Кастелян - 3 (джен)

К сожалению, вырваться из замка сразу после завтрака не удалось: таких, как я — самых умных и решивших проигнорировать гала-концерт национального драматурга, — набралась едва ли не половина школы только среди младших курсов, а старшеклассники послали детский утренник лесом едва ли не в полном составе.

Туалет на первом этаже, где я рассчитывал отсидеться начальные полчаса творческих извержений, являлся прекрасным и хорошо скрывающим от чужих глаз убежищем, но только не в том случае, если в него набивается два десятка галдящих пацанов. МакГонагалл, отправленная на поиск и выгон пинками филонящих воспитанников и только что вычистившая симметричный нам «девчатник», в мужской приват-покой входила уверенно и целенаправленно. Незадачливые конспираторы были вынуждены вернуться в Большой зал, уже погружённый в сценическую полутьму: витражные окна занавесили, а факелы заставили гореть пошлым бледно-зелёным светом.

В сюжет одноактовой пьески я не вникал и даже не знаю, был ли оный вообще в наличии или нам по обыкновению показывали импровизирующий поток гилдероевского сознания. Но от омерзительных декораций абстрагироваться никак не мог.

Локхарт где-то достал несколько тонн основательно сгнивших пищевых отходов. Всю эту вонючую тухлятину он разложил по четырём факультетским столам в Большом зале, не забыв прихватить с помойки и густые стаи навозных мух с мошкарой. Выглядело это… Я не буду описывать, как это выглядело и чем мы дышали, можно?

Нас рассадили за эти самые столы, словно на праздничном пиру, и именно в этом моменте, вероятно, и заключалась пресловутая «иммерсивность». Мы сидели, пялились на цветущие в полуметре плесневые «кроны», дышали через раз и бдительно следили, чтобы стекающая со столов «подливка» не попадала на нашу одежду. Средние курсы помогали первогодкам поставить воздушный фильтр.

Вместе с Локхартом пьесу играл человек, чьё деятельное амплуа мне приходится видеть очень нечасто: Сивилла Трелони. Она была одета в серый балахон, держала на плече сломанную косу из хозчасти, ходила между рядами и пророчила жуткую погибель каждому из присутствующих, индивидуально, без пропусков и ни разу не повторяясь. Что Сивилла, что Гилдерой вещали экспрессивно, стенаниями и надрывным криком, оба вместе и абсолютно не обращая внимания друг на друга.

Кроме них, в зале присутствовало ещё двое взрослых: МакГонагалл и Снейп. Оба — по необходимости: нужен был кто-то, кто удерживает «зрителей» на своих местах.

Я сидел, обозревал выложенное на поганых дерюгах непотребство и молча свирепел. Решил ли Локхарт податься в тяжёлый авангард или просто едет кукухой в попытках вернуть уплывающую популярность — мне без разницы. Он совершенно необучаем, вот что плохо. Не помнит, как жёстко высекла его жизнь за подобную выходку всего месяц назад. Вот что́ мне с ним делать, а? Вновь «вернуть реквизит» в личные покои, но в этот раз ночью, когда он подушку давить будет? Но домовиков же жалко! Убирать-то придётся им: этот трубадур даже шнурки по утрам завязывать брезгует, вне всяких сомнений. Эвон, гнильё на столах — полностью настоящее! Наколдовать имитацию ему, видать, умений не хватило.

На протяжении всего этого, с позволения сказать, акта современного искусства я сидел, нацепив на себя не слишком мощный отвод глаз. А чего? У нас тут не занятия, имею право. Тем более что Локхарту хватило и детской дозы: он меня не видел, и для организации армии зомби заднего плана ему пришлось довольствоваться десятком безответных барсучат-первогодок. И нужно заметить, многие им в этот день позавидовали: дубак в столовой стоял по-ноябрьски стылый. Как, я ещё не сказал? По распоряжению Локхарта камины в Большом зале погасили с вечера. Аутентичный «могильный холод» завершал его иммерсивный гештальт.

Нас спасло то, что обед в этот день был запланирован на час раньше по причине праздничного ужина. Нет, не так. Нас спасли ранний обед и… Колин Криви.

К концу второго часа даже МакГонагалл оказалась убаюкана занудной историей о Смертельном балу, раз в пятьсот лет устраиваемом Смертью в честь годовщины своей смерти по причине смерти от неназываемых причин. Именно эту собачью вахту и выбрал наш бессменный папарацци, дабы без помех отыскать идеальное место и ракурс, взобраться на полку огромного зального камина, навести фокус, дождаться идеального момента и сделать серию снимков в беспощадном вспышечном режиме. Сизая Сивилла, только что напророчившая смерть в кипящем масле, смерть в пролитой на лестницу дюжине ядов и смерть в ярчайшем белом огне, оглушительно заорала в неподдельном ужасе, за что получила ещё один хладнокровный кадр в глаза. Не останавливаясь на достигнутом, Криви сделал ещё несколько цепких снимков, демонстрируя воцарившемуся на сцене бедламу совсем уж криогенную температуру эмоций, и только после этого прижал камеру к груди, профессионально спрыгнул на пол и спешно драпанул из зала по заранее спланированному маршруту.

