Звери (гет)

Наказание и месть — разные понятия.

Айрис Мердок

Борьба со злом не делает человека поборником добра.

Эрнест Хемингуэй

Мистер Уэйн размешал сахар в чае, положил алюминиевую ложечку на клеёнку и, нарочито не обращая внимания на жену, сидящую напротив, отпил из чашки, немного поморщившись: чай был исключительно невкусный, жидкий и недостаточно сладкий, несмотря на два куска сахара.

— Роберт, — спокойно произнесла миссис Уэйн, сцепив пальцы в замок, — Роберт, скоро Рождество, а мне не на что покупать вам подарки.

— Я обойдусь и без подарка, — в тон ей ответил мистер Уэйн.

— Ты, может, и обойдёшься, но наш сын — нет.

Дешёвая пластмассовая лампочка, висящая над столом, издала слабый хлопок и моргнула; мистер Уэйн допил одним глотком весь чай и поставил с глухим стуком чашку прямо на грубо изображённую розу на клеёнке.

— Ему только три года, Роберт. Как я могу ему объяснить, почему мы подарили тебе на день рождения пакет сахара, а в детские магазины ходим только раз в месяц?

— У него немало игрушек.

— Немало! — тихо выдохнула миссис Уэйн. — Ещё несколько месяцев назад ты постоянно что-нибудь ему приносил... А мы с ним ходили в детские магазины... И как я ему объясню, что у меня нет денег на рождественский подарок для него?

— Я наймусь на ещё одну работу.

— Роберт, — миссис Уэйн встала с жалобно вскрипнувшей табуретки, подошла к мужу и обняла его за плечи.

В соседней комнатке, за тонкой стенкой, послышались шорох и сопение — миссис Уэйн на цыпочках побежала туда и спустя пару минут вернулась.

— Спит?

— Спит.

Мистер Уэйн поднялся со своего места и, взяв со стола посуду, положил всё в раковину; холодная вода воткнулась в лежащую сверху грязную тарелку хрустальным мечом и полилась вниз ручьём, оставляя за собой чистый след. Роберт Уэйн сощурился и провёл пальцем по нему, но тут же одумался и поспешно завернул кран, с которого успела сорваться крупная капля, с утробным звуком разбившаяся о тарелку.

Миссис Уэйн, вытерев стол болотно-зелёной тряпкой, убрала в шкафчик сахарницу и, подойдя к мистеру Уэйну, прижалась щекой к его спине.

— Роберт? Роберт, когда это всё кончится? Скажи, пожалуйста, когда?

Она не видела лица мужа, но почувствовала, как напряглась его спина.

Ещё одна капля набухла на носике крана и рухнула вниз. Неужели теперь и этот кран прохудился? Неужели теперь и он будет мучить их по ночам, отбивая одному ему известный заунывный ритм, реквием по их прошлой жизни?

Нет, она не могла замолчать, она и так слишком долго молчала.

— Роберт, я смогла пережить то, что ты оказался... Оказался волшебником, — взглотнула миссис Уэйн, набираясь решимости. — Я никогда не задавала лишних вопросов, я сумела понять, что и наш сын может оказаться магом... Но почему ты столько месяцев не говоришь мне, что случилось в Британии? Почему ты вынужден работать грузчиком и охранником за копейки? Почему мы вообще в такой спешке покинули Лондон и приехали сюда? Что происходит? Роберт, когда это всё закончится?

Миссис Уэйн внезапно замолчала, и Роберт Уэйн развернулся и крепко прижал беззвучно плачущую жену к себе.

— Не плачь, Мэри. Это закончится, я обещаю тебе.

Лампочка моргнула ещё раз и вспыхнула ярким светом.

— Роберт, давай я уйду из магазина и найду работу получше?

— Нет, — твёрдо ответил бывший сотрудник Отдела Тайн Министерства Магии Великобритании. — Это я отыщу что-нибудь получше, и мы купим Уиллу подарок. В конце концов, ведь я умею водить машину.

* * *

Ветреная тишина стояла над некогда уничтоженным, разбомбленным, а теперь постепенно оживающим городом в Саксонии. Похожее на колоссальную гробницу здание оперы господствовало над влажно блестевшей площадью, украшенной ёлкой в слабо переливающихся огоньках, на которую таращились святые праведники и рыцари с крыши собора, одинокие и обожжённые, а почерневшая барочная колокольня поднималась в небо, будто поддерживая шпилем хмурое ночное небо в тяжёлых облаках. По широкому тёмному мосту, перекинутому через серую беспокойную реку, не спеша шёл человек. Ветер трепал его странную одежду и швырял по кустам обёртки от жевачек и жёваные окурки, а редкие фонари едва освещали мокрую каменную кладку под его ногами в старомодных сапогах. Впереди него лилась вдоль реки дорога, мимо благочинного отеля и мимо заросшего парка в столетних дубах, а за ней — высвеченная решёткой горящих окон аллея, скованная высокими длинными домами, смахивающими на бетонные соты. Проехавшая мимо незнакомца машина, прошелестев шинами по шершавому асфальту, обдала его ледяной водой из лужи у обочины и скрылась за громадным пустым особняком.

Человек выругался, перешёл дорогу в неположенном месте и, оглядевшись, с хлопком исчез.

Его исчезновения не заметили ни несколько молодых людей, сидевших в обшарпанном кафе за хлипкими столиками, ни пожилая женщина в драповом пальто, выходившая из магазина бытовых товаров с мешком порошка в руке, ни подросток в джинсовке, куривший на балконе, заставленном коробками и битыми горшками.

Лишённый возможности пошалить с одеждой незнакомца, ветер совсем заигрался с мусором и, воя, понёсся по мосту; огоньки ёлки продолжали развлекать праведников и раздражать рыцарей своей вечной радостной весёлостью, а за собором, из арки прохода, поддерживаемой мускулистыми атлантами в пене бород, долетел до реки одинокий всхрип старого мотоцикла торговца местными минералами, заглушивший таинственный хлопок.

