Лед и Пламень (гет)

На пути в Королевскую Гавань — ДЖОН​

Ему давно не снилось волчьих снов. Он и забыл как это.

В палатке лишь еле тлели жаровни, погружая небольшое пространство в густую тень. Но эти тени не были помехой волку. Тот чутко следил за всем происходящим и время от времени оглядывался на занавешенный вход. Там стояли часовые. Но не они волновали зверя, а сновавшие мимо люди. Многих из них волк распознавал по запахам. Одни пахли землей, мхом и хвоей. Джон решил, что то были люди горных кланов и волчьего леса. От других остро несло морем. Гловер? Мандерли? Нет. От Мандерли исходил иной запах — рыбы, соли и прогретого солнцем камня. Люди из Винтерфелла пахли домом, родной норой, семьей. Даже после того, как Винтерфелл пережил захват и сожжение, даже после всех лет, что волк и человек вместе провели у Стены и за ней, зверь связывал это место с собой. С Джоном.

Волк навострил уши, с подозрением провожая прошедших мимо дотракийцев. От этих вкусно пахло кожей и кониной, но странные людишки зачем-то пили нечто прокисшее и умащивали волосы маслами.

Человек на широкой походной кровати напрягся, и волк привстал, внимательно за ним наблюдая. Джон взглянул глазами волка на самого себя, ощущая странную и ни с чем несравнимую привязанность. Волк знал, что Джон человек, но всегда считал его частью себя, частью стаи. Спавшая рядом с мужчиной женщина пошевелилась, потянулась и собственнически закинула на мужчину ногу. Волк чуть склонил голову, но не издал ни звука. Самка ему нравилась. Она хорошо пахла: хозяином, теплом и новой жизнью.

Скоро будет волчонок. Стая волка станет больше.

Мужчина на походной кровати застонал и с силой сжал кожу у себя на груди, где под пальцами гулко билось сердце. Волк тихо щелкнул зубами и поднялся. Приблизился, наблюдая за хозяином. Тот хмурился. Что-то терзало его. Когда человек застонал, волк глухо и протяжно завыл, чувствуя туже боль. Беловолосая женщина проснулась и приподнялась на локте. Она нахмурилась, глядя на выступившую на лбу мужчины испарину, волк вновь завыл, ощущая пустоту там, где прежде были другие волки.

Стая. Его стая.

В отдалении волчьему вою ответил рев дракона.

Прежде у волка были братья и сестры. Он чувствовал их, знал, что один из них каким-то образом связывает его с остальными волками. Тот волк был будто центром. Порой Призрак ощущал в себе хозяина брата, противился этому, но позволял другому оказываться внутри себя. Так он мог ощущать других.

Они все оказались далеко от дома, но Призрак знал, что они есть. И выл, бессильно взрывая лапами мерзлую землю, когда осознавал утрату кого-либо. Об этом рассказывал знающий брат или его хозяин.

Но это уже не важно. Волчьей стаи больше нет. Есть лишь сестра, но она сама по себе и лишь на время присоединилась к волку, решив защищать ту, что дала ей имя. Сейчас серая волчица вела свою почти исчезнувшую стаю на север, к провалам в огромной ледяной глыбе, у которой волк провел несколько лет. За льдом еще есть добыча, вроде оленей, лосей и даже зайцев.

Человек на койке сжался, и женщина настороженно его позвала, растерянно вцепившись в лапу.

Что-то произошло, и Джон перестал ощущать себя волком, вспомнил, что он человек, хотя волчье одиночество никуда не делось, как никуда не делась и боль. Джон сквозь сон прерывисто вздохнул, отчетливо слыша стук своего сердца.

А потом он увидел Винтерфелл, но как будто чуть сверху и со стороны. Он смотрел на него с крыш башенок, но отчетливо слышал шелест листьев, хотя богороща находилась далеко.

Он вновь ощущал себя не совсем собой, будто в это видение его заманил кто-то другой. Но кто?

Во дворе двое долговязых юнцов помогали третьему учиться стрелять. Джон не сразу узнал себя, Робба и Брана. Не сразу узнал сидевшего на бочонке Рикона. Он никогда раньше не смотрел на себя вот так, не вспоминал тот день. А ведь это, наверное, был последний мирный день его детства.

На галерее стоял отец. Он выглядел старше, чем Джон его помнил. И гораздо старше тех лет, которые прожил. Рядом с ним любовалась сыновьями леди Кейтилин. Ее холодные глаза то и дело обращались к темноволосому мальчику, и Джон со странной смесью боли и тоски видел в глазах женщины лед и ненависть.

Потом он увидел то, как когда-то нашел с братьями волчат. Маленький белый волчонок был мельче остальных, и казалось, что он обречен. Но уже тогда волчонок был сильнее остальных. Он первым открыл глаза, а за время, пока Джон еще жил в Винтерфелле, сделался гораздо крупнее остальных. В то время Джон, как и другие, замечал, что волки связаны со своими хозяевами, чем-то похожи на них, но лишь годы спустя поверил в это.