Дальнейшая проявка и печать фотографий показали, что руки у фотографа не дрожали. Как и всегда у Колина Криви.

На сцене, как уже было сказано, бушевал базар, бедлам и шабаш, который умудрялись создавать всего два взрослых человека. Прочий зал аплодировал — единодушно, истово и непонятно кому. Снейп, не став дожидаться окончательного пробуждения МакГонагалл, заглушил Сивиллу, дождался вдоха у Локхарта и мрачно предложил поблагодарить уважаемую труппу, ибо «перед подачей еды на столы их ещё требуется отмыть, а это делается не мгновенно по щелчку пальцев».

Дважды повторять не пришлось: давка на выходе из Большого зала образовалась плотная — куда там кинозалам после появления титров. Народ спешил покинуть душную помойку, боясь услышать в спину, что это всего лишь антракт и запланировано ещё два отделения.

Никогда ранее свежий осенний воздух не казался нам столь изысканно-прекрасным. Никогда до этого мы не замечали, как же одуряюще чудесно могут пахнуть прелая листва, дровяной дымок и запекаемые на кухне тыквы. Всё познаётся в сравнении, правы древние мудрецы.

Локхарт близок к своему коллапсу. Мне даже делать ничего не надо: он погубит себя сам. Его могло бы спасти немедленное бегство из Хогвартса и восстановление писательского статус-кво, но он упорно гребёт ко дну самой гиблой трясины. Он продолжает оставаться в школе по собственной воле и проявляет в этом занятии живейшую инициативу, в противном случае мы не видели бы от него подобных нынешней «премьер». Вольному воля.

И поспособствует этому, я уверен, завтрашняя статья в «Пророке». Прекрасно иллюстрированная свежеотщёлканными колдографиями, дополненная впечатлениями очевидцев от Браун и оживлённая гением Риты Скитер. Она всю ночь глаз не сомкнёт, и вся типография будет стоять у неё над душой, но номер выйдет вовремя и как всегда сенсационный.

На обед я решил не оставаться: это было предсказуемое место и время, где меня можно отловить и припахать. И не думаю, что моё отсутствие выглядело вызывающе: за неполный час приведения Большого зала в порядок аппетит не успел вернуться к большинству присутствовавших на «Смертинах» зрителей. Всем казалось, что их одежда продолжает отдавать тошнотворным смрадом. Отчасти так и было. Ну, разве что отдельным рыжим всё было нипочём.

— Черныша не обижай, — протянула Луна, заботливо поправляя воротник куртки из магловского комплекта, в который я поспешно переоделся. — И постарайся вернуться к восьми.

— Да, дорогая, — шутовски поклонился я, за что заработал кулачок под бочок. Но потом посерьёзнел. — Луна, будь осторожна. Если всё пойдёт как в прошлом году, нам наверняка организуют ещё одну… развивающе-иммерсивную подлянку.

— Без тебя не начнут, — подруга невесело посмотрела на горизонт. — Всё, Саргас, иди. Времени не так много.

* * *

До Годриковой лощины меня опять довёз «Ночной рыцарь». Глазастый Стэн оказался обладателем совсем не гриффиндорской памяти, зато гриффиндорской беспардонности у него хватало на двоих: замучил меня вопросами, почему это я езжу то в Министерство, то в Лощину, хотя живу рядом с Хогвартсом. Чую, с общественным магическим транспортом придётся распрощаться. Надеюсь, сегодня ближе к ночи ко мне вернётся способность летать.

Могила родителей вновь оказалась заросшей и захламлённой парковым мусором. Даже сломанная бурей ветка присутствовала. То ли «здесь» я не чистил могилу в прошлый октябрь, то ли всё это налетело всего за год. Говорят, нечистоплотные смотрители устраивают что-то подобное, если им перестают оплачивать «подписку на присмотр», но здесь — я покосился на деревенскую церквушку — городок небольшой и все у всех на виду. Скорее всего, это просто так странно поменялась реальность. А может, местные жители отчего-то невзлюбили конкретно эту покойную семью.

Работы для меня одного оказалось неожиданно много, так что когда я закончил приводить надгробие в порядок, уже темнело. Достав небольшую табуретку, я устало разместился у памятника и организовал себе стакан воды. Некоторое время мне хотелось просто посидеть, отдохнуть от трудов и ни о чём не думать.

Через несколько минут рядом со мной тихо и тоскливо заскулили.

Снейп в этот раз ко мне не присоединился. Зато в компанию набился он: крупный чёрный пёс неизвестной породы, невообразимо худой и грязный. Первоначально я застал его рядом с развалинами родительского дома: он сидел под одичавшим розовым кустом с каким-то поникше-обречённым видом, смотрел на обгорелые стены и вот так же тихо поскуливал. Видя его истощённое состояние, я хотел было поделиться с ним куском мяса, но пёс отследил моё движение к сумке и живо ретировался.

