще пиздец…

Или ей показалось, или Дарклинг улыбнулся чуть теплее.

— В лексиконе мужчины не должно быть слова «усталость».

— Угум. Не бывает слова «усталость», бывает инсульт в тридцатничек, — невинно поддакнула Алина, слезая с кресла.

Дарклинг с укором посмотрел на неё. Тем не менее, он обошёл стол и приблизился к ней, вежливо предложив локоть.

— Пройдёмте? А то темно, как у нью-земца в жопе-с.

Алина едва не подавилась воздухом, но за локоть всё же взялась.

— А я думала, пласт анекдотов миновал ваше бытие и сознание, — беззлобно отфыркалась Алина, пока Дарклинг придерживал дверь.

По коридору тот вёл её на удивление резво. Ясен красен, подумала Алина, он запомнил весь этот лабиринт, именуемый покоями, за столько-то лет. Ну или просто хорошо видел в темноте.

— Так когда поставим следующее занятие? Если в десять вам уже поздно? Я-то сам в двенадцать ложусь.

— Я тоже, — сказала Алина. — Тиктоки с котятами сами себя не посмотрят. Но мозг напрягать в такое время — трэш, конечно. Не надо так.

Или ей показалось, или на слове «трэш» Дарклинг немного завис, будто переводя его на керчийский и обратно.

— Э-э, а причем тут мусор? — он даже остановился.

Алина едва подавила в голове слова песни про машинку зингера, заставив себя вернуться к теме занятий.

— Я вообще о том, что ничё у нас с вами не выйдет. Я уже была у Багры и не горю желанием позориться во второй раз. Хз, может, я и не заклинательница вовсе. Или заклинательница, но с мизерными силами… Что смешного?

В темноте она почувствовала его взгляд.

— Вот бы такое упорство — и на общественно полезное дело. Цены бы вам не было.

По мнению Алины, стоило раз взглянуть на генерала, чтобы желание заниматься полезными делами отпало сразу и на всю жизнь. Опущенные плечи, тени под глазами, седина в бороде и у висков. Угрюмый затворник, живущий на складе антиквариата, лакающий алкашку и воняющий дешевыми сижками.

«Пациент пропадает на работе до двенадцати ночи, чистит свои идиотские сапоги и забывает побриться третий месяц подряд. Просто ходячая иллюстрация к картине: «Кризис среднего возраста».

— Уже бежу, волосы назад, — проворчала Алина. — Дайте лопату дворника.

— Не дам, — безжалостно-спокойно отвечал Дарклинг, почему-то отступая на шаг. По голосу было слышно, что ухмылка так и не стёрлась с его лица. — Поднимите руки перед собой.

— Что?

— По расписанию занятие до одиннадцати, Старкова. Руки перед собой, говорю.

Вовремя: если бы она этого не сделала, то точно ударилась бы носом в дверь, коварно возникшую в темноте коридора. Щёлкнул выключатель, и Алине пришлось поморщиться от света.

— Фига вы Плюшкин! — заявила она, когда глаза привыкли, оглядывая просторный зал с низким потолком.

Холодная комната была достаточно приличных размеров, чтобы в ней умещался узорчатый камин. Сейчас он был потушен и зиял чернотой: видимо, в комнату заходили нечасто. По стенам, внутри тёмных витрин, сколько хватало глаз, были развешаны мечи, сабли, старинные ружья и пистолеты.

Дарклинг прошёл вперёд, развернулся и поднял руки в приглашающем жесте.

Возле камина, в той же узорчатой раме к стене прислонялось потемневшее от времени зеркало. Дарклинг снял с каминной полки неприметную свечу на подставке и чиркнул зажигалкой.

Затем… Не было ни театральных жестов, ни щелчка пальцами: просто в комнате потемнело, и в центре этой тьмы стоял Дарклинг. Пламя свечи освещало его лицо и отражалось в блестящих чёрных глазах.

— Предлагаю начать с того, что вы точно умеете. — Он поднёс свечу к зеркалу, и луч упал на соседнюю стену. — Попробуйте сдвинуть этого зайчика.

— Это свеча, а не солнце. И вообще, как это, блин, работает?

— Первостепенен свет, а не его источник. Вы уже это делали, иначе бы не стояли здесь. Попробуйте.

Мысленно матюкнув злополучную конференцию, Алина вытянула руки так, будто собиралась заслониться от свечи.

— Локти согните, — приказал Дарклинг. — Левую чуть вперёд и расслабьте пальцы. Теперь посмотрите на луч и медленно двигайте руки.

К удивлению Алины, блик на стене подвинулся так же легко, как солнечный лучик. На короткий миг Алина ощутила… нет, не прилив счастья, а лишь его тень. Далёкий отголосок той эйфории, что окружала её в столовой царя и в избушке старой ведьмы. Так можно порадоваться, скажем, стакану кофе в дождливый день.

Она обернулась к Дарклингу, ожидая от него скупого удовлетворённого кивка, но была совершенно не готова увидеть странное зачарованное выражение на его лице.

— Можете ещё раз? — это была просьба, а не приказ.

— Да как два пальца.

Алина чуть шевельнула пальцами, и блик на стене послушно съехал в сторону. Дарклинг, не отрывая глаз, поставил свечу на пол. Поднявшись, он подошёл к стене. Затем медленно, точно в трансе, погладил светлое пятно. Не удержавшись от мелкого хулиганства, Алина отправила блик ему на затылок.