Вновь незнакомца увидел лишь старик, расположившийся у окна в одном из старых домов в нескольких километрах от магазина бытовых товаров и собора, да и то, увидел лишь мельком его отражение в покрытой тонкой коркой льда луже.

В этом районе уже не было тихо.

Стены невысоких зданий, покрытые растрескавшейся штукатуркой, были густо изрисованы острыми словами, цифрами, рожами не то людей, не то зверей и символами прошлого, часто стыдливо закрашенными чем-нибудь более нейтральным. Входы в подворотни, заставленные помойками и ржавыми машинами, перемежались сомнительными кафешками, магазинчиками, продающими продукты, видеокассеты и кальяны. В одной из подворотен явно разворачивалась какая-то потасовка: грубые ругательства и звуки борьбы привлекли целую группу зевак, подбадривавших дерущихся резкими выкриками. Из некоторых окон доносились голоса ведущих из громко включённых телевизоров и оживлённые разговоры, а в магазине с витриной, завешанной плакатами с киношными героями и обнажёнными женщинами, гремела оглушительная музыка.

Странно одетый незнакомец с интересом осмотрел плакаты, прислушался к музыке и, покачав головой, продолжил свой путь.

Следующим человеком, кто обратил внимания на него, оказалась миссис Уэйн, по привычке выглянувшая перед сном из окна во двор.

— Ну и чудак, — не стала она скрывать своего отношения к нему.

— Кто? — не понял мистер Уэйн, как раз облачавшийся в мятую пижаму.

— Да мужик какой-то. Одет, как клоун с кладбища.

Мистер Уэйн тихонько рассмеялся, боясь разбудить сына.

— Ладно, давай спать.

Надо сказать, что этот непривычно одетый человек вряд ли бы обрадовался такой характеристике даже со стороны Мэри Уэйн. Хотя в данный момент он не обрадовался бы и тысячи комплементов со стороны Мисс Магическая Британия: настолько ему опротивили поиски нужного адреса в этом городе, где, казалось, добрая половина всех домов была в принципе нежилой, а оставшиеся здания — в разной степени запущенности. Собственно, изначально как такого адреса у него на руках и не было, он только знал, что повзрослевший староста Равенкло, сотрудник Министерства, невыразимец Роберт Уэйн бесследно исчез в начале августа, а длительные попытки найти его привели лишь к тому, что он чудом узнал название города, в который уехал бывший невыразимец. Таким образом, ему предстояло самостоятельно отыскать сначала самого Уэйна, а потом проследить за ним.

А между тем неотвратимое Рождество наступало на пятки, и Рабастану Лестранжу было всё сложнее придумать адекватные оправдания для своих постоянных отлучек. Но однажды, когда замёрзший Лестранж уже и не чаял встретить Роберта Уэйна, удача всё же улыбнулась ему: он внезапно обнаружил его на рождественской ярмарке таскающим ящики с жареными каштанами.

Некогда склонный к полноте Роберт Уэйн сейчас производил впечатление измождённого жизнью и трудом человека: он перетаскивал ящики без помощи магии один за другим, то и дело вытирая красными руками пот с покрытого ранними морщинами лба.

Лестранж, предпочитавший не отсвечивать и для этого использовавший Дезиллюминационные чары, успел презрительно подумать про себя, что этот бывший отличник, бывший староста, бывший невыразимец наверняка ещё и палочку свою сломал, прежде, чем вдруг вспомнил, что вообще-то Уэйн спас Десс.

Идя за уставшим Уэйном по пятам прямо до его дома, Лестранж то и дело отгонял от себя мысль, что с этим-то человеком Эридес Эйвери и поцеловалась в первый раз в жизни. Подающий надежды, симпатичный умница с ямочками на щеках, улыбающийся с фотографии личного дела, похудел, посерел, ни разу не улыбнулся за всё время, что наблюдал за ним Лестранж, и вообще в своём виде опустился до самых низов — настоящий маггл, да ещё и явно нищий. И какую интеллектуальную работу этот умник отыскал себе в Германии: таскать ящики магглам на ярмарке! Маг помогает магглам без магии за деньги! Это просто не помещалось в голове Лестранжа. Подобное унижение казалось ему не менее жестоким наказанием за нелояльность и бессмысленный побег, чем срок в Азкабане.

Конечно, сдавать Уэйна он не собирался, а увидев условия его жизни (особенно дом, который воскресил в памяти самые дальние уголки Выколоточного переулка), Лестранж и вовсе на подсознательном уровне решил как-то помочь. Впрочем, он в любом случае должен как-то отблагодарить Уэйна.

Лестранж, дав беглецу возможность пару часов отдохнуть, скоротал время прогулкой по городу, в итоге задержавшись часов на пять, и добрался до дома Уэйна только под ночь.

В подъезде пахло так, словно когда-то здесь жил целый полк крыс, но затем на него напала рота кошек, и все потом радостно сдохли. Квадратики кафеля уродливого цвета были крикливо исписаны, а почтовые ящики, по всей вероятности, кто-то методично сломал один за другим. Под ящиками стояла грустно одинокая банка пива, оставленная кем-то прямо на полу за неимением помойного ведра.

"Прекрасное место для бывшего невыразимца, очень символичное. Тот, кто не с нами, тот — на помойке истории".

Для Рабастана Лестранжа всегда оставалось загадкой, как же магглы умудряются всегда разводить вокруг себя срач. Перманентная нечистоплотность во всём — неудивительно, что их часто зовут грязнокровками (хотя сам Лестранж предпочитал использовать старое доброе "мугродье"). И самое малоприятное, что магглы способны втягивать в эту грязь даже волшебников; например, у них очень удачно получилось поглотить полукровку Уэйна.

Где-то на верхнем этаже что-то щёлкнуло — Лестранж непроизвольно сжал палочку и осторожно начал подниматься вверх по сбитым, исхоженным ступенькам. Дверь в квартиру Роберта Уэйна была не менее грязной, чем остальные, в пятнах ржавчины, с немощно висящей ручкой и с пыльным глазком. Подавив секундный порыв открыть её Алохоморой, Лестранж громко постучался. Не стоит ожидать от сбежавшего невыразимца отсутствия защитных заклинаний.