Разве мог он думать о том, что его волк не зря растет крупнее? Разве мог он думать, что сам же указал не только отцу, но и себе на знаки судьбы, посетившие дом Старков в тот злосчастный день?

Шестой волчонок не сидел в клубке с остальными, он отполз и спрятался, он был бел, как снег, а его глаза алели кровью. Тогда Джон не знал, что он тоже спрятался от всего мира, пусть и не по своей воле. Он был от крови Старков, но сама судьба указала, что он другой.

Но тогда Джон ничего этого не знал. Как оказалось, он на самом деле ничего не знал.

Картинка сменилась, показывая ему Робба. В видении брат выглядел иначе, чем его помнил Джон. Старше. Увереннее. Но видел Джон и то, что Робб все еще оставался мальчишкой. Даже когда вокруг него бушевал шторм войны.

Сколько раз Джон корил себя за то, что ушел на Стену? Сотню раз? Тысячу? Он не представлял, куда направляется. Не знал, что его ждет впереди. Он был таким же ребенком, как и Робб, когда оказался лицом к лицу с истиной. Вот только у Джона было время повзрослеть, были наставники, вложившие толику мудрости в его голову.

А Робб...

Боль впилась когтями в сердце Джону. Если бы он мог быть рядом с ним. Если бы он мог встать у него за спиной и дать брату опору… Если бы... Робб остался один на один с тем, что не должно ложиться на плечи вчерашнему ребенку. Принимать решения неимоверно сложно, а ошибаться — опасно.

Девочки. Они обе сменили своими мордашками видение о Роббе. Такие разные и такие родные, пусть Арья и была всегда ближе к Джону. Теперь, годы спустя он знал, что всегда любил даже заносчивую и самовлюбленную Сансу. Девочки были частью его, корнями, привязывающими к земле. Встреча с Сансой вернула Джона от того мрака, что владел его сердцем с момента воскрешения и казни предателей.

Санса своим появлением напомнила Джону о том, что он не один и в нем нуждаются. Он нужен семье и должен защищать ее. Защищать то, что осталось от дома Старк. Пусть он бастард. Пусть Бран где-то за Стеной, а Арья и Рикон, возможно, мертвы. Он должен защищать их всех. Он — старший из всех. Старший из оставшихся волков. Да, Кейтилин Старк ненавидела его и он не обязан беречь ее детей, но они не просто дети, они часть самого Джона. Они — связь с отцом, которого не вернуть, с Роббом. Они его сила.

«Мы должны защищать друг друга, заботиться друг о друге», — прошелестел в видении голос отца, но Джон его не увидел.

Защищать...

Он не сумел спасти Рикона. А после и Брана...

Картинка вновь сменилась, показав Джону высокого худого юношу, в котором он не сразу узнал Брана. Тот стоял на галерее во внутреннем дворике Винтерфелла и наблюдал за сценой внизу, будто забыв о своих сломанных ногах. На его губах играла мягкая улыбка, в которой проскальзывало удивление и недоверие. Джон взглянул вниз вместе с ним. И, хоть не слышал голосов людей, мгновенно узнал их. В девчонке, выбравшей штаны и стеганую курточку, он безошибочно узнал свою мать. У нее было чуть вытянутое лицо Старков и такие же, как у Джона, карие глаза. Она стояла рядом с Недом с смотрела на младшего брата, с насупленной физиономией сжимавшего деревянный меч в руке.

— Ты Старк из Винтерфелла! — воскликнула девочка, глядя на Бена. — Ты должен быть сильным.

На миг она подняла взгляд и будто бы посмотрела Джону в глаза. Он удивленно подался вперед.

Миг — и картинка вновь изменилась, преподнеся Джону новое видение. Слова в темноте под тихие детские всхлипы... Обещания, сказанные охрипшим от слез голосом. Клятва богам. И новое видение, где звучала горечь о клятве, которую женщина не сдержала. Джон слушал, но воспринимал слова совсем не так, как хотел. Он все еще ощущал боль за свое детство, в котором не было любви, одно лишь презрение, но в видении и этого не осталось. Чем дальше он смотрел, тем отстраненнее воспринимал события, будто и не с ним они происходили.

Разрушенный дом, боль, потерявшиеся и не нашедшие дорогу волчата. Или люди? Не понять. Погиб старший волк, ушел вслед за умершими волками. И волчат перестало что-либо связывать. Они оказались сами по себе. Им хотелось найти опору, собраться вместе. Но они были одни. Неумелые. Слепые. Хоть и сильные, живучие.

Они подросли, окрепли и собрались вокруг волка, который с самого начала был чуть в стороне. Неправильный, урод, но вокруг него сплотились оставшиеся.

«Я не Старк», — хотел сказать Джон, глядя в изменившееся лицо той, что ненавидела его. Ее лицо казалось серым и безжизненным, его уродовали страшные шрамы. Еще один шрам пересекал горло женщины. Не выдержав этого, Джон зажмурился.

«На его месте должен был лежать ты», — когда-то сказала она ему. Неужели это были ее последние слова?

Джон замер, ожидая вновь их услышать.

