Кастелян - 3 (джен)

Звёзд на этом небе не было. Не то чтобы их что-то закрывало — видимость составляла бездонную прорву в любую сторону, — просто в наблюдаемых пределах не нашлось ни одного солнца, достаточно близкого, чтобы восприниматься отдельной точкой. А вот галактики на небе были. Много. Маленькие, очень маленькие и почти неразличимые среди вытянувшихся в нити скоплений своих соседок.

Твердь под ногами тоже отсутствовала. Забавно было бы оказаться на планете-шатуне в десятке мегапарсек от ближайшей звезды, но я висел над бездной. Да и нечем мне на тверди стоять: ног не видно, тела нет. Но тело определённо ощущается.

Доверившись инстинктам, я попытался на пробу двинуться вперёд — куда глаза глядели. Получилось. Словно невидимые крылья тихо вздохнули за спиной, и я плавно заскользил в набегающем под маховые перья потоке. Знакомые ощущения.

Говорят, вдали от галактических масс и гравитационных полей физические законы могут отличаться от привычных нам по ближнему космосу. Согласно моим представлениям, здесь должен царствовать глубочайший вакуум, однако пространство вокруг словно наполнял невесомый эфир, отталкивавший меня в нужную сторону, стоило лишь «попросить» его об этом взмахом эфирных же крыльев.

Вот только каких же размеров должны быть эти крылья? Будь тут хоть «эфир», хоть пресловутая «тёмная материя» с отталкивающими гравитационными свойствами — среда не может быть по-земному плотной. Крыльям требуется стать воистину огромными, чтобы обеспечить нужную «парусность». А сравнить собственный масштаб мне пока не с чем.

Просыпающееся восприятие добавляло новые детали. Появился прохладный ветерок, бодрящими струями овевавший невидимые перья и иногда покалывавший, будто свежая газировка. Бездонная пустота расцветилась тонкими дымными кудрями неизвестных мне полей или пространственных структур. Обоняние задышало ароматом безграничного простора, словно в цветущих хогвартсовских горах по весне. В уши зашептал удивительный звёздный хорал, среди которого удалось опознать разве что басовитое реликтовое эхо Большого взрыва.

Наконец я увидел и собственное тело — призрачное, невесомое, сотканное из неизвестных излучений и сокрытых от земной науки взаимодействий, но вполне чёткое и узнаваемое.

Сова. Иного и быть не может. И неважно, что хвостовые кометарные перья тянутся на десяток корпусов, а упругие сильные крылья можно вообще распахнуть на любой требуемый размах — сова угадывалась столь же уверенно, сколь безошибочно мы объединяем сипуху с филином и разделяем домового сыча от соколиной пустельги.

Мне вдруг стало легко и беззаботно. Я не видел полётов несколько месяцев, они ни разу не пригрезились мне даже во сне. А сейчас я вновь вернулся в родную стихию — туда, где можно стремительно нестись в любую сторону, без досадных помех и надуманных преград, заглядывая за горизонт и ожидая от открывающихся просторов лишь массу интересного и увлекательного.

Здравствуй, небо! Я вернулся домой.

Сделав несколько мощных махов и развив приличную скорость, я заложил лихой вираж, закрутил бочку и прямо так, дурачась и не прекращая её, попытался выполнить ещё и сальто мёртвой петли… И судорожно забил размётанными крыльями, останавливая полёт: мои глаза уловили постороннее движение.

Ну вот! Вроде и безграничен космос, а куда ни сунься по факту, обязательно уткнёшься в чью-то чужую компанию.

На некотором удалении от меня шёл бой. Воевали существа… м-м, сходной со мной природы: призрачные тела из силовых полей неизвестных взаимодействий, расположенные в неведомом количестве измерений; редкие атомы межзвёздного вещества, скрепляющие тонкие энергетические нити; и ажурная кружевная вязь из последних, выходящая в нашу реальность затейливыми узелками как раз по месту атомов-крепежей. Та самая таинственная межгалактическая жизнь, обитающая там, где просторов больше, чем гравитации и света, вместе взятых.

Звёздные рыбы. Киты, дельфины и акулы — вот первые слова, неосознанно приходящие на ум при взгляде на этих существ. И не имеет значения, что «киты» с их крыльями скорее похожи на драконов, «дельфины» щеголяют растроёнными ласточкиными хвостами, а «акулы» явно произошли от кальмаров с сотней тонких щупалец, закрученных в сложную бурлящую спираль. И уж подавно без толку напоминать, что земные дельфины и киты не имеют к рыбам никакого отношения. Названия отыскались в памяти как давно известные сведения, а суть этих видов была для меня столь же очевидна, как и то, что я — сова.