Спустя некоторое время из-за двери послышался сонный голос:

— Кто там?

— Откройте, я от Эридес Эйвери.

Повисшая тишина разбилась от топота, глухих выкриков, из которых Лестранж не разобрал ничего конкретного, и плача.

Плача?..

Выкинув из головы это обстоятельство, Лестранж приступил к активным действиям.

"И почему люди никогда не понимают по-хорошему с самого начала?.. Если подумать, то сколько людей пострадало из-за обычной несговорчивости".

Несколько заклинаний, озадачив Лестранжа, показали, что на квартире совсем нет защиты — и дверь расхлопнулась после детской Алохоморы, впустив его в крошечный коридорчик, заставленный обувью и вешалкой с одеждой. В него выходили три прохода: закрытая дверь, по-видимому, была ванной, через невысокую арку можно было заметить угол стола, покрытого отвратительной клеёнкой в розах, и кухонный шкаф, а третий вход вёл в единственную жилую комнатку. Как раз из неё и доносился топот и плач: худенькая, миниатюрная девушка с развивающимися русыми волосами в длинной дешёвой ночнушке прижимала к груди рыдающего мальчугана, стоя посредине комнаты, а Уэйн в смешной пижаме носился из стороны в сторону, роясь то в тумбочке, то в ящичке с игрушками.

Наконец он вынул откуда-то палочку и успел только повернуться, а она уже была в руках у Лестранжа, вышедшего из тьмы коридорчика, и мёртво крутилась в его пальцах.

— Роберт Уэйн, не стоит, — да, его предположение об уничтожении Уэйном своей палочки оказалось верным. Но имело смысл уточнить, для чего он это сделал и почему не купил новую на замену.

Уэйн замер, как волк, которого кто-то крепко ударил по башке, но который всё же готов вот-вот ринуться вперёд на защиту своей стаи. Мальчуган заорал ещё сильнее, и это вывело бывшего невыразимца из оцепенения.

— Вы! — выпалил Уэйн, сделав быстрый шаг к девушке.

"Как она сюда попала? Кто это вообще?"

Лестранж оглядел комнату: железная узкая кровать с тонким матрасом, детская кроватка, старенький засиженный диванчик, голый пол, тусклая лампочка — это жильё воскресило в памяти другое помещение, холодное, каменное, с грубым столом и двумя неудобными табуретками.

Девушка всхлипнула и отвернулась от Лестранжа, закрывая собой мальчика. Хотя тот и не особо умел определять возраст детей, понять, что ему прилично за год, не составило труда. Год. Плюшевый совёнок, женское платье, брошенное на диван, курчавые светлые волосы ребёнка, точной копии Уэйна, так порывавшегося прикрыть неизвестную... Но ведь в документах не было ни слова о жене или сыне Уэйна.

— Вы здесь живёте?

— Нет, случайно оказались, — сквозь зубы ответил Уэйн и быстро завёл за спину дрожащую девушку.

— Остроумно, — Лестранж рассмотрел палочку Уэйна. — Я не солгал, когда сказал, что я от Эридес Эйвери.

Мальчик, замолкнув было за спиной Уэйна, заверещал вновь.

— Я клянусь вам, что не причиню вреда ни вам, ни вашим... — он не стал продолжать, словно приглашая Уэйна самому раскрыть личности женщины и ребёнка.

— Я вам не верю. Мы по разные стороны баррикад, — протянул, подобравшись, Уэйн.

— В данной ситуации я муж Эридес и действую исключительно в этом, внебаррикадном, качестве.

— Как вы нашли нас? — этот вопрос явно очень волновал проигнорировавшего слова Лестранжа Уэйна, хотя он и старался скрыть своё волнение. Впрочем, Лестанж сам подумывал рассказать ему об этом. Но не сейчас. Не ради этого он пришёл сюда.

— Я думаю, что миссис Уэйн нужно успокоить сына, — наобум сказал Лестранж, заметив на столике странный аппарат, которые, как он помнил, магглы использовали для связи. Он не разбирался в маггловских ценах, но всё же при такой бедности вряд ли у Уэйна хватило деньжат на второй аппарат на кухне.

— Да... Мэри, иди на кухню.

Мэри, затравленно-испуганный, непонимающий взгляд которой внезапно возбудил в Лестранже подозрения, что она была магглой, ушла, и Лестранж остался с Уэйном наедине.

— Почему я должен верить вам?

— Слишком много вопросов, — Лестранж с неудовольствием заметил ножницы, лежащие рядом с аппаратом, и на всякий случай притянул их к себе. — Это я должен задавать вопросы. Вернее, один вопрос.

Роберт Уэйн вздрогнул, но всё же, как отметил про себя Лестранж, держался молодцом: спокойный, даже деловитый; когда женщина с ребёнком были в комнате, он был куда менее адекватным и намного более агрессивным. Неужели Уэйн обвёл вокруг пальца начальство и тайно женился на маггле? Лихо это он оставил с носом всё Министерство — Кэрроу вот уже четвёртый месяц не могут решить проблемы с собственными студентами-малолетками.

— Однако я позволю себе ещё пару вопросов, мистер Уэйн. Почему вы не воспользовались заклинанием Доверия?

— Доверия? А кому я могу доверять?

— Не стройте хорошую мину при плохой игре, мистер Уэйн. На вашей двери нет ни единого заклятия, а эта палочка — фальшивка, — Лестранж покрутил в пальцах деревяшку, в которой он узнал обычную подделку, едва дотронувшись. — Куда вы дели свою палочку?

— Она... Её нет, — тихо ответил Уэйн. — Я... Я уничтожил её.