— Ты Старк из Винтерфелла, — услышал то ли шепот, то ли шелест листьев. — Ты Старк. И всегда был им.

Он не открыл глаза, чтобы увидеть изуродованное лицо леди Старк, но отметил, что не слышит в ее голосе презрения.

Внезапно его головы коснулись ледяные руки, а секунду спустя на голову опустился обруч. Джон не видел, но знал, что это корона. Корона Севера.

— Ты достоин, — с благодарностью прошелестел голос Кейтилин Старк.

* * *

​

— Джон!

Он проснулся и рывком сел, глядя в красные глаза Призрака. Волк шумно вздохнул.

— Что? Что с тобой? — спросила Дейнерис.

Не до конца вынырнув из своих снов, мужчина глянул на нее, не сразу узнав. Моргнул и глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться, но сон был ярок, а боль остра. Она догоняла его всякий раз, когда он закрывал глаза, тревожила, впивалась когтями. Но сегодня в груди болело чуть меньше.

«Ты Старк... Ты Старк...»

На висках все еще ощущалось ледяное прикосновение чужих рук, а голову будто охватывал разомкнутый обруч невидимой тяжелой короны.

Не ответив Дени, Джон быстро оделся, взял меч и вышел из шатра. Он не мог оставаться там, ему нужен был ветер и холод, чтобы выдуть все мысли.

Он шел довольно долго, пока не оказался на небольшой площадке между палаток, где устроили тренировочный плац. Никто не занимался, но на бочонке лежал лук. Выдернув из мишени все стрелы, Джон отошел подальше и начал стрелять. В Винтерфелле он не любил эту дисциплину, ему нравился бой на мечах, но Джон мечтал стать великим бойцом, а потому тренировался так упорно, что даже сейчас из простого лука чуть затупившиеся учебные стрелы в свете луны ложились ровнехонько одна к другой, глубоко пробивая и мешковину и доски. Слишком давно он привык сражаться за свою жизнь и сражаться не красиво, как учили, а забыв о правилах и рыцарской доблести.

Внезапно между его стрел, со свистом пролетев над плечом, вонзилась стрела, выбив из соседних щепки. Джон обернулся. На ящике позади него стояла Арья. Ее бессменные меч и кинжал блестели под лунным светом. Девушка присела в кривоватом реверансе, спрыгнула на землю и отложила лук. Не было произнесено ни единого слова, но в следующий миг Джон выхватил из ножен меч, а она — Иглу.

На пути в Королевскую Гавань — ДЕЙНЕРИС​

Дени проводила Джона взглядом, прижав ладонь к груди. Почему-то болело сердце. Она посидела, прикусив губу, а потом поднялась. Сунула ноги в сапоги, поверх ночной рубашки накинула плащ Джона и вышла, собираясь разыскать мужчину.

Она нашла его по звуку. Он стоял и четко, стрела за стрелой, всаживал их в цель. Он не медлил, почти не целился, но стрелы с шуршанием входили в доску, переплетаясь оперением.

Беззвучно возникла Арья, заставив Дейнерис вздрогнуть. Девушка взяла еще один лук и прицелилась. Королеве на долю секунды почудилось, что та собирается выстрелить в брата, но стрела пролетела выше, над его плечом.

Джон обернулся. Секунду двое смотрели друг на друга. Дени ожидала, что они рассмеются или хотя бы заговорят, но вместо этого Джон выхватил меч. Дени ожидала, что брат и сестра обменяются парой ударов, но они сошлись так яростно, словно желали убить друг друга. Дени закусила губу.

Девушка двигалась изящно и легко, выписывая тонким мечом замысловатые фигуры, Джон уверенно теснил ее по кругу, не делая скидки на разницу оружия и то, что они дрались не на учебных мечах. Дени хотелось окликнуть их, но она лишь дышала через раз и до боли стискивала края плаща пальцами, следя за схваткой.

Ночь не мешала им, оба двигались легко и уверенно, все быстрее и быстрее закручивая смертельную пляску. Дени никогда не видела, чтобы кто-то сражался так. Без правил, без рыцарской доблести, с подножками и хитростью. В какой-то миг, когда начало казаться, что девушка улучила момент и повела атаку, ее кинжал неуловимым движением оказался в руке Джона, а маленький меч очутился на земле. Замерев меж лезвием меча в дюйме от ее шеи и кинжалом, направленным в ребра, Арья расплылась в довольной усмешке и сказала:

— Я умру, но не сегодня.

Джон отвел оружие и улыбнулся в ответ. А потом они дружно рассмеялись.

На пути в Королевскую Гавань — ДЖОН

​

Вернув сестре кинжал, Джон нащупал ножны, собираясь вложить в них меч, и в этот миг ему вновь почудился Бран. Он был такой же, как во сне. Здоровый, улыбающийся. Он кивнул Джону. Ветер хлопнул штандартами, и мужчине показалось, что он услышал слова: «Я Старк. И я тоже должен был защищать свою семью».

Улыбка юноши была такой светлой, а в глазах столько уверенности, что Джону стало чуть легче. Вина не ушла, но теперь не ощущалась так остро.