Киты были настоящими исполинами: огромными, медлительными и, судя по всему, неплохо защищёнными со спины природной «бронёй». Собственное преимущество они использовали грамотно, сгрудившись своей полудюжиной в компактную относительно их масштабов сферу.

Дельфины защищали китов. Ловкие, стремительные и зубастые, они без проблем могли дать отпор двум-трём акулам одновременно. Проблема заключалась в том, что они успевали не везде. Акул было слишком много, и в таком количестве они могли позволить себе быть неутомимыми. У нападающих имелись все шансы взять обороняющуюся команду измором.

Одна из акул внезапно лишилась половины щупалец и вспухла разлетающейся кляксой, превращаясь в рваное, угасающее энергетическое облако. Поскольку дельфины не имели отношения к этому успеху, я внимательнее присмотрелся к бою и… обнаружил четвёртого участника конфликта.

Крохотные искорки, скорее даже пылинки, едва заметные поначалу и… чужеродно *не-лёгкие*. Неприятно выделяющиеся ощутимой гравитацией. Похоже, массы в каждой пылинке сосредоточено намного больше, чем в дельфине или даже ките. Это что, маленькие коллапсары?

А может, это мы, призрачные левиафаны, слишком легки и невесомы, а слабо мерцающие пылинки как раз-таки состоят из нормального вещества? Что заставляет их двигаться? Почему они ведут себя столь разумно? Каков их истинный размер?

Окружающий космос равнодушно безмолвствовал. Никто не спешил отвечать на мои вопросы. Не на что опереться, чтобы оценить наши масштабы. Я даже не уверен, что наблюдаю события в привычном течении времени.

Как ни странно, именно пылинки обладали в этом бою самым мощным оружием. Выстрелы невидимых орудий корёжили пустотную метрику, на миг создавая длинный и тонкий лепесток сильно искривлённого пространства. Тела призрачных акул взрезались, будто рассекаемые алмазным скальпелем бритвенной остроты — если, конечно, лезвие этого скальпеля попадало в шуструю тушу. И вот с этим как раз были большие проблемы.

Несмотря на то, что линейные размеры разрушительных лепестков были сопоставимы с длиной китового туловища, «выстрелы» пылинок очень редко достигали цели. Такое впечатление, что пальба велась вслепую: мельтешащих дельфинов пылинки «видели» и «по своим» не попадали, а вот акул — не ощущали. Огонь был по большей части массово-заградительным.

А ведь это космические корабли, внезапно понял я. Чтобы настолько радикально искривлять метрику пространства, нужно много энергии — вот откуда взялась неосознанная ассоциация с орудиями. Даже мне, плывущему в безопасном отдалении от битвы, было неприятно наблюдать и ощущать эту приобретающую режущие свойства пустоту. Где-то в «пылинках» работают мощные реакторы, суетится многочисленная команда… И если корабли кажутся пылинками, какие же огромные должны быть размеры у самой мелкой из акул?

Я ещё раз внимательно оглядел картину боя, пытаясь понять, что за причины могли объединить в общей битве столь разнородную жизнь.

Действия акул оставляли двоякое ощущение. Если смотреть на отдельных особей, преобладала агрессивная, но бестолковая злобность. Твари просто пёрли напролом, пытаясь добраться до незащищённых участков и не планируя даже на шаг вперёд. Но вот тактика всей стаи в целом заставляла усомниться в их глупости и заподозрить наличие неплохого коллективного разума.

Это отвлекающий манёвр, вдруг понял я. В то время как основной ударный кулак слепо бился в стену глухой обороны, вроде как без дела роившееся по дальним окрестностям разреженное облако из менее сильных товарок слишком уж удачно накапливалось над противоположным «полюсом» китового лагеря. Если сейчас основные атакующие силы резко ударят, дельфины будут вынуждены бросить к прорыву все резервы, и тогда…

А что тогда? На что вообще надеется эта стая пираний? Киты для них слишком толстошкурны, а дельфины могут за себя постоять…

Стена из китовых спин на короткое время разошлась, и в приоткрывшемся проёме я увидел то, что они защищали и прикрывали. Молодняк. Детей. Китовых и дельфиньих. Уж не знаю, насколько к звёздным рыбам применимы наши представления о детях, но выглядит логичным, что даже энергоматериальные твари могут начинать жизнь маленькими, слабыми и нуждающимися в защите.