Он явно не собирался продолжать, но Лестранж услышал подтверждение своей мысли. Но что-то подсказывало ему, что дело тут не в желании скатиться в полное мугродство. Невыразимец никогда бы не уничтожил палочку просто так, без серьёзной причины; в потерянном взгляде Уэйна, наполнившемся при ответе безнадёжной рассеянностью, Лестранж на секунду увидел самого себя. Диван и кроватка исчезли, стены сжались, лицо Уэйна сменилось каменной физиономией аврора, свет лампочки ослепил глаза, а на грубой деревянной поверхности стола вместо маггловского аппарата, как в тумане, возник образ его палочки, которую он возьмёт в руки только через четырнадцать лет, но которая тогда казалась вечно недостижимой...

Нет, любой маг никогда не уничтожил бы свою палочку просто так.

— Почему?

Уэйн вздохнул.

— Вы же знаете, что я невыразимец, мистер... — Уэйн замялся.

— Мистер Лестранж, — помог ему Лестранж. — Но если вы будете называть меня господин Пожиратель, я не обижусь.

За стенкой прекратился плач и послышалось негромкое мелодичное пение: тянувший гласные женский голос то и дело срывался, старательно следуя всем нотам.

— Она маггла, но она мать моего сына и моя жена, — невыразимец будто окончательно очнулся и поглядел прямо в глаза Лестранжа. — Она прекрасная мать, мистер Лестранж. Когда она случайно узнала, что я волшебник, она приняла это и даже родила мне ребёнка.

— Она знает, что вы невыразимец?

Уэйн покачал головой.

— Это сложно объяснять, — тусклый свет светильника на долю секунды погас, а потом загорелся ярче, бросая причудливые тени на осунувшееся лицо Уэйна.

— Ладно, забудем о палочке, хотя почему вы не купили новую...

— На какие деньги? — усмехнулся Уэйн. — Купить и засветиться? Проще затеряться среди магглов, чем среди магов, советую вам это запомнить, — ухмылка сменилась жёстким выражением глаз. — На всякий случай.

Лестранж отметил намёк, но совет запомнил. Не каждый день получаешь советы от невыразимца. Он хорошо знал Руквуда, но тот слишком любил заниматься опытами, не имеющими, по мнению Лестранжа, практического значения. А ведь мало ли, что может случиться в жизни. Умирать раньше времени или снова садиться в Азкабан он в любом случае не собирался.

Уэйн внимательно следил за Лестранжем, и тот почувствовал себя неудобно: странные люди, эти невыразимцы; никогда не знаешь, что у них на уме.

— Вы сказали, что вы муж мисс Эйвери. Ваш вопрос касается её?

— Да, — Лестранж небрежно кивнул, но вдруг замер, пронзённый догадкой. Странно, но за время поисков он ни разу не подумал над причинами, побудившими Уэйна прекратить переписку с Эридес, а тут сразу же всё понял. — Десс сказала, что вы перестали ей писать и отвечать на письма. Вы учились на невыразимца, а невыразимцу, после случая с Руквудом, не следовало иметь отношения с сестрой и невестой Пожирателя Смерти?

Уэйн не изменил выражения лица, но его серые холодные глаза блеснули.

— Я думаю, что и мистеру Эйвери не хотелось этих отношений. Я полукровка как-никак. А Мэри — чудесная девушка, далёкая от моей работы.

"Он был с ней задолго до побега. Прятал что ли? Впрочем, теперь стало понятно, почему он убежал в такой спешке из страны: Руквуд мог вынюхать о жене-маггле и сыне," — подумал Лестранж, но решил воздержаться от дальнейшего развития этой темы.

— Я пришёл узнать имя.

— Имя? — Уэйн не скрыл своего удивления. — Как вы нашли меня?

— И не спрашивайте, — поморщился Лестранж. Последние пару часов он провёл в каком-то погребке над огромной тарелкой с громадным куском жирной свинины в сопровождении квашеной капусты и поэтому ощущул себя странновато: так что вспоминать всю эту эпопею с общением с магглами, нахождением билетов и так далее было чревато пока непонятными последствиями.

— Должно быть, вы выяснили, что у меня есть маггловский паспорт, — задумчиво протянул мистер Уэйн. — Много же магглов вам пришлось перетерпеть ради одного имени.

Лестранж предпочёл промолчать.

— Что за имя вам нужно?

— Имя того му... парня, которого вы оттащили от Эридес в хогвартском чулане.

Спокойная задумчивость внезапно сошла с лица Уэйна и окончательно сменилась рассеянным удивлением.

— Ах, тот парень... — Уэйн нахмурился. — Наверное, мне нет смысла спрашивать, зачем вам его имя.

Пение стало чуть тише, заглушённое порывами ветра, шумящего на железной крыше.

— Нет, — согласился Лестранж.

— Знаете, я не удивлён, что вы настолько мстительны. Но прошло больше десяти лет, и он не успел ничего сделать.

— Это не месть, — Лестранж подобрался, заметив блеск в глазах Уэйна. — Это наказание.

— Он вполне наказан теперь. Вы поймёте это, когда увидите его. Но я назову вам его имя. Ведь это я давал обещание, что не трону его, а не вы, — глаза бывшего невыразимца потухли, и он устало зевнул. — Его зовут Гектор Фоули.

Лестранж присвистнул.

— Да, я очень рисковал, — хмыкнул Уэйн. — Но Эридес фактически меня спасла: она пообещала ему, что если он тронет меня, то будет иметь дело с её семьёй, — морщины на лбу Уэйна чуть разгладились. — Разборки чистокровных, они всё и решили.

На выходе Лестранж, так и не договорившись с Уэйном о благодарности (тот решительно отказывался от любой помощи), всё же не удержался от мучившего его вопроса:

— Уэйн, почему вас не уволили из Отдела Тайн за брак с магглой и нарушение Статута?

— А кто сказал, что мы были женаты? — впервые именно улыбнулся Роберт Уэйн, и ямочки вновь заиграли на его щеках. — Я невыразимец, мистер Лестранж, а Министерство всегда нас недооценивало.