Позже он появился у могилы. Сидел, наблюдал за моей работой, иногда помогал в меру сил: злополучную ветку мы оттаскивали вместе. Я не очень люблю собак и ничего не понимаю в собачьих породах — хотя есть у меня подозрение, что даже Мардж не смогла бы уверенно его классифицировать, — но благородство типажа этого пса было очевидно даже мне, и этого не могла скрыть ни жуткая худоба, ни колтуны и неухоженность. В природе такие не рождаются.

И вот сейчас он лежал на земле и тихо скулил. Он не выпрашивал еду. Он смотрел на могилу. На мраморную плиту с двумя именами и одинаковыми датами при них.

«Черныша не обижай»

Я вздохнул.

— Есть будешь?

Пёс замолчал и неторопливо повернул ко мне голову. Потом понял, что его с потрохами выдаёт виляющий хвост, с достоинством поднялся и принял сидячее положение.

— Тебе собачьей еды? Или человеческой?

Собачье благодушие мигом улетучилось. Пёс подобрался, покосился в сторону ближайших зарослей и приготовился драпать.

— Уж прости, но после случая с одной мерзкой крысой я проверяю на анимагию всех неглупых зверушек вокруг, — спокойно и безучастно сообщил я. — Мне без разницы, от кого и почему ты бегаешь. Мне просто показалось, что у тебя наступила чёрная полоса и тебе не помешает немного помощи. Но если есть желание разорвать дистанцию, я на общении не настаиваю.

Пёс внимательно на меня смотрел. Он понимал, что я как-то связан с похороненными здесь людьми, и он определённо был связан с ними сам. Я три часа заботливо расчищал памятное место, хотя все эти три часа у меня была масса возможностей сграбастать в плен ничего не подозревающего помощника.

— Ну так что? Сырая вырезка? Или бифштекс? Сырая? Бифштекс?

На последнем слове пёс негромко гавкнул. Я кивнул, трансфигурировал из песчаной присыпки тарелку и выложил на неё доброго размера стейк-филе, пожаренный с кровью. Пёс принюхался и недоверчиво на меня уставился.

— Хочешь, поменяемся? — я продемонстрировал ему точно такой же кусок, который положил себе на хлебную лепёшку с намерением догнать пропущенный обед. — Мясо необычное, но оно настоящее и не отравлено.

Поколебавшись, пёс решил мне поверить и махнуть рукой на всё остальное. Наверное, он действительно серьёзно оголодал и нуждался в нормальной пище. Видя работу его челюстей, я добавил рядом ещё две порции, а к ним — миску чистой воды. После чего и сам приступил к восполнению сожжённых калорий, а заодно к обдумыванию всего, что произошло со мной после дуэли.

Как я и ожидал, байка о Поттере-змееусте народу зашла. Ну да не для того вся эта суета организовывалась, чтобы сойти на нет через два дня: интригу заботливо продолжали подогревать. На Гриффиндоре громче всех разорялся Рон, чуть умереннее — близнецы, а старших интеллектуалов ненавязчиво окучивал Перси. Жаль, ибо мне казалось, что этот парень стремится вырваться из семейной трясины. Ну да, может, его чем-то обязали или заставили.

На Хаффлпаффе заметнее всего работал Джастин Финч-Флетчли, маглорождённый из богатой семьи, весь прошедший год утомлявший нас рассказами, как печально он не поехал в Итон из-за Хогвартса. Это именно его на дуэли напугала возможной атакой «змея» Малфоя.

Пропаганда у барсуков велась через нагнетание паники, и многие первокурсники косились на меня с откровенной опаской. Увы, но паникующий мужик действует на девчонок заразительно, а девочек на Хаффлпаффе большинство. Зато у меня появились обоснованные подозрения, а не свистит ли Джастин относительно положения своей семьи: если сплетни он распространял намеренно, мне трудно поверить, чтобы отпрыск британских элитариев столь низкопробно «шестерил» перед директором; а если и вправду паникует на ровном месте, ему не место в Итоне, потому что там социальная борьба куда зверинее нашей, и публичная жёсткая порка применяется не просто так.

На Рэйвенкло слухи тонко распространял старшекурсник. Кто именно, установить не удалось: просто именно старшекурсники эту тему и обсуждали, во вполне компланарном ключе с другими факультетами. Об этом мне скупо поведала Падма, а я понял, что настаивать на подробностях не стоит.

Что-то неладное творилось на врановом факультете. Что-то, почти незаметное среди младших курсов, но вполне осязаемое у старшеклассников. Какая-то общая… тайна, идея, дело, клуб — я не знаю. Вороны — не гриффиндорцы, они не шушукаются и не оглядываются из-под надвинутых капюшонов, но какая-то общность всё равно ощущалась, если достаточно долго за ними наблюдать. Нехорошая общность. Не все были в неё вовлечены, но все её… опасались. Сёстры Патил едва заметно угасали и переводили разговор на другое, если тема приближалась к чему-то, связанному с интересами выпускных курсов или будущей жизни взрослеющих рэйвенкловцев.

Так или иначе, но змееустовских сплетен я не опасался: неделя-другая, и они сойдут на нет. Народу надоест потерявшая свежесть тема, под которую не удаётся найти никаких реальных оснований. Погаснет без топлива, а нудящего о тёмном маге Уизли просто будут гнать взашей, как с философским камнем.