В полном соответствии с моими «предсказаниями» акулы пошли на штурм. А с меня, доселе сохранявшего созерцательную отстранённость — ну мало ли какая борьба за существование ведётся в животном мире глубокого космоса, — разом слетела вся нейтральная непричастность. Не люблю, когда нападают на детей. Им что, взрослого мяса мало?

Не задумываясь, я от души ударил Пустотой. Выдох новорожденным пространством пришёлся перед «диверсантами» и оказался неожиданно результативным: выстроившуюся в атакующую иглу группу акул во мгновение ока смело на дальний край оперативного объёма, будто мелкий мусор под порывом предгрозового шквала.

Суматоха поднялась такая, словно на изнеженный полуденным солнцем переполненный пляж сыпанули щедрым слоем колотого льда для шампанского. В первое мгновение я опешил, но быстро опомнился и наложил на себя самый сильный круг невнимания. Не давая передышки и усиливая хаос, нанёс ещё один «разжижающий хлопок» по основной атакующей группе, после чего отплыл в сторону — не спеша, прикрываясь отводом глаз и несколько раз сменив направление. И лишь после этого выдохнул, заново осмотрел поле боя и дал волю собственному удивлению.

Непосредственного вреда акулам мои «хлопки» не принесли: Пустота не бьёт в традиционном понимании этого слова, противник просто оказывается очень далеко вопреки своей воле. Но сумятицу моё вмешательство внесло изрядную, а главное, полностью сорвало коварную атаку на «детинец». Удивляться же заставляла невероятная сила моего выдоха: на Земле кратковременный хлопок породил бы от силы километр нового вакуума, да и то если «от души», а здесь… Может, я ошибся с оценкой масштаба, и «пылинки» — вовсе не боевые корабли?

А может, усилившийся выдох связан с тем, что я как раз-таки не на Земле, а *очень* далеко от ближайшей планетарной массы? Согласно сведениям из библиотеки Саргаса, Пустота — стихия глубокого космоса, и ей очень тесно там, где много обычного вещества. Я могу отправить за можай летящую в меня гору, но не способен рассечь этим же способом даже маленькую ягодку: Пустота не может проявиться внутри сплошного твёрдого тела. Знаменитое расширение Вселенной происходит лишь *между* галактиками, и, наверное, логично, что именно между галактиками эффективность моей стихии будет…

От несвоевременного анализа новых наблюдений меня отвлекло леденящее ощущение чужого взгляда. Кто-то внимательно осматривал окрестности, выискивая дерзкого джокера, столь талантливо испоганившего прекрасно рассчитанный и почти сыгравший расклад. Однако уроки бодания со Снейпом не прошли даром: мои эмоции были не теплее реликтового излучения на заднике небесной сферы, а отвод глаз продолжал мягко морочить направленное внимание, так что вскоре методичный и цепкий, но вслепую шарящий взор сместился далее.

Меня определённо искали, причём обе стороны. Ощущение чужого интереса приходило ещё несколько раз, и… окраска этих «сеансов» была разной. Часть акул отвлеклась от общего боя и согласованно закружилась, выплетая поисковую сеть, хотя по скорости прочёсывания было понятно, что меня ожидают найти гораздо ближе того места, где я затаился на самом деле.

От китового острова отделился маленький дельфин, заметался из стороны в сторону, потом замер и… неуверенно двинулся в мою сторону. Подавив несвоевременное ругательство, я уж было приготовился медленно отползать на новую позицию, но дельфин опять замер, завертелся на месте, углядел что-то новое и быстро ломанул в совершенно другом направлении.

Я, тем не менее, решил проследить за излишне глазастой тварью, но напрасно: секунд через пять дельфин приблизился к группе сородичей, изошёл облаком искр, нырнул в толпу и затерялся среди своих.

Пришлось вернуться к наблюдению за боем, мысленно кусая локти от досады. Знал бы, что у меня столь мощный выдох — бил бы осторожнее. Можно не останавливать врага в лоб, а, например, вынуждать его промахиваться: так обманывать вражеских командиров можно куда дольше. Ну да теперь-то они настороже и…

И тут до меня дошло, что я напрасно так трясусь из-за своего возможного обнаружения. Даже если они все ломанутся на меня, я могу мгновенно оказаться далеко от них, просто выдохнув Пустотой навстречу. Это всё косность *земного* мышления: там такие фокусы в лучшем случае выбьют все стёкла в округе.

У акул, правда, могут найтись неизвестные мне дальнобойные атаки или иные способы противодействия. Особо удивлёнными моей выходкой они не выглядели, поэтому для таких как я у них должны…

— Ты их видишь? — зазвучал в голове тихий ручеёк образной мыслеречи. — Пожалуйста, дай посмотреть твоими глазами!