— Честное слово, я думала, вы потребуете от меня файер-шоу, как в лесу, а вы удивляетесь зайчикам.

Теперь она гоняла луч взад-вперед, заставляя его носиться по комнате, как кота под валерьянкой. Луч под руками Алины был похож на конвульсии, но послушно прыгал по стенам в том ритме, который она задавала.

— Архимеду этого хватило, чтобы сжечь целый флот, — Дарклинг покачал головой, глядя теперь на неё.

Руки Алины дрогнули и опустились.

— Я не хочу никого жечь, — упрямо заявила она.

— Хотелось бы надеяться, что вам и не придётся, — мягко произнёс Дарклинг. — Для этого у вас есть я.

Остаток занятия прошёл на удивление мирно. Генерал принёс из кладовой ещё одно зеркало и десяток свечей, зажигал по три штуки разом, просил сдвинуть с места сразу два блика, затем три. Сбросив кефту и закатав рукава, он ходил вокруг Алины.

— Господин генерал, только вы ещё не бликуйте. А то я отвлекаюсь.

Под конец, когда Алина совсем разошлась, она даже сдвинула все лучи вместе. В комнате стало совсем светло. Тени неестественно забились под мебель и висящее в витринах оружие.

— Вы тени убрали, что ли?

— Ни в коем случае, — отвечал Дарклинг.

Несколько мгновений Алина потрясённо разглядывала потолок. Опустив голову, она столкнулась взглядом с генералом и тотчас смутилась. Дарклинг улыбался, глядя на неё почти с гордостью. От улыбки и от взгляда веяло какой-то обезоруживающей пронзительной искренность.

— Вы неплохо постарались сегодня.

«Ого! Это что, похвала?! Снег пойдёт сегодня, наверное».

Ирония не помогла. Алина чувствовала, что у неё от его улыбки вот-вот лицо треснет. Она отвела глаза, но улыбаться не перестала. Хуже всего была предательская, ударившая исподтишка мысль:

«А ведь он красивый».

— А у вас, типа, здорово получается преподавать. Честно говоря, я думала, что вы будете кем-то вроде той бабки-затейницы.

Улыбка Дарклинга потускнела. Он подошел к выключателю и включил в комнате свет. Затем задул свечи и принялся собирать их по одной. Алина присела рядом, тоже собирая свечи. Её не покидало ощущение, что она сейчас ляпнула что-то не то.

— У Багры Ильиничны многому можно научиться, если к ней притереться. Приятного мало, знаю, но вы постарайтесь, — негромко, но как-то безрадостно заметил Дарклинг.

— Вы тоже у неё занимались? — попыталась угадать Алина.

Полина говорила, что к Багре попадают только исключительные ученики. Дарклинга среди лучших выпускников лицея точно не было — но, может, у него тоже была особая программа?

— Она — моя мать. — Дарклинг прервал её размышления, прислоняя зеркала один к другому. Затем подобрал кефту с каминной полки и закинул себе на плечо.

— Оу… Это… — вероятно, впервые в жизни Алина попыталась подобрать слова. Возникло ощущение, будто она узнала нечто личное и крайне болезненное.

— Многое объясняет? — иронически закончил Дарклинг.

На выходе из комнаты он придержал спиной дверь.

«Я бы и сама могла», — подумала Алина, но в её голове будто что-то щёлкнуло.

Стало понятно, почему Дарклинг в семь часов утра уже на ногах, а в двенадцать ещё даже не собирается ложиться. Почему требует соблюдать сто всевозможных правил и соблюдает их сам. Откуда на его столе стопки бумаг, отчётов, газет, планов, приказов, проектов приказов. Почему его сапоги начищены до идеального блеска, а кефта безупречно выглажена. Даже походка генерала была такой, будто он мысленно отмерял длину каждого шага. И уж точно ясно, почему от него пахнет алкоголем и сигаретами.

Когда Алина подумала об этом, по спине пробежал холодок.

«Страшно представить, что он видит, когда пьёт старушкин чай».

Дело было даже не Багре, а в том, что всё в этот вечер как будто встало на свои места.

«Сошёлся, блин, паззл, — вздохнула Алина. — А я-то думала, он просто немного с припиздью».

Припиздь в голове Дарклинга была, оказывается, огромна. Размером с Каньон, не иначе. И теперь имела конкретное жуткое имя.

Алине вспомнилась и поездка в Малый, когда Дарклинг вёз её на разбитой машине, попросив пристегнуться, и подаренный неизвестно кем макбук. Цветастая кефта, висящая в её шкафу, и разговор на прогулке, после которого, спустя две недели, Дарклинг вспомнил про грёбаный гербарий.

«Это он что, типа заботился, что ли? Умереть не встать», — подумала Алина с каким-то странным, защемившим в груди чувством. Протянула Дарклингу свечи и на миг удивилась, какие у него горячие руки.

— Давайте я вам, ну, с зеркалами помогу?

Однако в ответ был лишь усталый снисходительный взгляд.

— Свет выключите, Старкова. Вам ближе.

Щёлкнул выключатель. Дарклинг присел возле дверей ванной комнаты и прислонил оба зеркала к стене. Затем поднялся и машинально отряхнул руки.

— Время позднее. Я провожу вас до ваших покоев.