* * *

Согласно любому мало-мальски приличному путеводителю по магическому Лондону, Выколоточный переулок стабильно занимает третье место во всей Британии по степени опасности. На втором месте располагается Лестранж-Холл, поместье чистокровной семьи Лестранжей, расположения которого толком никто не знает. Как сообщают, когда поместье впервые оказалось в подобном списке, но на пятом месте, тогдашний глава рода заявил, что господа составители совершили досадную ошибку и посему он их приглашает лично прочувствовать на себе всю свою некомпетентность. В результате Лестранж-Холл поднялся аж на три позиции, восстановив таким образом вопиющую историческую несправедливость.

Самым же опасным местом в Британии считается паб "Весёлый лепрекон" в Белфасте.

Выколоточный же переулок, довольствуясь почётным третьим местом, составляет в путеводителях серьёзную конкуренцию всем в номинации "Самая скучная глава".

И в этом нет ничего удивительного, поскольку как минимум половина главы, посвящённой переулку, будет предупреждать вас о том, насколько небезопасен переулок днём, сколь много опасностей вы встретите там в обеденный перерыв и как быстро вы потеряете, по крайней мере, свой кошелёк, гуляя по ночному Выколоточному.

Но Рабастан Лестранж никогда не читал путеводителей и уж точно бы нашёл их предупреждения глупыми, так как, во-первых, предпочитал передвигаться по Выколоточному переулку как раз ночью, а во-вторых, будучи Пожирателем, мог самостоятельно представлять опасность для кого угодно.

И в этот раз он направился в эту "клоаку подозрительных личностей всех мастей и пород" поздним вечером, ничуть не беспокоясь о кошельке и нервах.

Узенькая улочка, мощёная гладкой, как морская галька, брусчаткой, извивалась между кривыми домиками с венчающими их причудливыми крышами с множеством труб, похожих на толпы пьяных магглов у бара пятничным вечером. Магазинчики с пыльными витринами в грязных разводах, тёмные лавчонки с почерневшими от времени и влаги вывесками, развалы, перегораживающие большую часть и без того неширокого переулка, древние пабы, из которых несло дешёвым огненным виски, — всё было странно оживленно. Хрипло звенели колокольчики на скрипучих дверях, торговались покупатели с закрытыми лицами и продавцы в глухих капюшонах, качаясь из стороны в сторону, шагали и скользили на мокром булыжнике подвыпившие граждане в замызганных мантиях, под ноги бросались патлатые ведьмы в рваных шляпах, чёрные кошки утробно мяукали, перебегая дорогу и получая под зад от магов, трясущих подбрякивающими амулетами; некоторые окна светились, швыряясь бликами в слепых соседей, дым из труб то валил, как из жерла пробудившегося вулкана, то едва поднимался тонкой струйкой и тут же испарялся в воздухе; книги источали мглу и шептались, пробирки поблёскивали или, наоборот, поглощали свет, черепа щёлкали челюстями, а нахохлившиеся существа в клетках недовольно покрикивали и периодически пытались вырваться из них.

Толпа текла, растекалась по проулкам, просачивалась внутрь домов и усиленно толкалась: ведьмы отпихивали друг друга, желая первыми сунуть прохожему слизняка или зуб дракона, торгаши отталкивали столы-конкуренты, рассыпая товар по земле, а пьянчужки усиленно притирались сзади, явно имея намерение обчистить карманы жертвы.

Но всё же перед твёрдо идущим Пожирателем Смерти в маске толпа расступалась: ведьмы кланялись, торгаши замирали, а пьянчужки резво меняли направление в сторону ближайшего паба. Даже кошки опасались лишний раз перебежать дорогу.

Лестранж медленно продвигался вперёд, ловя себя на том, что то и дело заранее предугадывает, мимо какой лавки он вот-вот пройдёт, или загодя про себя проговаривает названия на ещё только угадывающихся в тумане вывесках. Он не спешил, через прорези маски наблюдая за жизнью Выколоточного переулка, такой знакомой, и ловя себя на том, что получает от этой прогулки давно неизведанное удовольствие.

Вон "Белая виверна", где молодые Пожиратели часто собирались после выполнения летних заданий: скользкие ступеньки вели вверх, перекрытые изящной кованой оградой, а сквозь шум ночного переулка пробивались мелодичные звуки гитары; а вот и "Дистальная фаланга", мерзкий магазин, который просто обожал посещать Мальсибер; и, конечно, букмекерская контора, когда-то оставившая шестикурсника Басту Лестранжа без всех карманных денег, выделенных старшим братом на лето.

Да, не слишком-то счастливые воспоминания были связаны у Лестранжа и с этим переулком, и конкретно — со всеми этими заведениями, но всё же какое-то чувство лёгкой досады на мгновение захватило его, когда Выколоточный переулок закончился тупиком.

Тупик этот, лишённый лавочек и магазинчиков, целиком был занят большим уродливым зданием из мелкого кирпича, почти без окон, с одной высокой запертой дверью без табличек, без ручек, без замочных скважин.

Надо отметить, что этому зданию и не требовались никакие таблички: всякому было известно, что это был своеобразный доходный дом, старый предприимчивый хозяин которого когда-то снёс все внутренние стены и возвёл маленькие клетушки, сдаваемые по сю пору его потомками всем подряд, без разбору.

Лестранж когда-то бывал внутри, в гостях у внука нынешнего владельца, и насмотрелся всякого. Было любопытно узнать, изменилось ли что-то и помер ли неприятный дед, оставив внуку богатое наследство.

На двери было всего одно заклятие, но даже его Лестранжу было лень снимать. Лёгкий стук заставил оживиться кого-то за дверью — и спустя целую минуту на уровне подбородка Лестранжа появился глазок.

Маска Пожирателя совсем оживила сторожа, которого Лестранж почти легко вспомнил. Всё те же подслеповатые глаза, трясущиеся губы, ничего не поменялось.

— Господин Пожиратель, такая честь для нас, — подобострастно прошамкал старик, держа в руках пыльный фонарь с дрожащим язычком огня, едва освещавшего ленты взбухших обоев на стенах и рассыпанные по полу половицы.