Натренированный тем же Снейпом, я и ухом не повёл. Рядом никого не было, и мало ли к чьему «каналу» я мог случайно «подключиться». Не стоит сбивать спокойную концентрацию. Лучше обратить внимание на поле боя: здесь, похоже, акулами готовилась ещё одна обманная атака, и у меня появилось ощущение, что делается это чуть более демонстративно, чем требуется: спасибо теперь уже дамблдорским тренировкам, выработавшим у меня специфические театральные вкусы. Кого здесь заманивают поучаствовать, уточнять не требовалось, но вопроса «Что делать?» это не снимало: атака готовилась настоящая. Вмешивайся или нет — хорошо не получится.

— У колючек защищать получается намного лучше, — не унимался высокий голосок. — Но они должны видеть нападающих. Пожалуйста, друг, позволь мне смотреть твоими глазами! Колючки станут видеть и смогут нормально работать.

Заподозрив неладное, я ещё раз внимательно осмотрел окрестности. Однако заметить говорящего удалось, лишь когда я догадался переключиться на магическое зрение. Это оказался давешний «глазастый» дельфин. Он обнаружился совсем рядом, вёл себя тихо, был совершенно невидим для обычного зрения и… я бы сказал, слегка приплясывал от нетерпения. Приплясывал… по-детски?

То, что призрачные твари могут столь талантливо маскироваться, оказалось для меня неприятным открытием. Никакая Пустота не спасёт, если парочка акул подкрадётся со спины и вцепится мне в загривок. Но дельфину стоит отдать должное: он сначала полностью исчез с радаров и лишь затем прилетел ко мне. Позаботился о том, чтобы не раскрыть моё местоположение врагам. Это заслуживало открытия небольшого кредита доверия.

— Зачем вам мои глаза? — спросил я так же тихо, не особо на что-то надеясь. — Вы и сами их прекрасно видите.

Как ни странно, меня услышали и поняли.

— Мы видим, но колючки видеть не могут, — с энтузиазмом включился в полноценный разговор дельфин. — Я могу показать им то, что увижу вместе с тобой. Я умею.

Похоже, «колючки» — это те самые искорки-корабли. Действительно, ощущение от точечных сгустков плотного вещества в окружении всей этой безграничной пустоты… царапающее и колючее.

— Так покажи им то, что видите вы сами, — резонно озвучил я очевидную мысль.

— Не могу! То есть, колючки не могут. Мы, рыбы-дельфины, видим слишком иначе. А у тебя есть много сродства с колючками, я чувствую.

Похоже, я опять как открытая книга для всех мимо проходивших и лениво заинтересовавшихся.

— Так, ещё раз. Ты будешь смотреть моими глазами и передавать мою картинку «колючкам», потому что картинку из твоих глаз они воспринять не в состоянии?

— Да!

— А что здесь вообще делают колючки?

— Выпасают-охраняют нас. Здесь опасно. Долго объяснять.

— То есть, они с вами давно. Тогда как колючки видели что-либо раньше? Не поверю, чтобы они согласились пойти в опасное место, будучи полностью слепыми.

— Среди колючек был хороший Поводырь. Опытный и сильный. Это тот, кто умеет интер… принимать и пересказывать видимое нами. Но накануне была серьёзна битва. Пираньи нащупали слушающего Поводыря и ранили разум. Он… Колючки называют это «кома». Остался только его ученик, но он пока мало что умеет. Он будет принимать, но… он не сможет пересказывать слишком тяжёлое, от таких, как мы. Твой взор для него легче.

Дельфин нетерпеливо дёрнулся и переметнулся на другую сторону.

— Пираньи почти закончили построение, — в голосе рыбы зазвучало беспокойство. — Друг-сова, пожалуйста, давай поможем колючкам увидеть наших врагов! Я отвечу на твои вопросы по ходу этого важного дела.

Сова?! Хотя нет, это моя интерпретация присланного дельфином мыслеобраза.

— Тебе ничего не грозит, — взмолился дельфин. — Ты же видишь: мы не умеем врать.

Это я действительно чувствовал. Врать при обмене мыслеобразами вообще очень тяжело, но природа этого существа сознательную ложь не предусматривала в принципе. Наш разговор был похож на общение с Ночью, но как если бы она вдруг стала непоседливым ребёнком. Я просто отдыхал душой.

— Хорошо, — решился я. — Что от меня требуется?