Куда больше меня беспокоили проблемы Луны. Её всё сильнее и настойчивее гнобили на факультете. Дразнилки в гостиной стали нормой, и оттого она предпочитала бывать там пореже. Я видел, что она терпеливо переносит все выходки школяров и с недетским великодушием не замечает наносимых обид, но она всё же человек, а последовательно-скотское отношение не идёт на пользу даже святым людям. Флитвик сохранял абсолютное равнодушие к новой коллективной забаве, но что печальнее, и Падма также старалась не вмешиваться, если дело происходило публично и ограничивалось лишь грубыми словами. Падма — не слепая, и это не было равнодушием. Это заставляло задуматься, откуда дует ветер, вращающий все эти визжащие флюгеры, и насколько он опасен.

Положим, коллективные обзывалки — нередкое явление в детских общинах, и утомлённые опытом педагоги обращают на такое не больше внимания, чем на содранные коленки или вывалянные в болоте штанины. Положим, даже мелкое воровство в нашем с подругой случае являлось минимальной из имеющихся проблем. Однако Луна стала испытывать трудности с попаданием к себе в комнату! Было уже несколько случаев, когда вечером ей приходилось томиться у спальни перед запечатанной дверью, потому что «Розе надо переодеться». Длительность «переодевания» росла и обещала перейти сначала на всенощную, а потом и круглосуточную вахту.

Застав Луну в гостиной после отбоя в первый раз, староста Кристал проследовала вместе с ней к спальне и требовательными ударами разбудила «переодевающуюся» соседку, которая уже успела безмятежно посмотреть несколько коротких снов. Сделав ей подобающее внушение — это общая для двоих комната, и никаких запоров от сожительницы быть не должно, — она отправила Луну добирать остаток ночи в собственной кровати.

Но Роза не сдалась и попросила кого-то из старших зачаровать запоры так, чтобы они тихо открывались сами, если перед дверью появляется старостовый значок. Сигнальный блок «Староста перед дверью!» не являлся для воронов чем-то неопробованным, так что в следующий раз перед Пенелопой просто разыграли пантомиму «я не знаю, почему этой полоумной везде мерещатся закрытые двери».

Что печально, Луна всё прекрасно понимала заранее, но что ещё ей оставалось делать? Открывать замки своим всепроникающим Даром она не хотела. Не то достоинство, да и светить таким не стоит. Не на её факультете.

Сейчас мы с Луной совместными усилиями изготавливали имитацию старостина значка: я зачаровывал очередной вариант, а Луна пробовала её на отклик кустарного детектора в пока что не запертой двери. Однако глобально это проблему не решало. Я не собирался превращать данную историю в спортивную викторину меча и щита.

Школа предоставляет ученикам обязательный доступ к пропитанию, жилью и магии. Детей нельзя этого лишить. Это один из краеугольных камней ученического договора. Флитвик не может его игнорировать.

* * *

Рядом со мной опять заскулили. Пёс наелся, напился, принял прежнюю позу и вновь смотрел на могилу. Я вздохнул. Если он горюет по своим знакомцам, я мало чем могу ему помочь.

— Здесь лежат мои родители, — тихо проговорил я в опускающуюся на кладбище темноту. — Считается, что они поставили точку в последней войне. Кто-то из них — или оба вместе — уничтожил сошедшего с ума маньяка. Оба заплатили последнюю цену.

Помолчав, я вяло обозначил кивок в сторону злополучной ветки.

— Благодарная Британия — спасителям отечества.

Пёс тяжело вздохнул и прикрыл глаза. Собрался было вновь постенать, но вдруг замер, вскинул голову, вскочил на ноги и ошалело уставился на меня. Я без энтузиазма покосился на видимую в ночном зрении фигуру.

— Если ты тоже из дурацкого фанклуба мальчика-выживальчика, я пошлю тебя за горизонт — с пожеланием вернуться, когда меня тут не будет.

Но пёс меня не слушал, лихорадочно к чему-то принюхиваясь. Потом взвизгнул, прянул ко мне и зарылся мордой в бок под правую руку. Я рефлекторно убрал ладонь и положил её на свалявшуюся шерсть. Из-под ладони начали эмоционально повизгивать.

Я опять вздохнул. Ну почему ко мне всё время липнут экзальтанты? Против воли вспомнилась вопящая не своими голосами парочка с сегодняшнего спектакля, но я с досадой отогнал эту тошнотворную картину прочь. Не удивлюсь, если Локхарт ныне обзаведётся новым хлёстким прозвищем, вроде Помойного генерала или Борца с отбросами.

Я опустил глаза на пса. Шерсть была жутко грязной и ощутимо пованивала, но я сомневаюсь, что после «Смертин» от меня несло намного лучше. Тут нет ничего, с чем не справятся вода и кусок мыла. Ну и ещё живая душа, коей досталось больше, чем мне. Может быть, даже детская.

С некоторых пор я обращаю внимание лишь на гнильё иного рода.