Лестранж молча прошёл мимо сторожа, не ответив на его приветствие, и повернул за угол, углубляясь в темноту коридора. Впереди замаячила арка, украшенная лепниной, покрытой двумя слоями паутины: под хрупкими кружевами работы жирного паука по штукатурке расползались тонкие трещинки; тусклый свет с противоположной стороны арки не проникал в коридор, неловко выстраиваясь в ровную линию прямо под её сводом. Лестранж крепче сжал палочку — тишина давила на барабанные перепонки, и он уже едва разбирал собственное дыхание и стук сердца — и сделал шаг в арку.

Его оглушил целый залп из звуков: крики, отборные ругательства, топот, оглушительный хохот, стоны, режущий звон и разудалое бренчание чьей-то расстроенной гитары. Коридор летел вперёд, змеился между дверями, проходами и арками, которых было десятки. Друг напротив друга, стройными шеренгами они выстроились, как две вражеские армии на поле боя. Крошечные клетушки, узкие пенальчики, переполненные самым разным сбродом: ведьмами в тонких мантиях, снующими из комнаты в комнату, контрабандистами, дерущимися над очередной добычей, нищими пьяницами, у которых уже нет средств, чтобы покупать огненное виски в пабах, и всяческой волшебной тварью, вроде бледных вампиров или оборванных леших.

Лестранж вдохнул полной грудью, чувствуя, как лёгкие наполняются запахом немытого тела, протухшей еды и испорченными зельями; тогда его чуть было не стошнило, когда он втянул в себя здешний воздух — теперь же он улыбнулся.

Здесь совсем ничего не поменялось. И, Мерлин, он помнит здесь всё, до мельчайших деталей, до последнего разбитого фонаря, который никто так и не починил за эти годы.

— Господин Пожиратель! — охнула растрёпанная ведьмочка в засаленной остроконечной шляпе. Короткое платье под расстёгнутой мантией выдало в ней представительницу, мягко говоря, нечистокровной семьи.

Давненько же они не устраивали рейды в это место.

— Господин Пожиратель! — тут же всплеснул руками толстячок в выцветшем котелке. Все разом замолкли.

Лестранж, мысленно посылая этих двоих к дементоровой матери, выкинул из головы всё, что скопилось там за последние несколько минут, и, зацепив заклятием толстячка, поволок его в конец коридора, к другой арке, ведущей на лестницу. Любопытные постояльцы со страхом проследили за развивающейся чёрной мантией и за спотыкающимся беднягой в котелке до самой арки, а затем сразу же стали яростно обсуждать такую необычайную новость.

Впрочем, толстяк явно совсем не считал создавшуюся ситуацию необычайной: он повизгивал и громко топал, с трудом успевая переступать ногами; едва тишина ударила в уши, а свет испуганно остался позади, он запутался в полах мантии и плашмя рухнул на пол.

— С-сэр, г-господин П-по...

Мерлин, как же его уже бесит это обращение; впрочем, сам виноват, накаркал.

— Где я могу найти Гектора? — прервал поток бессвязной речи Лестранж, оглянувшись на деревянные, захоженные в хлам ступени.

— Г-гектора? — пискнул толстяк и от неожиданности смог быстро перегруппироваться и встать. — Который варит?

— А есть другой?

— Н-нет, здесь один только Г-гектор... О-он на последнем этаже, в сорок второй.

Лестранж поднял палочку.

— Н-не убивайте меня, прошу вас, я полукровка, не мугродье! Умоляю вас, — он упал на колени. — Не убивайте!

— Ты не назвал меня опять господином Пожирателем, поэтому убивать я тебя не буду, — хмыкнул Лестранж. — Живи, полукровка, — но палочку не опустил, шёпотом добавив: — Обливиэйт!

Никакого резона в том, чтобы упростить местным сплетникам разгадку тайны смерти местного же зельевара, Лестранж не видел.

* * *

Таблички на сорок второй комнате не было, и о том, что это именно та комната, Лестранж понял по написанному мелом номеру на соседней двери.

Дверь легко поддалась, и Лестранж вошёл внутрь, закрыв её за собой и швырнув парочку защитных. Было настолько зверски холодно, что изо рта повалил пар, а кончик носа заледенел даже под маской; густая серая тьма окружила его, и Лестранж осознал, что лихорадочно ищет взглядом не человека, ради которого собственно и пришёл, а хоть какое-нибудь отверстие в стене, хоть маленькое зарешеченное оконце.

— Кто здесь? — хриплый голос прозвучал почти рядом — Лестранж моментально зажёг огонёк на палочке, осветив сгорбленную фигуру, сидящую на табуретке. Из тьмы блеснули колбы, и Лестранж, очнувшись от липкого наваждения, остро почувствовал пряные запахи, сладостные, терпкие, которые он не заметил, отвлёкшись на неприятные ассоциации. Ледяные иголочки танцем побежали по подушечкам пальцев, а тьма по углам шевельнулась, заворочилась, сгустилась, и он ударил себе в лицо заклинанием, едва успев загнать тьму обратно.

Варит, значит.

Влажная палочка хозяина комнаты уже коснулась пальцев, а сгорбленная фигура только вздрогнула, вскочила с табурета и, пошатываясь, рванула на Лестранжа.

Он успел отшвырнуть чужую палочку, размахнуться и ударить слишком медленного противника кулаком в лицо. Тот с грохотом повалился на пол, сбив табуретку, у которой, жалобно вскрипнув и захрипев, надломилась ножка.

Притянув к себе фонарь, Лестранж зажёг его и поставил на стол, сбросив с того какие-то исписанные бумаги и грубые склянки из толстого стекла.

— Что же вы, господин Пожиратель, не брезгуете теперь и маггловским мордобоем? — вытерев кровь, льющуюся из носа, прогнусавил хозяин комнаты 42, устроившись сидеть прямо на голом полу.

— Не хочется об тебя палочку марать, — скривился Лестранж, рассматривая человека перед собой.