— Дай мне присесть за твоими глазами, — сразу же подлетел ко мне дельфин, на ходу сворачивая развевающийся хвост, уплотняясь и уменьшаясь в размерах.

— Попробуй.

Дельфин и так был меньше меня, теперь же и вовсе стал размером с две-три моих головы. Крылья-плавники мягко охватили мою шею, грудь и голова прижались к моему затылку. Очень знакомая позиция: патронус Луны точно так же летал на моём загривке.

Картинка перед глазами вдруг стала глубже и пестрее.

— Ух ты! — произнесли мы одновременно.

— Ты так чётко видишь! — удивился дельфин.

— Сдаётся мне, это не только моя заслуга, — осторожно покачал головой я.

— Так всегда бывает, когда смотрят двое, — небрежно отмахнулся дельфин. — Я добавил немного от своих глаз — столько, сколько сможет принять молодой Поводырь. Так… Не мечись взглядом. Медленно осмотри всё поле, панорамой. Я захвачу картину, дальше будет полегче.

— Ты уже связался с этим… поводырём?

— Да. Колючки принимают наш чёткий образ, на мостиках кипит работа.

«На мостиках»…

— По ним не скажешь, — с сомнением оглядел я продолжающую палить в молоко «колючую эскадру».

— Конечно! И ещё какое-то время так и будет, — с готовностью пояснил дельфин. — Вожаки пираний — очень умные противники. Если у колючек вдруг разом откроется зрение, не надо быть звездочётом, чтобы понять, откуда пришла помощь. Если не найдут нас, примутся нашаривать Поводыря. А он у нас пока единственный остался, а закрываться толком не… Нет! Не делай этого!

Акулы попытались повторить нападение из засадной позиции. Заметив это и не увидев особого противодействия «от наших», я было собрался выдохнуть немного Пустоты, дабы хоть как-то помешать атаке, но дельфиний крик удержал меня в самый последний момент. И не зря: «совершенно случайно» пролетавшая мимо искра-корабль «вслепую» чиркнула заградительным лезвием, да так удачно, что две мелкие акулы развалились мерцающими облачками.

— Друг-сова, не выдавай нашу позицию! — взмолился дельфин. — Ты же видишь, пираньи тебя выманивают. Колючки не первый поход нас защищают, они хорошо знают своё дело. Но защищать одновременно и тебя со мной, и китов они не смогут.

— Я могу перемещаться очень быстро. Если на меня бросятся акулы, я отпрыгну в сторону или отброшу их самих.

— И оставишь нас всех без глаз, — последовало резонное напоминание. — Это ведь хорошо, когда каждый делает то, что у него получается лучше всего, правда? Это правильно. И красиво. Вот я хорошо прячусь, а колючки хорошо атакуют…

Некоторое время я молча наблюдал за непонятной мне, но довольно вялой суетой, потом пожал плечами.

— Ущербно это как-то. И бесперспективно.

— Что именно?

— Ну, не могут же ваши защитники вечно изображать слепоту.

— Что они задумали на этот раз, я не знаю, — задумчиво протянул дельфин. — Но им зачем-то нужно немного потянуть время. Колючки могут быть очень стремительными: они долго бездействуют, что-то изучают, рассчитывают, а потом раз! — и начинается кипящий переполох, а трети врагов уже нет!

— Рассчитывают и изучают?

— А! Видишь те режущие удары, которыми они разят? На них даже отсюда неприятно смотреть, — дельфин поёжился. — Но этого мало. Колючки как-то по-особому умеют объединять несколько ударов в один, и этот их совместный удар выходит жуть каким мощным и дальним: намного мощнее, чем простая сумма одиночных лезвий… Не знаю, как пояснить, это надо видеть.

— Что-то вроде фазированной решётки, — пробормотал я. — И что? Почему до сих пор так не ударили?

— А потому, что такой удар требует точного знания, куда бить. И кого. Место, плотность, состав поражаемого… Ну, так мне рассказывали. Понимаешь?

— Ага… И вот тут-то на сцену выходят наши глаза?

— В точку! Нам ведь надо первым ударом поразить как можно больше пираний. Потому что они сразу всё поймут и поменяют тактику. Колючки должны всё рассчитать, в нужный момент вроде бы случайно выстроиться в нужные фигуры… Вот они и изучают будущие цели. А ещё, конечно же, пытаются найти… Вот!

Дельфин встрепенулся, как будто вспомнил что-то важное.

— Друг-сова, попробуй поискать вожака! Если сможем его обнаружить, это было бы самым полезным из всего полезного за поход!

