Хроники профессора Риддла (джен)

15 февраля 1969 года

Я распрощался с Люциусом уже ближе к полуночи, но все же разубедил его в необходимости для «нашей организации» катехизиса революционера и февральских тезисов. Это стоило мне пространного экскурса в историю и экземпляра романа «1984», но Люциус все же осознал, что революционные пятерки по законам диалектики неизбежно эволюционируют в расстрельные тройки, которые расстреливают самих революционеров, и согласился с тем, что прежде чем воевать со вселенской несправедливостью, следует одержать победу над собственной глупостью.

Я надеялся, что на этом столь необычно складывающийся для меня день святого Валентина все же закончится, но не успел я присесть к камину, как в мою дверь снова постучали. На пороге стояла Беллатрикс, и по ее лицу я догадался, что это не очередная ее провокация.

— Дайте руку, — решительно потребовала Беллатрикс, и я с некоторой опаской протянул ей свою правую руку.

Неожиданно для меня Беллатрикс выхватила палочку левой рукой и трижды опоясала наши руки огненными полосами. Я хотел пожать плечами, зная о том, что для Нерушимой Клятвы нужен особый ритуал и третий участник — что бы мы ни делали в свое время с клятвами, когда были подростками, эффекта от нашего баловства не было никакого — но в этот раз я почувствовал довольно сильную магию. Мне было трудно определить ее возможный эффект, и я мысленно сделал себе строгий выговор за игнорирование раздела магии, связанного с доверием и верностью.

— Я боялась, что вы не разрешите мне принять Метку, милорд, — пояснила Беллатрикс, сдерживая волнение. — Я хочу быть с вами.

Я посмотрел на свою руку, неожиданно подумав о том, что я никогда не интересовался, что двигало теми, кто много лет назад первыми принимал Метку, и кого я по молодости и глупости просто считал тогда своими солдатами. Белла смотрела на меня с надеждой и вызовом, и я принял вызов, поймав ее взгляд.

— Вы сделали это для себя или для меня? — спросил я без обычного защитного сарказма.

— Вы сомневаетесь... — с горечью произнесла Беллатрикс.

— Я сомневаюсь в том, что вы полностью понимаете, чему и кому вы клянетесь в верности, — строго ответил я. — Вы стремитесь принять Метку, не зная о том, что это требует от ее носителей...

— Зато я знаю, насколько они соответствуют этим требованиям, — запальчиво перебила меня Беллатрикс. — После вашего выступления они рассказывают о вас и вашей семье небылицы, словно клятвы это пустой звук...

В этот момент я вопреки своим правилам решил сыграть ва-банк, хотя и не понимал до конца, что я могу выиграть в обмен на свой риск.

— А если они правы, Беллатрикс? — спросил я. — Что если я действительно полукровка, выросший среди магглов?

Беллатрикс молчала, и мне вдруг стало горько, как много лет назад в приюте, когда блестевшая в глубине залы рождественская елка вблизи оказалась пыльной пластиковой развалиной, к которой вдобавок еще и не подпускали смотрительницы.

— Лорд Вольдеморт не может быть полукровкой, — произнесла Беллатрикс, но вместо убежденности в ее голосе слышалась растерянность и разочарование, и мне стало до ужаса скучно. Я поднял свою палочку и написал в воздухе свое имя. Повинуясь легкому движению палочки, буквы задвигались и сложились в надпись, которая в первый раз поразила меня своей бессмысленностью: «Я лорд Вольдеморт».

— Видите, Беллатрикс, — устало сказал я, — это просто игра, ребус. Вы видите какой-то смысл в том, чего нет, и огорчаетесь, когда ваш мираж распадается, — я провел палочкой по воздуху и буквы исчезли. — Точно так же ведут себя те, кто вызвал ваше негодование. Они почему-то считают, что эффектная перестановка букв есть гарантия истинности их взглядов, и в итоге они клянутся в верности самим себе, думая, что присягают лорду Вольдеморту.

Беллатрикс упрямо смотрела перед собой, словно она думала над очередной сложной задачей, и во мне начали подниматься обида и злоба, накопленные за долгую жизнь.