— Тебе, часом, помощь в обратном превращении не требуется? — уточнил я. — А то застревают иногда, если в первый раз.

Пёс отрицательно буркнул. Ну, была бы честь предложена. Остальное — не моё дело по большому счёту.

«Черныша не обижай»

— Где-то я тебя видел, — произнёс я задумчиво. — Не очень давно. Или очень…

Стемнело окончательно. Я различал окружающее лишь благодаря совиному ночному зрению да зажжённым окнам деревенской церкви, в которой началась вечерня перед Днём всех святых. Как и чем ориентировался в темноте псовый анимаг, я не знаю. Собаки вроде бы даже на свету видят хуже, чем нюхают. Но у анимагов…

Я замер, внезапно осознав, что́ именно произошло десять минут назад. Я сумел произнести фразу про крысу-анимага вслух! Неужели…

— Крыса, — проговорил я медленно и тихо, в любой момент ожидая забивающего гортань железистого удушья. — Питер Петтигрю. Анимаг-крыса. Считается погибшим. Несколько лет жил у Уизли в семье. Второй год живёт на Гриффиндоре у Рона Уизли в кармане, прикидываясь фамильным питомцем. Лишайный потрох, я сумел произнести всё это вслух!

Сумел раз — сумею и второй. И… и что? Что теперь с этим делать? Амелии Боунс его сдать? Или МакГонагалл? Да кому угодно, лишь бы чирей этот из детских спален убрать! Он же не связан никакими клятвами, он…

Я вдруг обнаружил, что собачья морда под рукой отсутствует, а сам пёс опять восседает передо мной с умоляюще-вопросительной миной вокруг глаз.

— Что? — не понял я, с трудом восстанавливая контекст «беседы». — Ты меня тоже недавно где-то видел?

Пёс сделал непонятное движение головой, но нетерпеливости во взгляде не убавил.

— Крыса? Ты знаешь этого Петтигрю?

Движение в этот раз было вполне узнаваемым: взрослый человек именно таким образом презрительно сплёвывает на землю. Всё-таки взрослый.

— Гм… Я тоже подозревал, что это сволочь. Вроде бы его прибил какой-то псих по имени Блэк, но, видать, кое-что плохо тонет, если не приколочено ко дну.

Выражение на пёсьей морде нарисовалось странное. Собака заметно увяла и поникла. Увы, я не кинолог-физиогномист. Хотя…

— Но газеты, как всегда, всё переврали.

Пёс повеселел. Нда. То ли он знает ещё и этого психа, то ли…

На церковной колокольне степенно и звучно ударили «de profundis», призывая помянуть от века почивших предков. Спохватившись, я вызвал «Темпус».

— Слушай, мне пора бы выдвигаться в школу, а то я вроде как в самоволке.

Пёс одобряюще осклабился, вывалив язык на вечерний холодок.

— Тебе ещё какая помощь нужна? — спросил я, поднимаясь на ноги. — Подумай.

Пёс вздохнул, посмотрел на могилу и опять сник.

— Надеюсь, прихожане не повалят на кладбище именно сегодня, — пробормотал я, озабоченно выискивая «посадочную площадку» для неоплана-переростка. — А то «Ночной рыцарь» сюда обычно не спешит. Что, надумал чего-то?

Пёс развил странную деятельность, пытаясь что-то мне высказать: то метался вплотную ко мне, то демонстративно поворачивался куда-то в сторону *от* церкви.

— Не понимаю. Мне пройти к тем зарослям? Зачем?

Пёс отрицательно вякнул и опять куда-то посмотрел. Над горизонтом. Так, минуту, там не только заросли, но и…

— Север? Что-то на севере? Хогвартс?

Два собачьих «да» были мне ответом.

— Э-э… Тебе нужно в Хогвартс? Или к Хогвартсу?

Пёс радостно кивнул. А вот моего благодушия поубавилось.

— Там, вообще-то, дети, — холодно сообщил я, присаживаясь вровень с его глазами. — А я тебя не знаю, приятель. Зачем тебе наша школа?

Пёс посмотрел по сторонам в поисках подходящей подсказки, потом ещё раз мотнул головой, изображая презрительный плевок.

Крыса, стало быть. Мне одного мутного анимага на территории мало, будет и второй ему в компанию?

«Черныша не обижай»

Извини, Луна, вопрос серьёзный. Он не закадычного дружка своего искать идёт. А если они там войну устроят? С другой стороны, а что ему помешает самому к нам доковылять, на своих дв… четверых?

— Жить будешь за территорией школы, — постановил я. — Там Лес рядом, дичи много по осени, не оголодаешь.

Пёс согласно кивнул. Я помедлил, внимательно глядя ему в глаза.

— Тронешь ребёнка — я тебя найду.

Никаких дешёвых угроз. Также помедлив, пёс серьёзно кивнул, принимая предостережение к сведению.

— И последнее: я тебя вымою. Иначе нас в автобус не пустят.

Этот момент вызвал наибольшее собачье неприятие, но я проигнорировал ожидаемые возражения. Облезлую вонючую псину без ошейника не допустит в автобус даже такой неопрятный фрик, как Стэн Шанпайк. А надеть на себя сбрую из чужих рук не согласился бы даже я: вполне может статься, что колечко для шеи окажется неснимаемым.