— Вожака? И что же в нём может быть *настолько* важного? — не понял я. — Если он действительно умён, у него должен быть заместитель на случай своего поражения во время боя.

— Нет никакого заместителя, — с готовностью просветил меня дельфин, которому, похоже, нравилось отвечать на вопросы. — Пираньи — это рой. Единое существо. То, что вертится вокруг китов — щупальца, а вожак — его мозг. Обрубание отдельных щупалец лишь немного ослабляет стаю, но порази вожака — и стая замрёт бесполезным телом без головы.

— Ага, осознал. Даже здесь всё сводится к поимке снитча. Хорошо, кого мне искать? Как он выглядит, этот вожак?

— А вот этого никто не знает.

— В смысле? Его никто не видел?

— Его видели много раз. Но в каждой стае вожак маскируется по-разному. В каждом рое его вид уникален.

— Хм… Можешь привести примеры?

— Они могут скрываться в глубокой невидимости. Могут находиться слишком далеко. А однажды нам встретилась стая, в которой вожак выглядел как обычная пиранья, роившаяся вместе со всеми. Мы очень долго искали его за пределами поля боя, пока колючки не догадались проанализировать поведение полутора сотен акул. — Дельфин вздохнул. — К поиску этих существ нельзя привыкнуть. Они прячутся со всей своей немалой изобретательностью. Это основа их выживания.

— Хм. Совсем уж далеко они отлететь не могут: время реакции упадёт. Полная невидимость тоже маловероятна: работа управляющих нитей должна оставлять следы.

— Верно. Но и вожаки это знают. В общем… давай его поищем!

Как найти мастера пряток, если его не видят десятки куда более опытных профессионалов? Я пристально осмотрел окрестности, честно пытаясь обнаружить кого-то необычного и незамеченного ранее, но не преуспел. А обстановка на поле боя постепенно накалялась. Искорки-корабли имитировали частичное перенастраивание сенсорных систем, позволяющее им обнаруживать приблизившихся акул, и то там, то сям располовинивали особо наглые экземпляры. Акулы, в свою очередь, усиливали натиск.

Лениво обдумывая пессимистичную мысль, что я даже этого инфантильного дельфина под маскировкой обнаружить не мог, пока на магическое зрение не переключился, я вдруг осознал, что этот самый трюк может пригодиться и в нынешних поисках. Звёздный непоседа на моей шее вздрогнул от неожиданности, когда окружающая нас действительность расцветилась новыми гранями бытия.

— Взор искусной сути, — выдохнул он, придя в себя, и продолжил с сожалением: — Друг-сова, я придержу большую часть из этого здесь, а то наш Поводырь быстро сгорит. Ему и так непросто, а ведь здесь больше трёх колючьих измерений. Но ты прав, нужно смотреть глубже: вожаки существуют не только в осязаемой яви.

— Как и все вы.

— Как и все *мы*, друг-сова. Ты очень похож на нас. Но и сродство с колючками у тебя имеется. Это для нас загадка, а я люблю загадки.

Истинный рэйвенкловец.

— Колючки… — ухватился я за удобный случай уточнить этот вопрос. — Это ведь вами данное прозвище? А они сами себя как-то называют?

— Много как. Звездоловы. Небесные сейнеры. Люди-человеки.

Всё-таки люди. Какого же размера их корабли?

— Тогда сродство действительно имеется. Я тоже человек.

Дельфин на моей шее лишь улыбнулся со снисходительной добротой: мол, зачем спорить с неразумным упрямцем? Все, что нужно, было сказано, а размеры шеи этого «человека» говорят сами за себя.

Наш разговор не мешал мне внимательно осматривать поле боя. Магическая «явь» добавила новых красок наблюдаемой картине. Китовое ядро полыхало неидентифицируемым многоцветным костром. Удивили колючки-корабли: будучи крохотными искрами, в волшебном зрении они обзавелись странными конструктами, больше всего похожими на огромные цветы ромашки, лепестки которой сделаны из стрекозиных крыльев. «Крылья» не были неподвижными: они динамично поворачивались и выгибались синхронно корабельным манёврам, словно были…

— Ментальные паруса, — подтвердил мою интуитивную ассоциацию дельфин. — Именно благодаря им дебелые колючки порхают, будто невесомая звёздная пыль. А даём им эти паруса мы! А если точнее…

Но я его уже не слушал, хоть это и была, вне всяких сомнений, ценнейшая информация. Чуть в стороне от «передовой», на расстоянии пяти диаметров китового ядра я увидел её: висящую в пустоте нескромных размеров призрачную каракатицу, хаотично шевелящую сотнями тонких щупалец-лучиков. Акулы, дельфины и даже пылинки-корабли с распахнутыми лепестками-парусами пролетали сквозь неё, не замечая. В обычном зрении её видно не было.