— Я не собираюсь быть тем, кого вы так ждете, черт вас всех возьми! — в сердцах заявил я, забыв про то, что раньше мне это казалось выгодной идеей. — Кой черт мне до того, кем должен или не должен быть лорд Вольдеморт! Мне противно служить вашему идолу, хотя бы потому, что я сам его и создал!

Беллатрикс по-прежнему смотрела перед собой, но теперь это было похоже на момент, когда она нашла неожиданное решение и думает только о нем. Несмотря на всю досаду, мне стало любопытно, до чего она додумалась, потому что способности находить неожиданные решения у нее было не отнять.

— Мне было обидно, что они так говорили о вас, — наконец нерешительно произнесла Беллатрикс. — Не пытались понять. Пытались перерешить решенное. Словно родословная дает право на глупость и предательство! — голос Беллатрикс постепенно окреп и звучал глухо и гневно. — Они недостойны своих предков!

Я продолжал наблюдать за ней, без обиды и скуки, но и без особого интереса. Безусловно, каждый уверен, что он понимает слизеринские идеалы лучше самого Салазара, особенно в семнадцать лет.

— Знаете, о чем я мечтала раньше? — продолжала Беллатрикс почти шепотом. — Что когда вы начнете войну, я буду среди тех, кто принесет вам нашу победу. Я бы не пошла к вам тогда, если бы мне сказали, что вы отступили от идеалов Слизерина.

— Но теперь вы уверены, что это они предали слизеринские идеалы, а не я? — спросил я с сарказмом.

Беллатрикс помолчала, словно борясь с собой.

— Теперь это неважно, — наконец выговорила она. — Нерушимая Клятва связывает людей, а не их мнение.

В первый раз за последние десять минут я внимательно посмотрел на нее. В свое время я сделал ставку на чистокровных, потому что знал, что инстинктивное пренебрежение к грязнокровкам, как и всякая ненависть к чужаку, неискоренимы и неизменимы. На них, к сожалению, можно рассчитывать с куда большей уверенностью, чем на благородство и верность присяге. Сегодня я рискнул и проиграл — лорд Вольдеморт не мог быть полукровкой. Но Беллатрикс не хотела признавать поражения. Со своим обычным упорством она продолжала отстаивать меня даже против того, что, по всей видимости, было не в ее власти. И мне хотелось, чтобы ее борьба все же увенчалась успехом, хотя бы потому, что никто еще не боролся за меня с такой страстью.

— Расскажите мне о себе, милорд, — попросила Беллатрикс.

— Позже, — ответил я с улыбкой. — Вы безрассудны и упрямы, Беллатрикс. Но я не считаю это вашим недостатком.

17 февраля 1969 года

Полтора года в стенах Хогвартса не прошли даром, и я существенно продвинулся в изучении хоркруксов, благо экспериментальный материал в виде диадемы Равенкло в Выручай-комнате был всегда под рукой. В частности, я установил, что хоркрукс как проекция души, наделенная волей, разумом и памятью, способен взаимодействовать с внешним миром, что натолкнуло меня на идею о новой системе защиты хоркруксов, которой позавидовали бы даже в Пентагоне. Пока магглы возились с тремя компьютерами, соединенными проводами, я разработал беспроводную сеть, способную передавать звуковую, зрительную и даже тактильную информацию. Связав свое сознание с хоркруксами и наладив бесперебойную передачу информации (интересно, догадался уже тот чудик из Пентагона про пакетную связь? я вот догадался), я получил возможность при желании контролировать все происходящее с хоркруксами и вокруг них. Разумеется, не обошлось и без оборонных разработок: в случае опасности хоркрукс должен был подавать сигнал тревоги, по которому запеленговать его местонахождение было делом техники.

Тем не менее, ни одно доброе дело никогда не остается безнаказанным.

— Риддл, проснись ты, наконец, — заявил кто-то у меня в голове среди ночи. — Боевая тревога, балда!

— От Риддла слышу, — проворчал я спросонок, — третий час ночи. Следующий хоркрукс я засажу в Биг Бен, Салазаром клянусь.