Помывка много времени не заняла. Я разогрел в воздухе водяной шар размером с бладжер, вспенил его измельчённым мылом и прошелся по шкуре несколькими турбулентными волнами. Сменил воду и повторил ещё дважды, в конце добавив шампуня вместо мыла. Пёс энергично вытряхнул влагу из шерсти, а я высушил его тёплым воздухом.

Благородство породы теперь было очевидно даже слепому, вздумай он убедиться в этом на ощупь. Крупное поджарое животное с завивающейся и чёрной как смоль шерстью. Не собака. Мифическое что-то. Не бывает таких собак.

Такого точно не будут гнать палками и отстреливать ступефаями. Его и в деревне накормят без проблем, если глупить не станет. Хотя зачем, спрашивается, ему побираться по деревенским дворам? Благородство аниформы кое-что говорит и о самом маге под такой личиной: это не неумеха вроде небритого «рыцарского» кондуктора. Почему он продолжает оставаться в собачьей шкуре?

Эту мысль я обдумывал, дожидаясь вызванного автобуса. Тот, как всегда, вывалился из темноты внезапно, ослепив клиентов десятком фар и поприветствовав уши карьерным сфорцандо. Искренне надеюсь, что подобное «здрасьте!» слышно только на «автобусной остановке», а не в набитом добропорядочными англиканами храме неподалёку.

Из автобуса начала высыпаться посадочная конструкция, а потом пёс продемонстрировал мне, что с ним не всё так просто. Он цепко заглянул в открывшийся проём, что-то там усмотрел и… беззвучной чёрной молнией порскнул прочь.

Не понял! Нужда припёрла перед поездкой, что ли?

— С вами Стэн Шанпайк, ваш авральный проводник-кондуктор в этой восхитительно-бешеной и кровавой ночи!

Совиное зрение различало пса притаившимся далеко в кустах. Никакими собачьими делами он не занимался, возвращаться тоже не планировал.

— Что там? — настороженно спросил кондуктор.

— Сто грамм, — буркнул я, оборачиваясь и поднимаясь по лестнице. — Мне в Хогсмид, постели не надо.

Наивный албанец.

— Сидячих мест нет! — радостно поделился новостями Стэн. — С тебя двойной тариф за перегруз!

— Угу, — произнёс я, давя ругательство. Внутри автобус оказался переполнен.

Проклятье, да чтоб я ещё раз!.. Может, я уже могу летать? Без нагрузки в виде этого мутного пса… Выйти, пока не поздно? А если я ещё не могу…

Шипяще лязгнув, дверь за спиной захлопнулась. С дребезжащим грохотом перевозчика стеклотары салон рванул прочь. Я едва не остался на кладбище, но вовремя ухватился за какую-то болтающуюся железяку. Выбор сделан, покоримся неизбежному.

— Зубная щётка, горячее пиво, карта Лондона?

Я лишь поморщился, глядя на галдящий ад в салоне. Народ как на подбор оказался возбуждённым, пьяным и нуждающимся в помощи хирурга. Сидячие места были отданы… неходячим пассажирам. Порезы, ожоги, выпирающие обломки костей, окровавленная одежда… Тип на давешнем «месте номер три» пытался удержать в руках сизые вываливающиеся кишки. Место номер четыре занимала прикроватная тумбочка, из открытой дверцы которой торчала пьяная в дым женская голова. Живая. Тело находилось в топологически перекрученном пространственном кармане, стихийно отгрыжевавшемся при аппарационном расщепе.

Рядом ещё один оригинал шил сапожной иглой разорванное горло приятелю, перегнувшись через ряд и не обращая внимания на болтанку внутри стиральной машины. Стежки ложились неровно, парочка проходила через левый глаз. Пациент не возражал: он был в глубокой коме.

— Бинты, костыли, шовный материал?

Все, кто ещё мог двигаться, что-то отчаянно продолжали праздновать. Было полное впечатление, что меня занесло в фанатский лагерь после финала Кубка чемпионов. Или на винокурню, загруженную на сто пятьдесят процентов мощности. «Горячее пиво» не было метафорой.

— Мухоморный скипидар, горлодёрная наливка, драконий самогон?

Зачем? Зачем, скажите, мы всей компанией со Снейпом варим зелья для этих психов? Зачем их лечат? Зачем тянут за ноги назад, на *этот* свет?

— Куда мне приткнуться? — глухо уточнил я.

— А куда найдёшь! Не боись: через две остановки — Мунго, там большинство сойдёт.

И что же, интересно, они так рьяно отмечают? Не победу в войне, это точно. На что я вообще мог надеяться в такой день, идиот? Они Конец света не заметят, не то что какого-то там Волдеморта.

— И как, говоришь, тебя зовут?

Делай, что должно, Гарольд.

— Зовут? Обычно неправильно.

* * *

— Мэн, это подозрительно!