Гектор Фоули улыбнулся, и от этой улыбки, растянувшей полные женственные губы, Лестранжу захотелось всё-таки поднять палочку. Светлые большие глаза, будто вырезанные из грязного оконного стекла, неотрывно смотрели на Лестранжа, полностью игнорируя оружие в его руках, словно пытаясь проникнуть за маску, сдёрнуть её с кожей и посмотреть, что найдётся внутри. Бледное желтовато-серое лицо с синяками под глазами, расплывшимися чернильными пятнами, походило на лицо покойника, и Лестранж даже суеверно подумал, что он опоздал и что из Фоули уже кто-то пытался сделать инфернала.

Он видел колдографию, на которой блестящий семикурсник, наследник знаменитой фамилии, внук министра магии, нахально улыбаясь, стоял на первом плане среди однокурсников-друзей, небрежно засунув руки в карманы и обаятельно подмигивая; колдография была цветной, но невысокого качества: несколько жёлто-чёрных и бронзово-синих галстуков рамкой окружали буйство красного с золотом; кровавая лента удавкой висела и на шее Фоули.

Мерлин, вот и ещё один аргумент против просматривания семейных альбомов. Как же он изменился за эти годы? Тоже осунулся, исхудал, подурнел, постарел?.. Как воспринимается людьми, знавшими его до Азкабана? Неужели и его сравнивают с трупом?

— Да, я Гектор, — прохрипел с бравадой Фоули, — но боюсь, что вы не за зельем пришли. Или вас не удовлетворил результат? — он чуть хихикнул.

— Заткнись, — Лестранж с каждой секундой всё больше понимал, почему Уэйн тогда высказал казавшуюся сначала дикой мысль.

Он вполне наказан теперь. Вы поймёте это, когда увидите его.

— Я убил бы вас, но вы куда-то зажопили мою палочку. Приношу свои глубочайшие извинения.

Фоули кашлянул и ещё больше измазал лицо собственной кровью.

— Неплохо выглядишь, Фоули. Я думал, ты окончательно спился.

— Спился? — он неожиданно громко фыркнул, вызвав этим обильное кровотечение из разбитого носа. — Спиваются магглы. Для нас это слишком пошлый способ укоротить собственную жизнь.

— А варить галлюциногены — это не по-маггловски, нет, — Лестранж попытался скрыть злобу за саркастическим тоном; окончательно отойдя от временного помутнения рассудка, вызванного запахом, стоявшим в комнате, он окунулся в целый калейдоскоп эмоций: презрение к самому себе, так легко позволившему страху и воспоминаниям завладеть собой из-за какого-то глупого варева Фоули, к своей физической слабости, которой его одарил Азкабан (обычный запах, ничего особенного, просто запах, даже не испарения), злость на этого придурка, который вполне стойко переносил всю эту обстановку, раздражение на Уэйна, несоблаговалившего заранее и почётче объяснить, что именно произошло с Фоули, желание взорвать здесь всё к Мерлиновой бабушке и где-то под всем этим мысль просто развернуться и уйти.

Фоули раскрыл свои ладони, как бутоны кувшинок, и внимательно изучал кровь на пальцах, сгибая и разгибая их, то выставляя локти, то прижимая к бокам. Он напоминал маленького ребёнка, вдруг впервые понявшего, что у него есть руки и они его слушаются; бывший блестящий гриффиндорец сидел на полу и что-то мурлыкал себе под нос, причмокивая губами, явно больше не собираясь геройствовать и бросаться на нежданного гостя; сальные волосы тихо шуршали каждый раз, когда он чуть наклонял голову, чтобы получше разглядеть узоры из собственной крови.

Это было так жалко, и так напоминало что-то Лестранжу, что-то далёкое, из давних времён: какого-то соломенного нескладного мальчишку, какого-то знакомого из...

— Зачем ты это сделал? — Лестранж сам удивился, что это он задал этот вопрос, и на всякий случай установил ещё одно заклинание против запахов. Нет, эта комната определённо плохо на него действует.

— Что именно? — не отвлекаясь от созерцания, чуть деловито спросил Фоули.

— Зачем ты затащил Эридес Эйвери в чулан?

Зачем он спрашивает это — этот вопрос был сейчас намного важнее. Лестранж не понимал, что его дёрнуло назвать Десс и так подставиться. Мерлин, насколько же его мозги размокли за годы в Азкабане.

— Эридес Эйвери? — Фоули произнёс имя нараспев так, что оно прозвучало каким-то таинственным заклятием. — Эйвери... — он опустил руки и нахмурился. Свет фонаря блеснул на склянках, и вниманием Фоули полностью овладела какая-то палка в углу. Он нахмурился ещё больше, а потом внезапно широко улыбнулся: — Ах, Эридес Эйвери, та толстушка, сестра дебила Эстюса? Припоминаю. Эстюс любил развлекаться вместе с Мальсибером. А потом стал Пожирателем, — пустые оконные глаза Гектора Фоули загорелись каким-то тусклым светом, словно бы в их глубине зажгла костёр группа бездомных бродяг. — Они оба стали Пожирателями.

Лестранж осветил палочкой маску на своём лице.

— Осторожнее, Фоули.

— Я помню, — опять улыбнулся тот. — Меня не держали в Азкабане, и я не настолько ещё подсел на зелья, чтобы потерять всю свою память. Я помню чулан. Да, я помню, как потащил туда Эйвери. Надо сказать, это было нелегко, — очередная ухмылка искривила полные губы Фоули, — она весила с целую тонну. Но ещё лучше я помню, — он подобрался и наклонил голову набок, не отрывая воспалённых глаз от маски Лестранжа, — как насиловали Алису Лонгботтом Лестранжи и Барти Крауч.

— Это ложь, — прохрипел Лестранж, чувствуя, как пальцы до боли сжимают палочку.

— Это слухи. На суде говорилось только о доведении до безумия магическим путём. Но на судах часто недоговаривают. Считается, что родственники преступников не должны отвечать за их проступки, — Фоули скривился. — И вот это уже действительно ложь.

— Эстюс Эйвери не участвовал в этом, — Лестранж делал один глубокий вздох за другим, концентрируясь на переносице Фоули.