— Да, — отследил мой интерес дельфин-посредник. — Это очень похоже на вожака. Но там ничего нет, друг-сова.

— То есть как нет? В обычном зрении — да, но…

— Колючки давно обнаружили это мочало. И основательно всё проверили. Там ничего нет.

Я с сомнением посмотрел на тонкие тяжи, каждый из которых призрачной нитью соединял «пираний» с невидимой тушей. Нити колыхались в такт периодически накатывающему шуму.

— Не понимаю. Что значит «проверили»? И как обнаружили?

— У колючек есть свои способы, — с готовностью принялся разъяснять дельфин. — Они называют их «радары» и «сенсоры». Видят не так чётко, но неподвижное большое тело нащупать могут. Колючки отыскали это мочало ещё до того, как ты… взбаламутил простор. И тогда же всё изрезали в этом месте своими лезвиями. И до сих пор режут на всякий случай. Но там ничего нет. Лезвия рассекают пустоту.

Подтверждая правоту дельфиньих слов, под очередную шумовую волну сквозь призрачную тушу пронеслись сразу три искорки-корабля. Орудия у них были активированы в режиме непрерывного поражения, так что устоять «мочало» не могло никак. Но залпы прошли впустую: работы для лезвий не нашлось.

А ещё я вдруг осознал, что уже какое-то время слышу звук, которого здесь быть не может: шум морского прибоя. Причём прибоя злого и сурового: не накаты тёплых волн на галечный пляж, а удары холодного десятибалльного шторма по высокому скалистому берегу.

— Странно, — пробормотал я, продолжая смотреть на нити. — Существо, которого здесь вроде бы нет, управляет пираньями как будто именно отсюда, по едва заметным каналам.

— Верно, — кивнул дельфин. — Этот морок встроен в цепочку управления, но поражать в том месте нечего. Это какая-то загадка, друг-сова. Нам попался хитрый и умелый вожак. Нужно искать дальше.

Я собрался было последовать совету, но внезапно события ускорились и понеслись вскачь. Двигавшиеся вроде бы хаотично, «колючки-корабли» в какой-то момент выстроились в несколько правильных узоров. Напряжённое поиском зрение резануло десятком исполинских игл, пропоровших акульи порядки и собравших обильную жертву. По-видимому, сейнерские корабли закончили «расчёт» и нанесли-таки свой консолидированный удар.

Вожак понял, что ситуация с видимостью его армии поменялась, и немедленно отреагировал. Акулы резко прянули в стороны, разрывая дистанцию и рассредотачивая ряды. По моим скоротечным оценкам, не менее четверти вражеских солдат остались растекаться энергетическими облаками, будучи уничтоженными неожиданной атакой.

Шум «прибоя» усилился, и акулий вожак ударил в ответ. Магией ударил! Ну или сочетанием чётко видимой магии и каких-то иных взаимодействий. Аспекты и плетения были мне незнакомы, однако результат оказался плачевным для сейнеров: один из кораблей вспыхнул огненным шаром, второй — окутался облаком пара, и ещё два, как мне кажется, перешли в дрейф, лишившись то ли двигательной тяги, то ли команды. У многих кораблей сорвало часть лепестков-парусов.

Вожак начал готовиться к повторному удару, но делать это слишком часто он, похоже, не мог: ему требовалось время на «перезарядку». Чтобы отвлечь сейнеров, он вновь бросил акул в атаку. А вот мне применение мощной враждебной магии позволило наконец увидеть её источник.

— Есть! — крикнул дельфин. — Кажется, мы нашли его!

Три сферы, сотканные из запутанной, многомерной, геометрически правильной сетки. Три маленьких пульсирующих сгустка неизвестных аспектов в центрах сфер. Сложная, не опознаваемая на таком расстоянии структура, наполняющая сферы. Но важнее было другое: три шара располагались вдали от кипящего боя, в вершинах равностороннего треугольника. Центром треугольника было то самое «мочало», на месте которого «ничего нет».