— Дуй сюда живым духом! — возмутилась моя проекция. — А то я против тебя профсоюз хоркруксов создам.

— Тебе пояснить наглядно разницу между админом и юзером? — задал я риторический вопрос, засовывая ноги в туфли, и отправился в Выручай-комнату.

В Выручай-комнате я наконец понял, где находится второй славянский шкаф, связанный с тем, над которым потрудился Люциус. Сначала Борджин, перенесенный неведомой силой неведомо куда вместе со своим магазином, потрясенно смотрел из окна на нескончаемые горы пыльного хлама, сменившие привычный вид Косого переулка. Потом он попытался аппарировать, наткнулся на антиаппарационный барьер, попытался еще, снова наткнулся на барьер, попытался взломать барьер... Через два часа Борджин смирился и стал созерцать хлам за окном, что заняло у него тридцать шесть часов с двумя перерывами на сон.

На сорок первом часу своего заключения Борджин покинул свой магазин и отправился в бесконечное странствие по Выручай-комнате. Впрочем, сначала он не предполагал, что оно окажется бесконечным, но, как назло, как раз в тот момент, когда Борджин покинул свой магазин, Люциус снова добрался до первого славянского шкафа и применил обратное преобразование. Борджин обернулся на характерное шуршание и увидел, как его магазин растворяется в воздухе у него на глазах, словно мираж.

Следующие сорок три часа Борджин плутал в недрах Выручай-комнаты, привычно выхватывая взглядом из гор хлама ценные магические артефакты, и в какой-то момент набрел на мой хоркрукс. Так я его и встретил: обвешанный своими находками, он бесцельно брел вдаль, загребая ногами вековую пыль и освещая себе дорогу алчным пламенем своих глаз. На голове у Борджина красовалась диадема Равенкло, а в руке был кубок Кровавого Барона с плодами тщетных попыток трансфигурировать воду если не в вино, то хотя бы в пиво.

— Люди! — закричал Борджин, увидев меня. — Товарищ человек, помоги найти выход!

— Помоги ему, помоги, — подтвердил хоркрукс в диадеме, — совсем меня замучал уже своими причитаниями. «Кто так строит, ну кто так строит!» Салазар так строит, сто раз ему говорил, а он не унимается.

— Следуй за мной, — велел я, притыривая палочку в рукав и отделяясь от пола, чтобы Борджин принял меня за ангела или еще какую-нибудь сверхъестественную ерунду. — Твое спасение обойдется тебе в диадему на твоей голове.

Как только речь зашла о плате, Борджин вышел из своего сумеречного состояния и осмотрел меня своим цепким деловым взглядом.

— А, это ты, Риддл, — сухо сказал Борджин. — Так и знал, что твоих рук дело. И шкаф небось тоже твой — от твоих фамильных реликвий у меня всегда одни неприятности. Забирай его от меня к черту, мне даже денег не надо.

— Заберу, — согласился я, — отдавай диадему. Остальное можешь оставить себе.

Борджин поморщился, снял диадему с головы и протянул ее мне. И в этот момент с ним произошло что-то странное. Стоило мне коснуться диадемы, как он молниеносно отдернул ее и отступил к стене, прижимая диадему к груди.

— Это же подарок судьбы! — пробормотал Борджин, страшно оскалившись, и глаза у него остекленели. — Моя прелессссть...

— Борджин, возьми себя в руки, — насмешливо сказал я, поднимая палочку.

— Моя диадема! — безумным голосом закричал Борджин, скрежеща зубами. — Моя! Хочу продам, хочу в ломбард отнесу!

От неожиданности я ударил Борджина Ступефаем, и он свалился на пол, выронив диадему из рук.

— Не зли меня, крысеныш, — посоветовал я, наклоняясь над приходящим в себя Борджином. — А то как бы чего не вышло: несчастный случай или авария какая. Отдай диадему по-хорошему.

— Бери, — пролепетал Борджин с пола: как только диадема выпала у него из рук, выражение его лица вновь сменилось на нормальное. — Бери, Риддл, и кубок вот возьми. Сам не знаю, что на меня нашло.