Только бы не сорваться. Только не в этом случае.

— Зато его сестра была обещана в невесты Рабастану Лестранжу. Судьям не хватило силы духа даже на то, чтобы просто забрать опасное имущество Лестранжей, чего уж говорить о наказании людей, связанных с ними. Они даже не смогли войти в их поместье.

— Зато ты смог затащить девочку-подростка в чулан. Ну и волевой же ты человек, Фоули, — ещё один вдох. Ещё глубже, ещё медленнее.

Фоули опустил руки, сжав ладони в кулак. Этот оборванный грязный человек, сидящий на истоптанном полу в ледяной, едва освящённой комнате в Выколоточном, наскозь пропитанной запахами галлюциногенных настоек, распрямился, черты его лица опасно заострились, а в глазах зажёгся фанатичный огонёк — вот теперь Лестранж мог легко узнать в нём того самого Гектора Фоули, бывшего наследника знатной министерской семьи, выгнанного из Хогвартса за попытку отравить своего одноклассника-слизеринца.

— Вы не щадили наших близких. Никогда не щадили. Вы убили МакКиннонов, вы убили Боунса, вы убили Пруэттов, вы свели с ума Лонгботтомов, вы... Да что я буду перечислять всех, вы и так отлично это всё знаете. Вы зло, а со злом нужно бороться, — Фоули вызывающе гордо поднял подбородок: хоть прямо сейчас колдографируй для пропагандистских плакатов Поттеровского дозора. — Любыми методами. Это не только месть, но и необходимость. Ведь что дальше? Тот парень-староста спас её, а теперь эта жирная корова Эйвери всё-таки стала миссис Лестранж и ещё родит наследника этой ублюдочной сумасшедшей семье, — вдох... — Наверное, Лестранж теперь сожалеет, что я не попортил её тогда, в чулане, когда любуется ночами её дивными толстыми ногами.

— Круцио!

Вополь будто разрезал барабанные перепонки, вспорол и нагрел воздух, разорвал что-то в груди; Фоули бился головой о пол, извивался, как червяк, вытащенный рыбаком из грязной земли, кричал и захлёбывался криком.

От грохота с самого края стола слетела большая, крепко закупоренная склянка и вдребезги разбилась, расплескав по немытому полу густую шипящую массу; на губах Фоули забулькала кровавая пена.

Стало тяжело дышать.

Сладкий цветочный запах, запах роз, странный, причудливый, отдающий горьковатой кислятиной.

А ты убийца, Лестранж.

Тьма закричала, завыла, заплакала, соломенный мальчишка захохотал над телом молодой женщины, а каменные стены с крошечным окошком под потолком захлопнулись, как крышка гроба — и он спешно сбросил Круциатус, ходившей в руке ходуном палочкой восстановив защиту.

Фоули замер и жалобно заскулил.

— Мы зло, говоришь? Любыми методами, да? — он тяжело дышал, чувствуя, как воздух с трудом наполнял лёгкие, а паника цунами отходила назад, забирая всё и ничего ему не оставляя. — А чем вы тогда отличаетесь от нас?

Фоули заворочался и перевернулся на бок, подняв заплаканный взгляд на Лестранжа.

— Мы... — кашель прервал его на несколько секунд, но он всё же смог проговорить севшим от криков голосом: — Мы должны мстить. Никто не отомстит за нас. Убийца должен быть убит. Насилие должно быть отомщено насилием. Разве вы так не считаете, мистер Лестранж? Вы же ради этого и пришли сюда, верно? — и он засмеялся. Харкал кровью, кашлял, но смеялся. — Решили сделать подарок своей супруге на праздник? Мою голову на зелёном блюдечке?

— Твою башку только на блюдечке и нести, Фоули, — сквозь зубы огрызнулся Лестранж.

Дементорова комната, неудивительно, что Фоули чокнулся.

Лестранж порывисто вдохнул чистый воздух, бесцветный, неживой.

Нет, он никогда не позволит себя вновь упечь в Азкабан, никогда.

Сейчас он просто уйдёт, просто оставит Фоули здесь, на полу, среди обломков табуретки и осколков склянок, просто аппарирует в какой-нибудь кабак и напьётся.

Но потом, при других обстоятельствах, когда пройдёт день рождения Десс, он вернётся и просто убьёт его.

* * *

Have yourself a merry little Christmas

Let your heart be light

Next year all our troubles will be

Out of sight

Отмытые до зеркального блеска витрины переливались яркими огоньками лампочек, освещающих спрятанные между нарядными манекенами фигурки смешных снеговичков в припорошенных искусственным снегом цилиндрах и статных оленей с ветвистыми рогами, украшенными мишурой и развешанными шариками. Укутанные в тёплую одежду прохожие, нагруженные разноцветными пакетами, с восхищением разглядывали модные костюмы и расшитые пайетками платья; дети радостно смеялись, ловя пархающие снежинки на язык, а их румяные мамы с трудом поспевали за ними, держа в руках продолговатые коробки с игрушечным замком принцессы или новенькой железной дорогой. Старики медленно шли, с мягкими усталыми улыбками взирая на беспокойных подростков, липнувших к витрине магазина компакт-дисков, представляющей новый альбом, выпущенный на голубом виниле.

Once again as in olden days

Happy golden days of yore

Faithful friends who are dear to us

Will be near to us once more.

Ёлки самых разных размеров и цветов, огромные, выше человеческого роста, в роскошных дизайнерских однотонных шарах, милые и простые красавицы в недорогих пластмассовых гирляндах, крошечные неоновые малышки — у каждого магазинчика, у каждого универмага они столпились в ряд, зазывая покупателей. Из дверей неслись весёлые песенки, звучали звонкие бубенчики и поздравления Санты, густым басом желающего счастливого праздника.

Нежные пушистые снежинки вальсировали в морозном свежем воздухе, кружились, а люди спешили по своим делам, громко переговаривались, вдыхая атмосферу приближающегося чуда, отмечающего ещё один прошедший год и обозначающий начало нового.

Приближалось Рождество.