Стэн не соврал: спустя две остановки и два тошнотворных разгона кондуктор ударил в латунный колокол, рявкнул «Мунго!» — и несметная толпа двинулась на выход. Ломанулась, похромала, поползла и поволоклась за ноги при помощи сердобольных корешей. В салоне сразу стало просторнее и тише, но отнюдь не чище и свежее. Верхние палубы продолжали вдохновенно гудеть, на первой же остался лишь пяток индифферентных тихонь, либо спавших на багажных полках, либо неотрывно пялившихся в окно.

— Имя не может быть таким чудным и коротким. «Игогоршка»? Ерунда собачья.

Я вычистил заклинанием наименее загаженное сидение и наконец-то бросил на твёрдую поверхность свои усталые кости. Не тут-то было.

— Ты что-то скрываешь, парень.

В честь великого Дня всех шизоидов Стэн Шанпайк даже побрился. Но делал он это не иначе как на рабочем месте: сначала на шее появилось несколько отвратительных порезов, затем их попытались расчесать грязными ногтями, потом горло обогатилось крупными жёлтыми фурункулами. А первую лекцию профессора Снейпа будущий кондуктор непредусмотрительно скурил.

Что характерно, щетина в результате никуда не делась.

— Не пытайся отмалчиваться, чувак. Я от тебя не отстану.

Стэн затачивал зубами ноготь, которым перед этим разрыхлял всё сильнее беспокоящую его щетину. Вздохнув, я посмотрел ему за спину. На стенке, отделяющей водительское место от салона, висел большой приметный транспарант: «Их разыскивает Аврорат».

— Нравится? — отследил мой интерес бдительный гриффиндорец. — Моя личная коллекция!

На стенд пришпилили шесть колдографий разной степени давности и просаженности. «Фенрир Грэйбек», «Агриппина Одноухая», «Кощей XXV младший», «Неизвестный маг», «Подозрительная ведьма» и «Паскудный разбойник». На трёх последних картинках виднелись тип в шляпе и тёмных очках, надвинутый на мрачный провал капюшон женской мантии и улепётывающий вдаль козлиный зад.

— Он что, не заплатил за проезд? — вяло кивнул я на шестую фотографию.

— Откуда ты знаешь? — недобро сузил глаза кондуктор.

Я безучастно перевёл глаза за окно.

— Подозреваю, тебе отказали в поступлении на аврорские курсы, — пробормотал я ночному пейзажу.

— Я не говорил, что хотел стать аврором!

— Угу. Ты наверняка провалил испытание по Зельям, — я покосился на давно не мытый пол, — и Чарам.

— Зато, к твоему сведению, ЗОТИ у нас вёл сам Аластор Грюм! Знаешь, кто это?

Я пожал плечами, не отрывая взгляда от окна.

— «Прирождённый аврор растёт!» — сказал он мне! Понял, нет? Постоянная бдительность!

Я промычал что-то невнятное. Штормовая болтанка убаюкивала, хотелось закрыть глаза и подремать.

— Где-то я тебя видел, мэн, — задумчиво почесал трахею дорожный болтун. — Где-то…

Он обернулся и посмотрел на стенд. То ли сличал детали с провалом в капюшоне, то ли подыскивал место для седьмой фотки.

— Вот что, — решительно наставили на меня обгрызенный палец. — Я, пожалуй…

Что именно мне угрожает, дослушать не удалось. В мрачном салоне наступил погожий день, а на заплёванную палубу ступила солнечная лань. Стэн едва не вывернул челюсть от изумления.

— Поттер! — рявкнула лань хорошо знакомым голосом. — В какую дыру вас опять законопатило?

На верхних палубах наступила подозрительная тишина.

— Про кладбище можете не врать — вас тут нет!

Что ж им так неймётся, мысленно простонал я, бросив взгляд на «Темпус». Ещё и половины восьмого нет. Снейпа с ужина сдёрнули — зачем?

— Я в «Ночном рыцаре», профессор. Еду с кладбища, буду в Хогсмиде минут через пятнадцать.

Терпеливо ожидавшая ответа лань исчезла. Надеюсь, Снейп вернётся за праздничный стол к нелюбимым тыквам: аппарировать в идущий по изнаночным рукавам «Рыцарь» невозможно. Хотя патронусы находят меня даже здесь.

Плохо, что улизнуть незаметно в этот раз не получилось. Меня вызовут к начальству, пропесочат и назначат отработку. Плевать: я и так собирался помогать Снейпу с самайновой варкой. Хуже, что за мной могут усилить слежку и контроль. А могут и не усилить: должны были привыкнуть, что я пацан себе на уме и гуляю там, где хочу.

— Ты! Я знал, что ты брешешь! — в меня ткнули обвиняющим перстом. — Красивой чепухи наплёл, добренькими глазками похлопал — думал, хватит? Стэна не проведёшь, понял? Ну-ка, вставай! Щас мы с тобой пойдём в одно правильное местечко… Вставай, я сказал!

Кондуктор дёрнулся ко мне, намереваясь сграбастать за шкирку и куда-то потащить, но ожидаемо наткнулся на дежурный щит, уверенно отшлифованный на Локхарте.