— Распределённый разум, — возбуждённо произнёс дельфин. — Настоящие тела — далеко, а на поле боя — работающая обманка, являющаяся суммой действия этих трёх частей. Сумму можно обнаружить, а слагаемые — нет. Если бы не твоё зрение…

Вспыхнувшие во время магического удара, сейчас «умные сферы» медленно гасли, но совсем исчезнуть не могли: вожак творил новое колдовство. Ну же! Будет этим кто-нибудь заниматься? Шторм ревёт не переставая, я уже начинаю подмерзать от прилетающих ледяных брызг…

До меня внезапно дошло, что сон, в котором я, судя по всему, нахожусь, начинает разваливаться. Нельзя слишком сильно напрягать интеллект во сне!

— Друг-сова, сосредоточься на нём! Нам достаточно всего одной сферы! Колючки готовят удар, но им нужно больше данных! Всего одна любая сфера: разум не работает без трети мозга!

Сцепив зубы и борясь с поднявшимся ветром, я с трудом удерживал себя у сонной грани. Между сферами начали проскакивать тягучие чёрно-красные молнии: равносторонний треугольник становился видимым, колдовство близилось к завершению своего формирования. Сейнерские корабли, уже особо не скрываясь, выстроились в правильную окружность. Тройка вражеских сфер попыталась уйти из-под удара, провернувшись вокруг центра треугольника, но колючки наконец разродились объединённым выстрелом.

На месте одной из сфер вспыхнуло небольшое солнце. Обострённые чувства оглушило мощным магическим откатом сорвавшегося плетения. Я ослеп, а когда проморгался, обнаружил, что вишу над беснующимся северным морем, а прямо подо мной продолжает темнеть давешний тригон. Огромных размеров исполинское здание — замок-цитадель или толстая крепостная стена, — выстроенное в виде геометрически правильной фигуры. Три корпуса или три сегмента стены, составляющие монолитный равносторонний треугольник. Дождь поливает словно из бездонных хлябей, ураганный ветер безуспешно пытается найти на голой скале хоть одну ещё не вырванную травинку, а разыгравшийся шторм ожесточённо колотит налетающими волнами рукотворную твердыню, сложенную из стылого тёмного камня.

Тоскливо и оглушительно завыла сирена. Стало очень холодно. Знакомое отчаяние безнадёжности начало замораживать сердце. Силы ушли и сделать очередной вдох было нечем…

* * *

Утро тридцать первого октября выдалось традиционно пасмурным. После небольшого ночного шторма пляж оказался захламлён грудами водорослей, мелким топляком и разноцветно-пёстрым галечником. Есть у меня подозрение, что схожим образом решается проблема удобрения плантаций на острове: эти самые водоросли регулярно валятся на сушу сверху, вместе с некоторыми осадками. Я уже говорил, что Саргас — это странный и удивительно интересный мир?

Но ничто не сравнится по удивительности с той пургой, что наснилось мне в нынешнем году под Самайн. Расскажи кто этот сюжет старине Фрейду, он решил бы, что его троллят, и сильно обиделся бы. Не хочу даже пытаться гадать или анализировать. Немного жаль впустую потраченной «вещей ночи»: у меня была надежда увидеть сегодня Юки. Что-то нет от него никаких вестей.

Что ж, примем за условный результат, что мне нужно опасаться треугольников. И, это… План закаливания стоит форсировать. Стыд и позор: неженке Поттеру стало холодно под морскими брызгами! Море не замёрзло, стало быть, вода не ниже минус двух. Где здесь холод-то?

Тридцать первое октября — это суббота. Утром занятий нет, а вечером запланирован праздничный ужин с тыквами. Нам повезло и можно отдохнуть, скажете вы? Да кто ж позволит детям отдыхать в выходные дни! Неумолкающий Локхарт анонсировал иммерсивно-костюмированную феерию. «Смертины у Смерти», премьера сезона, явка обязательна. Волдеморта на них нет: уж он не преминул бы заглянуть на огонёк, «пожрать деликатеса», так сказать. Нашёл на чём пиариться, раззолоченный плакат по коррекции прикуса.

А «иммерсивность», вероятно, означает глубокое вовлечение зрителей в процесс. Добровольно и не очень. После проигранной «дуэли» Гилдерой сдержал слово и подотстал от меня на уроках, но человек он мстительный, а неудовлетворённое желание поквитаться обладает накопительным эффектом. Чую я, мне сегодня приготовлена уникальная роль примы-балерины для всех многосотенных полчищ нежити, поверженных и брошенных под картинное попирание его золочёной пяткой. Но этот масштабный план мы ему поломаем, хладнокровно уклонившись от присутствия на открытии сезона. Честь невелика: этих неведомых сезонов у Локхарта по два на месяц открывается.

А меня ждут родители. Тем более что в восемьдесят первом году этот день тоже пришёлся на субботу.