— Сопротивление при аресте? — Стэн побагровел и поднял голову к потолку. — Эй, там! Помогите мне кто-нибудь! Нужно доставить жулика на допрос!

Сверху глумливо засвистели и непечатно поведали, куда именно кондуктор может доставить подобные просьбы и прыщавого себя в придачу. То ли Стэна здесь знали как облупленного, то ли этой ночью здесь не ездили любители Аврората.

— Ты меня прямо сейчас собрался куда-то вести? — лениво уточнил я.

— А чего жд… Мерлин!

Кондуктор бросился к двери, потом к водителю, потом к лобовому стеклу. Как по заказу, в данный момент мы пролетали над гигантской туманной пропастью, распахнувшейся от горизонта до горизонта. Настоятельно не рекомендуется покидать подобные автобусы до полной остановки в реальном мире. Никогда.

— Ладно! — метнулся Стэн к какой-то таре, выглядящей как потасканный ящик для инструментов. — Тогда я пока… Ага!

Со злорадным торжеством мне продемонстрировали антикварную фотокамеру первой половины века. Ту, в которую уже заряжают среднеформатную плёнку, но ещё с мехами-гармошкой при объективе.

— Зафиксирую-ка я пока твою гнусную рожу, прохиндей!

— Угу. И надпись при ней: «Он скрывает своё имя».

— Именно так я и собираюсь… Да что за… тёмная… магия!

Стэн лихорадочно пытался перевести камеру в рабочее положение, давя на кнопки, тряся аппарат и пытаясь силой выдвинуть те его подвижные части, что сейчас были зафиксированы в походном положении. Я ему не мешал.

Я давно заметил, что маги, практикующие *только лишь* эмоционально-кастуемое волшебство, отчего-то поголовно страдают «кнопочным кретинизмом»: странным нарушением мелкой моторики в отношении этих самых кнопок, рычажков, защёлок и прочих *механических* органов управления. Палочкой они управляются виртуозно, почерк имеют каллиграфический, в плюй-камни играют — заядлые гольфисты обзавидуются; но стоит дать им в руки автоматический зонтик или даже запираемую на ключ шкатулку — начинается суетливая катастрофа и тотальное выпадение из рук. Не здесь ли коренится часть предубеждений, будто магия принципиально антагонистична технологии?

Вот и Стэн сейчас страдал, постепенно выходя из себя. Хотя именно в его случае я бы не был уверен в избирательности синдрома: с бритвой он тоже дружит, как кошка с собакой.

— Да… пожирательская ж отрыжка!

Потеряв терпение, Стэн дважды саданул тонким механизмом по кондовому стальному поручню. Механизм предсказуемо уступил насилию: на пол полетела задняя крышка и рулон безнадёжно засвеченной плёнки.

— К Мордреду эти танцы!

Вконец раскочегаренный правдолов отшвырнул фотоаппарат и полез под тужурку за палочкой.

— ХОРОШ!

Стэна словно кнутом стеганули. А я понял, что впервые слышу голос водителя «Ночного рыцаря».

— Но… Эрни, он же…

— Он не сказал тебе ни слова неправды! — Водитель говорил со странным акцентом, не поворачиваясь, не прекращая крутить баранку и косясь на молодого напарника через зеркало заднего вида. — Его имя можно перевести и так.

— Да какая разница, как…

— Пассажиры могут представляться, как угодно, — рявкнул Эрни. — Хоть Гэндальф Серый, хоть Венера Милосская, хоть Отвали за Горизонт с Такими Вопросами Стэн!

— Да!! Отвали в канаву с твоими «подорожниками», Стэн! — душевно заорали с верхней палубы.

— Ты всех достал своей «бдительностью»! — не унимался Эрни. — Распугал клиентов с нашей линии! У тебя два предупреждения и ты вот-вот получишь третье!

Из кондуктора словно воздух выпустили.

— Эрни, я…

— Делом займись! — рявкнул шофёр. — Вторые сутки салон не мыт, а должен освежаться каждый час!

— Но я…

— Так швабру бери, если палочку не осилил! И живей давай: в Хоге опять толпа сядет!

Став внезапно удивительно покладистым, Стэн шустро добыл названный инструмент, окунул тряпку в ведро — и уже через минуту его глухие окрики «Ноги подними!» раздавались из задней части салона.

— Извини его, парень, — помолчав, устало произнёс Эрни. — Шанпайк, конечно, бестолочь и гриффиндурок, но у него больная мать на содержании.

И, вздохнув, добавил:

— Это всё Грюм с его шизанутыми агитками.

Я согласно кивнул, решив ничего больше на это не отвечать. Кто такой Грюм, я понятия не имел.

Остаток поездки я провёл в тишине и покое, заново привыкая к мысли, что в Британии встречаются и вполне вменяемые маги. Может быть, их даже большинство. Если ты провёл два месяца в локхардовом дурдоме и два года под общей дамблдорской редакцией, об этом не мудрено и позабыть. Нельзя поддаваться негативным деформациям.

А ещё мне было непонятно, какого рожна я до сих пор не выставляю Круг тишины при появлении вестников-патронусов?